К вечеру Василий затопил баню. Стояла та возле реки, из еловых плах рубленная, с печкой-каменкой, бадейками липовыми, да прочим разным до банного дела причудами.
— Бабка тебе наказала в трех вод омыться, да тремя водами на камни плеснуть, — пояснил Вася. — Для чего не ведаю, а только обещает, что легче тебе станет к миру нашему пристроиться. По первому жару пойдешь, али меня апосля?
— Апосля, — нахмурилась Катя. В принципе ничего против бани она не имела, даже уважала, но, поди ты, вдруг на первом жару у Васи быка зажарить можно? И травки-муравки эти еще... Кто знает, не вызовут ли аллергию нехорошую полоскания то такие? Так что лучше не позорится, перед кузнецом.
Баня у того оказалась справная, хоть и топилась по-черному. Отдельно парилка, отдельно мыльная, отдельно место рассупонится, да квасу испить.
Выдали Кате рубаху, да порты. Все новое, чистое, льняное, наждаком кожу дерущее. Василий поведал не без гордости, что специально в город ездил, одежи купить. Все-таки возиться в болоте в портах удобнее, как он посчитал.
Катя сначала дар речи потеряла, а потом посмотрела в чистые, ясные, ничем кроме крестьянской практичности не замутненные очи хозяина своего, и выпросила иголку, ниток, да небеленого холста, из которых, исколов пальцы сварганила, что-то вроде приемлемых панталон и подобия лифчика.
«Найду эту птицу Гамаюн, на окорочка порублю» — стискивала зубы Катя, посасывая уколотый палец. «Я тебе и порченность свою припомню, и страну Индию, и стопятьсот прививок!»
Нет, девочка она была, хоть и зараженная модным течениям своего времени, но отнюдь не безрукая. Сообразительная, умная, умеющая с завязанными глазами перебрать коробку передач двадцать первой Волги... А, что? Парни хвалили!
Василий парился долго. Ухал, похохатывал, наддавал жару так, что банник не выдержал, выскочил на воздух, поплескал на лысину водой из ковшика. Искоса поглядел на Катю, лузгающую на крыльце семечки с домовым. К здешним телесным духах Катя привыкла сразу. Даром, что фэнтезийную литературу читала запоем.
Ну, ойкнула приличия для, когда кто-то в подпечье завозился, чихнул, да и выполз на свет. Лохматый, маленький, любопытный. Налила ему молока в блюдечко, чего уж, домовым почет выказать — первое дело. Тот угощение выхлебал, но оказался неразговорчивым. Молча, исподлобья изучал новую обитательницу. Однако от семечек не удержался. Сгреб в пригоршню, сидел на крылечке, лопаточки свесив, лузгал в зорю вечернюю.
Молчали. Изредка из бани в облаке пара выметывался, прикрывшись ладонями раскаленный Василий, пробегая подмостки, бросался он в осеннюю реку, фыркал, радостно гоготал. Не Шварценеггер, конечно же, но все при нем, мельком отметила Катя, не спеша отворачиваясь.
Напугавший поутру конь Булат вышел из-за угла на горбушку, посыпанную крупной солью. Бережно взял с руки, мягко ткнулся храпом, вздохнул что-то про себя, лошадиное и ушел восвояси.
— Уффф! — вынырнул из бани Василий. В рубахе, штанах, босой, немного пошатываясь, жадно пил воду.
— Иди, Катюха, твой черед! — махнул он ей пустым ковшиком.
Та собралась быстро. Благо все заранее приготовлено. Как была, босоногая, пронеслась по тропинке, разминувшись с Василием, бросив «С легким паром!» через плечо.
Ворвалась в баню, скинула рубаху длинную и в мыльню! Духмяную, с шайками травы бабкой Ефросиньей запаренными! Ох, и отвела бы душеньку Катя, найдись здесь шампунь! Но, увы. Только примитивное мыло. Но и на том спасибо! Все-таки мыло, а не щелок из еловых ветвей, или того хуже — корень мыльный! На себе испробовала это гадство еще в то время, когда состояла в обществе «Назад к природе». Хотя мыло здешнее, надо отдать должное, очень приличного качества. Не вонючее, хорошо пенится, тело до скрипа с первого раза отмывает.
Ну, а намывшись, в парную заглянула. Созрела та после Василия. Воздух сухой, ровный, ароматный, видать любил хозяин кваску на горячие камни подкидывать — вон и бадейка его заготовлена. Но квас обождет. Василь наказал сперва настоями бабкиными колдовскими попользовать надобно...
Тут Катерина навроде, как в ступор впала, к себе прислушиваясь. Ощущение такое, что мысль в голове течение поменяла. Соображать — соображает, но внутри, как будто на древний лад рассуждение идет.
Вот отколь такие слова — «наказал, поди, надобно, пользовать, видать»? Что за анахронизмы? Современная вроде деваха, а поди ты — суток в этом мире не отжила, нате вам — уже на «паки — паки, иже херувимы» тенденция перейти намечается!
«А не все ли тебе равно, девонька?» — спросила Катя себя.
Первый ковш с камня всполох добыл огненный. Катя едва с полка не свалилась, когда шарахнуло, дверь тугую настежь распахивая. По ту сторону банник-бестыдник, оказалось, подслушивал, да подглядывал, ему в лоб и прилетело. Выдуло вон, даром, что дух.
Со второго ковша, искры разноцветные, что жар-птица твоя хвост расправила.
А с третьего ковша, в душе надломилось, опрокинулось, вспять утекло, да отпустило... Прислушалась к себе, о матери вспомнила, о доме родном. Нет остроты прежней. Смягчилась боль, заросла трещина... Да разве можно так-то?
Быстрее ветра кинулась Катенька по мосткам в реку студеную, словно подсказал кто — прежнюю себя воде текущей отдать. Обдало Катю холодом ледяным, перевернуло, подкинуло, да на берег швырнуло. Нагой, не тоскующую смертельно ни о жизни прежней, ни о доме родном. Так, что-то щемит под сердцем чуть, без слез, без жалости, без страданий.
— Ну вы, блин, даете, — подытожила Катя, в сумерках в дом возвращаясь. В рубахе до пят, панталонах, да волосы в полотенце увязав. Идет, чешется в льне, да в холстине, клянет птицу Гамаюн на чем свет стоит.
Похожие статьи:
Рассказы → Культурный обмен (из серии "Маэстро Кровинеев")
Рассказы → О любопытстве, кофе и других незыблемых вещах
Рассказы → Лизетта
Рассказы → Незначительные детали
Рассказы → Как открыть звезду?
