Ключ. Глава 19

Шаг вперёд и влево, я приседаю, едва успевая увернуться от несущегося, казалось, прямо в лицо меча. Вес на левую ногу, выпрямиться, и вот он – снова со свистом рассекает воздух, грозя ударить по шлему. Шаг вперёд и влево, ноги в коленях, вес, ушел, выпрямился, шаг вперёд и влево… Вальсируя, мы кружили по площадке. Кольчуга за последние два часа значительно прибавила в весе, а подкольчужник – насквозь пропитался потом. Шаг вперёд и… острие меча вдруг пребольно тыкается в грудь и, уже не в силах устоять на ногах, я отлетаю и падаю назад.

– Рубящий! Вперёд и вбок! Колющий! Вбок! – Пока я сижу на песке, потирая синяки под кольчугой, Алан отправляет меч обратно в ножны. – Сколько раз повторять? Ты не следишь за мной? Не следишь за моими движениями? Ты вообще следишь за мечом?

Не в силах отвечать я сухо сглатываю, мотаю головой. Под шлемом ощущается звенящая пустота. Наконец, мне удается подняться.

– Алан, – язык липнет к нёбу, – дай мне передохнуть. – Непослушные, негнущиеся пальцы колупают ремень, впившийся в шею под подбородком. Я никак не могу расстегнуть шлем.

Он хмыкает в ответ и, пожав плечами, уходит с залитой солнцем площадки к столетним дубам, раскинувшим свои ветви над плацем. Я ковыляю за ним.

– Два часа, дело к полудню, а я даже не научил тебя уходить от ударов, – он стянул шлем, и я увидел, что длинные черные волосы, собранные в хвост, тоже взмокли.

– Ну, – я с трудом опустился на землю у корней, привалился спиной к шершавой коре, почувствовав сбереженную густою листвой тень. Стебельки травы вокруг не просохли еще и бодрили свежестью холодной утренней росы, – может, тогда и закончим на этом?

Я прищурился, снизу вверх глядя на Алана. Он стоял, скрестив руки на груди, освещенный со спины медленно ползущим в зенит солнцем.

– Так. Вставай.

– Алан…

– Я разрешал тебе сесть? – В голосе его зазвенели стальные нотки, и я неохотно поднялся.

– Земля холодная, – пояснил он и, развернувшись, зашагал под стены. Я нагнал его, пошел рядом. – Не знаю…  Может и вправду закончим. – Усмехнувшись вдруг, он глянул на меня искоса, – я трижды должен был бы донести на тебя. Предатель. Самозванец. А теперь еще и дезертир.

– Согласись, всем будет лучше, когда я уйду.

– Пожалуй.

Мы шли, и мелкий гравий дорожки мягко хрустел под каблуками армейских сапог. Я остывал понемногу. Разливавшийся по телу жар спал, я почувствовал вдруг, что утро – действительно еще раннее, холодное и сырое. Тучи бродили над городом, не спеша ни уходить, ни проливаться дождем.

– Гроза собирается, – было хорошо идти вот так, по-над крепостными стенами, не задумываясь о завтрашнем дне.

– А в море, наверное, уже буря… – Алана явно тревожило что-то. Я невольно обернулся к заливу, хотя всё равно не смог бы увидеть его из-за крепостных стен. Ветер, вот уже несколько дней дувший с моря, был свеж, но не слишком силен. – Скоро неделя, как в портовых доках не появлялся ни один корабль, и даже старые пристани обезлюдели.

– И что?

– Буря, друг мой. Близится буря… – Он вдруг хлопнул меня по спине, сменил тему. – Я сделал всё, как ты и велел. Признаться, это была неплохая мысль – свалить всё на чёрных. Наболтал, будто их полно в городе, будто они давно уже шли в Мадру по одному, по двое, выдавая себя за купцов, ремесленников и трубадуров. Каждый будет настороже. От Брониславы так и так ожидают подвоха. Никто не проникнет в кольцо замковых стен, ни под каким предлогом.

– А страт, – мысль о Клементе, разыскивающем меня по городу, не давала покоя.

– Не беспокойся, к нему наведаются нынче же. Эту белгрскую ищейку ожидают весьма неприятные моменты, – Алан усмехнулся, посмотрел искоса, спросил: – а ему-то ты на что нужен?

– Чтоб я так знал, – солгал я.

Алан промолчал, явно не веря. «Он хочет использовать меня как открывашку» – подумал я и вместо этого снова солгал.

– Там, в О’Ктранском лесу… ну, ребята Ката продавали ему сведения о приграничных гарнизонах… – Алан молчал, ухмыляясь, – ну и давали им убежище… белгрским лазутчикам.

– Не ври, – наконец засмеялся он. – Можешь и дальше хранить свои тайны, но умоляю, не ври. – Мы плавно повернули, огибая плац, Алан шагал, заправив пальцы за ремни перевязей, глядя под ноги. Слова выпечатывались четко, размеренно, в такт. – Кат. Даже Кат не мог бы пособничать Белгру, хотя, говорят, он верит в ихнего бога и боится адептов ордена пуще Сатаны. Семьсот лет – слишком малый срок, чтобы забыть, как именно «правит Бог». Здесь когда-то проходила граница. Пока Орланд не отодвинул её дальше на Север. Это люди на Юге могут не знать, что такое Белгр…

– Ну, – остановившись, я прищурился на бьющее прямо в глаза солнце, – положим, я и что такое Далион не знаю. А семьсот лет… за семьсот лет всё что угодно и забудется, и изменится.

Он вспыхнул вдруг, схватился за рукоять меча.

– Ты! Кто сказал тебе это?! – я отшатнулся. Вне себя от бешенства, пунцовый и заикающийся, Алан чеканил громким шепотом, – не смей говорить так! Слышишь?! Не смей! – Я растерялся от неожиданности, поднял руки, защищаясь. Алан не дал перебить себя, – бумажные душонки. Ты думаешь они, знают, сидя здесь, в черте городских стен, что творится там у границы? – Мой ответ был вовсе ему не нужен. Я нечаянно нажал что-то, ляпнул то, что отперло давно клокотавшее бешенство, копленную годами обиду. – Им кажется, это разумно, когда король сидит на троне марионеткой, символом власти, а страной правит кучка потомственных колдунов, возведенных кем-то по ошибке в сан. Они хотели бы, чтоб и здесь было так. Мы думали, что ушли от них тогда. Навсегда избавились, закрыв за собой все двери. Но они нашли Ключ. Чертов Ключ. – Я вздрогнул, весь превратился в слух. Алан шептал всё быстрее и тише. – Чертов Ключ, отпирающий все двери. Они нашли его и продолжали находить снова и снова, сотни лет. Они не смогли победить нас в честной схватке и тогда сами взяли в руки то оружие, за которое проклинали когда-то – магию! Страшные вещи, Никита. Страшные вещи сотни лет творятся у Северной границы. Черные давно были бы здесь, если бы их не сдерживали ктраны.

Он замолчал, пялясь незряче под ноги. Я стоял, боясь шелохнуться. Солнце начало припекать: высушило уже мокрую рубаху, подкольчужник, нагрело кольца кольчуги и пластины наручей. Вверху на стене переговаривались часовые. Еще выше чертили крыльями небо живущие в трещинах каменной кладки ласточки.

– Что происходит у Северной границы? – не выдержал я наконец.

– Ничего. – Он встряхнулся, очнувшись. Улыбнулся, хотя улыбка и вышла натянутой. – Не бери в голову. Ты отдохнул?

– Да.

– Тогда продолжим. – Он развернулся и скорым шагом пошел к тренировочной площадке.

– Алан! Алан!

– Давай-давай, поторапливайся!

Пришлось припустить бегом.

– Алан, ну мы ж договорились, вроде. – Я спешно нахлобучивал на голову шлем. – Ну на черта мне всё это надо?

– Друг мой, ты хоть представляешь, что будет твориться в городе после того, как мы закроем дворцовые ворота?

– Нет. – Я замер как вкопанный, – а что будет твориться в городе?

– Позволь мне просветить тебя, – приобняв за плечи, он потащил меня дальше.

 

Свежий морской бриз нёс с собой дикую смесь ароматов. Голова кружилась от попыток разобраться в них, да еще от волн, что бежали бесконечной чередой к берегу. Рокти никогда не видела моря – так, слышала неправдоподобные байки. По сравнению с реальностью они казались ничем. Море было огромно.

Марк ушел, унеся с собой мальчишку, а Рокти осталась одна, не зная, кому и зачем нужна она в замковых стенах. Кому и зачем она вообще нужна в этом мире. Может быть ей и вправду следовало бы остаться в родном лесу – выйти замуж за Ясеня, нарожать ему детишек. Глядишь, скоро, захваченная водоворотом мелких каждодневных забот, забыла бы о своих мечтах, перестала бы подниматься на смотровые площадки дома, вглядываться в манящую даль за подернутым зеленоватой дымкой горизонтом. Всяко лучше спать в своей постели в ветвях одного дерева с тем, кто любит тебя, чем мыкаться по чужим домам обузой и помехой.

Совет… Даже телохранителя из нее не получилось – какой уж тут Совет.

Она ушла, не тронув предложенную ей конюхами койку, и всю ночь, не смокнув глаз, бродила по замку, то спускаясь в подземелья, то поднимаясь на дворцовые стены. Охотничий инстинкт помогал ей избегать нежелательных встреч с придворными и прислугой, а мимо караулов, она, снабженная бумагами, на которых стояла личная печать главнокомандующего, проходила спокойно.

Сперва она нашла Ведьму. Вернее – комнату, куда её заперли. Приложила ладонь к двери и почувствовала – Ведьма провела в ней день, но затем пропала куда-то, ушла другим, возможно потайным коридором. След, скользнувший за порог никем не охраняемой комнаты, не возвращался. Ладонь чуть повернула ручку, открывая. Дернулся в пазе, не пуская, язычок замка. Рокти выругалась тихонько. Только спокойствие Марка вселяло в нее уверенность – наверняка с Наиной всё в порядке. И она пошла дальше, пытаясь, впрочем, хоть пальцем прикоснуться к любой, попавшейся по пути, двери. Но большая часть их охранялась, прочие – были пусты и давно заброшены. Поиски превратились в бесцельное блуждание, а к рассвету – вывели её на одну из многочисленных башен дворца.

Смотровая площадка не касалась замковых стен, и потому здесь не было караула. Причуда архитектора, а может – каприз хозяев выгнали из земли тонкий стебелек башни, он поднялся, цепляясь за дворцовые стены, а потом распустился маленьким белым бутоном. Дальний коридор в старой части дворца упирался в винтовую лестницу, та взбегала круто вверх, вплоть до купола, укрывающего от непогоды небольшую смотровую площадку с кольцом каменных скамеек по периметру. Стрельчатые бойницы едва ли могли защитить стрелков. Тонкий белый камень был сплошь изрезан ажурным орнаментом. Мрамор богатой отделки алел под лучами восходящего солнца. Присев, Рокти выглянула в бойницу.

Море.

Наверняка эта башенка, а может и все крыло целиком, принадлежало когда-то женщине. Только женщина могла бы подниматься каждый день по узким ступеням винтовой лестницы, чтобы увидеть раскинувшееся внизу великолепие. Башенка, а вместе с ней и восточная стена дворца, глядели в маленький дикий сад – заброшенный, вольно цветущий. Садовые розы давно выродились в шиповник, и его сладкий аромат угадывался даже здесь, наверху. Сад, с двух сторон огражденный невысокой стеной, упирался в другое крыло замка, где близняшкой высилась точно такая же башенка, а дальше, за нею, сразу за высокими замковыми стенами разливались воды залива.

Бирюзовое у горизонта, море играло алыми отсветами – солнце еще касалось кромкой воды. Розовые барашки бежали, перекатываясь, к берегу, становясь постепенно кипенно-белыми, оттеняя сгущающуюся синеву воды. Минуту она следила непрерывный бег волн, пока не поняла, наконец, какими большими они должны быть, как велико открывшееся перед нею пространство. Она встала, высунулась из окна по пояс – навстречу морскому бризу.

Запах соли и водорослей перебил тонкие цветочные ароматы. Она закрыла глаза, вслушиваясь. Так бортник в сезон цветения поднимается в ветви дома, чтобы вдыхать разносимую ветром пыльцу и по воздушным течениям угадывать пчелиные пастбища. Почувствовав головокружение и моментальную слабость в ногах, она осела на каменную скамейку.

Словно приливом поднятое из самых глубин души приходило новое чувство. Она никогда, никогда не променяет мир – огромный, удивительный мир, полный неизведанных еще чудес – на стройные стены О’Ктранского леса.

 

Город ждал.

Праздника ли? Мастеровые спешили закончить работу в срок, стук топоров не прекращался ни днём, ни ночью. Как репетиция праздничной иллюминации на улицах горели даже те фонари, что не зажигались уже годами. Фонарщики, работы которым теперь прибавилось, выходили из своих домов на час раньше, а возвращались – на час позже. Даже простой обыватель не томился в нервном бездельи, но был занят. То подновлял фасад покосившегося домишки, то выносил проветрить залежавшиеся в сундуках наряды. Сидел тут же, сторожа от воров развешанное на веревках платье, и починял побитые молью камзолы. Сосредоточенный, глядел сурово, будто ждал чего. Праздника ли?

Сет покосился на сидящего на ступенях трона Юродивого.

– О чём вы думали, когда ставили свою защиту на весь город?

– Ты! – обернувшись, воскликнул Юродивый.

– Да, я, – усмехнулась Топь, глядя прямо в глаза.

– Не боишься? – он подался вперед, хищно сощурившись.

– Нет! – рассмеялась та, и смех прогремел, умноженный эхом. – Вы опустошили столицу, выбрали всё, до капли. Ничего не осталось в запасе. У вас больше нет сил противостоять мне.

Взгляд Юродивого метнулся ей за спину, туда, где на спинке кресла примостился ворон. И девушка, сидевшая теперь у самых ног, тоже подняла удивленный взгляд. Не в силах сдерживать торжествующей улыбки, Топь смотрела в глаза Юродивому. Рука же сама опустилась, еле слышно погладив девушку по голове.

– И что? – спросил Юродивый, всё ещё глядя мимо.

– Тебе больше нет нужды сторожить меня. Ты знаешь, что я вернулась. – Девушка положила ладонь на колено, привлекая внимание. Топь чуть склонилась в её сторону, качнула головой, отвечая «не сейчас». – Или уходи, или помогай. Лишние глаза и уши мне здесь не нужны.

– Помилуй, у тебя и так помощников полный город, что могу сделать я?

– То, что и должен, божевольный. – С губ снова сорвался смешок. – Юродствуй! Расскажи народу о черных, предрекай возвращение Брониславы. Обещай конец света, в конце концов! Я не хочу, чтобы кто-нибудь остался не у дел.

– А если я откажусь?

– Ты уйдешь или будешь убит, – губы сжались в тонкую линию. Серо-стальные глаза сверкали синей искоркой.

– Так просто? Ты думаешь, что вот так вот просто сможешь справиться со мной? – Юродивый встал, выпрямившись, гордо вскинув голову. – Я часть круга, звено в цепи. – Топь улыбалась. Рато сослужил ей добрую службу, и этот вызов уже казался нелепым. И хотя воспоминанием о перенесенном ударе тихо-тихо, на донышке души всё ещё таился страх, зато разгорались азарт и веселье, и радостью поднималось в груди, захлёстывая до невозможности сделать вздох, предвкушение битвы.

– Я с у-до-воль-ствием померяюсь с вами силою, – ответила Топь, наклонившись навстречу. И тень сомнения, мелькнувшая в глазах противника, была ей наградой.

– Хорошо, – Юродивый отступил на шаг, склонив голову, спрятав взгляд. – Я сделаю, как ты хочешь. Город… – он сглотнул, продолжил, с трудом выдавливая из себя слова, – город должен быть во всеоружии.

– Хорошо, – повторила за ним Топь и, откинувшись на спинку кресла, прикрыла глаза.

 

На серебряном подносе лежали круги сыра. Козий – молочно-белый, мраморный – в коричневатых фигурных разводах, сливочный – желтый и твердый. Длинным кривым кинжалом Рато кромсал круглые головы, сам набивал рот и кормил с рук свою крысу. Марк в последний раз посмотрел, как чёрный зверёк хватается почти человеческими лапками с тонкими пальчиками за кусочки, проворачивает их, надгрызая по кругу, и сказал, обращаясь к Ведьме, перевязывавшей пораненную кинжалом ладонь:

– Он учится. Он очень быстро учится. Схватывает всё на лету.

– Да он совершенно дикий! – она всплеснула руками, дернув бинт, и Воин невольно поморщился. – Прости, прости… – Ведьма чуть ослабила перетянутую ленту, принялась перевязывать дальше.

– Ну что ж, дикий… У нас нет времени искать ему замены.

– Мне не нравится это, Марк, – она закончила и встала, отошла к окну, выходившему на плац. На тренировочной площадке занимались двое. Солнце играло, бликами отражаясь в танцующем клинке, второй, кажется, был безоружен.

– Поверь, я тоже не в восторге. Но Рокти, твоя телохранительница, ничего не заметила, а ктраны умеют видеть… Умеют не хуже детей.

Ведьма обернулась. Марк баюкал перебинтованную руку и глядел на крысёныша чуть улыбаясь. «Ты лжешь, дорогой», – подумала она, – «ты лжешь». Точно так он смотрел когда-то на Девочку, а она, тогда ничего ещё не знавшая о круге, о ключе, о предначертанном пути, ревновала. Безумно ревновала к ребёнку. Марк возился с Эдель, будто это было собственное его дитя, и только своего волка та любила больше. Ведьма узнала это восхищение во взгляде.

– Хорошо, – она устало потерла лицо руками. – Тебе он нужен, ты его получишь. Но Старуха?! Ты не можешь поставить её одиннадцатой!

– Могу! И поставлю, – разозлившись, он, наконец, посмотрел на неё. – Не перечь мне Наина, не сейчас. Ты ли не знаешь, как долго я шел к этому?

– Как? – В два шага она подошла к короткой и узкой солдатской койке. Старуха спала. Дыхание едва угадывалось по чуть трепетавшим ворсинкам укрывавшего её одеяла. Кот, лежа на груди, черной лапою трогал подбородок. – Как ты это сделаешь?

– Не знаю, – Марк покачал головой, и плечи его сразу поникли. – У нас есть ещё время, у нас есть еще немного времени. Надеюсь, королевский лекарь всё же поставит её на ноги.

– Поставит на ноги? Поставит на ноги?! Марк! Круг убьёт её! – она сама не заметила, как нашла и сжала ледяную сморщенную ладонь.

– Не сразу, – отрезал Воин. Зеленый взгляд был твёрд и прохладен как камень. – И смею тебя заверить… её смерть… не будет напрасной.

Ведьма покачала головой и вдруг увидела Рато – как он сидит, замерев, весь превратившись в слух, за спиною Марка, как крыса покусывает его пальцы, как играют в синих глазах серо-стальные искорки.

Она поежилась под этим внимательным взглядом.

 

Топь подалась назад, распахнула глаза, пока Ведьма не заметила её. Эта женщина… она всё ещё внушала страх. Ладони взмокли за те несколько секунд, что они смотрели друг на друга.

«Это она ударила тебя так?» – спросил Сет.

«Город, весь город – через неё», – ответила Топь. – «Тринадцать. Колдовской круг. Я думала, это знание осталось там, в старом мире».

«Красивая», – протянул Сет восхищенно.

Топь замерла, удивленная. Никогда раньше она не судила о людях так, не оценивала их подобными категориями. Умён или глуп, много ли видел в этой жизни – вот что интересовало её прежде всего. Она перевела взгляд на девушку, задремавшую у ног. Та доверчиво облокотилась об их колено, положила голову на согнутую в локте руку.

«Она красива?» – спросила Топь.

Сет помедлил, отвечая – «Сложно сказать. Слишком грязная, оборванная. Ну… у нее необычный разрез глаз».

Топь приняла решение.

– Вставай, – длинные худые пальцы тронули за плечо, разбудив.

– Да? – она проснулась моментально, будто жила в постоянном ожидании приказов.

– Ещё еды, – ответила Топь, вглядываясь в смуглое лицо, миндалевидный разрез глаз, их малахитовую прохладу, – и я хочу вымыться. У вас найдется горячая чистая вода?

«Ты что задумала?!» – Сет хохотал, читая её мысли, а она вдруг почувствовала, как, обдав жаром, прилила к лицу кровь.

«Я хочу попробовать», – ответила Топь. – «Неужели человек не может полюбить меня?»

«Имя», – Сет стал вдруг серьезен.

«Что?»

«На твоем месте я начал бы с того, что узнал её имя».

– Как тебя зовут? – послушно спросила Топь

– Аврора, – ответила та, вспыхнув.

 

Стук в дверь. Оглушительный, разрывающий барабанные перепонки, он нарастал, пока не вторгся, в сознание, нарушив сосредоточенность. Кто-то изо всех сил колотил в дверь. Картинка в зрачке ворона померкла, расплылась, окончательно растворилась в черном осколке хрусталя. Горбун поднял голову и еще минуту смотрел бездумно, не понимая, что творится вокруг.

Стук в дверь – кто-то потерял терпение и, судя по размеренным ударам, принялся бить ногами.

– Тупи-и-ица… – протянул Горбун, поднимаясь с кресел. – В дверь стучат! Не слышишь что ли?!

Ему никто не ответил.

Подождав еще минуту, Горбун медленно спустился по лестнице.

– Щенок. Где ж тебя черти носят? На доклад, поди, помчался, соглядатай? Чего ещё?! – он распахнул створку, и Девочка, колотившая пяткой в мореные доски, едва не упала через порог.

– Зор! Наконец-то. Сделай что-нибудь, – она промчалась мимо, её волк скользнул следом, задев пепельно-серым боком. Горбун покачал головой и запер замок. – Сделай что-нибудь! В городе полно чёрных!

– Я-то тут при чем? Ступай к Марку, это его город, – он ухмыльнулся.

– Я не могу, – смешалась Эдель. – Не могу к Марку, – повторила она тихо, и Горбун подошел к столу, присел, глядя заинтересованно. Она тоже отодвинула стул с высокой спинкой. Примостилась на краешек, сжав ладони меж коленями. – Он занят другим. Старуха при смерти… – быстрый взгляд из-под набегающих на глаза рыжих прядей, – круга… круга нет больше.

– Как?! – Горбун поднялся, не веря.

– Так, – отрезала Эдель. – Девушка. Девушка утратила свою суть.

– Я думал, это будешь ты… – он сказал это раньше, чем успел прикусить язык.

Она вскинула голову. Яростно раздувались ноздри. Горбун вдруг заметил, что нос её покрыт маленькими бледными веснушками. «Совсем ещё девчонка», – подумал он. – «После стольких-то лет – совершеннейший ребёнок».

– Я знаю, – ответила та, вдруг смирив свою ярость. Рыжая головка печально поникла.

«Но взрослеет, взрослеет» – горбун покачал головой сокрушенно.

– Тогда тем более. Всё кончено. Вне круга мы – ничто. – Мысль эта отчего-то принесла облегчение. Горбун склонил голову набок, вдруг глубоко задумавшись.

– Не ты. Только не ты. Уж я-то знаю, что ты можешь вне круга. Останови их, сделай что-нибудь, пока Марк не соберет новый круг!

– Новый круг? – он недоверчиво ухмыльнулся. – Как?

– Первый. – Девочка принялась грызть ногти. – Марк говорит, у него есть Первый.

– Первый? Воистину, сегодня день сюрпризов… Кто таков? Откуда взялся?

– Не знаю.

– А тебя, стало быть, он поставит… на место Девушки… девятой? – неприкрытая усмешка в его голосе заставила её вскочить.

– Не знаю! – отрезала она, глядя вниз. Слеза вдруг упала, разбившись о тёмную полированную столешницу. – Не знаю… – повторила она, и плечи её задрожали мелко. Волк метнулся под ноги, положил передние лапы на стол, заглянул в лицо.

– На, – Горбун налил из кувшина в не очень-то чистый кубок вина, – выпей и успокойся. Только истерик мне тут не устраивай.

Она послушно приняла кубок.

 

Целое утро Рол просидел на окошке небольшой комнатки, которую собирался было делить с Никитой, а вот теперь занимал сам. Погруженный в свои изыскания – смотритель королевских архивов по старой дружбе дозволил ему вынести кое-что для изучения – домовой не сразу заметил. Что-то стряслось. Но до сих пор не мог сообразить – что же именно?

Сперва его внимание привлекла тишина, воцарившаяся вдруг в таверне. Когда вечером он захотел спуститься в зал отужинать и, может быть, помочь чем по хозяйству, то понял, что снизу уже давно не раздается и звука.

Трапезная была пуста.

Нелюбезная стряпуха громыхала на кухне сковородками, хозяин беспокойно спал в своей комнатушке, да и постояльцы вовсе не спешили к ужину. Тогда он вспомнил о девушке – она ходила с Анатолем к дому Ведьмы и должна была давно вернуться с вестями. Но ни девушки, ни её матери в таверне не нашлось. Рол прошел в их комнату, чтоб убедиться – та была распахнута настежь, покинута в спешке. Призрачным следом витала в воздухе смерть. Домовой отшатнулся, почуяв её запах, но, переступив порог, понял – та была здесь и упустила добычу.

Он прошелся по комнате – два шага поперек и четыре вдоль – прикоснулся к немногочисленным вещам. Старушечья шаль на ручке полукресла, девичье рукоделье под подушкой аккуратно заправленной постели… Покосившаяся прикроватная тумбочка с единственной полкой внутри была пуста. Ею никто не пользовался.

– Они не жили здесь! – прошептал Рол, новым взглядом окидывая узенький пенальчик.

Домовой кинулся вон, миновал длинный узкий коридор, трапезную, выскочил на улицу. Надо было решать. Надо было немедленно решать, что делать дальше. Взгляд метнулся к дворцовым стенам, белым облаком возвышавшимся над заливом, а затем домовой нехотя повернулся и зашагал к пригороду.

Если Ведьма может помочь Никите, он должен сначала идти к ней.

Но дом Ведьмы был заперт и хорошо хранил свои тайны. Домовой обошел его кругом, заглядывая в окна. Комнаты первого этажа были пусты. Увидеть, что творится внутри так, как он мог это, отчего-то не получалось. Стены оставались глухи к его прикосновениям, камень казался мёртвым – будто пролежал сотни лет в теле горы, а не служил кому-то очагом, кровом, защитой. Впервые в жизни домовой не мог прочесть историю дома. Ведьма и впрямь оказалась ведьмой, надежно защитившей свое жилище. Обратно он шел, не спеша, раздумывая, что делать ему дальше, как быть, и потому заметил всё, что творилось на улицах.

Город звенел натянутой струной. Сдвоенные патрули городской милиции курсировали по улицам, не снимая ладоней с рукоятей мечей. Таверны были полны гуляющего люда, но гул, доносившийся из-за закрытых дверей, был грозен. Мелкие стычки вспыхивали как трава после засушливого лета – легко и жарко набирая силу и мощь, разрастаясь и выплескиваясь за порог. Казалось, горожане ждали только предлога для драки, а приезжие, глядя на них, тоже начинали чувствовать зуд в кулаках.

Рол едва добрался до таверны. Взбежал наверх, спешно принялся собирать вещи. Город – дом для многих и многих тысяч – предупреждал его об опасности. Затянув лямки мешка, он оглянулся. Дразнясь язычками закладок, в конторке стопкою лежали фолианты, позаимствованные из королевских архивов.

– О, боги! – простонал Рол, опускаясь на широкий подоконник, – о, боги…

Он выглянул наружу.

Там, внизу, прямо поперек мостовой, горожанин, одетый ярко и празднично, сидел на другом, опрокинутом в грязь, и методично мутузил безвольное уже тело.

– О, боги, – пальцы разжались, лямки выскользнули из рук, и заплечный мешок покатился по полу, рассыпая так аккуратно сложенные в него вещи.

Целое утро Рол просидел на широком подоконнике, глядя на творящееся на улицах беззаконие.

Похожие статьи:

Рассказы → Принцип 8 (роман) [Часть 1. Глава 1]

Рассказы → Роман "Три фальшивых цветка Нереальности" (Треки 6 - 1/3 7)

Рассказы → Командировка в Рим (главы 1 и 2)

Рассказы → Место, где земля закругляется.2

Рассказы → Роман "Три фальшивых цветка Нереальности" (Треки 1 - 5)