Дни шли за днями, перетекали в седмицы и декады. В положенный Господом час пришло лето - с ясными днями, ярким солнышком и теплыми дождями. Жизнь в старом замке была схожа с этим летом – теплая, спокойная, тихая.
Только одна непроходящая гроза омрачала ее: жуткое чудовище продолжало бродить по окрестностям, жестоко убивая всех, кого встречало на своем пути – одиноких путников и паломников по святым местам, караваны торговцев, отряды стражников из поместья герцога. Даже посланную из города воинскую команду нашли утром растерзанной на куски, так что невозможно было отличить одного человека от другого, соединить разбросанные по лесу руки с ногами, туловами и головами, и пришлось схоронить всех в общей могиле.
Прибывший из столицы епископ служил мессы в деревенских церквях, прошел по лесу с великой реликвией (платом, коим утирался Господь на крестном пути), освятил деревья и тропы святой водой, окурил кадилом. Дело было под вечер, епископа сопровождали местные священнослужители, монахи, напуганные прихожане и стражники из замка. Никто не встретился им на пути, но наутро возле замкового рва нашли два изуродованных тела и двух мертвых коней: вестник императора с письмом к юной госпоже и бывший с ним глашатай не успели добраться засветло до замка.
Алана со стены видела, как слуги прибирали тела, уже не пугаясь бродившего возле них безголового священника, что размахивал дымящейся головой как кадилом. Всё заслонил новый страх – страх перед почившим герцогом.
Управляющий принес девочке письмо императора, взятое с мертвого тела. Оно было кратким. Обеспокоенный повелитель давал дозволение открыть шкатулку, ибо мыслил, что содержимое ее может помочь справиться с умертвием.
«Спрячь в глубине сердца то, что узнаешь, дитя мое, - так заканчивалось послание. – Когда же минует нужда в этом знании, постарайся забыть его, как позабыл на долгие годы твой целитель, вспомнивший о доверенном лишь тогда, когда понял, что иного выхода нет.
Да сохранит тебя и ближних твоих Господь. Да вернется мир в твои земли».
Узнав о дозволении, данном императором, барон сам принес ключ от шкатулки в комнату юной госпожи.
- Я побуду здесь, дитя мое, - сказал старик, покойно устраиваясь в кресле. – Тебя ждет печальная весть, и я хочу быть рядом, чтобы поддержать и утешить тебя, когда ты узнаешь всё.
Алана кивнула (на слова благодарности у нее не было сил), вставила ключ в замок и повернула его. Крышка, щелкнув, отскочила.
Внутри было письмо, писанное, как сразу увидела девочка, рукой госпожи Агнессы.
«Милое мое дитя! К тебе обращены эти строки. Даст Бог, ты прочитаешь их нескоро и простишь ту, что вырастила тебя, не открывая правды», - таковы были первые строки.
Алана читала: листки дрожали в ее руке, строки расплывались от застящих глаза слез, буквы прыгали с места на место, как птички по ветвям дерева.
Ужасная правда открывалась юной госпоже.
Те, кого она всю жизнь привыкла любить и почитать, как отца и мать, не были таковыми. Алана была плодом греховной связи госпожи Агнессы и герцога. Об этой тайне знал лишь целитель. Он приехал в город, в скромный дом моряка, вместе с госпожой, узнавшей, что жизнь ее дочери в опасности. Несмотря на старания лекаря и повивальной бабки, молодая женщина умерла родами.
Когда все было кончено и повивальная бабка ушла, госпожа Агнесса, рыдая, бросилась к телу дочери, так и не услышавшей от матери слов прощения. От потрясения у нее самой начались схватки, хотя до положенного срока оставалось еще четыре декады. Дитя – девочка – явилась на свет слабой, шея ее была обмотана запутавшейся пуповиной. Пока целитель хлопотал над роженицей и спасал новорожденную, второе дитя – уже спеленатое и уложенное повивальной бабкой в колыбельку, - задохнулось.
Алана, словно наяву, увидела страшную картину: лежащую на кровати покойницу, окровавленную роженицу на полу, двух малышей и бедного целителя, пытавшегося спасти троих выживших в одиночку, - увидела и разрыдалась.
Барон поднялся с кресла, подошел к девочке, обнял ее и погладил по голове.
- За тобой нет греха, дитя мое! Ты ни в чем не виновата – ни перед людьми, ни перед Господом.
- Император знал, да? – всхлипнула Алана. – Поэтому и издал нарочный указ, что теперь я госпожа?
- Да, милая. Перед смертью госпожа Агнесса написала ему письмо, кое доверила целителю: с просьбой признать тебя законной наследницей…
- А папа… Господин капитан… Он тоже знал?
- Нет, милая, он не знал. Госпожа Агнесса не поведала ему правды. Признав тебя внучкой, она смогла забрать тебя в замок и дать подобающее воспитание. У нее не было иного выхода – других наследников не осталось.
- А герцог?
- Он тоже ничего не узнал. До самой смерти.
Алана подняла глаза на опекуна – лицо его было печально, в глазах стояли слезы, - прижалась к нему, затряслась от страха.
- Значит… значит… сейчас он знает? И хочет убить меня? Свою дочь?!
- Дитя мое, мертвым ведомо всё, и то, чего не знают живые, и провидение Господне. Мыслю, что герцог был наказан за свои грехи по заслугам. Но существо, кое наводит ужас на наши земли, не осознает того, что творит. Если в этом чудовищном теле и жива душа, то не человеческая, а звериная. Она не помнит, как была человеком, лишь слышит невнятый зов из мира живых и следует ему, сама не зная, зачем… Ты говорила в бреду, звала отца… Ты часто вспоминаешь о нем, верно?
- Да… - Алана снова расплакалась. – Я так любила его, так скучала… А он…
- Он тоже любил тебя, милая. Потому и явился после смерти, чтобы защитить. Но он не твой отец, потому-то на твои призывы, мысли, сны и является другой, истинный.
- Но как же мне быть теперь, скажите, мой господин! Вы так мудры, так много знаете. Помогите же мне. Я могу не вспоминать папу… того, кого всегда считала папой, наяву, но я не властна над своими снами!
- Я стар, дитя мое, но, увы, не так мудр, как ты полагаешь. Я не знаю, как помочь. У меня нет верного совета для тебя. Думаю, никто не поможет. Ты должна найти ответ в своем сердце.
- Я постараюсь, - тихо сказала Алана. – Но сначала я должна кое-то сделать. Очень важное. В память о моих названных маме и папе и их погибшем ребенке.
В тот же вечер по просьбе Аланы священник отслужил заупокойную мессу по почившим - моряке, дочери госпожи Агнессы и «младенце, чье имя неизвестно». Уважая волю матери, девочка даже служителю Господню не открыла, кем было это несчастное, умершее без крещения дитя.
Гробы из оссария перенесли в родовую усыпальницу и захоронили в одном саркофаге. Рядом же, по приказу юной госпожи, установили кенотаф в память погибшего в дальних морях капитана.
Печальный обряд завершился, когда уже стемнело. Алана велела слугам и крестьянам возвращаться в деревню, а сама осталась в храме.
То, что следовало сделать, она должна была сделать сама. Одна.
Юная госпожа прошла по церкви, зажигая свечи. Скоро в невеликом храме стало светло, как днем.
Девочка опустилась на колени перед статуей Богоматери с Младенцем и погрузилась в молитвенную медитацию. Алана просила Господа, Сына Его и Деву Марию дать ей сил ее, помочь победить зло – во имя тех невинных, кто уже погиб страшной смертью и еще мог погибнуть. Наконец, обретя крепость духа, девочка поднялась с колен и сняла со стены золотое, украшенное драгоценными камнями распятие, и вдруг услышала чьи-то шаги. Удивленная, Алана обернулась.
Из бокового придела вышел лекарь.
- Простите меня, госпожа, что нарушил ваш запрет и не вернулся с остальными в замок, как вы велели.
- Зачем вы здесь, господин целитель?
- Госпожа Агнесса наказала мне оберегать и охранять вас. Господин барон также был обеспокоен вашим решением остаться здесь в одиночестве. Он попросил меня присмотреть за вами.
- Но вы же знаете… Я сама… Потому что…
- Вы еще дитя, моя госпожа. У вас может не достать сил. Я приду на помощь, только если в этом будет нужда. Не приказывайте мне уйти – я не уйду.
Алана открыла рот, хотела возразить, но не успела.
Дверь храма содрогнулась, словно от ураганного ветра. Потом послышались удары – один, другой, третий. Раздался дикий, леденящий душу вой.
Девочка покрепче сжала распятие, подошла к двери. Целитель встал рядом.
Юная госпожа толкнула тяжелые створки: они распахнулись, разорвались на куски, словно были сделаны из бумаги.
Снаружи было ночь – темнейшая из знаемых Аланой. Не виднелось огней в долинной деревушке, не горели звезды на небе, не сияла луна.
Тяжелый трупный смрад заполнил церковь, загасил все огни. Высокая темная тень перестала быть там – на опушке леса, и стала здесь – на пороге храма. Холодным белым пламенем полыхали ее очи, черные волосатые пальцы с длинными когтями шевелились, как могильные черви, скальп с остатками волос сполз на плечи, обнажив кости черепа, на теле болтались рваные грязные тряпицы – остатки когда-то великолепного наряда.
Существо подняло голову и завыло. Раздался звон лопающихся витражей, сами собой полыхнули и вновь погасли свечи. Целитель, не в силах выносить этого ужаса, пал на колени, зажимая уши ладонями.
«Ты звала меня! Я здесь!» - услышала девочка.
Преодолевая ужас от вида того, кто когда-то был человеком, зная, что поступает правильно и в то же время свершает страшный грех, Алана развернула распятие и со всей силы вонзила его в грудь монстра. Сияющий оконечник креста вошел в гнилую плоть менее, чем на дюйм, но чудовище, казалось, ощутило невыносимую боль. Махнув когтистой лапой (удар пришелся по лицу Аланы и был такой силы, что девочка рухнула на пол, лишившись чувств), существо схватилось за крест, пытаясь вырвать его из груди. Но там, где распятие касалось кожи и шерсти, являлись проплешины, трещины, рваные раны. Истекая дурно пахнущей ядовито-желтой жидкостью, чудовище выло, продолжая дергать крест, разбрасывая по церкви клоки шерсти, ломающиеся кости, куски мяса.
Дикий, превосходящий человеческое разумение вой привел Алану в чувство. Очнувшись, она попыталась встать, но сил не хватило. Их достало только на то, чтобы увидеть, как целитель бросился к монстру, схватился обеими руками за распятие и напрягшись, вогнал его в мертвое тело по самую крестовину.
Монстр схватил лекаря за шею, поднял в воздух, ударом когтей распорол от грудины от паха, швырнул на пол, взвыл в последний раз и рухнул навзничь.
Алана на четвереньках поползла к целителю, боясь поверить в неизбежное, в то что еще одного дорогого человека нет в живых.
Накрыв – как сумела – искалеченное тело плащом, девочка села рядом и тихо-тихо, боясь потревожить последний сон лекаря, запела колыбельную, которую в далеком детстве пела ей мать.
Так их и нашел священник, пришедший на утреннюю службу.
Алана отдала тело герцога, снова обретшего человеческий облик, его сыновьям, схоронила целителя, а когда зажили страшные раны, оставленные на лице девочки когтями монстра, отписала все свои немалые владенья младшему сыну старого барона, покинула замок и вернулась в монастырь, откуда не выходила до самой смерти.
Похожие статьи:
Рассказы → Легенда о единороге
Рассказы → Бритва Оккама (из ненаписанной схолии)
Рассказы → День, когда Вселенная схлопнулась [Рифмованная и нерифмованная версии]
Рассказы → Успешное строительство и вопрос перенаселения
Рассказы → Красная Королева
Но потом, к счастью, всё прояснилось. Хотя, сказать по правде, лично мне папа-моряк, капитан дальнего плавания, как-то больше импонировал. Есть /было/ в нём что-то такое настоящее, бунтарское. 
Думал, вот типичный убийца в белом халате! Думал, вот кто здесь настоящий игрок, а герцог - лишь джокер в его колоде. 
А оно вон как получилось. Кристальной души человек! Надо было всё-таки сохранить доктору жизнь. Жил бы и жил себе дальше, пусть даже и калекой. Эх, Дара, любишь ты своих героев под нож пускать. 
Странно, что ещё Алана уцелела 
А молодые потом жили бы долго и счастливо и умерли бы в один день. Вот как надо было сделать! 
Но лучше бы она вышла замуж за младшего сына барона, и жила долго и счастливо 
