..Дрожа и задыхаясь от стремительного бега, я толкнул локтем стеклянную дверь бара и, шагнув вперёд, очутился в сумеречном, насквозь прокуренном заведении, где преобладали запахи несвежего, перестоявшегося пива и прогнившей древесины.
В глубине бара на грубо сколоченной деревянной скамье сидел Коробицын. Перед ним на столе, рядом с наполовину опорожненной кружкой пива, лежал раскрытый глянцевый журнал. Мой друг задумчиво тыкал карандашом в пёструю страницу журнала, расчерченную клеточками мудрёного кроссворда, и время от времени прикладывался к кружке, которую всякий раз с убийственной аккуратностью водворял на прежнее место, помеченное на изрезанной ножами столешнице влажным кружочком.
Увидев меня, Коробицын несказанно обрадовался.
- Ну, наконец-то?!, - закричал он так, словно давно ожидал моего прихода. - Где пропадал?.. Ладно, об этом позже. Ты вот скажи-ка мне лучше, что это за слово: «Водяные часы в Древнем Египте, девять букв, первая «К». Заканчивается на «А». Ты должен знать!
Плохо соображая, что от меня требуется, и почему, собственно, мне должны быть известны марки водяных часов Древнего Египта, я подошёл к его столу и, ощутив запоздалую слабость в ногах, упал на скамью, как подкошенный.
- Слушай, Коробицын, ты не поверишь… Со мной сейчас такое случилось… У нашего магазина, где граница участков проходит… Там какой-то маньяк завёлся… Только ты не перебивай…
- Да, конечно. Понимаю. Но вот эти часы, они, понимаешь, мне всё дело портят. И что самое обидное, я ведь знал, как они называются. Знал, но забыл…
- Ты вот слушай, погоди, дай сказать-то!.. Короче, возле магазина, где дикая груша растёт, у входа мужик один топчется - ты бы посмотрел на него. Настоящий Квазимодо! Говорит, что выполняет любые работы на участке, делает всё, кроме земляных работ… Вот послушай…
Коробицын сосредоточенно мусолил во рту карандаш, вертел перед собой журнал так и эдак и в сердцах рисовал на полях карикатурные рожицы.
- Сижу, понимаешь, битый час здесь, как дурак, - тяжело вздохнул он. - И не могу вспомнить, хотя многое знаю про Древний Египет. А оно буквально на языке висит. Ты подумай, может, вспомнишь?.. первая - К, пятая, вроде бы - С…
- Коробицын, ты заткнёшься когда-нибудь или нет?! Он, мужик этот, говорит мне, деловой такой: любые работы по дереву и металлу… Но ведь колодец - это тоже отчасти работа с деревом, с бетоном, а не только с землёй, я так думаю… А он как с цепи сорвался, псих ненормальный. Чуть на куски меня не порвал. Еле ноги унёс…
Последние слова я произносил уже почти шёпотом, всем существом своим обратившись в острый, насторожённый слух…
Было хорошо слышно, как на чьё-то новое появление слабым хлопком отозвалась входная дверь, и, не оборачиваясь, я как-то сразу понял, что этот невыразительный хлопок имеет ко мне самое прямое отношение. Ещё до того, как по направлению к нам, не торопясь, поступательно и зловеще затопали чьи-то тяжёлые шаги, у меня уже не оставалось сомнений в том, что это пришли за мной!..
Коробицын продолжал что-то вдохновенно говорить про Древний Египет и про водяные часы, изобретённые мудрыми египетскими жрецами, не замечая никаких знаковых перемен в окружающей обстановке. Он замолчал лишь тогда, когда шаги раздались совсем рядом, и на наш столик сбоку угрожающе надвинулась квадратная, косматая тень.
Шея моя в один момент онемела, сделавшись чужой и бесчувственной; позвоночник тоже утратил всякую подвижность. Ни рук, ни ног своих я уже не чувствовал. Тем не менее, мне как-то удалось, вывернув на сторону глаза, искоса взглянуть на подошедшего.
Рваная, перепачканная землёй фуфайка - было первое, что я увидел. Сверху над ней нависала огромная, гривастая голова с кудлатой бородой. Голова слегка покачивалась, словно в раздумье, но это покачивание смотрелось сейчас достаточно миролюбиво; по крайней мере, в нём уже не чувствовалось ничего угрожающего. Сверкавшие в тёмных глазах воинственные искры погасли, а между спутанными клочьями бороды вполне доброжелательно поблёскивали два ряда ровных, на редкость крепких и белых зубов, как бы заранее анонсируя безобидные намерения нежданного посетителя.
Удивительный, земляной человек неотрывно глядел на нас пронзительным немигающим взглядом, ухмыляясь каким-то своим мыслям, и на полудиком, заросшем лице его читалось явное желание напроситься в нашу компанию.
- Скажите, вы не сердитесь на меня? - с неожиданным благодушием зарокотал над столом низкий, хрипловатый бас, совсем ещё недавно обещавший вырыть колодец, в котором мне надлежало успокоиться навеки. - Не сердитесь. Я не хотел вас обидеть, но дело в том, что я не могу оставаться спокойным, когда речь заходит о земляных работах, в особенности, когда от меня требуют что-то разрыть или раскопать… В такие минуты я становлюсь буквально сам не свой и теряю над собой всякий контроль. Это трагедия всей моей жизни… Если хотите, сейчас я вам её расскажу.
Мы промолчали, ни единым звуком не отозвавшись на доверчивое предложение гостя. Коробицын только пыхтел и сосредоточенно хлопал ресницами, пытаясь понять, что происходит. Он силился что-то произнести в ответ, но экстравагантная наружность косматого грязнули удерживала его, вызывая, как и у меня, невольное смущение и робость.
В итоге наше нерешительное молчание было истолковано как знак несомненного согласия. Словно получив желанное разрешение, незнакомец с готовностью подсел к нам и начал с того, что бесцеремонно отхлебнул из кружки Коробицына изрядный глоток пива.
- Я ведь тоже родом из тех самых мест, парни, - так задушевно начал свой рассказ страшный бородач, не уточняя, однако, какие именно места он имеет в виду. - Образований высших никаких не имею и по той причине кем только ни приходилось работать в молодые годы. И шоферить удавалось не раз, и слесарить по месту, и плотничать, и помощником машиниста я был, и лудильщика, и стеклодува, и по газорезке я могу, и по газосварке тоже, и в такелажном деле кой-чего смыслю… - он долго перечислял, кем и где ему приходилось работать и вдруг замер, задрав кверху грязный, заскорузлый палец. - Но вот однажды мне предложили такую работу, которая, надо отметить, не всякому по душе придётся, - при этих словах глаза чумазого умельца загорелись недобрым, каким-то адским огнём. - Однажды мне сказали так: Аристарх, хочешь поработать кладбищенским сторожем?.. Настоящим! Кладбищенским! Сторожем! Вы представляете, парни, что это такое?..
Мы с Коробицыным только переглянулись в ответ. Ни он, ни я, разумеется, не представляли себе, что значит быть Настоящим Кладбищенским Сторожем, и чем вообще настоящий сторож отличается от ненастоящего.
Очевидно, настоящий сторож Аристарх ждал от нас другой реакции. Заросшее лицо его тронула судорога едва заметной гримасы, которую можно было истолковать как оттенок лёгкой досады или разочарования, но он тут же взял себя в руки.
- Вы не думайте, парни, это - очень и очень серьёзное место, - продолжил он с прежним энтузиазмом. - Там не всякий может удержаться, ой, не всякий… Провести ночь на кладбище, пусть даже не выходя из своей сторожки - это, знаете ли, кое-каких нервов стоит. Для примера скажу, что многие из моих предшественников сбегали с этого места, не выдержав и половины испытательного срока. А один, между прочим, угодил в психушку. Да-да, его забрали на рабочем месте и увезли прямо с окровавленным заступом в руках, который он так и не пожелал выпустить из рук. /Каким образом в его руках оказался заступ и почему тот был окровавлен, Аристарх почему-то не счёл нужным объяснять/. Ужасная это была, братцы мои, история, ой, ужасная! Свихнулся мужик вот на этой самой кладбищенской почве, будь она неладна! Но ведь я-то совсем другое дело!, - тут грязный бородач сделал паузу и, важно приосанившись, одарил нас гордым, не лишённым доли явного превосходства, взглядом. - Мне лично никакой чёрт не страшен. У меня нервы крепче легированной стали, - с напускной развязностью продолжал он, молодецки поводя квадратными плечами. - Мне всё равно, что сторожить, - что склад с картошкой, что кладбище с покойниками. С последними, кстати, хлопот меньше: уж на них-то всяко никто не позарится. На ночь ворота закрыл, собак с поводка спустил - и спи себе до утра в сторожке или водку пей с напарником. А сторожка, между прочим, очень хорошая у нас была: двухместная, утеплённая! У меня как раз тогда проблемы с жильём были - а тут такой подарок судьбы. Ну, чем не жизнь?! Живи да радуйся! Ну, правда, помимо всего прочего в мои обязанности входило ещё кое-что, подворачивалась иной раз работёнка… - тут он на мгновение замолчал и вдруг, как-то странно нахохлившись, с опаской покосился на нас, будто бы мы под словом «работёнка» могли заподозрить что-то не вполне пристойное. - Работёнка, стало быть, кой-какая…, - задумчиво повторил он и, словно спохватившись, тут же поспешил объясниться: Собственно, ничего такого особенного, парни. Просто иногда приходилось подменять кого-нибудь из братьев-могильщиков, когда с человеком случалась беда по части запоя. Вот тогда прямиком шли ко мне: Аристарх, мол, выручай. А я и не отказывал никогда. Лишние деньги ведь никогда не бывают лишними, верно? А?
Вобщем, так благополучно, безо всяких там приключений, я отработал на кладбище почти год, и вот как-то осенью, в самом конце октября, подходит ко мне незадолго до закрытия один из нашей администрации - очень серьёзный человек. Отводит меня в сторону и говорит: «Слушай внимательно, Аристарх, у нас тут с одним погребением возникла проблема, которую тебе надлежит уладить. Поскольку, говорит, все штатные могильщики уже разошлись по домам, то кроме как на вас с напарником надеяться не на кого.»
Проблема, о которой он говорил, состояла вот в чём. Под вечер к нам привезли одного покойника. Поздно привезли. Гроб с телом сразу задвинули за сарай в наш внутренний дворик, словно бы специально для того, чтобы его никто не видел. Было сказано, что задержка в пути произошла непредвиденная; какая-то авария на дороге или что-то в этом роде. Может, так оно и было на самом деле, но я не видел ничего дурного в том, чтобы покойник полежал у нас в подсобке до утра, пока не подойдут основные специалисты-гробокопатели. Время уже было холодное, по ночам случались заморозки, так что за такой короткий срок ничего с ним не случилось бы. Однако администратор настаивал на немедленном захоронении. «Ты учти, Аристарх, говорил он, к рассвету всё должно быть сделано. Заройте старика как положено в указанном месте, и чтобы ни одна душа ни-ни. Сделаешь - награжу по-царски, не сделаешь: мой Дамоклов меч - твоя голова с плеч». Это он шутил так. Но зачем шутить, когда и так ясно, что дело нешуточное. Меня-то не проведёшь. Однако вопросы задавать в подобных случаях не принято. Велели выполнить - выполню. Комар носа не подточит. А остальное уж не моё дело.
Короче говоря, дождался я, когда уйдёт последний посетитель, запер ворота, и задумался, как бы поскорее провернуть эту неприятную канитель. Правда, могила была уже выкопана заранее, и требовалось только отвезти старика на место и похоронить там. Для двоих это дело не стоило выеденного яйца - смешно сказать! Но мой непутёвый напарник с самого утра куда-то запропастился, и были все основания полагать, что он основательно завис в своей любимой рюмочной. По той причине в ближайшее время его возвращения ожидать не приходилось, но это ничуть меня не огорчало. Ничего, сказал я себе, поработаю в ночную смену один, зато и выручка вся пойдёт мне в карман. Ни с кем не придётся делиться.
Итак, с наступлением темноты выкатил я из подсобки тележку, взгромоздил на неё гроб с телом и покатил свой транспорт по указанному адресу…
Тьма стояла, парни, хоть глаз коли! Да и путь предстоял неблизкий - другой конец кладбища. Правда, это меня не особенно пугало: на нашей территории я все тропинки и дорожки наперечёт знаю, могу с завязанными глазами куда хочешь пройти, но, как назло, в тот момент пошёл сильный дождь - и вот тут-то и начались настоящие осложнения!
Это был не дождь, а какой-то тропический ливень! Сверху на меня обрушился целый водопад! Земля подо мной вскоре превратилась в вязкую кашу, в которой колёса тележки увязали, как в болотной трясине. Требовалось прилагать неимоверные усилия, чтобы вытаскивать её из этой грязи и двигаться дальше. Я задыхался, выбиваясь из сил, то и дело терял под ногами опору, падал, поднимался, опять падал и поднимался вновь, не переставая, однако, толкать свой транспорт вперёд наперекор стихии. Путь мой был тяжёл и полон драматизма, но всё же я одолел его…
И вот, оказавшись на краю вырытой могилы и заглянув в неё, я увидел там настоящий прудок-отстойник. Воды в яме набралось больше половины и всё продолжало прибывать. Дождина хлестал, не переставая. К тому часу я уже весь промок до нитки, а моему покойнику хоть бы что - он-то в гробу своём был надёжно укрыт - что ему сделается?!
А гробик, между прочим, неплохой был, хоть и дешёвый. Сколотили его на совесть. Одним словом, посмотрел я на могилу-прудок, посмотрел на гроб и подумал про себя: а зачем его туда опускать? Старику, поди, всё равно, в каком виде под землёй разлагаться, а гроб - вещь хорошая, нужная, в нашем деле незаменимая – чего зря добро переводить? Оставлю-ка я лучше гробик себе, потом можно будет по сходной цене кому-нибудь загнать. Кто про это узнает?
Короче, попутал меня лукавый. Недолго думая, сбил замки лопатой, снял крышку и выволок мертвеца наружу… Но стоп, парни! Вы, я вижу, новички в подобных делах, - так остановил сам себя рассказчик, заметив, что по лицу Коробицына от волнения пошли красные пятна. - Надо, наверное, как-то держать себя в руках, я ведь ещё только начал, - дружески посоветовал он моему другу, похлопав его ладонью по спине так, словно тот подавился рыбной костью. - Честно говоря, парни, я не умею подбирать выражения, - продолжил он уже довольно снисходительным тоном. - Говорю всё так, как оно было на самом деле, по-простому, по-суровому, без всякой там каши-размазни, а это уж ваше дело, слушать меня или нет…
Настоящий сторож опять замолчал. Он прикрыл жгучие глаза бронзовыми веками и минуту посидел в таком положении, словно раздумывая, стоит ли ему продолжать по-простому, по-суровому или попробовать всё же с «кашей-размазнёй»? Победила первая точка зрения, причём с худшим для нас результатом. Когда рассказчик вновь заговорил, его речь звучала уже намного «суровее», чем прежде.
- Да-да, мужики, так оно всё и было, - говорил Аристарх, нервно посмеиваясь и похлопывая себя тяжёлыми ладонями по заплатанным коленям, - я только наклонил гроб, и покойник выкатился из него, словно фасолина из перезревшего стручка. Потом я ногой спихнул старика в яму и принялся забрасывать сверху землёй.
Угрызений совести я не испытывал, потому что нет у меня такого недостатка, парни, но лёгкая какая-то червоточинка всё ж не давала мне покоя. Дело в том, что когда старик свалился в яму, заполненную водой, он как-то не сразу утонул. Покойник исчезал под водой частями: сперва грудь, живот, потом голова, за ними всё остальное. Последними ушли под воду его ноги. Правая нога старика, обутая в коричневый ботинок на жёлтом ранте, долго торчала над поверхностью, как будто не желая тонуть. Потом очень медленно скрылась и она... Как заворожённый, следил я за этим постепенным погружением. Когда из воды оставался торчать лишь носок ботинка, мне почудилось, что он слегка дёрнулся. Да-да, создалось впечатление, что старик сделал попытку выбраться из грязевой ванны… Конечно, я решил, что в том виновата игра теней - месяц то выглядывал из-за туч, то исчезал вновь - но всё равно, мне стало очень не по себе. Стараясь больше не заглядывать в могилу, я торопливо работал заступом, спешил, как мог, и через какие-нибудь пол-часа на месте ямы уже возвышался аккуратный прямоугольный холмик…
Но холмик холмиком, а вот нога, обутая в коричневый ботинок, как-то слишком хорошо запомнилась мне. И даже когда я вернулся в сторожку и поставил гроб под навес, когда, сбросив грязную одежду, залез под душ, проклятый ботинок продолжал маячить у меня перед глазами, заставляя возвращаться мыслями к свершённому.
Я всеми силами старался отогнать от себя навязчивое видение. Поворачиваясь под горячими струями воды, я пел, свистел, рассказывал сам себе вслух анекдоты, острил, придумывал специально всякие озорные ситуации… Потом вдруг мне подумалось, что если старикан, лёжа в своей ледяной ванне, подхватит простуду, то он, пожалуй, расчихается так, что распугает всех червей вокруг себя. Глупая шутка показалась мне настолько забавной, что я даже хохотнул по этому поводу. Но циничный смех мой тут же оборвался. Мне показалось, что в этот момент хлопнула входная дверь, и кто-то прошёл в дом…
Естественно, я решил, что вернулся мой подгулявший приятель, и не придал этому особого значения. Я только высунул мокрую голову в приоткрытую дверь душевой и негромко позвал: «Даниэль?»
Ответом мне была полная тишина…
Почудилось, подумал я и вернулся к водным процедурам, которые, впрочем, пора было заканчивать. Ведь мне ещё предстояло упрятать сохранённый гробик в тайник, чтобы никто не нашёл, а на это требовалось определённое время. Совсем неохота было вылезать из-под душа и опять идти на улицу в холод и слякоть - да куда денешься?! Как говорится, назвался груздем… Я разыскал запасную пару сапог, вытащил из кладовки армейскую плащ-палатку /и чего я не надел её сразу?/, а заодно снял с антресолей наш старый керосиновый фонарь. Фонарь этот очень хороший, парни, он хоть и старинный, но выглядит совсем как новый, светит исправно и почти не коптит. Он мне ещё от деда достался. Так вот, заправил я фонарь керосином, накинул плащ-палатку на плечи и уже собрался уходить, но напоследок решил принять сто грамм для бодрости. Знаете, стальным нервам тоже иногда требуется поддержка.
Не разуваясь, прямо с фонарём в руках я прошёл в гостиную, достал из буфета заветный графин с коньяком, налил себе рюмку до краёв, залпом опрокинул её и тут только заметил, что в доме творится что-то неладное… Даже поверхностного взгляда было достаточно, чтобы понять, что кто-то побывал тут в моё отсутствие. Мебель была передвинута, на ковре отчётливо просматривались следы, оставленные чьими-то мокрыми ступнями. Шахматные фигурки на мраморном столике возле камина были разбросаны так, словно чужая рука неуверенно пыталась овладеть ими, повинуясь отголоскам давно забытых движений. Грязные следы между тем вели прямиком в мою спальню, дверь в которую оставалась чуть приоткрытой…
Я снова подумал о напарнике. Вот, дескать, вернулся, пьяная скотина, и первым делом наследил у нас в гостиной. Но тут же в голове промелькнула и другая мысль: как странно, обычно приход моего друга, особливо ночной порой, сопровождался слоновьим топотом, треском переворачиваемой мебели и нескончаемыми потоками нецензурной брани. Сейчас же всё было на удивление тихо и спокойно.
Не выпуская из рук фонаря, я прошёл по мокрому следу, открыл дверь спальни и осторожно переступил через порог…
В спальной комнате было темно, как в склепе. Я подкрутил фитиль, и, отозвавшись на яркий огонь фонаря, тускло замерцали полированные поверхности буковых панелей, которыми были обшиты стены спальни. Стройные шеренги панелей уходили далеко вперёд, и там, где они образовывали замкнутое пространство, на небольшом возвышении смутно белела разобранная кровать. Она была не пуста. Я увидел, что на ней лежит человеческая фигура, плотно закутанная в одеяло…
Ну, конечно же, это он, мой пьяный в стельку напарник, сказал я себе, но почему-то облегчения эта мысль мне не принесла. Запах непереносимой гнили и сырой земли остро защекотал мои ноздри, заставив непроизвольно замедлить шаг. Откуда взялась такая вонь?! Где и в чём он мог так изваляться?!.. Вдобавок к тому завёрнутое тело лежало подозрительно неподвижно и тихо, не издавая ни сопения, ни медвежьего храпа, что тоже было нехарактерно для моего друга. Со стороны могло даже показаться, что на кровати покоится мешок с опилками.
- Даниэль…, - опять позвал я и снова не получил никакого ответа.
Неожиданно я разозлился сам на себя. Моя нерешительность показалась мне глупой и смехотворной. Что за сомнения?! Конечно, это Даниэль! Кто же, как не он, мог наследить вот так по-свински в доме, а затем разлечься на моей кровати, как на своей собственной?! Крепко же парень надрался на этот раз, если против обыкновения не шумел, не скандалил, а, придя домой, сразу лёг и отключился. Ну, если он ещё и сапоги забыл снять при этом, то я не знаю, что сейчас с ним сделаю!
Исполненный решимости задать приятелю хорошую трёпку, я подошёл к кровати и рывком сдёрнул одеяло...
Зрелище, открывшееся моим глазам, могло свести с ума кого угодно!
Передо мной лежал тот самый мёртвый старик, которого час назад я лишил законного погребального ложа и закопал в земле, как закапывают дохлых собак. Грязный, мокрый и страшный, он покоился на моей кровати, скрестив на впалой груди костлявые руки. Старик был совершенно неподвижен, однако в его окостеневших членах чувствовалось скрытое, злобное напряжение. Казалось, дотронься до него пальцем, и он тотчас бешено задёргается и запрыгает, словно заводная кукла, в механизме которой сорвалась туго закрученная пружина.
Через пару секунд по вытянутому челу покойника побежала судорога. Веки его чуть приоткрылись, показав мутные, остекленевшие зрачки, разжались свинцовые губы, и я услышал вопль, который будет преследовать меня до конца моих дней. «Мне холодно! Дай мне согреться!», - были его слова. Как страшно он кричал! Какие это были дикие звуки!! Если бы вы только слышали…
МНЕ ХОЛОДНО-О!!! ДАЙ МНЕ СОГРЕТЬСЯ-А-А-А-А-А-а-а-а-а-а!!!!!...
……………………………
Трудно представить себе, насколько страшно кричал мертвец и кричал ли он вообще, но крик самого рассказчика был так внезапен и пронзителен, что мы с другом в испуге повскакали со своих мест. Я хотел без промедления сразу броситься к выходу, но приятель удержал меня за рукав, прошептав при этом: «Погоди, надо дослушать, чем дело-то кончилось».
Однако дослушивать было особо уже нечего. Этот эмоциональный всплеск совершенно истощил кладбищенского сторожа. Он как-то весь обмяк, съёжился и производил теперь скорее жалкое, нежели отталкивающее впечатление. Тупо уставившись в край стола, он продолжал что-то невнятно бормотать, но его почти не было слышно. Из тех отдельных фраз, которые удалось разобрать, мы поняли, что сам он плохо помнит, что произошло впоследствии, зато его двухместная утеплённая сторожка в ту же ночь почему-то сгорела дотла!.. /Мне думается, не последнюю роль тут сыграл знаменитый керосиновый фонарь, который наверняка выпал из ослабевших аристарховых рук и разбился вдребезги/. Самого же Аристарха едва успели полуживого вытащить из огня, а затем «прямым ходом отправили в психушку», ту самую, куда когда-то был увезён его незадачливый предшественник с окровавленным заступом в руках…
Ну а далее, после этих драматических событий, вся жизнь Аристарха пошла, по его собственным словам, «наперекосяк, задом-наперёд». Нет, конечно, выйдя из лечебницы, он попытался начать всё с самого начала. Ему ли бояться трудностей, когда он много умеет и любая работа спорится в его руках?!.. /И грязный умелец вновь подробно перечислил все виды специальностей, которыми владел в совершенстве, не забыв упомянуть «газосварку и такелажное дело»./ Но что характерно, работа могильщика опротивела ему настолько, что он уже не мог заниматься никакими земляными работами, ибо даже вид простого разрыхленного газона приводил его в трепет.
- И с тех пор, парни, с тех самых пор, - жаловался Аристарх, сокрушённо дёргая себя за бороду, - мне ненавистен самый вид разрытой земли. То есть - абсолютно ненавистен! Я не переношу вида открытых канав, ям, траншей, а на строительные котлованы вообще смотреть не могу. Я тут же бросаюсь закапывать их всеми подручными средствами: бульдозером, лопатой, граблями или просто руками. Каждая глубокая выемка в земле тревожит меня, напоминая собой разрытую могилу, которая… из которой… ботинок на жёлтом ранте… показывается, а потом медленно уходит вниз…, - не желая повторяться, Аристарх для наглядности задрал над столом свою ногу, обутую в невероятно грязный и наверняка тяжеленный сапожище, и, демонстрируя поразительную тренированность, очень медленно, едва ли не со скоростью минутной стрелки, опустил её на прежнее место. - Но, конечно, случается кое-что и похуже. Иногда я вижу, как он, мокрый и грязный, лежит на моих простынях, и тогда у меня в ушах раздаётся этот крик - непостижимый крик! - который мне не забыть до конца своих дней…
Здесь бормотание незадачливого гробокопателя прервалось. Он вдруг выпрямился, и глаза его засверкали, как у полководца перед сражением. Метнув в нашу сторону испепеляющий взгляд, он начал с шумом набирать в лёгкие воздух, намереваясь, по всей видимости, ещё раз продемонстрировать знаменитый вопль замёрзшего мертвеца.
Это было уже совсем лишнее. Мы тут же принялись отговаривать имитатора мёртвых криков от его безумной затеи, но тот, к счастью, и сам понял, что вторично такой рывок ему не осилить. Также с шумом выдохнув весь набранный воздух обратно, он опять обмяк, посидел немного, шевеля чёрной бородой, и затих окончательно.
Потом вдруг встрепенулся, встал на ноги, произнёс неожиданно окрепшим голосом: «Ну, раз так, мужики, то с меня причитается!» и, провожаемый нашими изумлёнными взглядами, двинулся к сияющей стойке. Однако, сделав несколько шагов, он обернулся назад и, погрозив нам грязным, заскорузлым пальцем, тихо и зловеще напомнил: «И с тех самых пор никогда - вы слышите, парни? - никогда и ни при каких условиях не приемлю ничего такого, что хоть сколько-нибудь связано с земляными работами! Вот!» После этого опять развернулся на сто восемьдесят градусов, показав нам широкую спину, добротно перепачканную мокрой землёй, и, тяжело припадая на обе ноги, удалился по строго намеченному маршруту - к стойке бара.
Больше мы его никогда не видели…
- А я вспомнил, - вдруг сказал Коробицын, когда мы снова уселись за стол.
- Что ты вспомнил?, - машинально спросил я, всё ещё находясь во власти услышанного.
- Я вспомнил, как называются эти водяные часы египетские.
- Как?
- КЛЕПСИДРА - вот как! Это была такая большая ёмкость, наполненная водой и снабжённая всевозможными гидро-прибамбасами. А на поверхности воды через равные промежутки времени появлялся поплавок, сделанный в форме человеческой ступни. Поплавок-ступня то всплывал, то исчезал, в зависимости от того, много было воды в резервуаре или мало. Занятная такая хреновина!…
Похожие статьи:
Рассказы → Крогг
Рассказы → Мы будем вас ждать (Стандартная вариация) [18+]
Рассказы → Бездна Возрожденная
Рассказы → Клевый клев
Рассказы → Анюта
