Зов Предков. День 3. Часть 1.

29.10.08, Таежный, Энская область, Сибирь. Среда.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ.

Утром я проснулся с головной болью и отчетливым ощущением тяжести на сердце, причины которой я до конца не понимал. Пока умывался, я попытался припомнить, что же такое могло произойти со мной во временной лакуне между встречей с таинственной девушкой в ресторане и моим пробуждением на полу номера, но мне так и не удалось этого сделать. А потому первым делом, которое я себе наметил на сегодня, был разговор с Егором – он-то должен был все знать! Егор и его товарищи рано утром, ещё в шесть утра, ушли на туристическую базу. К счастью, я успел вчера записать его мобильный.

Егор ответил мне сразу:

— Я рад, Кирилл, что ты, наконец, проспался! Дурное пиво подают в этом гнилом местечке – крепленое. Вот тебе крышу, видать, и снесло… Впрочем, не расстраивайся! Мы сами едва сегодня встали и у меня до сих пор башка гудит, так что в поход тронемся только завтра.

Мое сердце громко застучало, ладони вспотели. Я, стараясь держать себя в руках, спросил его, что он конкретно имеет в виду, потому что я лично ничего не помню.

— Не удивительно… — хмыкнул он.

А потом рассказал следующее.

Когда я в очередной раз вышел в туалет, он меня долго ждал, но так и не дождался. Тогда он нашел меня там почти в бессознательном состоянии, лежащим у унитаза, с полуоткрытыми глазами. Зрелище было, прямо скажем, не очень лицеприятным. Особенно если учесть, что из-под полуоткрытых век были видны только белки глаз, а на губах пузырились сгустки пены. Он взвалил меня на себя и потащил в номер, однако у самой двери туалета едва не столкнулся с какой-то странной женщиной.

— Черноволосой? – прервал его я, затаив дыхание.

— Черноволосой, — ответил он.

— А… лицо? Ну, лицо её? Какое оно было?

— Лица не запомнил. Да я и не всматривался особо.

Так вот, женщина эта вызвалась помочь дотащить меня до номера. Здесь они положили меня на кровать. Дверь номера оказалась почему-то открытой. После чего Егор вышел вместе с женщиной.

— А дверь… Ты дверь закрыл?

— Не помню, если честно… Я сам, знаешь ли, был, мягко говоря, не в себе…

Теперь до меня окончательно дошло, как мог попасть этот камень ко мне на кровать. Но, если дверь была открыта до моего появления в номере, есть вероятность, что она была в номере и раньше… Но, в таком случае, что она искала? Что ей было нужно?

Я поблагодарил Егора за сведения, за вчерашнюю помощь и сказал, что, возможно, завтра присоединюсь к походу. А сам тут же бросился осматривать все свои вещи, но пропажи не нашел. Тогда я вернулся за чем-то в ванную и – обомлел… На видном месте стеклянной полочки для бритвенных принадлежностей я увидел станок «Нева» — точь-в-точь таким, каким я его видел во сне!

Голова у меня пошла кругом – это уж слишком! Все эти наблюдающие за мной и снящиеся мне мертвецы, жуткие откровения и истории – ими я был сыт уже по горло!

Конечно, все это вполне объяснимо. Моя диссертация и дебютная монография были посвящены теме «заложных (т.е. похороненных за границами кладбища) покойников» в славянском фольклоре (хотя для сравнения я привлекал и другие этнографические традиции – кельтскую, греко-романскую, германскую, финскую и тюркскую). Можно сказать, что это моя научная специализация. И я прекрасно знал, что вера в «зловещих» мертвецов также древна, как и само человечество. Мы мало что можем сказать о религии неандертальца, но то, что неандерталец боялся «живых мертвецов» известно достаточно точно. В их захоронениях археологи находили пронзенные кольями, связанные ремнями останки…

Можно совершенно точно сказать, что нет ни одного народа в мире – и древнего, и современного – который бы не боялся мести покойников. Я глубоко убежден, что современное увлечение зомби-апокалипсисами, вампиризмом и готическими историями – это не просто поп-символы, это проявление архаических верований в несколько иной, чем раньше, секулярной форме. 

Работая над этой темой, я неоднократно размышлял, почему это могло произойти. Почему люди, различающиеся по расе, языку, географическому месту обитания, поклоняющиеся разным богам, почему они так сходно верили в одно – в угрозу, исходящую из потустороннего мира?

Конечно, всегда перед глазами был очевидный ответ, который дал мне ещё мой учитель – профессор Покровский. Страх перед мертвецами – это всего-навсего олицетворенный страх смерти. Тьма неизвестности, пеленой закрывающая человеку глаза на то, что происходит по ту сторону биологической смерти, пугает его не меньше, чем обыкновенная темная комната ребенка. Страх перед потусторонним поэтому также присущ всем без исключения народам, как и вера в божественное начало в мире.

До какого-то времени меня этот ответ устраивал, но потом я перестал воспринимать его всерьез. Логика профессора была бы непробиваемой, если бы мы сами, ученые, знали, что стоит за границами смерти, также как мы знаем, что темная комната, испугавшая ребенка, всего лишь темная комната, в которой достаточно включить свет и — весь сонм беспокойных детских фантазий рассеется сам собой.

Однако что стоит за гранью смерти – нам не известно. А потому лично я бы не стал торопиться с высмеиванием наших «менее развитых» предков и современников. По крайней мере, пока не доказана полная беспочвенность их страхов.

Ведь по большому счету, наши настоящие знания – ничтожны. Мы не знаем, откуда мы приходим в этот мир и куда уходим, как образовалась вселенная и что находится за её границами, что послужило причиной возникновения жизни на земле… Из пяти тысяч лет письменной истории и по меньшей мере десятков тысяч неписьменной, мы только последние две сотни лет начинаем робко выползать из той раковины, в которой пребывали все остальное время. Мы, наконец-то, узнали, что кроме нашей солнечной системы есть миллионы недоступных нам миров, что возраст нашей планеты измеряется миллиардами лет, а материки располагались не так, какими мы их знаем ныне… Однако сделав лишь первые шаги по пути познания мира, мы уже считаем себя невесть кем, тогда как на самые фундаментальные вопросы человеческого бытия у нас как не было, так и нет ответа…

И главный из них – вопрос о смерти – по-прежнему открыт…

Для себя я сделал лишь тот вывод, что преданиями народов о существах «оттуда» не нужно пренебрегать; наоборот, нужно тщательно их изучать и вычленять из них рациональное зерно, которое могло сложиться под влиянием реального опыта общения с «тем» миром у множества поколений наших предков, отбрасывая шелуху праздных домыслов и фантазий. И, может, на этом пути мы будем способны хотя бы чуть-чуть приоткрыть завесу, раскрывающую эту загадку…

Впрочем, все эти мысли не приводили меня к однозначному выводу, как мне рассматривать все, происходившее со мной. Появляющиеся предметы, приходящие  во сне знания, видения на яву… Я вполне мог допустить мысль, что на фоне тяжелейших переживаний, мой разум отчасти стал работать автономно, механически, без моего участия порождая образы, связанные с моей исследовательской деятельностью, под покровом которых мое собственное подсознание указывало мне правильный путь. Но вот я порезал палец о «Неву» — и конкретная реальность крови, капавшей в раковину, привела меня в чувство. Нет, сумасшедшим я не был. Здесь что-то другое…

Между тем, окончательно приведя себя в порядок, я стал думать, что мне предпринять дальше. Первым делом я решил разыскать жену одного из погибших при пожаре своих дядей. Дед, с которым я разговаривал вчера, сообщил мне их адрес и я решил немедля отправиться туда.

Оксана с дочерью жили в относительно благополучном, по здешним меркам, районе поселка – в обшарпанной хрущевской пятиэтажке с характерным запахом затхлого подвала в полутемном подъезде. Но здесь, по крайней мере, было чисто и пьяных бомжей нигде не было видно. На мой настойчивый звонок открыла высокая и худощавая темноволосая, с короткой стрижкой, женщина с шоколадно-карими, большими и, без сомнения, когда-то очаровательными глазами. В каждом сантиметре её тела можно было обнаружить следы былой красоты: и правильные черты лица, и благородные линии тонкого, аристократического носа, и плавная округлость плеч, и тонкие, как у пианистки, пальцы… Однако таким же очевидным для меня был и тот факт, что красота эта преждевременно увяла: глубокие тени под глазами, встревоженный взгляд, странным образом расширенные зрачки, меловая бледность кожи лица, сильные проседи, глубокие морщины на лбу, щеках, отвратительная уродливая глубокая складка на тонкой шее – все это делало из ещё молодой, чуть старше 40 лет, женщины почти старуху. Глядя на её испуганное лицо, на трясущиеся мелкой дрожью руки, я долгое время просто не мог найти слов. Наконец, сделав усилие, я представился своей тете. Я увидел, как при этом по её лицу пробежала какая-то судорога, её глаза расширились от ужаса и она попыталась было тут же, перед самым моим носом закрыть дверь. Но в этот момент откуда-то из глубины квартиры раздался детский голос:

— Мама, мама, кто этот дядя? Пусть он заходит к нам. Впусти его!

Я заметил, как женщина несколько секунд колебалась, а потом, поддавшись какому-то порыву, впустила меня.

— Проходи…те.

— Это ваша дочь? Тамара?

— Да…

Я осторожно прошел внутрь однокомнатной квартиры. В душном полумраке комнаты, за письменным столом, что располагался у самого окна – почему-то плотно занавешенного темно-коричневыми тяжелыми шторами, — сидела спиной ко мне девочка-подросток, лет 12, с длинными цвета вороньего крыла черными волосами, ниспадавшими ниже пояса.

— Странно тут у вас… — не выдержал, наконец, я. – Темно как-то…

— У Тамары очень редкая болезнь… Она боится солнца и не переносит большого перепада температур. У нас… особый режим… — запричитала Оксана.

Я поспешил перевести разговор на другую тему.

— Что она делает?

— Она… Любит у меня рисовать, — как-то неуверенно произнесла Тамара. – Пройдем…те на кухню. Хотите чаю?

— Нет, я бы хотел побыть здесь.

Я подошел было к девочке, чтобы поближе с ней познакомиться. Меня удивила реакция матери. Она тут же бросилась вперед и встала между мной и дочерью, растопырив руки как наседка, защищающая своего птенца от хищной птицы.

— Мама, чего хочет дядя? – не отрываясь от своего занятия и даже не поднимая головы, звонким, но каким-то механическим, безликим голосом произнесла девочка.

— Я хочу подружиться с тобой, Тамара. Покажи мне, что ты рисуешь? – я сделал шаг назад, по направлению к дивану и сел.   

— Мама, я хочу к дяде.

— Да, доченька, да, но…

Мои брови недоуменно поползли вверх.

— Отвези меня к нему.

Не успел я понять, что происходит, как Оксана, скрепя сердце, подошла к дочери и…

То, что я принял сначала за спинку стула, оказалось спинкой инвалидного кресла, которое мать медленно развернула и покорно подкатила ко мне. К первому шоку добавился и второй. Глаза девочки были закрыты. Она была слепа, а её ноги были тщательно укутаны черной тканью, но даже под нею можно было угадать весьма и весьма странные очертания… Такое впечатление, что обе её ноги как будто бы срослись в одно целое, составляли какой-то один орган, впрочем, мне это вполне могло и показаться. Гораздо больше моего внимания привлекли её вечно закрытые глаза. Не знаю почему, но я чувствовал что-то неприятное, исходящее от них. Я пытался выдавить из своего сердца как можно больше жалости к несчастному инвалиду, но вместо этого в нем гнездился какой-то безотчетный ужас. Всеми порами своей кожи я ощущал, что из этих закрытых глаз изливается какая-то странная сила. Я мог бы поклясться, что в действительности она ими видит (иначе как бы она рисовала?), но видит как-то иначе, чем обычные люди, и чем-то, что, наверное, нельзя вполне назвать человеческими глазами.

— Здравствуй, Тамара, – еле смог выдавить из себя я, казалось, полностью подавленный исходившей от неё силой, которая буквально впечатала меня в спинку дивана.

— Здравствуй, Хталфлуг’х Х’тфанг, — её губы растянулись в довольной ухмылке.

Мне стало дурно. Я вопросительно взглянул на мать, но она как-то вяло смущенно улыбнулась.

— Не обращайте внимания, Кирилл. У моей девочки дефекты речи. Она мешает обычные слова с набором непонятных звуков.

— Шизофрения? – тут же подхватил я. Насколько я помнил, подобные расстройства бывают именно при шизофрении.

— Да… Она состоит на учете, у… доктора.

Я кивнул головой и постарался снова придать лицу жалостливое выражение, но в голове все бурлило и кипело. Вспыхнули отголоски вчерашнего кошмара, ведь именно там произносились подобные же невразумительные звуки. Сразу возникла в голове параллель: та страшная женщина передвигалась на гробе-носилках, тут – на коляске. Тут же мне бросились в глаза и другие сходства – длинные черные прямые волосы, молочно-белая кожа лица, отсутствие глаз. Но у той женщины вообще не было лица, у девочки же оно было. Впрочем, черты лица у неё были настолько невыразительны, что они совершенно не бросались в глаза. Тонкие бледные губы-ниточки почти не шевелились во время речи, мимика на щеках и у глаз совершенно отсутствовала, даже дыхания почти не было слышно. На такое лицо неприятно и жутко было смотреть.

Чтобы хоть как-то отвлечься и перевести разговор в более живое русло, я спросил:

— Значит, Тамарочка, тебе нравится рисовать?

— Да.   

— Покажи мне что-нибудь.

Я встал и подошел к столу. Он был весь буквально завален бумажной макулатурой – альбомами для рисования, тетрадями, блокнотами, просто отдельными листами формата А4, а также цветными карандашами, фломастерами, ручками. С первого же взгляда на рисунки мне стало дурно. Странные пейзажи, странные, если не страшные, существа, странные ситуации, странный набор красок… От них у меня сразу же заболела голова.

Например, на одном листе были изображены черноволосые женщины с открытым торсом, с паучьим телом и лапами, сидящие в пещере под высокой горой. На другом я увидел нарисованные синим карандашом, по-видимому, ледяные горы, а под ними – какие-то пирамидообразные схроны, внутри которых тоже находились какие-то уроды. Их было трудно рассмотреть, потому что рисунок несколько раз перечеркивался. На третьем было изображено море, по которому плавали какие-то причудливые существа, а на дне этого моря находились напоминающие яйца коконы, что-то вроде гигантской икры, которые сторожили колоссального размера спруты. И внутри этих коконов тоже кто-то был.

Ну и фантазия же у девочки! – присвистнул я и вспомнил высказывание одного моего друга, профессионального психиатра, который считал шизофреников всех без исключения весьма одаренными людьми и что гениальность – это ничто иное, как хорошо скрытая от посторонних, частично контролируемая шизофрения.

Дальше пошли рисунки ещё более ужасные. На них изображались люди без лиц – много-много людей. Они ходили по каким-то горам, пещерам гор, лесам. Особенно меня поразил рисунок, где было изображено кладбище и лежащие под надгробными памятниками мертвецы. Те были с лицами. Но к одному из памятников подходила женщина без лица…

— Кто они? – поддавшись внезапному порыву, совершенно механически спросил я.

— Разве ты не знаешь? – монотонный голос впервые ожил, в нем почувствовались нотки удивления. – Это наши Предки.

— Какие такие предки? – брови мои поползли вверх. – В смысле, наши прародители? Но разве наши прародители без лиц?

— Предки всегда без лиц. Неужели ты ничего не помнишь?

— А почему я должен что-то помнить?

Девочка вдруг повернулась в мою сторону – и это было для меня очевиднейшим доказательством, что через закрытые веки она все-таки видит меня!

— Должен.

Мне стало неловко. Я замолчал и стал перебирать другие рисунки.

Тут из одного из альбомов выпал оборванный лист. Я механически взял его в руки и вспотел. Я бросил быстрый взгляд на девочку и понял, что лист попал ко мне в руки не случайно. Там было изображено кладбище, люди в черном без лиц несли на руках гроб, в котором сидела безликая женщина.

— Х’тулфлу Ц’фаг… — прошептал я.

— Это она, — подтвердила девочка зловещим шепотом. – Королева… Она ищет тебя!

У меня задрожали поджилки.

— Зачем?

Но вместо ответа девочку вдруг затрясло, как будто она сидела на электрическом стуле. Её губы задрожали, из них повалила пена. А через мгновение из губ донеслось пронзительное завывание, примерно такое, какое бывает при сильном ветре в горах. От этого завывания – монотонного, тягучего, тоскливого – стыла кровь в жилах, кожа становилась «гусиной», волосы на макушке шевелились. Мать в ужасе бросила к дочери, но та затряслась ещё сильнее, а потом выпрыгнула из инвалидного кресла, упала прямо на пол и поползла ко мне, двигая сросшимися ногами на манер змеи, цепляясь длинными острыми ногтями за ворс ковра:

— Предки… Предки… Предки… Зовут… Они зовут… Зову-у-у-у-у-ут…

А потом до моего слуха донеслись зловещие стишата:

Трава-мурава,

замуруй у ручья!

Дай землице водицы,

Хозяин ручья!

Грудь сдавила земля,

Ручки-ножки не в мочь

Сдвинуть с места лежащая

Мертвая дочь.

Дочь постится давно,

Ей уж точно не в мочь

Обождать ещё и эту

Темную ночь!

Дай напиться мне вволю,

Хозяин ручья!

Дай наесться мне досыта,

Трава-мурава!..

— Уходите, уходите же отсюда, ПРО-О-О-О-ОЧЬ!!! – закричала истошным голосом Оксана. – Во-о-о-о-о-он! Уходите, убирайтесь отсюда! Убирайте-е-е-е-есь!!!!!!!!!!!!!

Не дожидаясь, пока я выйду из ступора, Оксана буквально схватила меня за шиворот и с какой-то нечеловеческой силой потащила меня к двери и вытолкнула в коридор. Но, прежде чем, дверь за моей спиной с шумом захлопнулась, я успел расслышать третий стишок, не досказанный стариком.

Разойдитесь скалы,

Разойдитесь горы,

Расступитесь волны,

Ледяные схроны!

Мы придем к вам снова,

Снова будем вместе!

Предки вновь воссядут,

На законном месте!

Мертвые восстанут,

Льды растают тоже,

Предки станут снова

На себя похожи.

Будут они сыты,

Будут все довольны,

Все проклятья смыты,

Сняты все оковы.

Девочка произносила эти жуткие стихи каждый раз все громче и все быстрее, так что даже дикий вой матери и захлопнутая дверь не помешали мне дослушать все до конца.

Все ещё в шоке, я совершенно автоматически спустился вниз и пошел прочь от дома по безлюдному, пустому двору. Дойдя до конца дома, я внезапно повернулся и посмотрел в окно квартиры на пятом этаже. Там я на мгновение увидел, как  в темных шторах показался проем и в нем мелькнуло бледное лицо девочки с длинными черными волосами, а ещё через мгновение – открылась форточка и из окна вниз ко мне полетел бумажный «самолетик». Описав несколько больших кругов в воздухе, он плавно приземлился прямо рядом со мной. Я развернул его. Там был рисунок. На большой горе стоял я сам, а рядом со мной находилось безликое существо с длинными волосами и держало меня за руку. А над ним были три строки: на одной строке черной ручкой были выведены странные символы-трещинки, напоминавшие паучьи лапки, на другой – «Мурзулфлу», на третьей уже по-русски: «Предки зовут». 

Я сел на трамвай и поехал на этот раз в местный ОВД. Выяснилось, что следователь, который вел в 95-м году дело о пожаре в «Тупике», уже вышел на пенсию. Там мне удалось достать его домашний телефон. Ответил мне глухой, надтреснутый бас пожилого человека. Сначала он совершенно не расположен был говорить об этом деле, но когда я представился сыном погибшей при пожаре, он сдался.

Я нашел следователя в двухкомнатной квартире в одной из более менее пристойных для поселка девятиэтажек. Это был коренастый, кругловатый мужчина с комплекцией бывшего боксера или чемпиона по вольной борьбе в отставке, загорелым мужественным лицом, коротко постриженным ёжиком совершенно седых волос. Я представился и хотел было уже предъявить свой паспорт, но он показал жестом, что этого делать не стоит.

— Я вижу, что вы не врете, — внимательно оглядев меня с ног до головы цепким следовательским взглядом, сказал он. — Точная копия матери.

— Вы знали мою маму? – голос мой предательски дрогнул.

— А кто ж её тут не знал? Не по одному делу она проходила, не по одному…

Мы сели на кухне. Уютно тикали в углу часы. Закурили.

Я спросил его, по каким делам она проходила. Он ответил уклончиво, ссылаясь на служебную тайну. Тогда я попросил его просто не называть ни имен, ни дат. Он согласился.

— Лично я всегда считал, что по некоторым делам она точно должна была сесть. Но никогда никаких доказательств не было. Были подозрения в шантаже, создании угрозы жизни и безопасности. Несколько жителей «Тупика» жаловались, что она им регулярно угрожает, присылает разного рода талисманы (например, куски воска с волосами, тряпичные куклы без лица и пр.) с записками. Но следствие затруднилось увидеть в этом состав преступления, хотя многие из этих людей потом таинственно исчезли. А ещё в советское время висела на ней статья за «проституцию». Часто её видели в ресторане и кафе, где она искала клиентов. Но и здесь все ей сошло с рук.

— А против Андрея Шадрина что-то было? Против моего отца?

Следователь помолчал.

— Было. Но здесь она привлекалась в качестве свидетеля. Действительно, был такой случай пропажи. Но так ничего не ясно.

— Умоляю, расскажите поподробнее…

— Вряд ли я тут чем-то могу помочь. Он пропал не в нашем округе. Я знаю лишь из того же самого источника, что и все – из слухов. Ходили слухи, что он уговорил врачей провести всестороннюю психиатрическую экспертизу и лишить её родительских прав. Её взяли тогда на принудительное лечение, где она, собственно, и провела многие годы. А тем временем он на правах отца забрал ребенка, т.е. я так понимаю, вас, и отправил его в Москву. А потом, где-то через полгода, находясь на вахте в Нижне…м, пропал, бесследно. В общем-то, в тайге такое нередко бывает, но слухи говорят, что это её рук дело, её… Месть.

При слове «месть» мне стало не по себе. Я сразу вспомнил угрожающие фразы безликой женщины из своего кошмара, особенно про «время», и подумал, что, наверное, время, данное моему отцу «на размышление», всё-таки истекло…

Я поспешил вернуть беседу к тому вопросу, ради которого я с ним встретился.

Бывший следователь рассказал, что дело было действительно трудным. Причина была в том, что пожар такой интенсивности, фактически, взрыв, мог быть объяснен взрывом газового баллона, но баллона не нашли. Как и любых других возможных причин взрыва. Отрабатывалась версия умышленного поджога со стороны соседей, в частности, при помощи бензина, однако никаких улик также не оказалось. Но самое главное следователь сказал последним, после долгой, неприятной паузы. Даже сам факт смерти был подтвержден только на основании того, что никого в доме не нашли, хотя целиком сгореть тела даже при таком пожаре не могли. Естественно, что прессе эту информацию не сообщали и следователь попросил меня её никому не разглашать.

— Так, значит, и моя мама, и мои родственники, может быть, живы? – с замиранием сердца спросил я.

— Я этого не говорил, — мрачно ответил мой собеседник. – Я сказал только, что тел не нашли.

— Но тогда кого же хоронили в гробах?

— Гробы были закрытыми и пустыми, — и после паузы, добавил. – В наших краях такое не редко бывает: гробы без мертвецов и мертвецы без гробов… – И мрачно хмыкнул, довольный своим неуклюжим каламбуром.

Уходил я от старого следователя со смешанным чувством надежды и тревоги. Удивительное дело, думал я, за эти три дня я узнал огромное количество новой информации о своих родных и о связанных с ними тайнах, но при этом ни на шаг не придвинулся к разгадке! Ощущение было такое, как будто я был мухой в комнате, которая не может выбраться наружу и бьется и бьется головой о стекло, хотя открытая форточка находится рядом.

Продолжение следует...

Похожие статьи:

Рассказы → День Бабочкина

Рассказы → Демоны ночи

Рассказы → Властитель Ночи [18+]

Рассказы → Мокрый пепел, серый прах [18+]

Рассказы → Княжна Маркулова