И снова плачет потолок темницы,
И небеса рыдают за решёткой.
Над городом – зловещие зарницы;
Горит спина, истерзанная плёткой.
Прошло два дня, две ночи истязаний,
Допросов глупых для орущей черни.
И ей казалось – есть предел страданий,
Когда плясала боль по голым нервам.
Сначала были пытки похотливы:
Телесный смрад, возня, и кол трёхгранный,
И вырваться бесплодные попытки,
Потом мечта о забытьи дурмана.
Под утро ангел робко появился
Для покаянья, предлагал прощенье.
Она молчала, вестник удалился.
Сулил молиться за её спасенье.
Звенели цепи, и скрипела дыба,
От воплей жутких разрывало уши.
А из еды – кишки протухшей рыбы…
Вновь крови капли собирались в лужи.
Перед восходом хохот нечестивый
Раскатисто под сводом отразился.
И, пламенем горячим озаримый,
Из мрака ночи демон воплотился.
Он улыбнулся, и хвостищем щёлкнул,
И зашептал таинственно заклятье.
Утихла боль, как утренние волны,
А у окна обуглилось распятье…
И бледный лик окрасился зарёю,
Палач сорвал истерзанное платье,
И на помост взошла она нагою,
Под вой толпы и злобные проклятья.
Вдруг тьма ковром закрыла поднебесье.
Снежинки закружили, словно птицы,
Впивались в кожу ядовитой смесью
Под смех пылавшей в гневе чаровницы.
И побежал народ пугливым стадом,
Топча друг друга, прячась в подворотнях.
И демон прилетел, сверкая взглядом,
Закутан в пепла дымчатые хлопья.
В обнимку с ведьмою вознёсся в небо,
Где пики гор, покрытые снегами.
Домишки тут же вспыхнули нелепо
От искр, запущенных его рогами.
Унылый ангел лишь смотрел им в спины,
Паря на белых крыльях одиноко,
Вот так, меняя облик на звериный,
Уходят души к Дьяволу от Бога.
