Глава восьмая

Утро. Ролана любила утро. Раньше любила. В другой жизни. Любила просыпаться и чувствовать, как на глазах все еще висят ошметки сна. И никаких воспоминаний о вчерашнем дне. Совсем. Словно жизнь начинается с нуля и можно притвориться, что ничего не случилось. Проснуться и идти дальше. Но как притвориться, когда спина горит огнем, сознание сковывает немота, а глаза теряют свой цвет, становясь белыми и ссохшимися? В этом случае идти дальше не получится. Но можно карабкаться. Настырно, упрямо. Вот Ролана и карабкается. Утром, с трудом поднявшись с кровати. Она спала на спине и простыни прилипли к свежим ранам, которые открылись и снова начали кровоточить. В комнате летают мухи, ползают по окровавленным простыням, по спине. В номере жарко. Душ не работает. Ничего не работает. Официантка по имени Одава, которая привела минувшей ночью в номер Роланы ее родных, приносит утром завтрак и графин с водой, помогает смыть кровь, привести себя в порядок.

— Ты ведь не обижаешься на меня? – спрашивает она.

Ролана качает головой. Немота усиливается. Она думает, что это вирус. Скоро чувства совсем отомрут, глаза высохнут. Она считает часы, дни. Она почти не выходит из номера. Лишь изредка в бар. Сидит за стойкой под присмотром Одавы и заводит новых знакомых. Спина гноится и все еще болит. Ролана вспоминает мать, вспоминает ее угрозы вернуться и старается знакомиться только с мужчинами. Одава наблюдает. Одава одобрительно кивает. Так проходят три дня. Ролана не запоминает новых знакомых, не запоминает имен, разговоров. Их лица вспоминаются серыми пятнами. Безликие и безмолвные. Они приходят во снах. Иногда Ролана интуитивно узнает их. Одно из пятен во сне принадлежит Жизель, другое Ваби, третье Гиливану, а четвертое ей самой. Она видит себя со стороны, словно это уже другой человек, который живет отдельно от нее. Живет в ее теле. А она стала нагвалем. Стала духом, рожденным курительным кальяном Гиливана. Дух-нагваль парит где-то в клубах синего дыма. Без мыслей. Без надежд. Без отчаяния. Дух без души. Плоть без тела. Одно большое ничто. Но потом Ролана просыпается. Она все еще жива, лежит на кровати, запутавшись среди влажных простыней и задыхаясь. За окном господствует ночь, и ее тьма зовет Ролану. Ей нравится этот зов. Зов сотен нагвалей, который бродят по улицам в этот час, охотятся. Ролана заставляет себя закрыть глаза, приказывает себе спать до утра. Приказывает ждать Гиливана. Ждать, оставаясь человеком.

— Ты плохо выглядишь, — говорит он, объявляясь в полдень третьего дня.

— Я видела свою семью. — Ролана улыбается, показывает ему шрамы на своей спине. Показывает прямо в баре, поднимая блузку. Мужчины за соседними столиками гудят, видя обнаженную грудь. Ролана не замечает их. Гиливан не замечает их. Он смотрит на уродливые, гноящиеся шрамы, оставленные кнутом.

— Сволочи, — тихо говорит он.

— Я все равно почти ничего не чувствую, — Ролана улыбается. Гиливан говорит, что нашел Мижана.

— И кое-что еще, – он протягивает ей шприц. – Кажется, ты хотела безболезненно убить нагваля? Это то, что нужно.

— Хорошо, – Ролана улыбается, убирает шприц в карман.

Они покидают бар. Официантка по имени Одава провожает Ролану гневным взглядом, но ей плевать. Сегодня все закончится. Пусть мать снова приходит ночью, чтобы выпороть свою дочь за непослушание. Дочь уже покинет этот мир. Навсегда. Ролана оборачивается, смотрит, как удаляется бар «Ночь ритуалов». Машина Гиливана уносит ее прочь. Нет ни суеты, ни беспокойства. Гул аэродвигателей успокаивает. Она – пассажир. Пассажир в этой машине. Пассажир в этой жизни. Остается закрыть глаза и ждать, когда закончится эта дорога, этот путь.

— Ты в порядке? – спрашивает Гиливан.

— Я еще не нагваль, – Ролана пытается улыбнуться, но губы не подчиняются ей.

Гиливан покидает город, направляет машину в горы. Дорога серпантином поднимается в небо. Ролана открывает глаза, хочет спросить, куда они едут, но не спрашивает. Все и так ясно. Она ждет, когда Гиливан остановится. Выходит из машины. Морозный воздух обнимает тело, могильные надгробия уходят за снежные хребты гор.

— Мижан похоронен здесь, — говорит Гиливан. Ролана кивает. – Он умер человеком. Успел умереть человеком.

— Я тоже успею. – Ролана сжимает в ладони шприц с ядом, просит оставить ее. Гиливан кивает, но продолжает неподвижно стоять на месте. Поэтому уходит Ролана.

Ее окружают кресты, ограды, могилы. «Сколько же их тут!» — думает она, смотрит вдаль, но ничего не видит. Глаза почти высохли, почти сжались, почти умерли. Словно кто-то высосал из этого мира краски, оставив слепящий белый цвет.

— Извините, – останавливает Ролана проходящего мимо старика, которого почти не видит.

Ветер поднимает снежную пыль. Старик щурится, объясняет, как найти свежие могилы, затем видит белые глаза нагваля, смолкает, пятится, пока не упирается спиной в железную ограду. Ролана благодарит его. Ролана ничего не чувствует. Она знает, что нагвали не любят холод, но она еще не нагваль. Пока еще нет. Мир становится светлее, ярче. Похоронная процессия впереди видит Ролану. Она слышит их крики. Они разбегаются, бросив гроб. От удара крышка открылась. Ролана пытается разглядеть мертвеца, но не может. На белом фоне выделяется черная пасть свежей могильной ямы. Она ждет свою жертву, ждет свою пищу. Ролана улыбается. Надеется, что улыбается. Немота полностью овладела телом, чувствами. Свет слепит глаза. Ее белые, высохшие глаза. Она все еще сжимает в ладони шприц с ядом, но уже не помнит, зачем он ей нужен. Ничего не помнит. Все стерлось. Остался только голос. Далекий, настойчивый голос. Он приходит с востока, приходит из лесов резерваций, из брошенных деревень. Приходит из детства. Зовет в детство. Назад. К началу. К невинности. Шприц с ядом падает на землю. Шприц падает к ногам нагваля. Нагваль прислушивается, принюхивается. Нагваль знает, что рядом кто-то есть. Знает, что кто-то наблюдает за ним.

— Прости меня, — говорит Гиливан.

Нагваль рычит. Стальная лопата в руках Гиливана бьет нагваля в грудь. Снова и снова. Бьет до тех пор, пока нагваль не падает на дно свежей могилы. Нагваль лежит на спине. Нагваль все еще слышит голос, который зовет его. Но голос стихает. Гиливан закапывает могилу. На его высоком лбу блестят капли пота, на его щеках блестят капли слез. Нагваль в могиле пытается подняться, но земля уже сковала его, пленила. Черная, промерзшая земля.

— Как ее звали? – спрашивает Гиливана близорукий старик, когда могила закончена.

— Ролана, — говорит Гиливан.

Старик втыкает в землю деревянный колышек с табличкой и неловко царапает на ней имя погребенной девушки. Его старые, разбитые артритом руки дрожат от холода и старания. Вокруг десятки, сотни, тысячи подобных могил.

— Когда же все это закончится? – бормочет старик. Гиливан молчит. У Гиливана нет ответа. Старик тяжело вздыхает. Гиливан поднимает с земли шприц с ядом. – Когда-нибудь ты тоже встанешь перед этим выбором, — говорит старик.

— Надеюсь, этот день настанет не скоро, – Гиливан убирает шприц в карман.

Возвращается разбежавшаяся похоронная процессия, закрывает брошенный гроб, выбирает новое место для могилы и начинает копать.

Похожие статьи:

Рассказы → Головокружение. Глава 3

Рассказы → Головокружение. Глава 2

Рассказы → Головокружение. Глава 1

Рассказы → Головокружение. Глава 5

Рассказы → Головокружение. Глава 4