Вслед за бабочкой

Жила-была девушка, звали ее Ханако. Однажды она увидела возле дома удивительную бабочку - с переливающимися, светящимися крылышками цвета глицинии. Вместо того, чтобы сфоткать необычное насекомое на мобильник и пойти в клуб на день рождения подруги, Ханако отправилась следом за бабочкой, которая завела девушку в темный-претемный лес. Там-то юная красавица и встретила злобного они, который пожелал взять Ханако в жены, а, получив отказ, превратил девушку в страшную старуху Ямаубу.

Ханако предстоит пережить немало приключений, избежать многих опасностей, встретить добрых и злых людей, демонов и существ, отыскать волшебный артефакт, который поможет ей избавиться от проклятия.

Обычная комиксовая история, Микки мне часто такие присылает: последние годы в моде всё японское, а наша компания старается быть в тренде.

Тексты реплик я прочитал, с пожеланиями автора по иллюстрациям ознакомился.

Но как же трудно – уже который день – собраться с мыслями, сесть за компьютер и начать рисовать. Конечно, времени еще достаточно, но я не люблю затягивать работу до последнего.

Я знаю, в чем проблема. Это первый «японский» комикс, который мне предстоит рисовать одному. Будь здесь Кумико, она рассказала бы мне все легенды о Ямаубе, заварила крепкого чая, а сама уселась на диванчике с книгой - и сидела бы тихо-тихо, бесшумно переворачивая страницы, словно и не дыша, - так, как только она умела сидеть. Я бы рисовал, Кумико читала, а наш сынишка, наигравшись, наверняка уснул бы прямо на ковре.

Но их обоих – Кумико и Джонни - больше нет: ни в моем доме, ни в моей жизни. А мне – после долгой затяжной болезни, о которой я ничего не помню (мой психоаналитик, мисс Марджери Лейн, утверждает, что это результат стресса, вызванного расставанием с женой и сыном), - нужно наконец-то «возвращаться в строй» и браться за работу.

Придется самому лезть в Гугл, искать истории про Ямаубу, сравнивать старинные и современные иллюстрации, пытаться увидеть Ханако – до и после превращения.

Мне нужно по-настоящему увидеть персонажа, иначе я не смогу его рисовать.

Была бы рядом Кумико, она бы… Но ее нет.

Значит, нужно справляться самому.

Я закрываю глаза и пытаюсь сконцентрироваться на истории юной девушки, по воле злого демона ставшей мерзкой старушенцией.

Образы, картины, обрывки фильмов – без начала и конца - заполняют мозг, вырываются из подсознания, мельтешат, путаются, выстраиваются в длинные ряды, сворачиваются в спирали-амфисбены, ленты Мёбиуса, складываются в кубик Рубика, который еще только предстоит собрать. Я беру его в руки и начинаю поворачивать разноцветные, переливающиеся, как крылья волшебной бабочки, грани; складывать картинку из разрозненных фрагментов – лица, запахи, весенний ветер, пряди волос, обрывки фраз; из кусочков жизни, которую я не помню.

…Впервые я увидел Кумико на Тауэр-бридж. Она стояла посреди моста, задрав голову вверх, глядя в серое, с тяжелыми, провисавшими до верхушек мостовых башен тучами, готовое пролиться дождем лондонское небо. Туристы обходили замечтавшуюся девушку с двух сторон – так река, раздваиваясь на два рукава, обходит маленький островок.

Она стояла и смотрела в небо, а я – замерший в паре метров от нее соляным столбом – на нее: тоненькую, темноволосую, с растрепанной челкой и удивительными, нездешними, неправдоподобно-неземными карими глазами. Наконец, отыскав что-то важное и видимое только ей, Кумико опустила голову, потерла шею и двинулась в сторону замка. Я рванул следом, боясь, что она исчезнет в потоке туристов, как исчезает капля воды на камне, смытая волной. Догнал, схватил за рукав и ляпнул первое, что пришло в голову:

- Простите, можно проводить вас по Тауэру?

Как ни странно, она сказала «да».

Десять дней, как верный пес-оруженосец, я таскался за Кумико. Вместе с ней осматривал дворцы, музеи, парки, старинные улочки Хэмспеда и открытые для любопытствующих особняки королевской семьи, граффити Бенкси и выставку в Тейт Модерн, экспозицию вееров и блошиный рынок Кэмдена. Мы ходили на ланч в Чайна-тауне, а на поздние вечерние «перекусы» - к уличным палаткам фиш-энд-чипс; пили пиво в пабах Сити, смотрели фейерверк с борта теплоходика, идущего по Темзе, и высокомерно оглядывали город с высоты Лондонского Ока.

Через десять дней я провожал Кумико домой, в Токио. В Хитроу, за десять минут до начала посадки, я спросил, согласна ли она выйти за меня замуж.

Как ни странно, она снова сказала «да».

Поженились мы только через год. Кумико надо было закончить учебу, а наши родители настаивали, чтобы мы – «такие молодые и неопытные» - «проверили свои чувства».

Кумико так и не смогла привыкнуть к вечно-серому небу и городу, к влажным туманам и мокрым зимам, заливающим лондонские улочки слезами мгновенно обледеневающей измороси. Она скучала по весенним укрытым бело-розовым покрывалом садам; по сливовым дождям, растворяющим небоскребы и домики в сиреневом тумане; по многоголосому шуму рынков и пристаней и тишине парков.

Кумико задыхалась в Лондоне, грезила о море, ветре, солнце, поэтому мы каждое лето вдвоем (а когда появился Джонни – втроем) выбирались бы на пару недель на остров Уайт.

Странно, но я удивительно четко помню всё, что касается нашей семейной жизни. Помню запах горячих тостов по утрам, раскиданные по ковру игрушки Джонни; помню стройную фигурку жены в красном купальнике и ее же – в растянутой футболке и шортиках – на диване в моем кабинете; помню, как мы занимались любовью и ссорились, ездили на выходные к друзьям и вместе рисовали комиксы по историям Микки. Но я не могу, хоть и пытаюсь – до рези в глазах, до головной боли, раскалывающей череп изнутри, - вспомнить лицо моей милой.

Доктор Марджери Лейн говорит, что амнезия со временем пройдет: пройдет, когда я смогу принять факт, что жены нет со мной, что она никогда не вернется, когда научусь жить дальше – один. Я не соглашаюсь, спорю до хрипоты с высокой, сероглазой, светловолосой, строго одетой, укрытой панцирем профессиональной непогрешимости дамой; доказываю, что не хочу принимать это новое, ненужное мне знание. Я просто хочу увидеть Кумико и сына – хотя бы во сне.

Мисс Лейн утверждает, что без осознания нынешней реальности я не смогу снять блокировку памяти, не переключу какой-то неведомый рычажок в подсознании, а, значит, не вспомню своих любимых. Пусть говорит - я ей не верю.

Говорят, что Ямаубу на самом деле звали Ямахимэ, и была никакой не старушкой, а прекрасной девушкой, что жила у подножия высокой горы, на берегу круглого, как лик луны, озера. По ночам Ямахимэ выходила из своей хижины, чтобы вымыть роскошные черные волосы в прозрачных водах, станцевать на гладкой поверхности воды, пересчитать звезды на небе и сплести из них венок.

Много лет назад добрый старик Ямадзидзи – горный дед - приютил бедную женщину, которая сбежала от своего жестокого отца. Он хотел выдать дочь замуж за богатого, толстопузого торговца. Ямахимэ не соглашалась, поэтому отец избивал ее и грозился уморить голодом.

Однажды вечером злодей забыл закрыть дверь сарая, где держал дочь. Бедняжка сбежала в лес, больше опасаясь отца, чем диких зверей и злых духов. Она шла и шла, пока ноги у нее не подкосились, и она не рухнула бездыханной у порога домика Ямадзидзи.

Горный ёкай исцелил телесные и душевные раны девушки, а она полюбила его за доброе сердце и чистоту духа и стала его супругой.

У Ямахимэ и Ямадзидзи не было детей, но однажды они нашли брошенного в лесу младенца, дали ему имя Кинтаро, вырастили малыша, передав ему всю мудрость учения Будды, знаний, хранящихся в написанных людьми книгах и скрытых в помышлениях духов. Мальчик вырос и стал самым прославленным в стране Ямато и за ее пределами мудрецом и ученым, известным чистотой духа и доблестью сердца.

Я набираю номер Кумико, но механическая леди строго сообщает: «Абонент находится вне зоны доступа», - пишу на мейл, в whatsapp, пытаюсь дозвониться родителям, но и там не ничего, кроме долгих гудков и еще более долгой тишины между ними.

Доктор Лейн успокаивает меня: в конце концов, все они могли переехать, сменить адреса, номера телефонов, мейлы. Может быть, Кумико так же, как и мне, сложно пережить наше расставание, вот она и решила какое-то время не общаться, закрылась в свою ракушку, отгородилась стеной от прошлого. Пройдет время, и тогда, возможно…

Но как же Джонни? Он тоже – часть нашего общего прошлого. От него никуда не спрятаться, не укрыться. Я знаю, Кумико никому никогда не отдаст ребенка: ни в интернат, ни родителям, ни живущей где-нибудь на Окинаве няне, ни посторонним людям. Значит, сын всегда рядом с ней – живое напоминание о нашей любви и счастье.

Странно, что в моем доме не осталось ни одного семейного снимка, словно Кумико и Джонни никогда не существовало, словно я их придумал. Пусть так, черт побери, пускай я псих! Для меня они были и будут быть всегда.

Мисс Марджери разводит руками, просит сосредоточиться на себе, на моей нынешней жизни: заняться работой, встретиться с друзьями, в общем, как-то переключиться, отстраниться от проблемы. По мнению доктора, мне не удастся выбраться из депрессии и справиться с амнезией до тех пор, пока я буду снова и снова прокручивать в голове обрывки прошлого, пока не начну жить сегодняшним днем.

Умом я знаю, что она права, понимаю, что должен принять свое существование («Жизнь!» - тут же поправляет доктор Лейн) таким, каково оно есть. Но что-то внутри меня противится этому «принятию».

Нечто постоянно стучится в мои ночные грезы без снов, в мое подсознание, проверчивает дырочку в черепе, словно жучок-древоточец – в старинном резном сундуке. Нечто подсказывает мне: Кумико и Джонни не просто уехали. С ними случилось что-то страшное. И нужно найти и спасти любимых, пока не поздно.

Почему, ну почему я не могу вспомнить их лица?

Маска Ямаубы для театра Но – единственная, для которой не существует строго изобразительного канона. Мастер школы Хосё Тацуэмон рисует горного духа как изможденную, бледную, морщинистую старушку – много выстрадавшую и слишком человечную. Мастер школы Конго добавляет демонических штрихов в облик старой женщины: выступающие резцы и мясистые, округлые щеки контрастируют с аристократически-белой кожей и роскошными волосами, изящно ниспадающими вдоль спины. Художники, работающие в стиле утэвака школы Кандзе, превращают горного оборотня в жуткое чудовище, с зияющим провалом черного беззубого рта, остроконечным носом и большими ушами.

Все мастера традиционно подчеркивают демоническую сущность Ямаубы: инкрустируют маску небольшими металлическими медальонами в форме ирисов, раскрашивают брови и волосы черно-белыми полосами.

Наконец у меня стало что-то получаться.

Теперь я знаю, как выглядит прекрасная волшебная бабочка с переливающимися крылышками; какая страшная гримаса искажает морду зловещего демона они; вижу крытую соломой бамбуковую хижину, которую построила бедняжка Ханако, превратившись в Ямаубу. Демоны, существа, деревья, травы, цветы, горы и реки страны Ямато всегда со мной, что бы я ни делал: пил кофе, гулял по печальным, усыпанным воспоминаниями, как палой листвой, тропинкам Хэмпстед Хитс, покупал в магазине еду и пиво.

Уже вторую неделю я рисую, рисую, рисую – по восемь, десять часов в день.

Наверное, причина в том, что доктор Марджери Лейн уехала в отпуск и ненадолго оставила меня в покое. А, может быть, дело в снах, которые приходят ко мне каждую ночь.

Я вижу наши прогулки во время той давней туристической поездки Кумико в Лондон, наши короткие встречи в Париже, мой официальный и немного пафосный визит в Токио: знакомство с родителями – дело серьезное.

Вижу серые, залитые дождями лужайки парков, озаренные солнцем снега Фудзи; золотистые пляжа Уайта, набегающие на берег пенные барашки волн; песочные замки, которые мы строили для Джонни, раскиданную по ковру одежду – мою и Кумико, наброски комиксов, сохраненные на «рабочем столе» компьютера.

Воспоминания возвращаются медленно, тонким ручейком вытекают из темной реки моей амнезии, пересыпаются, как золотистые песчинки в старинных часах.

Я верю, однажды память вернется ко мне полностью. И тогда я снова увижу лица Кумико и Джонни.

В старинных моногатари, сохранившихся с эпохи Хейан, Ямаубу называют Онибабой. Эта страшная, древняя, как само время, морщинистая старуха с грязными, нечесанными волосами, превращающимися в ядовитых змей, носит оборванное красное кимоно, из-под которого торчат тощие кривые ножки. Онибаба может обернуться юной девушкой: красотка заманивает одиноких путников в уединенную хижину и там пожирает живьем.

Душа Ямаубы хранится в волшебном синем лотосе, что растет высоко в горах. Тот, кто найдет и сорвет этот цветок, получит власть над демоницей и сможет уничтожить ее.

Говорят, многие пытались убить Онибабу, разрубая ее на куски, сжигая ее заживо, отсекая голову старухи острым мечом. Но бессмертная ведьма восставала из пепла, части тела срастались; а отрубленная голова женщины превращалась в ужасающую морду, на которой не было ни глаз, ни носа – лишь огромная пасть с зубами длиной в два сяку. Голова взлетала в воздух и перекусывала горло человека, посмевшего напасть на Ямаубу.

Работа почти закончена. Комикс про малышку Ханако и злого демона они нарисован, разверстан на страницы; реплики, написанные Микки, вставлены в «пузыри». Осталось немного – отыскать среди преследующих меня во сне и наяву образов лицо главной героини.

Но лица Ханако нет в моих снах. Я не вижу его, как не вижу лица Кумико.

Ведьма Ямауба получилась на славу: ее-то я просто вытащил из ночных кошмаров и перенес в «Фотошоп».

Последние дни мне все чаще и чаще снится наша поездка на остров Уайт.

Теплое летнее утро. Ласковое солнце заглядывает сквозь полупрозрачные шторы в комнату, но нам нет до него дела. Мы ссоримся – ужасно, грубо, так, как никогда раньше. Кумико плачет, говорит, что хочет домой, что устала жить среди вечных дождей, мрачных серых домов, в стране, где нет ни зимы, ни лета. Почему, ну почему мы не можем переехать в Токио, ведь она столько раз просила меня об этом? Я пытаюсь успокоить ее, что-то бормочу про домик, который мы хотели купить в Греции, про обещанную поездку в Париж на День Святого Валентина, про то, что нужно потерпеть еще немного, подкопить денег…

Но Кумико не слышит меня. Она кричит, лицо ее заливают слезы, занавешивает тонкая ткань взметнувшейся от ветра шторы. Из соседней комнаты выходит Джонни. Малыш полусонно улыбается, но, услышав нашу ругань, наморщивает личико, чтобы захныкать. Кумико хватает сынишку на руки, прижимает к себе, бормочет, что сейчас, вот прямо сейчас они собираются и уезжают домой, в Токио.

Я хватаю жену за рукав, разворачиваю к себе. На лице ее нет ни глаз, ни носа – лишь огромная раззявленная пасть, из которой торчат кривые, на глазах удлиняющиеся зубы.

Кумико-Ямауба хохочет, швыряет на пол малыша – Джонни разражается громким плачем, - и тянет к моему горлу сморщенные руки с загнутыми птичьими когтями.

Доктор Марджери Лейн крутит в тонких пальчиках красный карандаш, потом отбрасывает его в сторону. Карандаш ударяется о стенку и падает на пол.

Я удивлен. За несколько месяцев нашего общения я привык к тому, что хладнокровие и спокойствие никогда не покидают эту строгую, безупречно-профессиональную, всегда сдержанную леди.

Мисс Марджери вздыхает.

- Брайан, я даже не знаю – хорошо это или плохо: то, что к вам вернулась память.

- Так это все было на самом деле? Мои сны…

- Да. Ваша жена и сын были жестоко убиты каким-то маньяком во время вашего отдыха на острове Уайт. Вы вышли из душа и увидели изуродованные тела. Дверь в номер была открыта, на полу валялся столовый нож. На ваши крики прибежала горничная – она-то и вызвала полицию. Несмотря на все усилия местных полицейских и представителей Скотланд-Ярда, убийцу так и не нашли. Не удивительно, что после пережитого у вас случился нервный срыв и частичная потеря памяти… Я так наделась, что хотя бы это ужасное воспоминание не вернется к вам, - доктор Лейн встает, подходит к моему креслу и бережно обнимает меня за плечи.

Даже сквозь футболку я чувствую, как холодны ее руки.

Да, теперь я все вспомнил. Вспомнил, как кричал в страшную, раскрытую безглазую пасть чудовища, поглотившего мою Кумико, кричал, что никогда, никогда – ты слышишь, никогда! – не отпущу своих любимых, не отдам их никому, не позволю уехать, пропасть без вести на другом краю земли. Они – мои, и навсегда останутся со мной.

А потом я схватил со стола нож для фруктов и начал кромсать, резать, крошить на части страшную Ямаубу, сожравшую мою любимую. Я готов был зубами перегрызть горло злобной ведьме, лишь бы она вернула мне Кумико, отпустила моего сына, который извивался в объятьях горного демона, визжа от ужаса.

Я снова и снова бил ножом в мягкую, податливую плоть старухи, и остановился только тогда, когда искромсанное тело перестало содрогаться на светло-бежевом, разрисованном темно-красными узорами ковре.

На побережье острова

Одной мечты

Песок начертал

Имя твое

Птицы держатся на расстоянии ветра

Песок падает вверх

Берега омывают море

Лети куда хочешь

Я встаю утром и иду работать

Чтобы ты приносила пользу

Ты - невольница своей свободы

Я - игрок своей

Я поднимаюсь по лестнице и открываю дверь. В квартире кто-то есть, я чувствую это. Не разуваясь, прохожу в кабинет.

За компьютерным столом сидит Кумико. Она перелистывает в «Фотошопе» странички законченного утром комикса.

Я стою в дверях и любуюсь гладкими черными волосами, падающими на плечи и спину, тонкими пальчиками, прокручивающими колесико мышки, изящной фигуркой, подсвеченной голубоватым мерцанием экрана.

Кумико закрывает файл.

Сейчас она обернется, и я наконец-то увижу ее лицо. Но я не знаю, каким оно будет.

Похожие статьи:

Статьи → Дом бронзового бога

Статьи → Маленький японский бог

Статьи → Обитатели Страны Восходящего Солнца

Статьи → Квайданы – загадочные и ужасные

Рассказы → Маша фром Раша