Ад в огне

------------------------------------------------------------------------------------

Спасибо родным, Н. Винеру, Децерберу,

Билли Айдолу  и другим добрым людям.

------------------------------------------------------------------------------------

P r e S c r i p t u m :

В конце текста даны выдержки из «Краткого энциклопедического словаря Нереальности».

Денёк в Аду [1] выдался жаркий.

Децербер сидел в кресле, обмахиваясь сегодняшней газетой и свесив языки из всех трёх глоток, и это несмотря на то, что стилонеры работали в полную силу.

Стилонеры – нечестные аналоги кондиционеров – помигивали зелёными лампочками, сигнализируя: «Мы стараемся как можем, нам рано на помойку». И это не фигура речи: они правда разговаривали на своём азбукоморзечном языке. Может, говорили они не в точности так, но смысл был однозначен.

Стилонеры принадлежали к полуразумным формам жизни. По мнению Децербера, их несомненная полуразумность заключалась в том, что они не пьют алкоголь и не гуляют налево. Сам Децербер этим не злоупотреблял, в смысле, когда выдавалась малейшая возможность, он не страдал бездельем, а пил без остановки и находил себе новую девушку. День выдавался совсем уж удачным, если этот дуэт удавалось превратить в трио, затащив девушку и порцию алкоголя, рассчитанную на десятерых здоровых троллей, в казино или в зал игровых автоматов. [2] Азарт был третьей страстью Децербера.

Хотя нет, считать так было бы заблуждением. Азарт был третьей составляющей его нормальной жизни. Конкретно его – и это стоит подчеркнуть – нормальной жизни.

Сегодняшний день к удачным не относился. Децербер проснулся, произвёл утренние омовения, откушал завтрака – и что же? Ни одной девушки поблизости, казино по-прежнему не выезжают на дом, запасы алкоголя исчерпаны – в той же степени, что и запас желания подняться с дивана и, одевшись, прогуляться до ещё более душного, чем этот дурацкий дом, супермаркета.

Децербер по-пёсьи почесал за ухом. Потом что-то тихо пробурчал о сводящей его с ума жаре и почесался уже нормально, передней лапой.

Децербер был хоть и псом, но не самым обычным. Внешне он походил на пса как брат-близнец: лохматый, косматый, уши свисают, хвост торчит, лапы определённо собачьи, так же как и всё остальное. Но несколько предметов выбивались из общего ряда: бесконечно (и это тоже не речевой оборот) курящиеся сигары, тёмные очки (на каждой морде), способность разговаривать (обыкновенно на пошлые темы)… В общем, Децербер – разумное воплощение Цербера.

— Где ваша хвалёная «горная прохлада в любую жару»? — вопросил Децербер, неудовлетворённо глядя на стилонеры.

Стилонеры тут же замигали быстрее и заработали усерднее!

Децербер почувствовал лёгкое покалывание, когда по шерсти пробежала волна морозца.

— Ух, даже похолодало чуть-чуть. – Децербер поёжился.

Стилонеры повернулись в его сторону и «задышали» чем-то очень похожим на «горную прохладу». Повеяло стужей и снегом; пара снежинок шмякнулась на правый нос Децербера.

«Наверное, набрели на источник настоящего холода, а не его дешёвого заменителя», — подумал пёс, расслабляя члены и наслаждаясь приятными температурными изменениями.

В порыве добрых чувств Децербер запустил в ближайший стилонер тапком.

Аппарат ловко увернулся.

У стилонеров и Децербера было много общего.

Во-первых, почему аппараты так назывались? Дело в принципе их работы. Что они делали: изменяли атмосферу до приемлемого для их владельца состояния? Не-а. Или перекачивали воздух оттуда, где он не такой душный и не настолько пропитан пылью, потом и железобетонностью? Тоже нет, это удел всяких кондиционеров. Уподобляться им – значит, ронять себя в собственных глазах. А если всё-таки уподобишься и не повезёт, то нарвёшься на какой-нибудь разумный кондиционер (из последних моделей, специально выращенных). Только начнёшь качать воздух с его территории, как раз – и коротким замыканием по схеме и облачко дыма с ядовитыми испарениями хозяину вдогонку. «Привет от братвы!»

Нет уж, пусть каждый занимается своим делом.

А дело у стилонеров было такое: они же полуРАЗУМНЫЕ. К чему им утруждать себя честным трудом? Своими врождёнными сенсорами они нащупывали первый попавшийся источник «горной прохлады» и, ни у кого не спросив разрешения и ни в коем случае не платя никаких пошлин, таскали воздушные массы увесистыми кусками, и впрыскивали через узкие прорези в квартиры, офисы и прочие апартаменты. А из офисов, квартир и прочих апартаментов забирали неугодные их хозяевам куски атмосферы и подбрасывали тем, кого они только что обокрали.

Хотите знать, стояли ли у стилонеров фильтры? Нет, конечно. Матушка Природа не обременяет себя созданием лишних органов, а владельцы завода, выпускающего стилонеры, и не думали тратиться на дорогостоящую кибернетику. Зачем, если собранные с кустов и наспех помытые аппараты, с бешеной наценкой, и так разлетаются с прилавков, как горячие пирожки?

Потом: перемигивались ли стилонеры непристойностями? Ну да. Они же – полуРАЗУМНЫЕ…

…следовательно они не любили работать и перерабатывать, даже за сверхурочные. Но пахать приходилось – на что ещё дана жизнь, как не на пахоту. Сознание этого, однако, ничуть не упрощало стилонерам жизнь; напротив – лишь добавляло ей сложности.

Как видим, сходство с кое-каким псом налицо.

Но самым главным сходством было нежелание думать о последствиях.

— Ооооог… – Децербер вновь ощутил что-то наподобие головной боли, но давление было странным: оно распространялось одновременно и к центру голов, и от него.

Децербер обхватил руками ту черепушку, что подвернулось первой, и в непередаваемых муках боком завалился на диван. Он намеревался лечь, но промахнулся мимо подлокотника и шлёпнулся на пол.

Чистоты мыслей это не прибавило.

— Жаарищааа… Работайте активнее, что ли, — обратился он к стилонерам и наугад бросил второй тапок.

Но вторично не попал.

А стилонеры охапками крали «горную прохладу» у тех, кому она наверняка была нужна меньше. К чему думать о последствиях…

…Далеко-далеко, за пределами Ада, практически на самых вершинах Грудных пиков, обитали высокогорные губки.

Грудных пиков было два, и, чтобы наладить между ними сообщение, губки построили мост. Вбили в отвесные склоны опоры, привязали к ним верёвки с дощечками и поставили по обе стороны моста таблички «Ходить осторожно! Раскачивается!».

Но произошло это многие поколения назад.

С того времени губки обжили пики настолько, что ввели паспортный и визовый контроль. И неважно, что с самого момента поселения на пиках и до момента нынешнего их гостеприимное государство никто не посетил.

Пики находились в так называемой зоне недосягаемости: ни одно существо [3] не сумело бы преодолеть пустыни; болота; льды; реки лавы, крови, обычной и обычной, но кипящей воды – и остаться живым.

На это были способны лишь те же высокогорные губки.

Но их не привлекал внешний мир. Они были безмерно счастливы обитать на пиках, и жажда путешествий не тревожила их сердца.

Губки, которые хоть и относились к высокоцивилизованным существам, не злоупотребляли индустриальностью. Иными словами, у них вы не найдёте ни небоскрёбов, ни метро, ни передвижных кафе. Зато снега, простора и чистого горного воздуха – в избытке.

Таким образом, губкам нечего было строить, некуда ходить просаживать деньги, нечем портить зрение под крики «Блин, босс! Ладно, щас, восстановлю ману…»

Среди губок не было безработных, потому что губки не работали.

«Работать» — не известный им глагол. Но из-за его отсутствия язык губок не обеднел, а жизнь не ухудшилась. У них было много других глаголов.

«Помочь»: — Помочь тебе поднять камень? Да пожалуйста!

или

«Сделать»: — Сделать так, чтобы мост не раскачивался? Запросто.

И вообще, их государство, если присмотреться, весьма отдавало утопизмом.

Но сегодня возникла проблема.

У одного мудреца было чересчур много свободного времени, так как он не работал. От нечего делать он задался вопросом: если наше государство утопическое, где же выходные? Какой утопизм без выходных?

Да уж, проблема. А проблемы – незваные гости в утопических государствах.

Губковые депутаты посовещались и решили проблему до её возникновения: сегодня объявили всеобщий выходной. Аргумент в пользу этого решения нашёлся железный: губки многие поколения стоически переносили все тяготы утопической жизни, и они имеют право от неё отдохнуть!

Ликованию жителей не было предела.

Но их радость омрачила более крупная проблема – катастрофические изменения в климате.

Встал вопрос о миграции.

Военачальник не сомневался, что увеличение температуры на несколько десятков градусов повлечёт за собой серьёзные последствия: таяние снегов и другие природные катаклизмы.  Военачальник предлагал выдвигаться, не медля.

Тогда как президента губкового государства терзали сомнения. Ему не хотелось бросать тёплое и уютное гнездышко (и фактическое, и метафорическое) и отправляться в неведомые дали, передавая инициативу инициативному военачальнику. К тому же на носу выборы. Если так пойдёт дело, то второго срока президенту не видать: как пить дать глупые обыватели выберут не его, а спасителя-военачальника.

И президент-губка решил, что не сдвинется с места.

Это был ультиматум.

Губки не сразу поняли это, и им пришлось объяснять.

Когда всё было объяснено, стал назревать конфликт. Горцы разделились на два лагеря: противников миграции и тех, кто поддерживал стремление военачальника «дать отсюда дёру быстрее, пока не расплавило!».

Военачальник был красноречивее, но президент был президентом. Что делать, народ как всегда не знал.

Итак, противников миграции представлял президент груднопикового государства высокогорных губок, Почётная Пятиконечная Губка, носитель орденов, гигант мысли и потомственный аристократ;

сторонников миграции – все остальные.

Исход дела был далеко не ясен…

…Адская жара била собственные рекорды.

Так вечно происходит: стоит облегчённо вздохнуть «Ну вот, хуже быть не может», и становится хуже. Причём намного хуже. А впрочем, вы наверняка уже об этом слышали…

Децербер выглянул в окно. Аэропризраки парили в мутном мареве раскалённого, как конфорка электроплиты, неба и сами были похожи на мутное марево. Йети расстёгивали рубашки и мечтали о том, с какой бы радостью они избавились от своей волосатости, если бы позволяли приличия. Саламандры ушибленно ползали, а точнее, карабкались по относительно ровному асфальту и чувствовали себя, как котлетки на решётке над мангалом; о том, чтобы светиться, пуская в глаза прохожих «зайчики» — любимое развлечение саламандр, — речи, конечно, не шло. Огнежуи сидели на фонарных столбах и почтовых ящиках, скрестив ложноножки с правдоножками, с неохотой жуя размякшую, потерявшую всякий жар жвачку и стараясь не смотреть в сторону саламандр – при мысли об огне у огнежуев сводило желудки.

Не найдя в окружающих поддержки, Децербер подсевшим голосом отдал шторкам команду зашториться. Но то ли их реагирующие на звук элементы плохо переносили жару – что не так уж странно, — то ли они просто вредничали, потому что плохо себя чувствовали… Во всяком случае, шторки не сдвинулись ни на дюйм.

Децербер выругался, вложив в пару слов ненависть по отношению к шторам, жаре, своим больным головам, обманщикам рекламщикам и халтурщикам стилонерам.

А между тем стилонеры не халтурили – они насыщали гостиную обещанной прохладой из последних сил. Но и жара не собиралась сдаваться. Всё шло к тому, что должен был остаться только один…

— Но хуже, наверное, бы-ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ…!

Децербер подпрыгнул на месте, когда на столике справа во всю мощь лёгких (а вот это образное выражение) затрезвонил фон.

Фон – это помесь телевизора, радио, телефона и мусорного контейнера. Механизм умел передавать не только звук и изображение, но и запахи, а иногда ему удавалось поймать какую-нибудь радиостанцию или канал. Учёные, на коих лежала вина за изобретение фона, долго спорили, как же назвать это чудо. Среди множества вариантов не нашлось ни одного подходящего. Тогда один из учёных, старой закалки, привыкший всё решать с помощью топора или налогов, предложил обрубить первую часть названия «видеофон» – предшественник фона, — а то, что останется, сбагрить с рук долой доверчивым покупателям. На сей раз разногласий не случилось: название короткое, цепкое и вместительное, к тому же как нельзя лучше характеризующее это недоразумение технической революции. Фоны, хоть и не были полуразумными, вели довольно самостоятельный образ жизни: захотят – включат радио на какой-нибудь попсовой станции, потом перескочат на новости, затем, не выключая радио, врубят на полную громкость телевизор, немножко, минут 15, поиграются с уровнем звука, дыхнут на вас запахами, одному Повелителю ведомо откуда добытыми, и, тренькнув просто так, на прощание, замолкнут – дадут вам пятисекундную передышку. Заплатите всего 9.99 нереальных душ, и вы станете обладателем фона. Вечного…

Децербер поднял трубку.

— Чтоо? – не слишком весело выпершил он.

— Дец? Это ты? У тебя что-то с голосом?

Звонил дьявол Вельзевул, друг Децербера и по совместительству торговый агент.

— Нет, я в порядке, нежусь на солнышке – а ты?

— Похоже, что-то всё-таки случилось? – Подозрение Вельзевула усилилось.

— Случилось довольно много всего, — задумчиво прохрипел Децербер, переводя взгляд левого комплекта глаз со стилонеров на окно – на шторки – и на фон. – С чего хочешь, чтобы я начал?

— Стилонеры барахлят?

— Те, что ты мне продал со скидкой? Нет, работают, и ещё как: пока ты с ними ничего не сделаешь, они тоже ничего не будут делать, а только слегонца пульнёшь в них тапком – засыплют тебя всего снегом и градом.

— Это правда? – недоверчиво переспросил Вельзевул, не первый год знакомый с Децербером и его манерой выражаться.

Децербер сдул с носа новую снежинку.

— По большей части, — сказал он.

— Нуу, за ними нужен уход, — начал Вельзевул тоном опытного торгового агента. – Ты пробовал кормить их электричеством?

— Пробовал. Ничего.

— А пробовал не кормить?

— Пробовал.

— И что?

— То же.

— Хочешь сказать, они бракованные?

— Да нет, наверно… Просто чересчур похожи на нас с тобой. – Децербер взгоготнул. Его гогот, вызывавший в иные времена несильные землетрясения, сейчас ассоциировался с хлопающим на ветру дырявым целлофановым пакетом.

Вельзевул сочувственно помолчал – минуту или около того, была у него такая привычка.

— В остальном дела, надеюсь, норма? – уточнил дьявол.

— Ну как… — ухмыльнулся Децербер. – На головы немного подавливает.

— Насколько немного?

— АААААААААААААААААААААААААА!

Тишина...

— Понятно, насколько, — сказал Вельзевул, успокоившись.

            — Я тут, — промычал Децербер. – Я валяюсь на полу.

— Немного болит голова?

— Ага, случился совсем небольшой приступ.

— И давно?

— Только что!

— Я говорю, давно болит?

— Да как проснулся и осознал, что за духовка творится на улице. Наверное, это всё из-за жары…

Вельзевул снова помолчал.

— А что если нет? – спросил он.

— Если нет чего?

— Если не от жары?

— Да фиг знает от чего! Но болит жутко. Никогда так не болела, — пожаловался пёс.

Пожаловался? Это на него не похоже. Вельзевул не на шутку обеспокоился: чтобы лишить Децербера самообладания, нужно… Стоп, неужели Децербера можно лишить самообладания?! Но это же невероятно!..

Вельзевул предложил другой вариант:

— Может, пьянка?

— Конечно!

— Что конечно?

— А что пьянка?

— Хм. — Вельзевул был озадачен.

Непродолжительное молчание.

— Я имел в виду, может, последствия пьянки? – объяснил дьявол.

— Ха-ха, Вельз! Да ты чего? Когда у меня после пьянки болели головы?

— А что, никогда не болели?

— Ну, вот у тебя болели?

— И не раз.

— Хм. – Децербер был озадачен.

Коротенькое молчание.

— Покажись доктору, пусть он тебе скажет, отчего у тебя похмельный синдром.

— Это не похмельный синдром, — уверенно заявил Децербер.

— Откуда ты знаешь? У тебя же никогда его не было! – поймал пса Вельзевул.

— Читал в книжках, — поймал дьявола Децербер.

— Всё равно сходи. Я могу записать тебя на своё имя в клинику «Здоровый дух». [4]

— Какой ещё дух? Призрак? – шутил ли Децербер, понять было сложно.

Вельзевул пустился в объяснения:

— Да нет, это выражение такое… В здоровом теле – здоровый дух. Душа, типа.

— Душа? Какая душа?.. А, монета?

— Да не… Это… в общем… Означает, что у тебя внутри…

— У меня? Внутри?

— Да. То есть нет… Как бы да, но на самом деле нет…

— Вельз, а тебе самому не надо показаться доктору?

— Короче… короче, это фигура речи такая.

— Душа? Которая внутри меня?

— Ну да. В общем… не обращай внимания.

— Хм.

— Всё равно уже никто не знает про душу.

Теперь инициатором молчания выступил Децербер.

— Вельз, но если это всё-таки монета…

— Децербер, тебя записывать или нет?

Пёс по-человечьи почесал за ухом.

— Не знаааю… Вообще-то я не очень люблю докторов.

— Трудельц – хороший доктор. Многоплановый специалист.

— Даа?

— Да, поливрач.

— Это как?

На том конце провода Вельзевул красноречиво взмахнул рукой.

— Это… как мультиинструменталист, но применительно к медицинским специализациям.

— Подожди-подожди. – Децербер замотал головой, но осторожно, чтобы не бередить «рану». – То есть, значит…

— Значит, он может и в глаз, и в ж… Ррр! Децербер, ты издеваешься?

— Яаа? Неэээт, — честно, как обычно, протянул пёс.

— Так записывать тебя?

— Какой-то ты необычно раздражительный, Вельз, – бас Децербера звучал задумчиво. – А у тебя, случаем, не болит голова?

— Дец…

— Вельз, если дома такая парилка, что же творится за порогом? Да меня там заживо запечёт.

— …Или я сам свожу тебя к доктору.

Децербер тотчас прекратил посмеиваться, поскольку невозможно совмещать нервный кашель и беззаботное посмеивание.

— Нет, на этот позор я пойтить не моху!

— 13:15. Сегодня. Зелёная Площадь, 3. 416-й кабинет. Гер Трудельц. И, Дец, не опоздай.

Децербер распрощался с Вельзевулом («Бла-бла-бла… Ладно!») и повесил трубку.

Фон, сочтя это подходящим моменту, завёл на всю катушку какой-то блюз-рок.

Децербер не вспомнил бы, как добрался до клиники «Здоровый дух». Пёс был сосредоточен лишь на том, чтобы не обращать внимания на жару, из опасения, что она испепелит его в тот же миг, когда он её заметит. Ноги пса работали автономно; как и его внутренний вектор, указывавший ему маршрут к дому номер три, что на Зелёной Площади; как и его мысли, которые он отослал погулять на время пробежки. Мысли могли отвлечь внимание, обратив его на происходящее вокруг, а это, по мнению Децербера, означало закончить жизнь во цвете лет кучкой пепла на тротуаре.

Ураган «Децербер» ворвался в клинику без трёх минут семь, воспарил над ступенями лестницы, начисто проигнорировав гравилифт, хотя, скорее всего, попросту забыв о нём в спешке, пронёсся до IV этажа с такой скоростью, словно двигался по дорожке переноса [5], миновал один коридор – покороче, второй – подлиннее, хлопнул себя по лбу, когда понял, что повернул не туда, возвратился назад, одолел коридор №3 и замер напротив двери с табличкой

«Док. Трудельц Г.

Приём:

с 11:30

до 19:30

Обеденный перерыв: 14:00 – 15:00

Милостиво прошу не опаздывать.

Заранее уважаю»

.

Ниже висел прикреплённый кнопкой листок: в нём говорилось, что док. Трудельц готов продать вам бацилы по сходной цене.

Этимология слова «бацилы» достаточно занимательна. Изначально место «бацил» занимали «бахилы», буква «х» в которых каким-то шутником с неконтролируемым чувством юмора была исправлена на «ц». Букву «ц», в свою очередь, тоже зачеркнули, а над ней твёрдой рукой написали ещё одну «х». Которую, судя по почерку, всё то же существо с замечательным чувством юмора опять переправило на «ц». Но твёрдая рука служителя грамотности не дрогнула и повторно ликвидировала ошибку, вынеся букву «х» за пределы листка – прямо на белоснежную дверь.

Децербер отчего-то был уверен, что на этом противоборство двух титанов филологии не закончится. Он занёс кулак над дверью, собравшись постучать, но был остановлен властным голосом с призвуками шипения и чавканья. Шипели и чавкали где-то справа, за пальмоподобным деревом в горшке.

Заглянув за ствол средней чахлости, Децербер обнаружил средней чахлости старичка. Рот старца усеивали щупальца, и щупальцами же, но большего размера, он держал сегодняшнюю газету (такой же недавно обмахивался Децербер у себя дома). Свободные конечности октанога недвижно лежали на коленках.

— Молодое существо, шшш, тут очередь, жалкие ничтожества! – поделился старичок.

Децербер безразлично пыхнул сигарой. Октаног стремительно укрылся от дыма газетой.

— Я могу и подождать, — сказал пёс.

— Можете? Очень мило с вашей стороны, — проворчал старик, перевернул газетную страницу и лишил Децербера своего внимания.

Разумный пёс пожал плечами и занял свободную посадочную площадку справа от дерева-вроде-пальмы. Пальма облизнулась и попыталась оттяпать у Децербера палец – большой шерстистый кулак на время погрузил наглое растеньице в сон.

По пробуждении «пальма», отодвинувшись от агрессивно настроенного посетителя, повторила свой трюк с октаногом – блок, подсечка, добивание газетой. Горшок повалился на пол и, откатившись в уголок, растерянно захрапел.

Децербер уважительно хмыкнул октаногу-старичку, но тот, как и прежде, игнорировал трёхголового юнца.

Красная лампочка над кабинетом 416 повспыхивала и погасла, дверь отворилась, и дородная, представительно выглядевшая носорожиха вышла из кабинета. Покачивавшиеся, как байдарки на высоких волнах, бёдра скрылись за поворотом, и на приём к доку Трудельцу прошествовал старый октаног. Газету он свернул и аккуратно положил на свой стул. Неторопливая походка – 5 футов в час или примерно столько – донесла её обладателя до двери и перевалила через порог. Дверь бесшумно захлопнулась.

— Добрый день, — послышалось из-за двери.

Голос Децерберу был незнаком, так что, скорее всего, принадлежал он доку Трудельцу.

— Добрый день, шшш, доктор, ахх!

— Присаживайтесь.

Шмяк.

— Шшш, ничтожества!

— Знакомое лицо. И голос. Мы не встречались, господин… так-так… ага… Дравог Ктулха? – Док.

— Я уже бывал у вас, шшш, ххх, на приёме. Кроме того, я продал вам стилонер. – Пациент.

— Этот самый? Как мило. – Док.

— Как вам, шшш-шшш, горная прохлада? – Пациент.

— Очень прохладная, спасибо. То, что надо моей старой упырской кровушке. [6] – Док.

— Шшш. – Пациент.

— Какие у вас проблемы? – Док.

— Мозги, шшш. – Пациент.

— Дебилизм, кретинизм? Потеря памяти? Расслоение сознания? – Док.

— Нет, доктор, чужие мозги, ахх, жалкие ничтожества! – Пациент.

— Записываю: смещение мировосприятия. – Док.

— Нет, доктор, нетшшш! С чужими мозгами проблема у меня. – Пациент.

— Тяжёлый случай? – зачем-то осведомился док.

Пациент: — Я не могу их есть, мозги, шшшш, ахххх!!

Док: — А раньше ели?

Пациент: — Захавывал пачками, ничтожества, ничтожества, шшшшххх!

Док: — Возможно, атрофириус регулириус пищеварительная системас. С осложнениямис на ротовая деятельниус.

Пациент: — Доктор, это серьёзно, шшшш?!

Док: — Сейчас посмотрим…

Трррр. Швыг. Шварк-шварк-шварк.

— Шшш, ш-шшфф, шшшшффффф!!! Фалкие нифтосэства!!..

— Пожалуйста, не шипите, господин Ктулха.

— Ни моху, ффф! Это наследственноеффф…

— Если вы будете шипеть, то можете сглотнуть. А если сглотнёте, то можете проглотить и меня – в самый разгар более близкого осмотра пищевого тракта.

— Ффф, дохтур!!! ФФФФФ!!!

Чтобы как-то отвлечься от шипяще-скрипяще-кричащего аккомпанемента, Децербер подобрал газету старичка и пересел на его место. Вряд ли октаног будет возражать. Во всяком случае – именно сейчас.

Док: — Не закрывайте рот, я почти закончил.

Пациент: — Ффф! Фалкие – ффф!

Децербер: — Так, это я читал… это я читал…

Децербер остановился на полосе «Спортиновости». Почему она так называлась, никто не знал. Возможно, редактор счёл название «Спортиновости» «оригинальным, броским и запоминающимся». Редакторов не всегда легко понять.

Первая заметка была озаглавлена «Забей болт – и имей голову на плечах».

«Сегодня в матче по футболу-своими-головами, — прочёл Децербер, — традиционно проводящемуся каждый год при поддержке Всенереальностного Общества Мертвяков, ослепительную победу одержала команда «Тутуевских кухликов». Они буквально разгромили своих противников, «Кукуевских тухликов» (в перерыве пришлось даже менять перекладину ворот последних). Итог: 53:16. Кухлики кухликуют, тухлики тухнут».

Какая игра слов, какой стилистический фейерверк, подумал Децербер и скользнул взглядом на имя автора заметки. Точно: За Писакин. Лучший журналист из Ада.

Из Ада, иначе и не скажешь. Самый лучший. Да. По крайней мере, самый известный. Что, как догадывался Децербер, необязательно одно и то же.

Пёс мельком взглянул на фотографии с матча: где находились футболисты, а где – их головы-мячи, разобрать было трудновато.

Децербер пропустил статистику встречи и положение мертвяцких команд в турнирной таблице – он предпочитал классический соккер – и обратился к юмористическому разделу.

— Ага! Анекдот о трёхногой корове! Наконец-то узнаю, чем всё закончилось. А то Чудак, когда рассказывает, вечно застревает на одном и том же месте, и ни тпру ни ну…

Тем временем, диалог за дверью продолжался.

— Вот. И совсем не больно, правда?

— Да, доктор – уффф – вы маг и кудесник.

— Попьёте вот эти таблеточки… поколите вот это вот сюда… подышите через вот этот вот вот этим… и через недельку на приём, скажем, в этот же день во столько же, вот. Хорошо?

— Хорошо, доктор, шшш.

— Что ж, не смею больше…

— Доктор, раз уж я тут. И вы тут, жалкие, аххх. И мы оба тут –

[Децербер насторожился. И не зря.]

– не посмотрите ли вы мою ногу?

— Гмм. – Что-то хлюпнуло, видимо, осматриваемая конечность. – Так-так… так больно?

— Нет, докторшш.

— А вот…

— Ааах!

— Так, всё ясно, вывих.

— Ах. Уф. Жалкие-жалкие.

— Или раздражение. Не исключена аллергическая реакция, отягощённая необъясняемым скукоживанием кожи или что там у вас. От этого лучше принимать вот эти таблеточки.

— От всего этого разом, ш-ш?

— От всего? А впрочем, что мелочиться – принимайте от всего!

— А что вот с этой моей ногой, не посмотрите? Она недавно, хххшшшссс, забарахлила.

— Так… так-так-так… секуундочку…

Где-то через полчаса Децербер задался вопросом:

Сколько же ног у октанога?

Пёс пролистал газету, но не нашёл на её страницах ответа на сей важный вопрос. Эти существа, журналисты, то ли глупые, то ли удивительные. Как мастерски они умеют выбирать именно те темы, которые нисколечко не интересуют читателей. И при этом не прогорают и печатаются в изданиях с миллионными тиражами. О нет, это не глупость, — Децербер помотал головой, и боль с новой силой напомнила о себе. – Ууй… Нет, это не глупость – это талант, и талант такого уровня, что обычным талантливым существам его не понять.

Итак, сколько же ног у октанога?

Со слов «Не посмотрите ли вы мою ногусссс?» и до слов «Спасибо большое, дай вам Повелитель здоровьичка, до свидания, жалкие, доктор!» Децербер насчитал приблизительно 26 штук.

Старичок выполз из кабинета хромой черепашкой. Чтобы не испытывать судьбу и не дожидаться, когда док Трудельц отправиться на обеденный перерыв – время обеда давно подошло, — Децербер стремглав ринулся в приоткрытую кабинетную дверь, по дороге точным броском отправив газету в щупальца её владельца октанога. Децербер миновал его на двух световых скоростях, так что заметить пса было нереально.

Старик ошалело уставился на упавшую с неба прессу.

— А я-то полагал, шшш, что там, наверху, газетчиков нет. – Старичок поразмыслил и добавил: -  Жалкие.

— Прет, док, я тут! – выпалила ракета с именем «Децербер» на бортах, и порыв ветра захлопнул за псом дверь.

— А. – Док Трудельц вздрогнул и обернулся. – Так-так… так-так… Веээ… это, льзевул?

— Да, примерно, — ответил Децербер. – На самом деле, его друг – Децербер, но платить всё равно будет Вельз.

— А, да-да, припоминаю, Вельзевул меня предупреждал… Что-то вы долго.

— М-м, попал в пробку.

За спиной дока возвышалось гордое и неприступное, ужасающее и сделанное из металла, пластмассы и материи медицинское кресло.

— Да? Ага. Ну что же. Садитесь… садитесь. – Док ткнул пальцем в кресло, не попал и, отвернувшись, заскрипел ручкой по заполонившим рабочий стол документам.

Децербер звучно рухнул в кресло, и оно, привыкшее само угнетать и мучить, оскорблённо застонало. Децерберу показалось, будто бы он расслышал что-то вроде: «Ну и тяжёлая скотина». Но, может быть, ему только показалось.

Маневрировавший под потолком стилонер щедрыми горстями сыпал в кабинет горную прохладу, оседавшую на поручнях кресла кристалликами льда.

Децербер посмотрел на невысокую, скрюченную фигурку упыря во врачебном халате.

«Почему среди докторов так много упырей? – мелькнула мысль. – На какого ни посмотришь: не доктор, а упырь. Почему?»

Об этом журналисты тоже не писали.

Белые, почти до бесцветности, волосы дока, не поражающие густотой, но довольно длинные, были уложены вокруг идеально круглой лысины концентрическими окружностями.

 «А лысина у него естественная или специально выстриженная, для понта?» — не унимались Децерберовы мысли…

— Вы случайно не знаете, кто исчеркал мои бахилы? – неожиданно спросил док Трудельц.

— Нет, док, — искренне ответил пёс. – А что, должен?

— Мало ли, мало ли… — Трудельц дважды пожал плечами, в такт своим словам. – Какой-то шутник всё время меняет «бахилы» на «бацилы», я замучился за ним править. Он, наверное, думает, что это смешно. Это смешно, как по-вашему?

— Смешно так думать, док, — сказал Децербер. – Лады, если найду виновника, пришлю вам письмо с первым же истребителем.

— Что-что?

— Ну, поставлю в известность, короче.

— Ах, это. Спасибо большое… Ну да ладно. – Трудельц принял серьёзный вид. – А сейчас, пожалуйста, откройте рот, как-вас-там, эээтот, Децибел.

— Дофтор, я фе не по эфому пофоду.

— Так-так. Три из семи.

— Неф-неф.

— Что нет? Я же вижу. – Доктор оттопырил губы, придав своему обворожительному лицу выражение «Любому же дураку ясно», и указал на раззявленную пасть Децербера: — Вот, только три признака здоровых зубов из семи!

Дых! Децербер захлопнул рот, едва не отхватив Трудельцу руку. Но док оказался непростым малым: он быстро среагировал, отпрыгнув от пса не меньше, чем на три шага.

— Аа… в чём же дело, позвольте узнать? – спросил Трудельц.

— Голова, — кратко ответствовал Децербер.

— Одна?

— Нет, три.

— Все?

— Все, док.

— Хм. – Трудельц был озадачен. – И что с ними?

— Посмотрите, док. Такое странное чувство: будто стенки черепа превратились в преграду между армиями Ада и Тартара [7], и первая обстреливает мою черепушку с внутренней стороны, а вторая делает то же самое, но с внешней. И пули, я вам хочу сказать, нехилого калибрика.

Децербер замолчал. Это тоже было на него не похоже. Творилось что-то очень странное…

— Пулями, значит? – внёс точность док Трудельц.

— Не грешат и гранатами, — подтвердил Децербер.

— А гранатомёты?

— Не исключено.

— Танки?

— По паре десятков с каждой стороны.

— Атака с воздуха?

— Периодически проводится.

— Бластеры, плазменные пушки и пулемёты бозар?

— Да настоящая бойня, док!

— РПГ, пациент?

— Варгейм, док.

— Весьма… весьма-весьма-весьма странненько.

— Почему же, док?

— Потому что, пока вы балаболили, я вас обследовал и не нашёл следов каких бы то ни было заболеваний. Если не считать три признака и подуставшие почки. Много пьёте?

— Да как все.

— То есть как?

— Три-четыре в день – не больше.

— Яасненько, ясненько.

— Что я, враг себе, пить больше трёх-четырёх бочек алкоголя в день? Я знаю меру.

— Кхм!

— Что-то случилось, док?

— Нет, кхм, ничего, кхм. Я задумался о природе ваших осложнений. Скажите, вы не пробовали не пить?

— Что вы, док!

— А не хотите попробовать?

— Да вы что, док!

— Но, может, я и ошибаюсь… Как бы то ни было, я не обнаружил у вас никаких осложнений. Так же как и самой боли. – В знак того, что он обыскал всё, везде и очень тщательно, док Трудельц помахал медицинским оборудованием, при помощи которого, видимо, и проводил обследование. – Я бы усомнился: уж не разыгрываете ли вы меня?

— Док!..

— Если бы вы не были серьёзным, как я вижу… м-да… молодым существом.

— До свиданья, док.

— Хотя и пьяницей.

— Спасибо, док.

— Берегите зубы! – крикнул вдогонку Трудельц. – И не забывайте про «Орбитальную резинку»!

Децербер покинул кабинет Трудельца в смятении и сомнениях.

Док сказал, нет боли? Как же нет боли? Вот она, на месте – ааа! – пульсирует и переливается всеми болевыми цветами, давит и изнутри, и снаружи, в каждой голове, и, кажется, передаётся дальше по телу: к шеям, к груди… Не нафантазировал же Децербер её!

Не нафантазировал?..

— Шшш! Смотрите, куда идёте, молодое существо! – Старый (во всех смыслах) знакомец октаног едва не был раздавлен внушительной пятой Децербера.

— Прошу прощения, я вас не заметил, — рассеянно извинился пёс. – Вы хотели допоказать доктору ваши ноги?

— Хамите, парниша! Ссс.

Децербер аккуратно, но продолжая пребывать в задумчивости обогнул старичка.

«Уф. Разберусь в ситуации на следующей остановке – “Дом”. Но сначала остановка по требованию – “Стриптиз-бар “У Зосуа»””».

Децербер планировал закупиться там бутылками с виски – по сходной цене, поскольку Зосуа был его другом.

Без особого удовольствия дымя сигарами, пёс уныло шлёпал по каменным плитам. Даа, совсем для него нехарактерно…

В стриптиз-баре Зосуа было не протолкнуться – это нормальное состояние для стриптиз-бара, которым владеет охочий до женского пола вампир [8]. Имеется в виду, что такой хозяин знает, как привлечь в своё заведение посетителей мужеского пола, составляющих большую часть его клиентуры.

Как вампир, Зосуа ничем не выделялся среди собратьев, обладал худым телом и ростом немногим ниже среднего. Но не имел клыков. Их он лишился по милости одной дамочки, каковую некогда охмурил, бросил и забыл. Последнее стало ошибкой, потому что дамочка прекрасно помнила Зосуа. За годы разлуки с «любимым» она разработала хитрый и коварный план, в результате которого Зосуа лишился самого важного для вампира, — клыков.

Сначала это его расстроило. Не зная, что делать и куда податься, Зосуа, в сердце которого женщины не вызывали уже более ничего, кроме отвращения, порешил навсегда завязать со стезёй ловеласа – и на мелочь, сохранившуюся после встреч с десятками обеспеченных подружек, открыл стриптиз-бар. Примерно тогда же желание навсегда распрощаться с профессией Казановы поспешно покинуло ум вампира.

Зосуа исполнял в стриптиз-баре обязанности не только директора, но также менеджера, бармена, постановщика танцев, сутенёра, торговца оружием, карточного шулера и продавца леденцов. Его настоящее имя, кстати, не Зосуа. Или можно сказать по-другому: оно настоящее, но деформированное «инвалидностью» вампира. В первом варианте имя Зосуа звучало подозрительно не нереально, было чуточку длиннее и включало в себя такие буквы, как «д», «ж» и «ш».

Друзья советовали Зосуа вставить искусственные клыки.

«Сделай себе золотые: как раз в твоём стиле», — шутил Децербер. Шутка, надо признать, резковата, но из уст Децербера она звучала по-дружески и беззлобно.

Но что это за вампир со вставными клыками?

С другой стороны, что за вампир вообще без клыков?

В очередной раз размышляя над этой дилеммой, Зосуа меланхолично протирал высокий стакан без граней.

Как много девушек поймалось на эти намеренно удручённые и технически бесподобно исполненные неуклюжие движения. Нынешние девушки падки на меланхоличность и удручённость, и Зосуа ли было этого не знать. А отягощённые жалостливой шепелявостью, подобные качества делают своего владельца просто неотразимым!

Но не будет ли он со вставными клыками смотретьсяещё жалостливее?..

Раздираемый противоречиями, Зосуа приступил к протирке второго стакана, когда входные двери распахнулись.

Они распахнулись так, как они любят распахиваться в вестернах. Зосуа не был до конца уверен, но вроде бы присутствовали и замедленные съёмки. Двери мощно хлопнули по стенам, и внутрь заведения ввалился или вплыл (возможны оба варианта) Децербер. Впереди себя он нёс клубы пыли и пучки ослепительного света, позаимствованные у улицы. За спиной трёхглавого пса двери выразительно сомкнулись, и полумрак в заведении секунд на пять превратился во мрак.

Децербер направил стопы к барной стойке.

— Пйивет, Децейбей! – Зосуа расплылся в радостной улыбке – и с ней и застыл, увидев выражение морд приятеля. – Сто, эм… слосный денёк?

— Привет, — отстранённо поздоровался Децербер.

— Сто будесъ…

— Пять бутылок высочайшестранского [9].

Металлические души, подгоняемые тяжёлой лапищей Децербера, обрушились на стойку.

— …пить? Как обысьно? – по привычке закончил Зосуа.

И отработанным, автоматическим движением поставил перед посетителем сосуды с виски.

— Пять бутылок высочайшестранского, — повторил Децербер, не меняя интонации.

Зосуа недоумённо пересчитал бутылки слева направо, потом справа налево, но всё равно насчитал пять.

— Пять бутылок высочайшестранского, — произнёс Децербер.

Вампир покосился на ёмкости с виски, на Децербера, на виски, опять на пса – и на всякий случай поставил ещё одну бутылку.

— Са сйёт саведения, — пояснил Зосуа.

— Спасибо. Удачной работы.

Децербер смахнул бутылки со стойки, уложил рядком под мышку и, вытянувшись по струнке, прошествовал на улицу – он нырнул в самое пекло, настолько жаркое, что оно образовывало из раскалённых воздушных масс облака. Когда облако света и жара поглотило Децербера, дверцы стриптиз-бара закрылись, отрезая прохладное, затенённое помещение от того ада, что творился на улице.

Зосуа выпучил глаза – от ужаса, а может, от замешательства, — но протирать не прекращал.

— Не послил, не напился, на новенькую танцовсицу не всглянул, — перечислил Зосуа вслух. И подвёл итог штампом, бессмертным, но ужасно милым, учитывая прононс вампира: - Ох, сто-то будет...

Однако тут штамп отодвинулся в сторону, уступая место более свежей и более беспокойной мысли:

– Или усэ слусилось?

Механическим меланхоличным движением Зосуа протирал воздух…

Когда выяснилось, что губки ему более не подчиняются, президент устроил забастовку.

Впрочем, народу под предводительством военачальника было всё равно.

Сотни, тысячи высокогорных губок скатывались на мягких спинах с горы. Они начинали спуск почти у самой вершины, а завершали у самого подножья. После этого спина немножко чесалась, но это было не опасно.

Президент кричал сверху, что они пожалеют – но не уточнял, как именно. Обещал, что они утонут в глубоких морях, зажарятся под солнцем и, как это, застынут в янтаре!..

Военачальник подбодрил собравшуюся у подножия пиков колонию напутственной речью:

— Не боитесь, ха-ха! Я с вами! Прорвёмся, ага!

Важнее было не то, что он кричал, а то, как он кричал. Эмоции воодушевляют слушателей намного эффективнее, нежели философские рассуждения.

Жители взревели, поддерживая нового предводителя во всём… что бы то ни было.

И губки двинулись вперёд.

Президент аж подпрыгнул на месте:

— Стойте! Куда вы?! Вы же пропадёте! Вы же пропадёте без меня!.. А я без вас… Эй, стойте! Стойте!..

Президент поскользнулся, закружился и рухнул за край плато. Милю за милей нёсся он вниз, прочь от того места, которое высокогорные губки обжили много-много веков назад. Президент пытался что-то кричать, но каждый раз, когда открывал рот, туда набивалось порядочно снега. Прожевав и проглотив его, президент повторял попытку, но с тем же успехом.

Вращательное движение прекратилось, лишь когда губка затормозил носом о равнину. Он поднял глаза и увидел перед собой военачальника.

— Пойдём с нами? – спросил тот.

— Дааа… — гордо отряхиваясь и сплёвывая снег, отвечал президент; он испытывал величественное головокружение. – И хочу напомнить, что я – его величество.

— Пойдём с нами, его величество? – послушно исправился военачальник. А губкам прокричал такие слова – и не возникало ни малейшего сомнения, что прокричать их мог лишь великий стратег и полководец: — Вперёд, чуваки! Кто последний – тот лох!

И бывшие высокогорные губки понеслись через поля, ныряя в высокую и сочную зелёную траву и оставляя на ней следы из снега…

            А на двери 416-го кабинета, что и требовалось доказать, поверх зачёркнутой буквы «х» возникла буква «ц». Повествование приближалось к потолку. В любом смысле.

Что и говорить, авторы повествования обладали поистине неиссякаемым чувством юмора.

Первым позвонил Вельзевул.

Под нервную трель фона Децербер разглядывал одну из бутылок с виски, вертя её в бьющих через окно жарких лучах.

— Виски, — задумчиво проговорил Децербер. – Виски… Да, это виски… Виски? – Он присмотрелся получше. – Да… виски…

Фон замолчал, обескураженный тем, что к нему не подходят, но, справившись с изумлением, затренькал снова, для верности сопроводив сигнал вызова передачей на джаз-радио и рекламой собачьей еды на канале для животных.

Децербер нехотя прислонил трубку к уху.

— Ну, алло.

— Дец, ты что не подходишь к фону? Я тебе обзвонился!

— Я смотрю на бутылку виски. Красивая, правда?

Вельзевул молчал, но на сей раз не по привычке, а потому что не находил достойного ответа.

— Да? – наконец нашёлся он.

— А как оно искрится и играет в дневном свете. Вельз!

— Что?! – не на шутку обеспокоился дьявол.

— Тебе надо на это взглянуть.

— Уже выезжаю! – взволнованно бросил в трубку Вельзевул, бросил трубку и бросился к Децерберу.

— Ты был у доктора? — с порога выдохнул запыхавшийся Вельзевул.

— Я имел честь посетить господина Трудельца Гера. – Децербер не отрывал взора от бутылки, пальцы пса медленно и ласково поворачивали её то влево, то вправо.

— Имел честь? Это ты сейчас говоришь? – Вельзевул прислонил ладонь к Децерберову лбу. – Температуры как будто нет…

— Я ли это говорю? И ты спрашиваешь это у м е н я? Я, по-твоему, кто, философ?

— Я…

Децербер погрузился в раздумья.

— А в общем, да, философ. И я, и ты, и все – все мы, друг мой, философы. Отчасти, — счёл нужным уточнить философ Децербер, обращая левую голову к уподобившемуся истукану философу Вельзевулу.

— И что сказал доктор? – осторожно поинтересовался Вельзевул, присаживаясь рядом с Децербером.

— Что я здоров! – Пёс радостно взмахнул рукой, и Вельзевулу стоило больших трудов не лишиться головы.

— И что здесь плохого? – спросил дьявол, выныривая обратно.

— То, что это не так, — отрезал Децербер.

— Не так, ты говоришь?

— Нет, даже не так – а совсем не так!

— И головы… — Вельзевул опасливо протянул руку к оказавшейся поблизости глыбе с глазами, ушами и густой шерстью.

— Болят, — сказал Децербер. – Жутко. Невыносимо. Мне кажется, они сейчас взорвутся. Бум-бум, бум-бум, бум-бум… Этот ритм я слышу внутри них. Мои головы словно бы сокращаются, по крайней мере, так я это ощущаю, но со стороны ничего не видно. Со стороны всё выглядит нормально. А я, между тем, чувствую, как ритмично, синхронно, беспрестанно мои головы или что-то внутри них делает бум-бум, бум-бум, бум-бум… Сжимается и разжимается, сжимается и разжимается… Ты же слышал теорию о том, что вселенная сужается и расширяется? Так если бы не бессчётные мысли о выпивке и бабах, среди которых не развернуться, я бы решил, что внутри меня поселилась вселенная. Вельзевул, — Децербер схватил дьявола за плечи, — этот ритм – бум-бум – отвлекает меня. Когда он бум-бумкает – а он бум-бумкает непрестанно, — я не могу думать ни о чём. Ни о чём, кроме него. Даже о девушках. Вельз, это страшно!

Вельзевулу было страшно видеть друга в таком состоянии, но всё же он выдавил:

— Совсем-совсем не можешь думать?

Децербер немедленно отпустил его.

— Ну, ты что! – отмахнулся он. – Положение, конечно, плохо, но не безнадёжно. Могу, естессьно… Но слабо. – Децербер повторно схватил друга в охапку. – Хуже, чем раньше, Вельз!

Вельзевул неторопливо, чтобы ненароком не растревожить больного, освободился из объятий.

— Я что-нибудь придумаю, обещаю… О!

— Что? – встрепенулся пёс.

— Я позвоню Врачу-На-Дачу.

— Кому-кому? Кто из нас бредит, в конце концов? – нахмурился Децербер.

Вельзевул замахал руками:

— Это прозвище. Он крупный специалист, светило! Он специализируется на нестандартных заболеваниях и уникальных случаях. Кроме того… — Вельзевул потёр подбородок и кивнул своим мыслям. – Да, вне сомнения, он тот, кто нужен. Если и есть в Мире [10] существо, которому известны все болезни и лекарства от них, так это он! – С пламенной улыбкой на устах Вельзевул победоносно простёр руку вперёд, в будущее.

Но энтузиазм дьявола длился недолго – кислый взор сразу трёх волосатых морд с саркастически скошенными губами вернул его на землю.

— Он личный врач моего брата Повелителя – владыки [11] Ада, — выстрелил Вельзевул наудачу.

И, неожиданно, попал.

— Павел-то чувак авторитетный… – Левая и средняя голова вздохнули, правая сформировала облачко сигарного дыма и отправила его в плавание по гостиной.

— В чём же дело?

Децербер неопределённо покачал головами и скривился от очередного приступа боли.

— Решено, — твёрдо сказал Вельзевул. – Я бегу домой, смотрю в записной книжке номер, звоню, отсылаю Врача к тебе, и через пять, максимум десять минут он у тебя. А ты сиди тут и никуда не отлучайся.

— Да куда я отлучусь…

— Вот и отлично… Ээ, в смысле… А, ладно. Я мигом!

 Вельзевул рванулся к двери, но на полпути дал задний ход:

— Что здесь такой холодрын-то собачий?

— А какой здесь ещё должен быть холодрын, учитывая, кто владелец? – В этой фразе впервые проглянул прежний Децербер – жизнерадостный и ироничный. – Это твоим стилонерам спасибо! – прибавил пёс в спину быстро удаляющемуся, подгоняемому страстным желанием помочь Вельзевулу.

Вельзевул, не сбавив газу, машинально обернулся и взглянул на зависшие под потолком стилонеры. Его нога опустилась на коврик, коврик поехал вперёд, дьявол – следом за ним. Вельзевул быстро-быстро засеменил в воздухе ногами, вероятно, надеясь, что получится взлететь. Но взлететь не удалось. Вельзевула развернуло на 180 градусов и вышвырнуло наружу в позе высокохудожественной раскоряки. Коврик взметнулся и устремился следом, и, если судить по звуку, спланировал воздушному акробату на макушку.

«Как бы ему самому не понадобилась помощь врача», — сочувственно подумал Децербер…

Вторым звонил Повелитель.

— Да-да? Останки Децербера на проводе.

— Здравствуй, милый Децербер. – Повелитель говорил по обыкновению сдержанно и вежливо. – Что у тебя стряслось? Поведай мне, я за тебя тревожусь.

— Ничего, мой ироничный Павел, — весело, насколько был способен, откликнулся Децербер. – Головы трещат по швам, того гляди, развалятся, и я испачкаю собственный ковёр собственными же мозгами. А в остальном, прекрасный маркиз…

— Давай не юли, — более твёрдо произнёс Повелитель. – Сызнова какая-нибудь катавасия?

— На каком языке ты изъясняешься? Я тебе не понимаю, хе-хе.

— Хохмишь? Значит, не так всё худо?

— Нет, всё так худо. А хохмлю я, подпитываясь из негустого н/з внутренних энергетических ресурсов. Я бы и не обнаружил, что он у меня имеется, если бы не Вельзевул, который поднял мне настроение и вернул веру в светлый исход. А я уж, было, настроился на увлекательное путешествие в страну Депрессию…

— Коньки задумал откинуть? – недоверчиво осведомился Повелитель.

— Да, уже отправил Цербера разбираться с задолженностями по аренде катков… А, вот он, родимый. Здорово, Церб. Жрачка на кухне. И не тревожь меня – я умираю.

Трёхглавый пёс, кого-то подозрительно напоминающий, забрался в дом через потайной люк в полу. Росту в Цербере было столько же, сколько в его разумном воплощении, очки он не носил, сигары не курил, передвигался на четырёх лапах, не разговаривал и вёл себя умнее. Выражение морд сохранял умиротворённое или безразличное и вилял не одним хвостом, а целыми тремя. Но, невзирая на приведённые отличия, стороннему наблюдателю он бы показался точной копией Децербера.

Цербер отряхнулся и рысцой пробежал в кухню, где его ждала еда.

— Завидую я ему… — Децербер посмотрел питомцу вслед. – Ешь да размножайся, размножайся да ешь.

— Хочешь сказать, твоя жизнь сильно отличается от его?

— Да, Павел, я ещё пью.

— Большой труд.

— Ты не пробовал. Попробовал – не говорил бы.

— Не похож ты на больного.

— Может статься, я не болен…

— Вот и я сомневаюсь.

— Просто умираю, и всё.

Повелитель на том конце провода поджал губы.

— Но если Булгак сорвался с места, чтобы прописать тебе пилюли, это что-то, да значит, — сказал владыка после паузы.

— Булгак?.. А, Врач-Как-Его-На-Дачу? – догадался Децербер.

— Он самый. Булгак М. А. Вы уже знакомы?

— Заочно.

— Скоро познакомитесь лично. Между прочим, я договорился, чтобы он, в виде особого исключения, осмотрел тебя бесплатно. Но что уж там, можешь меня не благодарить.

— Я и не благодарю. – Децербер ухмыльнулся, но ухмылка, на которую его хватило, была недолгой и отдавала болезненностью.

— Не нравится мне, как ты выглядишь, — сказал Повелитель. – Я пригляжу за тобой.

— Старший Брат смотрит на тебя, да?

Небольшая тёмно-серая птичка села на ветку напротив окна. Свет Купола [12] скользил по её перьям ослепительными сгустками и, отражаясь, рикошетил в разные стороны. Мобили, припаркованные на стоянке неподалёку, вели себя схожим образом. Птичка была сделана из металла.

Децербер свободной рукой помахал передвижной скрытой камере Повелителя. Птичка-шпион выдвинула вперёд глаз, подмигнула красным фотоэлементом и, козырнув на прощание крылом, упорхнула из поля видимости.

— Если за тобой не следить, ты такого натворишь.

— Павел, думаю, на этот раз всё обойдётся…

— Он думает… И говорит одно и то же. Из раза в раз.

— Да правда, кому может досадить моя больная голова. Ладно-ладно, три моих больных головы.

— Всё начинается с больных голов, а когда их проблемы перекладываются на головы здоровые, случаются вселенские катаклизмы. Децербер, я отлично тебя знаю, поэтому оставь, пожалуйста, заботу о безопасности государства и его отдельных представителей на моей совести.

— Ну ладно, Павел, о-ка. Убедил.

— Невозможное возможно? Я убедил Децербера? – Речь Повелителя смягчилась, в его голосе проскользнули мягкие нотки – на одно мгновение. – Булгак прибыл, — тон владыки вновь стал бесстрастным. – Желаю тебе, Децербер, быстрого и безболезненного разрешения твоих проблем, хотя лучше бы пожелать этого всей Нереальности.

— Ты излишне…

— Ох, это ты излишне – излишне злоупотребляешь врождённой способностью создавать неурядицы микро- и макрокосмических масштабов. Конец связи. – Повелитель разъединился.

— Пока, — попрощался Децербер с гудками в трубке.

— Привет, — поздоровался он со стуком в дверь.

…Док Трудельц подпрыгивал на месте, силясь дотянуться маркером до потолка.

— Найду шутника – поставлю ему в каждый зуб по пломбе без наркоза!

«Ц» ехидно усмехалась доку с высоты двенадцати футов.

— Небось, какой-нибудь подросток… прикалывается.

Трудельц сходил за стремянкой.

— Ох, грехи мои тяжкие…

Чёрный маркер гневно зачёркнул «ц» и с чувством глубокой удовлетворённости вывел «х».

— Негодники! Поди, никогда потолки-то не белили. Впрочем, я тоже не белил, — негодовал Трудельц, оступаясь и падая с последней ступеньки лестницы…

— И дело так плохо? – спросил у Вельзевула невысокий полноватый чёртик в очках.

— Да, господин Булгак, хуже, на мой взгляд, некуда, — ответил дьявол, ускоряя шаг.

Булгак М. А., доктор в пятьдесят пятом поколении, вперевалочку покатился за ним.

— Подождите… Ух-тух…

Пот водопадом лился с волосатого доктора. Торговый агент в этом смысле несильно от него отставал.

Вельзевул вытащил из кармана скомканный лист, расправил и с удивлением обнаружил, что это разворот сегодняшней газеты. Левую часть занимал раздел политики, правая была отдана на растерзание экономистам.

Дьявол, наспех вытерев лоб тыльной стороной ладони, принялся обмахивать газетным листом запыхавшегося, но стойко переносящего жару и быстрый темп Булгака.

— Большое спасибо, — поблагодарил доктор. – Но мы ведь уже пришли? – Чёрт указал на дом.

— Да, это берлога Децербера. Господин Булгак, вы не будете так любезны позвонить? А я пока разделаюсь с современной прессой. Где же тут было мусорное ведро? Где-то было…

— Никаких проблем, дорогой Вельзевул.

Булгак одолел подъём из пяти ступенек, протёр лысину до зеркального блеска носовым платком, спрятал его в нагрудный карман и постучал – до звонка он бы не дотянулся.

— Я сейчас, сейчас, я почти его нашёл! – откуда-то издалека прокричал Вельзевул.

Тяжёлая, медлительная поступь предварила тихий скрип дверных петель, но вот он раздался, и перед Булгаком М. А. предстал уставший, разбитый и слабо улыбающийся трёхглавый пёс.

— Гы, — приветствовал доктора Децербер.

— Э?..

— А почему Врач-На-Дачу?

— Может, потому, что я часто гощу у Повелителя на даче. Я его личный врач, если позволите. – Поклон.

— О да, наслышан. Прошу вас, проходите. – Децербер отходит в сторону, пропуская Булгака.

— Благодарю, — благодарит Булгак своим негромким и высоким, но не без приятности голосом. – Вельзевул! Вельзевул! Где вы?

— Я почти-почти-почти отыскал её, господин Булгак! Я скоро буду! – донеслось с расстояния в шесть или семь автобусных остановок. – Где же оно было? Где-то же было! Где-то было, где-то было, где-то было…

— Дорогой Вельзевул, по-видимому, до сих пор ищет мусорное ведро.

— Он даавно его ищет, и не только сегодня… Как вы думаете, оно вообще существует? В нашем мире, я имею в виду, — обратился к Булгаку Децербер.

— Существует ли в нашем мире мусорное ведро? Не исключаю, что метафизически – да, иначе как бы этот образ обрёл словесное воплощение в разуме населяющих наш мир существ?

— Так вы тоже философ? Весьма, весьма рад.

— А вы философ, дорогой Децербер?

— Философ-трепач, милый доктор.

— А в чём разница?

— Нет, вы истинный философ. Мы в восхищении! Прошу ко мне в гости.

Булгак, владелец объёмного багажа знаний как узко-медицинского, так и энциклопедического характера, он же – компанейский собеседник, принял приглашение Децербера.

— Где-то было, где-то было… — Вельзевул не был ходячей энциклопедией, зато ему принадлежало солидных размеров упорство.

В связи с этим Децерберу неожиданно вспомнился юмористический раздел из сегодняшней газеты. Он решил попробовать.

— Где-то было, где-то было, где-то было…

— Вельзевул, быстрее! Ты сбиваешь с ритма весь Ад.

— Гдетобылогдетобылогдетобыло! – громко затараторили с другого конца города.

Шутка сработала. Но с Вельзевулом шутки всегда срабатывали – в этом был его несомненный плюс.

Расплывшись в зверином оскале, который, по мнению Децербера, походил на улыбку, пёс пыхнул сигарами:

— Доктор, как вы относитесь к коньяку?.. Аааа!

Пухлое телосложение не помешало Булгаку в ту же секунду подскочить к больному.

— Что случилось, дорогой Децербер? Давление или, быть может, сверхъестественное заболевание? Они нынче распространены. Идёмте-идёмте…

Булгак усадил дорогого Децербера в кресло.

— Расслабьтесь, пожалуйста.

— Каким образом?!

Щёлкнул раскрываемый саквояж.

— И, пожалуйста, не шевелитесь… Фух, как у вас холодно, если мне будет позволено заметить.

— Это всё Вельзевул.

— В каком смысле, прошу прощения, Вельзевул?

— Его стилонеры. Он мне сбагрил два или три.

— Да-да, стилонеры, как же, как же. Дорогой Вельзевул любезно согласился продать мне одну модельку – микро- (может, знаете), со скидкой.

— У меня стандартные модели. Вначале они не работали ни в какую, а когда я запустил в них тапком, словно с ума сошли – морозят и морозят!

— Да, пренеприятное положение.

— Это вы о чём, доктор?

Булгак обдумал ответ.

— Не тяните, доктор!

— Как вам объяснить…

— Объясните, как есть, но не тяните! Если я конченое существо, так и скажите.

— Нет-нет… Вернее, что я хочу сказать… Я не понимаю одного, – для наглядности Булгак постучал инструментом по какой-то голове Децербера.

— Ой, доктор!

— Ах да, простите… — Булгак убрал инструмент в саквояж – и вдруг вскочил и припустил по гостиной скаковой лошадью. Неизвестно ещё, кто нервничал больше: больной или доктор. – Не понимаю я вот чего! – недоумённо восклицал Булгак. – Вы больны – это факт. Заявляю со всей ответственностью: ни единое существо не может столь достоверно притворяться, что оно нездорово. Ни единое! Наука занимает по этому поводу крайне категоричную позицию. Она вообще категоричный товарищ, — поделился Булгак, понизив голос до конспиративного шёпота. – Категоричный и временами узколобый товарищ, эта наука. Но в вашем случае её диагноз однозначен: вы больны. Да. Но! – Булгак дёрнулся и замер, как растянутая за кончики резинка; казалось, он сейчас завибрирует. – Но, повторяю я! Хоть вы и больны – вы не больны! И тут наука вступает в противоречие с самой собой, что, и я не побоюсь этого слова, нет, не побоюсь – парадокс! Вещь жуткая, кошмарная и всячески нежелательная, но, к несчастию, существующая – в той же мере, в какой существует ваша несуществующая боль.

Децербер мысленно собрал в кучу сказанное Булгаком, упорядочил, разбил на части и подытожил. Итог его не устраивал абсолютно, но, тем не менее, пёс его озвучил:

— Выходит, что… Я болен, но не болен. Чем это грозит – фиг знает. Однако наука бессильна. Так?

Расстроенный донельзя, Булгак взмахнул полными коротенькими ручками:

— К великому сожалению, дорогой Децербер!

— Я тут! – На порог птицей вспорхнул Вельзевул.

Но неудачно поставленная на коврик нога, другая, не та, что в прошлый раз, заставила дьявола, вознесшись к потолку, летучей рыбкой нырнуть на диван. Фигуры высшего пилотажа, аплодисменты восторженной публики, признание и слава – всё присутствовало.

Отдышавшись, Вельзевул выбрался из-под накрывших его подушек.

– Я её нашёл, ха-ха! – возопил триумфатор. – Пока вы тут прохлаждались, я успел добежать до тартарской границы, и на неэй-то… А кстати! Прохлаждались – не то слово! Децербер, тебя что, пересилили в центр ледника? – Вельзевул выдохнул – белое облачко моментально затвердело, покрылось ледяной коркой и свалилось на пол, разлетевшись на осколки.

— Куда меня переселили, спрашивать надо тебя, лучший в мире торговый агент, — заметил Децербер.

— Стилонеры?

— А то кто же.

— А с виду такие спокойные…

— Они спокойные, только садомазохисты.

— Отключи их.

— Чтобы сгореть заживо? Превосходная альтернатива.

— Я и не предполагал, что с ними может возникнуть подобная закавыка. – Вельзевул почесал в затылке. – С виду спокойные, работящие…

— Эт’ точно! Работящие!

— …адекватные ребята…

Стилонеры с беззаботным свистом наполняли помещение горной прохладой, делая вид, что речь идёт о каких-то других адекватных ребятах.

— Ладно, пёс с ними, — сказал Децербер. – Послушай лучше господина Булгака. Господин доктор, вы не повторите Вельзевулу то же, чем оглоушили меня?

Вельзевул вздёрнул брови.

— Рано, — покачал головами Децербер, — удивляться будешь потом… Аа!

Все три головы пса вдруг безвольно обвисли. Децербер покачнулся. Вельзевул бросился к другу, но не успел подхватить его. Децербер опасно накренился, и в следующую секунду два с половиной метра шерсти и неприятностей с тяжким грохотом рухнули на пол.

— Болевой шок, — предположил Булгак. – Если эпицентр боли приходится на головы, то двигать ими не стоит.

— Да что с ним такое?! – воскликнул дьявол.

— Успокойтесь, дорогой Вельзевул. Вы волнуетесь за здоровье друга, это хорошо, но не подрывайте своё. – Булгак хотел ободряюще похлопать Вельзевула по плечу, не дотянулся и удовольствовался коленкой. – Боюсь, вы напрасно ждёте от меня объяснений, - поправив очки, продолжил доктор. – Ведь мне известно очень мало – только то, что…

…Децербер заглянул за край горы и ничего не увидел. Покоящееся впереди ничто не было пространством, отделявшим пик от подножия, это не была бездна, это не было даже само бесцветное и бесплотное ничто – это было ничто густо-чёрного цвета.

Бум-бум, -

пульсировало ничто, -

Бум-бум, бум-бум.

— Бум-бум, — беспрекословно откликались пустые мысли Децербера.

— Бум-бум, — звала чернота, подмигивая чем-то красным, напоминающим и звезду, и глаз, и планету.

— Бум-бум, бум-бум, — послушно и эквиритмично ликовало тело. У тела единственное предназначение – двигаться. Движение доставляет телу удовольствие. И неважно, кто им двигает, первоначальный ли хозяин или хозяин, приобретённый позже.

— Бум-бум, — подманивало чёрное ничто, пульсируя и кружась.

— Бум-бум, — оболочка Децербера, её составные части, готовы были – вместе или порознь – слиться с тем, кто их звал, звал столь настойчиво и настолько нежно. Тело Децербера изготовилось прыгнуть, вперёд и вниз. Или вверх: странное ничто простиралось повсюду. Вездесущее, оно подмигивало триллионами квинтиллионов секстиллионов звёзд-глаз-планет, сжималось, сворачивалось в спираль, разжималось – и затягивало…

И вдруг на ничто с размаху шлёпнулась исполинская губка, раздавив чёрную пустоту. Всё стихло, смолкло – исчезло. От ничто ничего не осталось. Теперь была лишь жёлтая, размером со Вселенную губка.

— Губка? Какая, к чёрту, губка?! – изумился Децербер.

Губка встала, пошатнулась, споткнулась и громыхнулась обратно – горы задрожали, холмы расщепились, острова ушли под воду.

— ОЙ! – ВЗОРВАЛА ГУБКА ОКРУЖАЮЩЕЕ ПРОСТРАНСТВО БОЛЬШИМИ БУКВАМИ, А ЗА БОЛЬШИМИ БУКВАМИ ВСЕГДА СТОИТ ЧТО-ТО ЗНАЧИТЕЛЬНОЕ И ВЕЛИЧЕСТВЕННОЕ. – КАЖЕТСЯ, У МЕНЯ ОПЯТЬ СПОЛЗЛИ ШТАНЫ, ХИ-ХИ-ХИ…

ГУБКА ПРЕВРАТИЛАСЬ В ОКТАНОГА. А ВОЗМОЖНО, ОНА ВСЕГДА ИМ БЫЛА.

…ХИ-ХИ, ХИ-ХИ! – ГИГАНТСКИЙ СМЕХ ПРОДОЛЖАЛСЯ, НО ИСХОДИЛ ОН УЖЕ ИЗ ГЛОТКИ ОКТАНОГА.

У которого почему-то было 26 ног.

Жуткий великан раскрыл пасть, в которую с легкостью поместилась бы вся Нереальность.

Децербер отпрыгнул и резво пригнулся: из пасти октанога плотным, неодолимым потоком повалили буквы «ц» и «х» и ринулись на пса.

Децербер заслонился – как вдруг понял, что опять может управлять телом.

Буквы забивались в глаза, залетали в уши, всё жужжало и кричало:

— Ц – Х – Ц – Х – Ц – Х – Ц – Х – Ц – Х – Ц – Х – Ц – Х – Ц – Х…!

Пёс поднял руку – двигаться в потоке, подобном густому космическому киселю, было очень трудно, почти невозможно. Но всё-таки Децербер ущипнул себя, за правую щёку.

И, как ни удивительно, это помогло.

Да, это помогает, — попробуйте!..

..! Децербер открыл глаза, но это мало что изменило: вокруг всё тот же Мир-С-Закрытыми-Глазами.

Хотя нет…

[Полную версию ищите в магазине "ЛитРес", в моём сборнике "Это всё нереально!".]

Похожие статьи:

Рассказы → Культурный обмен (из серии "Маэстро Кровинеев")

Рассказы → О любопытстве, кофе и других незыблемых вещах

Рассказы → Лизетта

Рассказы → Незначительные детали

Рассказы → Как открыть звезду?