Black Celebration [21+]

[Осторожно!!! Внутри сцены насилия, расчленёнка и обнажёнка.

С конкурсов ужаса "Укол ужаса" (2-е место) и конструктивного хоррора "КОСА" (4-е место).

Авторы: Григорий Неделько, Мария Ермакова, Александр Голиков.]

В мраке творческого подсознания, пробудившись от глубокой спячки, зашевелился изголодавшийся монстр. Выбрался из колыбели сновидений, потянул вооруженные стальными когтями лапы к сердцу мироздания и вырвал его легким движением. Слизал артериальную кровь, хлынувшую фонтаном, и, зажав в пальцах ещё бьющийся сгусток мышц, уполз додумывать зарождающийся эмбрионом сюжет. Безудержно хотелось войти, влиться в повествовательную его часть, воссоединиться с ней, как это бывало в прекрасные и зловещие времена великих творцов, такие близкие и такие далёкие...

...Москва лежала в развалинах, словно разлагающийся индустриальный труп. Улицы были пустынны и безлюдны - всё живое и дышащее необратимо воплотилось в бездвижное и мёртвое. Тротуары в лужах крови, усеянные недвижными телами, разбитые стёкла витрин и окон в багровых разводах, здания, горящие, рассыпающиеся пеплом, расплавленные чужой силой и волей. И странные существа родом из далёких, неизвестных людям измерений, уносящие на спинах последних выживших, искалеченных, полумёртвых. Махали громадные крылья, извивались гигантские хвосты, поворачивались гладкие и косматые головы, лапы выхватывали из колыбели смерти ещё не сгинувшие в безвозвратной тишине вневременья души в хрупких оболочках тел.

Город расплывался, исходил на ноль, растворялся в несуществовании. Когда-то величественный, вознёсшийся к небу Кремль опадал красным крошевом. Метафорической, но неостановимой смертью отправлялись в пустотелую бесконечность центральные магазины и дальше - спальные районы и дальше - область и дальше - соседние города - и дальше, дальше, дальше... Материя сгорала, скисала, сворачивалась, сгибалась, скукоживалась, уходя, утекая, уплывая. Соль в красных каплях дождём лилась с неба и выплёскивалась из-под земли, и разносилась запахом и сутью по окружающему. От московского величия остались одни названия, обозначения частей былого, которые уже не спасти, не восстановить. Тверская и Нижняя Масловка, спортивный комплекс "Олимпийский" и стадион "Динамо", ГУМ и "Совёнок", и всё иное - бесполезные придатки рассыпавшейся реальности. Нефтяным червём жирно блестела Москва-река, а выщербленный гранит Пречистенской набережной казался гортанью, из которой вырвали куски. Лучами чёрного светила расходились уничтоженные улицы: развеянная в пыль Остоженка, дымящаяся впадина Волхонки, руины Курсового и Лебяжьего. Свет поглощался тьмой, тьма поглощалась тьмой, а в центре этого многоликометрового пепелища, в Храме, название которого из страха перед высоким и чистым было забыто и развеяно по отравленному ветру солдатами армии, что пришла с той стороны, начинался Ритуал. Танец.

Праздник.

Над Храмом, растерявшим своё прошлое величие, плыли тёмные гривастые облака, распластавшие грузные туши по мрачному небу. Там, в бездне, ворочалось и рычало неведомое нечто, иногда мерцал из глубины злобный глаз или искра взблёскивала на блестящей эмали клыка, и тогда блики света падали на пол безымянного здания через полуразрушенный купол. В центре Храма, на старом кресте, обнаженная, укрытая только рекой раскалённо-белых волос, висела Мария.

Чьи-то мерцающие в полутьме глаза, что девушка, силясь не свалиться в пропасть беспамятства, заметила краешком затуманенного сознания, продолжали цепко и пристально всматриваться в толпу нелюдей, прибывавших и прибывавших на готовящееся празднество. Твари не разговаривали, не глядели друг на друга, наполняя пространство затаёнными, алчущими чужой воли эмоциями, отовсюду раздавалось учащённое дыхание, иногда надсадное, иногда хриплое, окутанное неудержимым зловонием. Сотканная из мрака материя, горящая двумя алыми точками глаз, исторгла свирепую чешуйчатую морду. Повернулась налево и направо вытянутая голова, с оскаленной пасти которой капало что-то тягучее, и длинное массивное тело стало неспешно подступать ближе. Мария судорожно дёрнулась. Из горла, сквозь сомкнутые губы, пробился стон, и девушка зажмурилась, чтобы не видеть направленного к ней движения.

Чёрные тени обступили её: густая шерсть, острые кривые рога, конечности всех форм-видов с грязными когтями и копытами. В лапах существа держали обломки копий, ржавые трезубцы, погнутые мечи, которыми потрясали и размахивали, оглашая звериным рёвом наполненное сумраком помещение, ставшее вместилищем их древних желаний, кровавых потребностей, кошмарных видений, переданных в танце бешенства, в экстатическом наслаждении. Вперёд выступил уродец с поросячьими глазками. Он поднял к проглядывавшему сквозь дыру в потолке пасмурному небу сломанное распятие и издал громкий свинячий визг, которому вторили сотни голосов. А потом, когда тьма влилась через разлом, проникла через прореху в хранилище света, окружающее взорвалось...

...Как сквозь туманную пелену фиолетового и сиреневого - оттенков боли и бреда, видел взгляд распятой девы высокого широкоплечего мужчину в сияющих доспехах. Окружённая ореолом, иконная и мифическая, фигура спускалась по кривым, выщербленным ступеням в наполненную цветным дымом разъятую пропасть. Битвы со стражами и километры пути промелькнули в едином вздохе, в молниеносном порыве ветра, во взмахе блистающего Меча, и Герой, которого нельзя было наречь иначе, предстал перед родоначальником всех мрачных и кошмарных историй. Обгрызенное сердце было зажато в лапе, кровь размазана по брыластой морде, клыки оскалены. Недовольный тем, что непрошеный гость нарушил таинство пожирания, монстр хотел было укрыться в тёмных извилистых коридорах подсознания, которые могли утаить его навсегда, но Меч, умевший претворять мысли в жизнь, облекая их формой слова, издал грозное рычание, пресекая путь к отступлению. В безудержно великом центре мироздания тишина поглощалась тишиной, и недоеденное сердце продолжало биться, ибо у поглощавшего пангалактическое яство не могло быть придатков сочувствия.

- Что тебе нужно?

И ответ, такой же лаконичный:

- Прародительницу.

Тот, кто сочинял истории, знал тайну этого названия, этого имени-сути. Прародительница - мать матерей, та, что была, и та, что будет.

- Называемая женщиной, - прорычал чудовищный сказитель, - она родит Спасителя, но её смерть близка, как никогда!

- Я слышал рассказы беглецов из её мира, немногих спасшихся и спасённых. Отвечай: где этот мир, как попасть туда?

Сказитель растянул несуществующие губы в омерзительной улыбке, но Меч, поднесённый к горлу, которым никогда не обладал обитатель пропасти, заставил его ответить:

- Я покажу тебе дорогу к предсказанной тебе - той, которую ты пытаешься обрести века веков! Я покажу - а после ты оставишь меня.

- Если бы ты знал, поганый, как велико моё желание нанизать твою мерзость на острие справедливости! - возгласил Герой.

- А уж моё-то! - поддакнул Меч.

- Ты этого не сделаешь, ибо сказано: "Уничтожающий имеет права воздающего", - прохрипел монстр.

- Я - воздающий!

Рябь исказила в змеином танце свершающееся - Мария не услышала и не усмотрела дороги, а после, когда сказитель замолчал и отвернул круглую голову, поглощая остатки вселенского сердца, Герой убрал Меч в ножны и отправился в обратный путь. Поднявшись из пропасти миров, в секунду, в ускоренном помутнённым сознанием происходящем, он перешагнул-переместился к тому месту, где жрец готовил обряд перехода. Раскинутые руки, зияющий портал, толпа уродливых тварей. Пробираясь через плотный сгусток невероятного, знание передавалось Марии: она чувствовала идущего, она ждала его - и понимала, что у него почти не осталось времени. Дева, по словам монстра обречённая родить Спасителя, что должен положить конец войнам и раздорам в её мире, обнажённая и беззащитная, с бесконечно резкой жаждой и полуистлевшим ожиданием во взгляде ждала его. Героя. Последнюю надежду, у которой с каждым мгновением бессердечная вселенная отнимала, выпивая без остатка, капли крови и жизни, потому что действо...

...уже началось. Громкая песнь неожиданно вырвалась из сотен глоток, и стены стали ярко-красными, и пол лаково заблестел, и тяжелый спёртый запах скрутился и опал лепестками кровавых роз. Сияние разлилось в воздухе, но было оно не ярким: мрачный, облачённый в чёрные ризы слепящий свет, который отказывался воспринимать глаз. В нём полуистёртые картины на стенах судорожно дёргались и кривлялись, как живые, а дьявольская мелодия разносилась над разномордой толпой, над нестройным пением, над криком несчастной белокожей фигуры на кресте нотами Реквиема давно почившего сумасшедшего Мастера.

- Рхада-вах! - вознёсся крик-вопль. - Ир, рехх, рхада-вах!

- Ир, рехх, рхада-вах! - вырвалось из вонючих глоток режущее рычание.

Блики скрывающегося света заметались по внутренностям Храма, заставляя их гнить, растекаться, превращаться в ничто; разрывы реальности исторгли из себя новые толпы изломанных и вывороченных тварей; коридоры в другие миры засверкали от блеска странного сияния, и гости, собравшиеся в длинную безмолвную очередь, двинулись навстречу Празднику. Расцветало, поблекнув, и, погасши, блестело, шелестя, а затем водя по воздуху сочленениями и отростками. Их заря. Расцвет рассвета рваного...

Позабыв о картинах заволочённого пеленой сознания, по каплям надежду, через полуприкрытые веки Мария невольно продолжала следить за выползающим кровавоглазым чудовищем. Краски вокруг бесновались, сжимались и мельтешили. Танец выродка с поросячьим рылом становился всё стремительнее по мере того, как чудовище приближалось к ней. Сердце трепетало, словно птица в силках, было и больно, и гадко и страшно хотелось жить!..

За стенами Храма что-то заверещало и захлебнулось. По обугленным кирпичам заметались ослепляющие блики. Стройное мускулистое тело, сильные руки, горящее в зрачках бесстрашие, развевающиеся на ветру волосы - он здесь! Лишь тонкая грань, пролегающая между двумя мирами, отделяла его от Марии, и девушка всем сердцем отвечала на стук его сердца! Меч взметнулся к багровым небесам, усеянным облаками цвета золы, и обрушился вниз, вектором, направленным в адские глубины, разрезая плоть и увлекая за собой разрывающий воздух нечеловеческий вопль. Нечто, потеряв конечность, орошало тёмно-коричневую землю густо-зелёной жидкостью, елозило, переворачивалось, ползало, оставляя за собой широкие полосы...

Ритуал в храме начался, его отголоски слышались даже в отдаленных мирах.

Быстрее! Прыжок, ещё один взмах Мечом - и чья-то голова летит прочь... А портал уже переливается всеми оттенками, рождёнными чуждым измерением. Жрец поднимает руки, толпа монстров рекой утекает в поднебесную арку. А тот, кто бросил вызов, бежит, стремясь сразиться с неизбежным. Время, время... Голос Марии словно бы доносится до него, и неважно, иллюзия это или отголосок настоящего, мысль только об одном: успеть, успеть! Оплывшие жиром, пропахшие выделениями, несоразмерные, могучие и свирепые, чудовища преграждают ему дорогу. Но как остановить молнию? Он врезается в строй, прорывается с криками и кровью, и исчезает в сверкающем синем наполнении дуги, переносясь в мир торжествующего Праздника...

...Словно чьи-то пальцы мазнули по стеклу мутного воздуха, огромная деревянная дверь зашаталась и рухнула под мощным ударом. Неверный свет радостно устремился туда и... отпрянул. На пороге в сияющих доспехах стоял Герой: его ноги были подобны колоннам, торс - стволу многовекового дуба. Голубые глаза холодно оглядели толпу отродий бездны, крепкая рука легко сняла Меч с плеча.

- Фу! - произнёс Меч. - Сколько мусора!

- Ассенизатора вызывала, подружка? - ухмыльнулся Герой.

Распятая на кресте девушка отвела полный ужаса взгляд от чудовища, продолжавшего будто по частям выступать из полумрака, и затуманено посмотрела в сторону голоса, перекрывшего весь шум и гам вокруг. Мышцы непроизвольно напряглись - ей так хотелось оказаться рядом с Героем!

Она зачаровано глядела, как сквозь толпу нечисти прорывается к ней единственно правильная и верная здесь сущность. Не отрывая взора, наблюдала она за пляской смерти, что затеял вокруг себя Герой, но вдруг что-то постороннее, чужеродное вклинилось в круг спасения и избавления. Чудовище, похожее на гигантского варана, наконец предстало во всей своей отталкивающей красоте.

- Нет! - даже не крикнула - прохрипела Мария, конвульсивно дёргаясь.

Твари пытались дотянуться до Героя, чтобы лишить его жизни и дать ритуалу завершиться. Меч, вереща, впивался острием то в податливое, то в жёсткое и вырывался обратно, а очередное тело, потеряв возможность нападать, оказывалось на полу Храма.

Вот, расправив кожистые крылья, что-то летающее с треугольной головой метнулось к нему, сверкнули два ряда острых клыков, и новая рана появилась на красивом человеческом теле.

- Ну, ты и тормоз! - горестно изрёк Меч. - Так нас точно укокошат!

Не обращая внимания на ехидные замечания, Герой размахнулся и бросил Меч в крылатое существо. Издав крик - знамение перед гибелью, - оно завалилось набок, в камни и пыль разнеся одну из колонн.

Напоминающие кабанов чудища, прыгающие, словно лягушки, малые отпрыски повелителя этой фантасмагоричной стаи, надвигались на Героя, вытянув вперёд короткие крючковатые лапы. С противоположной стороны приближались ледяные гиганты, с другой - огненные, подобные нефритам мерзкие выродки. С четвёртой стороны, замыкая круг, к нему стремилось всё ползующее, вытянув щупальца, шевеля ими, угрожая, пытаясь достать. Оставался лишь один выход, и Герой, дождавшись, когда внутреннее, животное чутьё начнёт во весь голос вопить об опасности, подпрыгнул вверх и, совершив кувырок, очутился за спинами ледяных врагов. А те, ощерившись, раззявив пасти, со всего разбегу налетели на своих пламенеющих собратьев. Храм содрогнулся от новой песни - песни боли и смерти, под аккомпанемент которой плавились и затухали его враги. Стены начали трескаться, посыпалась штукатурка, здание заходило ходуном. Потолок обваливался громоздкими кусками, несущие опоры задрожали и треснули, готовясь опрокинуть Храм, разбить, уничтожить его до основания.

Пока Герой, подобрав Меч, насаживал на него лягушек-кабанов, ползучие твари преодолели разделявшее их с врагом расстояние. Открылись в едином порыве пасти, кислота разлетелась обжигающими брызгами. Герой упал на пол. Кабаны-лягушки оказались менее проворными, и вот уже запах горелого распространяется по рассыпающемуся на кусочки Храму, и фигуры чудовищ копошатся, охваченные агонией. Герой вновь вскочил на ноги.

- Давай, бросайся вперёд, как положено, только постарайся меня не повредить, - вставил очередную ремарку Меч.

И тут же замелькал - и засверкало, заблестело, заискрилось, заиграло беснованием красок и звуков. Одно за другим порождения хаоса падали на запачканный останками пол, отдавая то, что заменяло им душу, тому, кто заменял им Бога. И только с последним поверженным врагом Герой понял, какие серьёзные раны получил, как сильно опалила его кислота, как много крови потерял он из-за клыков, разодравших кожу, вырвавших из тела куски мяса. Но мог ли он остановиться, считая, что противник повержен и более не окажет сопротивления? Нет, ибо главный враг был жив и спешил закончить ритуал, завершив наступление Тьмы и Хаоса.

Песня накрыла собой всё, заполнила помещение. Вожак со свиным рылом не замечал происходящего вокруг, воздавая хвалу Повелителю, тому, который стоял над ним и над такими, как он. Варан, питомец свинорылого, поднялся на задние лапы, чтобы вонзить своё естество в Марию. Хряк-переросток, готовившийся посредством своего любимца совершить долгожданный акт и получить безмерную власть, расплылся в мерзкой ухмылке и зашёл в свинячьем визге, заменявшем ему хохот.

Изрыгая проклятия, Меч пронзил варана насквозь, и тот с утробным воем завалился на своего властелина, в ужасе распахнувшего мелкие зенки. Свинорылый не успел отпрыгнуть в сторону - хруст позвонков, а через пару секунд уже всё кончено. Но прежде - безумно острые когти варана и сумасшедшая боль в распоротой груди. Истекая кровью, покрытый ранами, Герой лежал, не в силах пошевелиться, и смотрел на Марию...

Слуги всех видов, форм и размеров, слуги, пришедшие извне и родом отсюда, те самые чудовища из бездны, о которых рассказывали древние, - лишившись отдающего команды, они бросились друг на друга с намерением убить или перегрызли сами себя, или забились в предсмертных судорогах.

Стены осквернённого здания надежды и веры осыпались бесполезными обломками камней, превратившихся в тёмные груды, и смертельно раненный, почти до основания разрушенный Храм ждал мига, чтобы уйти из бытия в темноту всеприближающегося забвения.

Обнажённая девушка на кресте завороженно наблюдала за тем, как Герой, с трудом приподнявшись, что-то шепчет своему чудесному Мечу. Ей даже показалось, что Меч вздрогнул, услышав обращённые к нему слова. Время судорожно вздохнуло, впуская в свои лёгкие отупевшие от безделья секунды, и понеслось вскачь, навёрстывая упущенное. А Меч, будто подстёгнутый внезапной скачкой, вдруг сорвался с места, пущенный рукой хозяина, тут же бессильно повалившегося обратно, и вонзился оскаленной кромкой в основание креста. И музыкой избавления прозвучала одной-единственной нотой в наступившей после битвы тишине - это был хруст дерева. Мария вскрикнула, когда крест тяжело накренился и медленно завалился на холодный склизкий пол. Рука лежащего рядом Героя пыталась распутать узлы верёвки, не справилась, нырнула куда-то и появилась вновь - с кинжалом. Лезвие разрезало волокна, освободив Марию. Кровь толчками выплёскивалась из ран Героя, из последних сил билось его сердце.

Девушка, пошатываясь, поднималась с пола, ноги разъезжались в разноцветных лужах. Казалось, чудовищный художник уронил палитру, смешал краски гигантской кистью, запятнав разводами лаковый пол. От Храма остался лишь остов, превращённый битвой в развалины греческого театра, окружённый разрушенными стенами. Только левый контрфорс устоял. Словно вогнанный в чрево эбенового неба палец, он то ли угрожал небесам, то ли издевался над ними. Клубы мрака над Храмом стали ещё гуще, облака, похожие на комки грязной ваты, истончались и расслаивались, ветер полоскал их обрывки, разгонял упрямых кучерявых баранов, спеша явить миру ядовитую зелёную жабу Луны.

Мария испуганно осматривалась. Взгляд ещё плыл, в ушах шумело, поэтому она не сразу разглядела поверженного гиганта в сияющих доспехах и не сразу расслышала его булькающий шёпот. Алая кровь пузырями выступала из-под нагрудных лат, смятых и вогнутых, будто тараном. С каждым выдохом расцветали всё новые миниатюрные бутоны - на чётко очерченных, побелевших губах героя. Мария протянула к нему руки, тоскливо застонала и снова оглянулась вокруг. В тоске пошла прочь, разглядывая мертвые тела, их перемешавшиеся части, отрубленные и оторванные головы, ещё шевелящиеся члены и отростки, откусанные тентакли, вырванные глаза и раздавленные мозги. Кровь и внутренности уже остыли, холодя босые ноги, тогда как на кресте жар сжигал её изнутри, напрягал мышцы, растягивал кожу, болью отзывался в животе...

Она остановилась в дверях - Хаос царил за ними. Погибший мир сворачивался в кокон от ужаса, Уроборосом поглощая самое себя. Там выло и хрипело, там били молнии в жалкие останки того, что гордо называлось когда-то человеческой цивилизацией. Там толпами ходили грехи, собирая обильную жатву со своих хозяев. Вдали, покачиваясь и звеня колокольчиком, брела Чума, запрокинув прекрасное бледное лицо к зелёным лучам ночного светила, и бубоны у неё под мышками раскрывались гнойными цветами. И Старуха была тут: стояла, не шелохнувшись, на Красной площади, закинув чёрный куколь на плечи, поджав морщинистые губы, сощурив глаза. Последний отчёт уже закончился, и Третий Рим стал пристанищем неминуемой гибели, её провозвестником. Время было больше не властно над этой столицей: оно рассыпалось прахом, уподобляясь Любви, Надежде, Вере и прочей бесполезной метафизике. Затерянная в космосе планета кружилась вокруг оси и Солнца, безропотно ожидая своей кончины, - оставалось лишь ждать. Ждать, когда убиенный мир легко и бессильно позволит забрать свою ещё трепещущую в синусоидальных волнах жизни душу, так же, как он отдал на растерзание собственное урбанистическое тело...

Но островок тишины у Марии за спиной манил обратно. Остатки стен, словно укрытые невидимой сферой, отсекали свет и звуки. Только хрипело что-то натужно, звало, булькая и становясь тише с каждым звуком.

- Мария, Мария, Мария...

Она встрепенулась, бросилась обратно, упала на колени рядом с поверженным телом, схватила тяжелую длань, поднесла к губам. Его кожа была холодна, а пальцы слабы. Она попыталась согреть их своим дыханием, целовала, захватывая губами до самого основания. Хрип прекратился. Герой задышал тихо и часто, глаза его туманились невозможной страстью, неотрывно следя за девушкой. Она откинула с лица волосы - густую белую волну, терпко пахнущую кровью, - и склонилась над его лицом. Полные губы тронули холодный лоб, щека стерла розовую испарину. Она поцеловала веки, щёки, мочки ушей, вернулась к вискам. Тонкие пальцы обвели по контурам губы Героя. Тяжёлые груди качнулись, ложась на продавленную броню, сминая красные цветы, обильно расцветшие под ней. И губы коснулись губ, ловя тяжёлое дыхание, делясь своим, сладким, как мёд. Гибкий язык проник в его рот, обежал тёплую плоть, крепость зубов, белых, как башни Гондора, гладкость щек, сходных с атласом, бархат его языка...

- Милый... - прошептала она ему на ухо. - Милый... Я так рада, что ты пришёл спасти меня, ты, Последний Герой этого мира! Тебя ждала я!

Тонкая улыбка коснулась лукавых губ. Пробежала тенью под бездонными глазами, которые стали вдруг серьёзны и холодны, как лик Смерти, прекрасны и печальны, как лик Чумы... и алчны, как лик Голода.

Она выпрямилась, села, широко разведя колени в стороны, запрокинув лицо к черноте неба. Пальцы ловко отстёгивали ремешки брони. Тяжёлый лист с грохотом отлетел в сторону, завертелся на блестящем полу. Сияние его стало меркнуть... Мария опустила лицо, и замедляющееся сердце Героя едва не остановилось от её красоты. Ночное небо наполнило его тенями и искрами, превратила глаза в мерцающие топазы, губам даровало нежную яркость кораллов, волосам - блеск драгоценного меха, словно не было крови, нечистот и грязи.

- Последний Герой этого мира! - низким голосом сказала она. - Его надежда и его спасение... как хорошо, что ты пришёл!

Губы раздвинулись в улыбке. Она сняла ладонь с щеки Героя, сладострастно облизала пальцы и вонзила их глубоко в его грудь. Он вскрикнул из последних сил, руки и ноги задергались. В лучистых, но с каждой секундой блекнущих голубых глазах плескался ужас. Мария - нет, кровавая Мэри - вырвала ещё трепещущее, ещё горячее сердце и в мгновение ока поглотила его. Раздался под обрушившимися сводами безумный хохот.

Вдоволь напившись свежей крови, она покинула разверстое раной тело и потянулась, выгнув спину и воздев к небу алые соски грудей. Потом пошла туда, где лежал поверженным тяжёлый крест. Под ним остывал после жара битвы Меч. Она легко выдернула его и провела пальцем по режущей кромке - ни следа не осталось на гладкой коже.

- Без него ты ничто, да? - Усмешка исказила её прекрасное лицо. - И вреда мне причинить не можешь! Взгляни на своего Героя. Он сдулся, как воздушный шарик. Скоро и весь этот мир сдуется. Я выпью его!

И, хохоча, она переломила Меч об колено. Тот даже не успел вскрикнуть.

Бросив обломки на пол, Мария разбежалась, легко вскарабкалась на контрфорс и застыла там серебряным изваянием, закинув руки за голову. Зрелище погибающего мира - во Вселенной нет ничего прекраснее этого! Радость распирала её изнутри, воздух наполнялся дивными ароматами, его можно было пить, как божественный нектар. Запахи гари, тления и смерти дымными перьями щекотали ноздри... Закончив свой пир, она в последний раз огласила этот мир смехом, звонким и уверенным, и протянула руки к обречённым небесам. Раздалось шипение. Нежная кожа размягчалась, пузырилась, покрывалась язвами, распадалась на глазах, являя бело-красные ленты мышц, розовый остов костей, перламутровый блеск внутренностей. А погибающий мир стоял рядом, нагой и беспомощный, и, не в силах что-либо сделать, наблюдал, как она, выпив его до основания, переступает черту. Скоро на каменной площадке осталась лишь кипящая масса, поверх которой скинутой маскарадной маской лежало красивое лицо с пустыми глазами. Ветер шевелил блестящую пелерину волос. Чёрный сгусток поднялся над останками и взорвался лучами, пронзающими пространство. Контрфорс рухнул, погребая под собой обманную плоть и безглазое лицо. Вторя его грохоту, опали стены Храма - последний оплот превратился в пыль. Существо цвета самой глубокой тьмы протянуло руки к погасшему навеки Солнцу и, поднявшись в отравленный воздух, устремилось за угольные врата разлагающихся небес к другим мирам - которым было несть числа.

Похожие статьи:

Рассказы → Клевый клев

Рассказы → Крогг

Рассказы → Анюта

Рассказы → Мы будем вас ждать (Стандартная вариация) [18+]

Рассказы → Бездна Возрожденная