5. Колдуны Подмётной эпохи. Рецепт ясновидения
в выпуске 2021/10/25
2 октября 2021 - Женя Стрелец
19...((136.а)) Реконструкция. Синее стекло ясновидения
Чтобы раб получил ясновидение, необходимо приготовить вспятный взор. Существует много рецептов, но во всех растворяют осколки мистического синего стекла.
Добывают его так…
Когда наступают первые заморозки, дриады уходят на покой до весны. Дриада-прорицательница, живущая в заброшенном саду, тоже уходит. Мистическое синее стекло, взгляд через которое пронзает время и пространство, вынимают утром как лёд из её последних следов. Чтобы уловить этот момент: первых заморозков последних следов, надо караулить её возле садовой решётки.
Днём и ночью дриада искушает и пугает человека. Пока солнце не скрылось, она – воплощённый соблазн, ночью – воплощённый ужас. Днём она притягательна, как сочные плоды для голодного человека, измученного жаждой. После заката лицо и тело дриады страшно меняются: гниют, истлевают. Пожиратели трупов кишат в её рёбрах, смотрят из мёртвых глазниц. Дриада лезет руками себе в рот, вырывает почерневший язык, бросает на землю вместе с костяшками пальцев. Язык раздувается, лопается и шипит, испуская зловоние: «Прочь, прочь!»
В своё время Железный колдун, холодный и бесстрашный легко добыл это стекло по приказу своего наставника, и уж совсем не ожидал, что лишние синие осколки пригодятся ему, как летописцу.
***
19...136.а Исходник
Наставление звучало так:
– Мистическое синее стекло
не выдумка, не просто символ взгляда,
пронзающего время и преграды.
Оно реальность, и оно награда за выдержку
тому, кто жил у зачарованного сада глубокой осенью,
кого звала прелестная дриада,
протягивая руки сквозь ограду подобно лозам,
кого ждало её преображение ночное,
когда лицо становится воочью плодом гнилым,
а очи – двухголовой змеёй. Назавтра всё по новой.
До той поры, пока не скажет слово:
– Взгляни сюда. Простимся.
Холодная заря. Лёг иней кристальной изморозью на траву.
Дриада исчезает в звук своих шагов,
до лета уходящих.
Колдун увидит за оградой только воду, застывшую в следах,
всех мыслимых оттенков голубого и синего –
Нетающее синее стекло.
***
20...((165.а)) Реконструкция. Гроза, сбор капель
Вдалеке гремит наведённая колдуном гроза. Летописец зовёт раба собирать громовую воду.
Они поднимаются на Стольную гору. На открытой площадке колдун ставит плоскую медную чашу, рядом ветки тополя и осины, наклонив, чтобы капли стекали на дно.
Сизая тьма. Колдун и раб садятся под скальным навесом. Ветер заметает в лицо брызги и водную пыль. Перевёрнутый котёл неба заполняют грохочущие раскаты. Удары грома раскалывают его на части. От края до края ветвятся трещины молний.
Колдун безмятежен. Он подстёгивает силу грозы, чередуя заклинания с болтовнёй. Раб примерно улавливает смысл по губам. Время от времени летописец повторяет ему в ухо ключевые слова, и у раба перехватывает дыхание: «Я слышу! Я понимаю!» Его пробивает озноб от всего этого вместе: молний, простора, холодных струек, бегущих за шиворот, когда железный голос пронзает виски, а по лицу плещут мокрые колдунские патлы. Ясновидение раба будет связано с грозами.
***
20...165.а Исходник
Раб:
«Нищий богаче сытого раба тысячекратно!
Жалкая судьба.
Какая роскошь для меня всё это:
восторг открытого пространства и ветра.
вечно могу смотреть на это сверху –
на весь, как есть, простор от горизонта до горизонта,
от вспышки до всполоха всё ближе, ближе…
Как демон лижет, прикусывая,
ушко невинной девушки, краснеющей, и медлит с ней,
так в небе томит природу приближение грозы.
Шторм глубоким громом отступает на шаг
и холодит неотвратимым.
Гнездо осиное – юла всё ширящегося над лесом вихря.
В телах живых откуда столько с ним сродства,
такого близкого, что так бы вглубь и прыгнул?
Выгнул спину косматый горизонт».
***
Вдалеке гремит наведённая колдуном гроза. Летописец зовёт раба собирать громовую воду.
Они поднимаются на Стольную гору. На открытой площадке колдун ставит плоскую медную чашу, рядом ветки тополя и осины, наклонив, чтобы капли стекали на дно.
Сизая тьма. Колдун и раб садятся под скальным навесом. Ветер заметает в лицо брызги и водную пыль. Перевёрнутый котёл неба заполняют грохочущие раскаты. Удары грома раскалывают его на части. От края до края ветвятся трещины молний.
Колдун безмятежен. Он подстёгивает силу грозы, чередуя заклинания с болтовнёй. Раб примерно улавливает смысл по губам. Время от времени летописец повторяет ему в ухо ключевые слова, и у раба перехватывает дыхание: «Я слышу! Я понимаю!» Его пробивает озноб от всего этого вместе: молний, простора, холодных струек, бегущих за шиворот, когда железный голос пронзает виски, а по лицу плещут мокрые колдунские патлы. Ясновидение раба будет связано с грозами.
***
20...165.а Исходник
Раб:
«Нищий богаче сытого раба тысячекратно!
Жалкая судьба.
Какая роскошь для меня всё это:
восторг открытого пространства и ветра.
вечно могу смотреть на это сверху –
на весь, как есть, простор от горизонта до горизонта,
от вспышки до всполоха всё ближе, ближе…
Как демон лижет, прикусывая,
ушко невинной девушки, краснеющей, и медлит с ней,
так в небе томит природу приближение грозы.
Шторм глубоким громом отступает на шаг
и холодит неотвратимым.
Гнездо осиное – юла всё ширящегося над лесом вихря.
В телах живых откуда столько с ним сродства,
такого близкого, что так бы вглубь и прыгнул?
Выгнул спину косматый горизонт».
***
21...((166.а)) Реконструкция. Летописца ведёт чутьё.
Оставшись в каминном зале наедине со своими мыслями, летописец греет руки о треугольный осколок плитки.
Белая глазурь под сеткой мелких трещин. Вдоль одной стороны – синий орнамент, где угадывается летящий дракон. Похоже на облицовку фонтана или бассейна.
Колдун прислушивается к своим мыслям: дворцовый бассейн, плеск воды, женский смех. Но больше осколок ни о чём не рассказывает, хотя он весь тёплый – весь размером с печать колдунской надежды. Тот, кто расписывал его, склонившись, нарочно прорисовывая и невольно выдыхая магию, не сомневался в себе. Это был священный бассейн. Железный колдун чувствует, как через ладони вместе с теплом перетекает уверенность: интуиция ведёт его правильным путём – из самой глубины прошлого.
Первородная магия Волчьего королевства древней войны дыма и тумана. Она связана с громовым тополем, владычествующим над окрестностями. Корни магического дерева уходят в первую треть эпохи, но сила тополя до конца остаётся непревзойдённой.
«Момент ясновидения, – думает колдун, – подобен вспышке молнии. Грозовая вода в рецепте защитит раба от многих угроз Волчьего королевства».
Железный колдун не торопится готовить вспятный взор. Он хочет дождаться подходящего момента. В молодости он узнал про час привратника, благословляющий всякое начинание. Тогда ему представлялась обычным делом такая природная, не вычисляемая, но угадываемая, не поддающаяся воздействию магия, однако, чем дальше, тем загадочней кажется непревзойдённая власть редкого часа.
***
21...166.а Исходник
Железный колдун:
«Имеет всякое большое мастерство
чарующие новичков моменты,
где поровну секрета и труда.
Себя припомнив молодым,
учитель «ах… ну, да...» произнесёт,
увидев ликованье или досаду в глазах ученика.
И показав ошибку,
догадку подтвердив,
задумается:
чтобы он спросил у своего наставника теперь.
Что в колдовстве от волшебства осталось?
Про час привратника спросил бы,
про дверь непревзойдённых, лучших шансов.
Привратника шаги кошачьих тише за дверью там.
Шансов на что?
Не так уж важно,
как сам просвет внезапно приоткрытой створки.
Ни громыхнувшего замка, ни скрипа петель,
и колокольчика дверного тоже нет.
Со стуком закрывается она, распахивается беззвучно.
Когда засовом лязгнет, исчезая,
настаивать на замысле не надо,
ведь это звук плохой и означает: колдун, ты опоздал.
Ещё спросил бы: как это может быть,
что колдовство – холодное и тайное искусство,
где мелочи порой не рассчитать,
но час привратника совсем не тайна.
Узнать, что он вот-вот настанет
и без гаданья легче лёгкого – тепло.
Сложней его дождаться,
но тут уж колдовство и вовсе ни при чём,
терпение одно идёт в зачёт».
***
Оставшись в каминном зале наедине со своими мыслями, летописец греет руки о треугольный осколок плитки.
Белая глазурь под сеткой мелких трещин. Вдоль одной стороны – синий орнамент, где угадывается летящий дракон. Похоже на облицовку фонтана или бассейна.
Колдун прислушивается к своим мыслям: дворцовый бассейн, плеск воды, женский смех. Но больше осколок ни о чём не рассказывает, хотя он весь тёплый – весь размером с печать колдунской надежды. Тот, кто расписывал его, склонившись, нарочно прорисовывая и невольно выдыхая магию, не сомневался в себе. Это был священный бассейн. Железный колдун чувствует, как через ладони вместе с теплом перетекает уверенность: интуиция ведёт его правильным путём – из самой глубины прошлого.
Первородная магия Волчьего королевства древней войны дыма и тумана. Она связана с громовым тополем, владычествующим над окрестностями. Корни магического дерева уходят в первую треть эпохи, но сила тополя до конца остаётся непревзойдённой.
«Момент ясновидения, – думает колдун, – подобен вспышке молнии. Грозовая вода в рецепте защитит раба от многих угроз Волчьего королевства».
Железный колдун не торопится готовить вспятный взор. Он хочет дождаться подходящего момента. В молодости он узнал про час привратника, благословляющий всякое начинание. Тогда ему представлялась обычным делом такая природная, не вычисляемая, но угадываемая, не поддающаяся воздействию магия, однако, чем дальше, тем загадочней кажется непревзойдённая власть редкого часа.
***
21...166.а Исходник
Железный колдун:
«Имеет всякое большое мастерство
чарующие новичков моменты,
где поровну секрета и труда.
Себя припомнив молодым,
учитель «ах… ну, да...» произнесёт,
увидев ликованье или досаду в глазах ученика.
И показав ошибку,
догадку подтвердив,
задумается:
чтобы он спросил у своего наставника теперь.
Что в колдовстве от волшебства осталось?
Про час привратника спросил бы,
про дверь непревзойдённых, лучших шансов.
Привратника шаги кошачьих тише за дверью там.
Шансов на что?
Не так уж важно,
как сам просвет внезапно приоткрытой створки.
Ни громыхнувшего замка, ни скрипа петель,
и колокольчика дверного тоже нет.
Со стуком закрывается она, распахивается беззвучно.
Когда засовом лязгнет, исчезая,
настаивать на замысле не надо,
ведь это звук плохой и означает: колдун, ты опоздал.
Ещё спросил бы: как это может быть,
что колдовство – холодное и тайное искусство,
где мелочи порой не рассчитать,
но час привратника совсем не тайна.
Узнать, что он вот-вот настанет
и без гаданья легче лёгкого – тепло.
Сложней его дождаться,
но тут уж колдовство и вовсе ни при чём,
терпение одно идёт в зачёт».
***
22...((77.а)) Реконструкция. Дворец дождей
Задолго до того, как вырос громовый тополь, на месте Волчьего королевства была пустыня. Оживили её грозы. Царь-жрец призвал, и драконы откликнулись на зов.
Летописец дремлет, не выпуская из рук осколка плитки. Он видит далёкое прошлое: слепящие пески пустыни.
Он поднимается белоснежными ступенями во Дворец дождей, замирает, и видение разбивается волнами света. Внутри возносятся песнопения, снаружи откликается гром. Слитным хором нисходит, усиливаясь, шум ливня. Драконьи трели разливаются под сводами, щебет, горловые переливы сотен ручейков, ликующие крики людей. Капель... Негромкий плеск бассейна, голоса: меланхоличный человеческий и бархатный вопрошающий драконий, журчание.
Через трещину в бассейне уходит вода.
***
22...77.а Исходник
Дворец дождей в пустынной немоте
был так высок, что тень наискосок
через барханы шла за горизонт.
Был так воздушен, абсолютно бел,
что путник у ворот его не смел
на нижнюю ступень ноги поставить,
а издали поверить в эту явь.
Был головокружительно прекрасен.
В нём каждый месяц шёл трёхдневный праздник,
и проливалась музыка дождя
по завершении на всю окрестность,
двойными радугами восходя
над храмовыми щедрыми садами.
Звал утолить желанья и воскреснуть
прохладный и пустой дворец
любого путника…
Людей услышали драконы гроз и дождей,
поскольку был он чист и звонок.
Дракон дождя спросонок гневлив,
способен бурей покарать.
Но во дворце, встречаемый с почётом,
мгновенно становился ласков, щедр.
Дракон-владыка тучи синих лодок,
на землю отправлял с дождём.
Их запрягал он волами с плавниками,
угрюмыми небесными волами,
с высокими, как горными, хребтами,
как новолуние, рогатыми волами.
При караване отравлял часть свиты,
на землю послужить и порезвиться,
а сам их обгонял:
дворцовый главный водоём
дракон, играя, заполнял собственноручно.
Он гордости в царе не находил,
но кротость благодарную – всегда.
Однажды у него дракон спросил:
– Ты словно целишься нарочно
в печаль и промах, а не в цель.
Я утоленья жажды не вижу на твоём лице.
Затем, что трещина идёт по дну?
Желаешь, я её огнём лизну?
Вода не будет уходить,
волы громов уснут,
забудут путь обратный,
пастись останутся над вами,
дождинки тонкие жевать,
а я вернусь в шатры небесные надолго.
– Нет, не хочу! – воскликнул царь.
– Ну, что ж… И я тебя люблю.
Драконы продолжали навещать округу
и местных женщин брать в подруги,
покуда не возникли луга и перелески
на месте барханов.
***
Задолго до того, как вырос громовый тополь, на месте Волчьего королевства была пустыня. Оживили её грозы. Царь-жрец призвал, и драконы откликнулись на зов.
Летописец дремлет, не выпуская из рук осколка плитки. Он видит далёкое прошлое: слепящие пески пустыни.
Он поднимается белоснежными ступенями во Дворец дождей, замирает, и видение разбивается волнами света. Внутри возносятся песнопения, снаружи откликается гром. Слитным хором нисходит, усиливаясь, шум ливня. Драконьи трели разливаются под сводами, щебет, горловые переливы сотен ручейков, ликующие крики людей. Капель... Негромкий плеск бассейна, голоса: меланхоличный человеческий и бархатный вопрошающий драконий, журчание.
Через трещину в бассейне уходит вода.
***
22...77.а Исходник
Дворец дождей в пустынной немоте
был так высок, что тень наискосок
через барханы шла за горизонт.
Был так воздушен, абсолютно бел,
что путник у ворот его не смел
на нижнюю ступень ноги поставить,
а издали поверить в эту явь.
Был головокружительно прекрасен.
В нём каждый месяц шёл трёхдневный праздник,
и проливалась музыка дождя
по завершении на всю окрестность,
двойными радугами восходя
над храмовыми щедрыми садами.
Звал утолить желанья и воскреснуть
прохладный и пустой дворец
любого путника…
Людей услышали драконы гроз и дождей,
поскольку был он чист и звонок.
Дракон дождя спросонок гневлив,
способен бурей покарать.
Но во дворце, встречаемый с почётом,
мгновенно становился ласков, щедр.
Дракон-владыка тучи синих лодок,
на землю отправлял с дождём.
Их запрягал он волами с плавниками,
угрюмыми небесными волами,
с высокими, как горными, хребтами,
как новолуние, рогатыми волами.
При караване отравлял часть свиты,
на землю послужить и порезвиться,
а сам их обгонял:
дворцовый главный водоём
дракон, играя, заполнял собственноручно.
Он гордости в царе не находил,
но кротость благодарную – всегда.
Однажды у него дракон спросил:
– Ты словно целишься нарочно
в печаль и промах, а не в цель.
Я утоленья жажды не вижу на твоём лице.
Затем, что трещина идёт по дну?
Желаешь, я её огнём лизну?
Вода не будет уходить,
волы громов уснут,
забудут путь обратный,
пастись останутся над вами,
дождинки тонкие жевать,
а я вернусь в шатры небесные надолго.
– Нет, не хочу! – воскликнул царь.
– Ну, что ж… И я тебя люблю.
Драконы продолжали навещать округу
и местных женщин брать в подруги,
покуда не возникли луга и перелески
на месте барханов.
***
23...((168.а)) Реконструкция. Приготовление вспятного взора
Грозовую воду хранить можно долго, а смешанном напитке с ней медлить нельзя, не то переиначит свойства остальных ингредиентов. В эту же ночь, когда приготовлены, следует пить зелья на её основе.
Час привратника наступил, пора.
Раб щипцами крошит магическое синее стекло в медный котелок с громовой водой. Летописец разводит огонь и гасит, оставляет котелок на дымящих углях, вперемешку с сухими бутонами окалины дурмана. Он подогревает раствор не до кипения, но до белого пара, чтобы дым и пар смешивались. Чтобы в Волчьем королевстве туман принимал раба за своего, и адский дым не вредил ему по той же причине. Ну, а если это не поможет, чтобы их развеял горький запах окалины. Летописец помешивает раствор из середины к краям, чтобы ясновидение шло из глубины истории, легко скользило как лодочка, взмывало, как дракон из водоворота.
***
23...168.а Исходник
Глядя, как тают синие осколки, Железный колдун рассуждает про себя:
– День прошлый различим,
а будущий, как ночь
без света лунного и без лучины.
Лицом к покинутому и вперёд спиной
проходит неширокую долину чудак
самоуверенный, смешной, навьюченный как ослик,
скакуном себя воображая.
Но думается мне: а что мешает ему остановиться?
Толкает время вдаль
не шестерёнок тайных невидимый закон,
а сам он – понукая дни, минуты упуская.
Бессовестно солжёт, кто скажет: «Предрекаю».
Он предрекает то, сам наворожил.
А если говорит: «Провижу...»
Бесстыжий подглядел чужую ворожбу.
Нет, колдовства пророческого не бывает.
Свет разума летит дотуда,
где обрываются следы.
А дальше – ни навстречу нет, ни дальше.
Преумножают синее сиянье льды,
и на волах небесных месяц пашет.
Грозовую воду хранить можно долго, а смешанном напитке с ней медлить нельзя, не то переиначит свойства остальных ингредиентов. В эту же ночь, когда приготовлены, следует пить зелья на её основе.
Час привратника наступил, пора.
Раб щипцами крошит магическое синее стекло в медный котелок с громовой водой. Летописец разводит огонь и гасит, оставляет котелок на дымящих углях, вперемешку с сухими бутонами окалины дурмана. Он подогревает раствор не до кипения, но до белого пара, чтобы дым и пар смешивались. Чтобы в Волчьем королевстве туман принимал раба за своего, и адский дым не вредил ему по той же причине. Ну, а если это не поможет, чтобы их развеял горький запах окалины. Летописец помешивает раствор из середины к краям, чтобы ясновидение шло из глубины истории, легко скользило как лодочка, взмывало, как дракон из водоворота.
***
23...168.а Исходник
Глядя, как тают синие осколки, Железный колдун рассуждает про себя:
– День прошлый различим,
а будущий, как ночь
без света лунного и без лучины.
Лицом к покинутому и вперёд спиной
проходит неширокую долину чудак
самоуверенный, смешной, навьюченный как ослик,
скакуном себя воображая.
Но думается мне: а что мешает ему остановиться?
Толкает время вдаль
не шестерёнок тайных невидимый закон,
а сам он – понукая дни, минуты упуская.
Бессовестно солжёт, кто скажет: «Предрекаю».
Он предрекает то, сам наворожил.
А если говорит: «Провижу...»
Бесстыжий подглядел чужую ворожбу.
Нет, колдовства пророческого не бывает.
Свет разума летит дотуда,
где обрываются следы.
А дальше – ни навстречу нет, ни дальше.
Преумножают синее сиянье льды,
и на волах небесных месяц пашет.
Похожие статьи:
Рассказы → Новогодняя история в черно-белых тонах
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
 |
Добавить комментарий |
