16. Сад одинокого Раху-метеоролога

 

Кукушка северных Полигонов… Северных вертикальных – климатических Полигонов. Гулкое, на сотни километров разносящееся «кУУУ-кУ!..» Метеобаза старая, последняя, она практически закончила регулировку земного климата. Гигантскими крыльями покачиваются в небе треугольные зеркала. Ни на чём не держатся. Складываются и раскрываются, направления ловят. Подавляют и усиливают, рассеивают и отражают волны. Каждое крыло из сотен вытянутых зеркал. Уходя из-под солнечного ветра, отпуская его напор с угла или грани, плоскости зеркальных мембран вздрагивают басовыми струнами то громче, то тише: «кУ-кУУУ!..» Вокруг слоистое небо, с бурунами, с облачными когтями, в Полигонах – солнце играет. Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось? Ку-ку!.. Вечно будешь жить, успокойся.

Ничего этого не видно из университетской полевой станции, звук в ветренный день отчётлив. Без компаса шагай, не промахнёшься.

Ходить за данными годовых наблюдений – атавизм первичного недоверия к тёмной ойкумене. Издавна повелось, что их приборы их же данные в форме конденсата собирают, а наши учёные перекодируют спектры и считывают. Головами кивают: да, мол, тёмные защитные поля передают землю обратно её собственным атмосферным полям и магнитному… В этом много смысла, конечно! А когда в подозрительности его так уж много?

Ничего более тоскливого, чем отправлять исходники метеонаблюдений с Полигонов на станцию, для практиканта невозможно вообразить. Проследил за наполнением – забрал ампулы – прицепил на коптер – помахал ручкой. И так без малого две недели.

А кто пойдёт, Март? Девчонки или руководство? Тебе, дорогой, и ходить – за новенького! Можно подумать, это край света…

Не так уж и далеко. Десять минут на скоростном, и пятнадцать километров по прямой до заброшенного посёлка. Ну, ещё плюс пять от Кольцевого до самих Полигонов каждый день ходить.

Подсчитал? Молодец. А теперь собирай котомку и ступай. Гербарий не придётся сушить, зачёт автоматом получишь.

В конце августа Март отправился на островок тёмной ойкумены.

***

Метеобаза Кукушка – последняя из сети, удержавшей Землю от гибели руками сопредельной цивилизации. Смотритель на ней остался тоже один, как на маяке, звали Раху-метеоролог. Двусторонняя материя поддалась ножницам с изнанки: когда человечество уже почти самоубилось тёмная ойкумена всё же пришла на помощь.

Земля погибала банально – климат. Опустынивание привело к жаре, бурям, цунами. Начались землетрясения… Только метеорита, как удара милосердия, не хватало.

Тогда и выяснилось, что переписка маленьких экспериментальных лабораторий с тёмной ойкуменой не была мистификацией и попыткой увеличить финансирование. На расшифровку были брошены все оставшиеся силы и ответ не заставил себя ждать: «!Гравитация !Климат можно исправить !Метеобазы по ключевым поясам».

Чудес не бывает: человечество тёмной ойкумены мало отличалось от светлой, но поскольку разумная жизнь и правда редкое явление, они решили вмешаться. Впрямую мы их ничем не прельщали и не пугали: закон асимметричного перехода. Но на подозрительность – не влияет… Как обычно пошли гулять всякие милитаристские подозрения, окончившиеся пшиком, лёгким стыдом и усложнёнными теориями заговоров. Так или иначе, на грани катастрофы, затребованные тёмной ойкуменой, территории были срочно и без выкрутасов определены, жители эвакуированы. Начался процесс усмирения стихий и знакомства параллельно.

Полигоны – это метеобазы-пограничники. В промежутках метеовышки расправили силовые поля, усмиряя шторма и недра, нормализуя осадки. Землю престало трясти.

Со временем научный контакт перешёл к нормальному обмену быстро кодируемыми письмами. Восклицательный знак переместился с начала в конец предложения и потихоньку исчез, причин орать не оставалось. Когда Март поступил в университет, вышки уже были сняты. Климатическим посольством тёмной ойкумены на севере высилась последняя метеобаза – Кукушка.

***

По телескопическому трапу, выброшенному скорым поездом далеко в сухие кочки болотца, Март сошёл ранним утром – навстречу низкому солнцу. Шагал и щурился, никогда-то плоские ступеньки не совпадают с шириной шагов! Поезд надменно втянул их, пшикнул и умчался. На все четыре стороны бездорожье. Шагай, чего теперь. Солнце по левую руку.

В лицо совсем лёгкая морось, вокруг простор, комаров мало, а мошки нет, счастье. Земля полосатая от теней. Многозначительно искривлённые деревца застыли, споря, указывая в противоположных направлениях.

Во всём ощущалась неправильность, неустоявшийся климат. Где болотная топь, где лёд под тонким слоем почвы излучает холод. Тут каменистое горное плато – растения для гор характерные, а по уровню – степь. Всё это Март фиксировал подсознательно с навыком практиканта и одёргивал себя: записывать не требуется. Вереск, мхи, как пятиглавые змейки, поднимаются на одном хвосте. Покровная трава в звёздочках лиловых цветов. Багульник! Самый тяжёлый – запах самой земли, богатый, ядовитый. Марту вдруг захотелось почувствовать её вполне – обеими ладонями. Что он и сделал, присев на корточки. Тепло. А вот и гать обычная, дощатая. Она разветвляется в направлении снятых метеовышек, кое-где пропадает. Март посидел, схомячил чесночные галеты. На все десять дней остались только пустые, да протеиновые супчики в пакетах. Ну, и ладно.

***

Сюрпризы начались по мере приближения к Полигонам. Гать ровная, шаг лёгкий, но… Едва остановишься, заставить себя двинуться в путь почти невозможно. «Так вот откуда здесь столько смертей, столько без вести пропавших людей, найденных без следов насилия… Как будто время останавливается вместе с тобой…» Его не как самого молодого отправили, а как несведущего. Того, что не испугается. Март испугался, но сразу отвлёкся! «Не врёт навигатор прямо по курсу посёлок-убежище Кольцевой – остовы брошенных авто, бетонные колодцы».

«кУ-кУУУ!..» На практике в пригородных полях, составляя цифровой гербарий норм и мутаций, Март всё слушал «кУУУ-ку!..» и гадал: там, вблизи Полигонов эти звуки оглушительны? Как выяснилось, нет. Они протяжней и возникают гораздо реже. Зато добавился звук варгана. Дрожащий звук металлической щепы, непредсказуемо доносящийся, чёрт знает откуда, но снизу, а не над головой.

Предполагалось, что Март будет ночевать в убежище, в спальнике. Да ну их, эти саркофаги, в любой хибаре уютнее. Местные упрямцы не бросали свой край, а честно в нём повымерли, избы кое-где сохранились. Хоть вон та, если это изба у горизонта, на краю сгоревшего леска.

Она самая. Печка есть, колодец полон до краёв замшелого сруба – грунтовые воды близко. Веток и древесных остовов наломать плёвое дело. Один из них из них Март назначил флагштоком для сигнального маяка коптерам.

Сюрпризы между тем не закончились: к ночи у него поднялся жар. Обратно идти? Вот уж нет! Ни к каким капсульным отелям возле магистрали тащиться не хотелось ни-за-что! Хотя оттуда есть возможность эвакуации. Вместе с температурой нахлынул покой и пофигизм. Март завалился в хибаре на безногий диван и вырубился.

***

Среди ночи его тряхнуло вместе с диваном… толкнуло… и прижало к стене. Но проснулся Март не от тяжести, а от того, что под него роют и дышат. Хмыкнул, решил, что это сон и рухнул башкой в густое шерстяное. Досыпал он под боком огромной, ещё более горячей собаки.

Не рассвело, а волчара уже соскочил и скрёб под диван. Он рыл вообще подо всё и на пустых местах тоже. Выдерет щепку из пола – поглядит на Марта хитро... Выдерет – поглядит… Вдруг – носом вниз… Прищурился… Домишко завибрировал от утробного ворчания, а пёс, как мышкующая лисица, ударил передними лапами в пол. Писк, топот, недовольное ворчание. Март свесил голову с дивана. Теперь ясно, откуда такой звук. Там была не земля и не подпол. То есть, может, и он, но над ним железо – просечная толщиной в палец решётка. Оттуда сверкали чёрные глаза и мелькая просовывалась лапа-вилка, норовя полоснуть собачий нос. Шрамы уже имелись.

– На мышах-мутантах живём, значит? Баламут-маламут…

Хвост вилял, того гляди оторвётся.

– Чего ж ты к людям-то не пойдёшь, компанейская ты зверюга!

Ответ пришёл из-за стола рядом:

– Небось каждый день ходит. К темнолицым. Ихний это пёс давно уж, с той стороны. Да, Крендель? Переманили собаку, ну, хоть вылечили. Знаешь, сколько ему было бы сейчас? Полтинник лет… Да…

Март избы толком не разглядел с вечера, теперь спросонья деда не заметил.

Ватник, плащ, рюкзак под колченогой табуреткой. Лицо плохо видно, маленькое оконце хибары – на уровне груди. Рядом тремя ржавыми кнопками пришпилен календарь того года, который пережили не все: белый конь с развевающейся чёрной гривой нёсся в пропасть – к краю стола, мимо допотопного радиоприёмника.

Чашка с пустым кипятком, пар идёт. Тёмными пальцами старик гладил цветочный узор на светлой клеёнке, не прикасаясь к порезу.

Он поднял взгляд на календарь:

– Давно было… Обратно скачет…

Март кивнул, не вникая.

И старик ему кивнул:

– Пойду.

Поднимаясь, бесцеремонно коснулся лба:

–  Угу… Уку… Ку-Ку!..

***

Март проснулся во второй раз, сидя. Что ж так рубит-то…

Жар не прошёл, но и ухудшением не пахло. Март был полон сил и тотальной лени. Он уже понял, что не простудился, что температура эта – мнимая, влияние полей, и окончательно расхотел беспокоиться. «С какой стати менять планы? Я уже тут! Работаем дальше».

Пёс рядом, брови нахмурены, улыбка до мохнатых ушей. Всё правильно понимает.

– Ну, что братан, показывай округу! Проводишь к темнолицым городского?

У пса, вылеченного тёмной ойкуменой, если верить сну, конечно, были железные когти – по два на каждой лапе и замещённая металлом косная ткань. На ошейнике стальной жетон с перфорацией, открывающий для него Полигоны. Пёс выглядел молодым и бессмертным. На полторы недели он стал Марту приятель и покровитель. Когда его лапы оказывались у марта на плечах, он был выше человека, ухмыляясь и хмурясь – старше тире мудрей. Почему же, нарезая круги по болотам, он вдруг замирал, прислушивался к очередному «кУ-кУУУ!..», будто впервые? Переводил взгляд на Марта: «Что сказала кукушка?»

– Спросила, кто тут хороший мальчик, который будет жить до скончанья веков? Не видел ты здесь, поблизости хорошего мальчика, Крендель?

Улыбается…

Вскоре Март имел возможность убедиться, что не подпол, а вся земля вокруг Полигонов – перекрытие из просечной решётки, забитой грунтом и дёрном. Ниже вторая решётка, чистая. Если посветить фонариком, видно, что есть и третья глубже. Докуда простирается бездна? Весьма, раз Полигоны смогли усмирить даже извержения вулканов, корректируя дрейф тектонических плит.

Инфернальных мышей Крендель мог учуять в любой момент и гонял их без устали, расширяющимися кругами. Об камешки и решётку его когти не скрипели, и не звякали... Где-то слышал… Ах да, точно – варганы!

Пустой, нижеколенный пейзаж, редкое деревце до пояса и вот они – Полигоны.

– Ку-ку! – в зенит крикнул Март и засмеялся. – Где ты, пёстрая птица, размером с небо? Хватит цедить по году. Говори, сколько мне отмерено в итоге?

Тишина. Ни одного «кУУУ-кУ!..» для тебя не осталось, все мыши утащили под землю, а пёс разогнал мышей.

***

Над территорией метеобазы полыхал световой занавес, как плохо натянутое зелёное полотно, бьющееся на ветру. С земли она отгорожена сплошным рядом не по-человечески стоящих бытовок: не лицом и не торцом, а углами наружу. Да в них никто и не жил. Две белоснежные составляли исключение, служа эстетичным фасадом входной двери. Вместо коврика наметено сухого снега, и холодом тянет. Март набрал код, отошёл ждать в стороне. Действительно знобко.

На металлической двери появился индикатор загрузки. Из наклонённого кувшина в полукруг чашки медленно капли секунды. Кап-кап с тем же звуком: «ку-ку!» Чашка заполнится, и Полигоны станут доступны человеку светлой ойкумены, а пока принадлежат тёмной. Март ждал и думал, что это ему тёмная ойкумена неохотно, скупо отсчитывает время пребывания. Примерно один к тридцати? Два часа? Угадал, столько и вышло.

Дверь беззвучно разошлась на полную ширину. Только шаг сделал…

– Обувь наружу!

Раху мгновенно поймал Марта в необъятную доху.

– На землю не ложиться!

«И вам здравствуйте», – подумал Март. Сказать ничего не успел. Его босого уже гнала в спину буря. Дуй она в лицо, шага бы сделать не смог. Встречные порывы неземного, жалящего ветра били кнутом, оборачивались вокруг тела, горели на нём как полосы ободранной кожи, доха не защищала. Ежесекундно оглядываясь, Раху вёл посетителя во внутренний жилой квадрат Полигонов.

Рукавов дохи Март не искал, закутавшись в неё, словно в кокон, от лютейшего мороза. Рыхлая, толстая, валяная. Пучки чёрной шерсти торчат во все стороны, внутри колются, снаружи сияют зелёным призрачным светом. Воротник поднят выше макушки.

Выглядывая из него, Март видел, что они идут по дну метели, по рукотворному лесу из труб в два обхвата, воющих басом: Ууу!.. кУУУ-кУУУ!..

Земля под ногами была… практические тёплая! Там и тут зеленели полянки, пригорки, лежали мшистые валуны. Мелькнул красный брусничник. Ёлочки… Дорога ниже, вокруг рогоз. Метёлки камыша.

Траву огибали и сминали змеи позёмки. Тающие призраки, электрические миноги плыли за Раху. Перед ним вздымались белые гадюки из ледяного тумана, покачивались над своими кольцами, распадались на колючий сухой вихрь.

На полпути Раху сунул внутрь дохи, Марту в руки что-то тряпичное, как земля тёплое… Измусоленная собачья игрушка, дракончик.

Пришли!

В квадрате жилого полигона, по сути, крытом павильоне без одной стены по сравнению с окружающим была Африка. Низкий стол. Сели на пол, Раху жестом приказал без необходимости не отрывать от стола ладони. Необходимость – это чай из пакетиков в обычных же чашках.

Уфф… тепло.

***

Раху, человек тёмной ойкумены был не соткан из темноты, а вычтен из неё. Отворачиваясь, он исчезал, но лишь потому, что цвет дохи в точности совпадал с сумраком вокруг. Раху забрал ампулы для образцов, появился с железным чайником.

– Извините мою резкость, – тишайше произнёс Раху. – Здесь некоторые до вас по своей глупости немножко умерли. Опасаемся дипломатического скандала.

Если бы существовали разговорники с анекдотами и какой-либо иностранец взялся читать их по слогам, то получилось похоже на тон Раху.

Март осмотрелся. Сумрак не густ, но видны лишь очертания, грани вещей. Когда присмотришься, узнаваемо: низкие стеллажи с бумажными справочниками. Комп с перекодировщиком сигнала – смешной маленький ящик. Несовременно выглядит. Углы павильона – это технологическая часть метеобазы, трубы подобные встретившимся по пути. Эти не воют, а капают. Один сектор прозрачный. Было видно, как в принесённые ампулы набирается конденсат тонким штрихкодом. Наблюдая за ним, ради чего, собственно, и явился, Март почувствовал себя круглым дураком. Он забил на эту – главную, хе-хе, часть протокола.

Портрет девушки на стене. Лицо луковкой, губы занимают его треть не меньше. Глаза щёлочки, но по человеческим меркам девушка очень красивая. Серьёзная.

– Дочь, – кивнул Раху.

– Единственная?

– Пятая, как у всех. У нас всё более… определённо в жизни.

«Видимо, пятая – главная, что-то вроде наследницы», – подумал Март.

Дальше оба молчали. О погоде под завывание Полигонов беседовать совершенно не хотелось.

На выходе Раху спросил околевшего Марта про следующие дни:

– Придёшь? Только честно.

– Разумеется, – пожал плечами Март.

Ему показалось, что метеоролог отреагировал как-то странно. Преувеличенно. Так можно воздеть руки… На сцене, на селфи перед водопадом. Неужели большинство пасовало с первого же дня?

***

– Привет, Крендель! Что, мёрзнуть не захотел?!

Отправив образцы и нагулявшись с пёселем по болотам, к ужину Март заварил себе суп и понял, что после галет всухомятку не голоден. Крендель на предложенную миску только что не рассмеялся. Март фыркнул:

– Из вежливости бы хоть попробовал! Спрошу завтра какими такими деликатесами тебя кормит метеоролог… Упс... Март отлично помнил бурю и павильон, зимний сад из трёх кадок, апельсин на крайнем деревце, портрет дочери, стол и чай, всё – кроме лица Раху. Совсем, абсолютнейший провал.

Не раз и не два в последствии он про себя говорил, поднося чашку к губам: «Вот Раху перед тобой, лицо как лицо, на дочь похож». Вышел за порог – не вспомнить ни в какую!

Всё что Март знал о внешности Раху, лишь потому что проговорил словами про себя. Руки худые. Радужки прозрачные, обводка жёлтая. Похож на протрет дочери, не ошибёшься, но некрасивый, она красавца.

Волновал его этот феномен? Да не особо! Март был очень-очень занят…

Он, разумеется, слышал в универе про какую-то собаку, обитающую вблизи Полигонов, но думал, разговор про одичавшие стаи. Юношеское легкомыслие позволило ему отправится в дорогу без баллончика и шокера. И уж никак Март не ожидал, что окажется по уши в собаке, что пёс займёт всё его время и внимание!

Для начала маламут его постоянно будил. Электроника работала через пень колоду, но стоило Марту загрузить в планшет страницу мемасиков и начать кемарить над ней, как мокрый нос вырубал гаджет, ловко ткнувшись под руку. Пёс заставлял играть, гулять, тащил за куртку, направлял и останавливал у сгоревшего леска. Почему? Так ведь не спросишь! Ежедневно Крендель провожал его на Полигоны. Каждую ночь спал боком к боку. И никогда не позволял задремать в промежутке!

– И как же ты жил тут без никого? Общительный ты боров!

Это Крендель сбил-таки Марта с ног, ловя инфернальную мышь и был злостно треплем за гриву.

***

Десять дней пролетели. Коптер принёс записку: «Поздравляем героя!» и сел ждать последние образцы.

Как-то странно общаясь с человеком, по природе вещей находящимся от тебя дальше, чем инопланетянин, ни разу не спросить о возможности ответного визита. Марту показалось это удачной темой для заключительного светского разговора.

Раху деловито уточнил:

– А когда срок у твоего слоя? В какой час точн… – и осёкся. Человек на его месте хлопнул бы себя по лбу. – Забыл.

– Какой срок?

– Да вы не знаете. Одичал я тут, а ещё специалист по светлой ойкумене.

– И всё-таки?

– Последний твой день я хотел спросить когда. Мы как бы слоями живём – в социуме ровесников. Между слоями разных возрастов… деловые отношения. А вы вперемешку и у всех срок жизни неопределённый.

– А там у вас, – Март почему-то указал взглядом под землю, а не на небо, – строго конечный?

– Час в час. Мы так решили.

– И сколько? – неохотно спросил Март, холодея.

– Полвека. Сорок пять где-то на ваш счёт.

– Для всех?! Но почему?

– Нет коррупции. Нет войн. Смысла нет.

Время закончилось. Март взял ампулы с последними образцами, плотно закутался в доху… Возвращаться было не очень холодно.

Проводив его, Раху вышел наружу. Церемонно поклонился, сказал: спасибо. Потрепал пса и кивнул на прощанье с улыбкой, но Март всё равно не запомнил этих черт в дневном свете. Запомнил глаза и суровые брови Кренделя под двупалой рукой на широком собачьем лбу.

***

– Дурацкий пёс! – в сердцах вырвалось у Марта, долго-долго-долго шагавшего мимо Кольцевого в поисках гати. – Неблагодарное, неблагородное животное!

Пёс ушёл с Раху на метеобазу и утром не появился. Март, имевший планы жить с маламутом долго и счастливо, пока смерть не разлучит их, чувствовал себя девицей, которой обещали, но не женились. Ладно бы гулящей девкой, но он-то был девственник в этом смысле! Глядя на карманных друзей человека, Март никогда не планировал заводить собак, никогда не дружил с ними!

Стоило удалиться от Полигонов сюрпризы вернулись с двойной силой. Всё время хотелось спать, мысль не удерживала даже очевидное направление пути. Никто не скачет, не валяется брюхом к верху, не будит, не улыбается волчьей пастью, не холодит мокрым пятаком! Писк под ногами заставлял Марта шарахаться, а когда прекратился, стало ещё тоскливей.

– Собака-предатель!

К тому времени, как с гати стала видна железка, разумная часть Марта уже вернулась и возразила ему: а с чего, собственно, ты губу раскатал? Это чужая собака. Пёс выполнял работу, как и метеоролог, и ты.

Первый поезд Март пропустил. Допил фляжку воды и заснул крепко. Не смог проснуться. Покрытая чешуёй мышь, уставившись на него ржавыми глазницами, сидела на выходе из кошмара, потирала двупалые лапки, как муха, и когти шкрябали друг о друга. Невозможно было её обойти. Март уже смирился, что всё – не вынырнуть, так и умрёт во сне от какого-нибудь апноэ, когда услышал ворчание, глухой удар в землю, собачий галоп и «пшех-пшех…» близкого поезда.

Проснулся убитый, мрачный. Входя на трап, оглянулся. Тишина, только земных птиц и слышно. Небо переливается слоями через облако в облако, и светится из-под них, как галтованный беломорит.

***

Вернувшись и получив зачёт вместо практики за своё путешествие, Март немедленно перевёлся с Климатического факультета на факультет Геометрии ассиметричного перехода Тёмной Ойкумены, удивив всех, кроме своего ректора. Ставя подпись, тот хмыкнул и сказал:

– Лет надцать тому назад я поступил с точностью наоборот.

 Когда Марту стукнуло тридцать пять, он уже преподавал и имел прозвище «чесночный сухарь» за прямоту, за то, что даже студентки не влюблялись. Некоторые в шутку предполагали, что тёмная ойкумена подменила его роботизированным лектором, а настоящего Марта похитила для опытов. Девушки у него не было, ни кошки, ни собаки, ни хомяка, зато было профессорское звание. К нему нередко приезжали консультироваться. Ещё был ханг, сделанный из котла, с ужасным звуком, на котором он иногда играл, и коллекция варганов, к которым не прикасался.

Метеобаза Кукушка прекратила существование практически одновременно с возвращением Марта на полевую станцию. Архив её работы позволил узнать, что Раху отдал свой срок до последнего дня восстановлению земного климата. Что ж, мало ли в светлой ойкумене фанатиков, готовых посвятить жизнь сохранению особо редкого вида жаб. Интересно другое…

Точный, до часа определённый срок жизни Раху заканчивался – перед – тем днём, когда Март явился за образцами. Эта мысль не давала ему покоя, эти добавочные, незаконные десять дней жизни. Такая малость. А ведь их племя светлая ойкумена подсознательно считала племенем бессмертных. По уровню технологий, а значит и медицины, так и должно быть. Март думал: что значили эти дни для Раху, что означали его воздетые руки на пороге их знакомства?

Любая цивилизация считает своей гуманитарной основой какую-нибудь устаревшую фигню. Между лекциями Март сидел в читальном зале – островке сугубой тишины, и на планшете у него была открыта не физика ассиметричного перехода, но «Легенда-сказание о Двуликом Ара, попугае царского портного». Так нарочно перевели имя птицы, «ара» ведь с двух сторон одинаково читается. «Рубашку выверррни, выверни и не умрррёшь! Рубашку выверррни, выверни и ррродишься!» – кричал попугай. Кто-то вроде демона искусителя он в этом сказании. Грешником стал царь, одевший волшебную рубашку без швов на изнанке и тем незаконно удвоивший свой срок. Март хотел понять, в чём тут мораль? Какое последовало наказание? Но второй том отсутствовал, а первый был нашпигован приключениями, как тысяча и одна ночь.

Март жил затворником, редко выезжал дальше университета из своей комнатёнки на полевой станции, потому что не отпускало. Он хотел видеть из окна эти просторы, скучал по кукушке над ними. Он долго пытался себе объяснить: что же такого особенного было в тех десяти днях? Не раз возвращался на место Полигонов, до секунды вспомнил бурю и чаепития у метеоролога, изучил воспоминания других людей. А не в Полигонах дело. Их пространство вполне могло сойти за крупную лабораторию, ничего особенного нет в лабораториях, моделирующих бурю. Дело и не в божественном псе, который уж точно не подписывался на какие-то предельные срок жизни. Гоняет теперь с изнанки мира инфернальных мышей, наверняка рядом с дочерью Раху… Дело в перелётной тоске. Никому не удаётся её насытить, а Март невольно смог, но это аукнулось ему неисцелимым голодом. Дело в том, что от болотной гати, от этой воскресающей лесостепи исходило ясное, как глубокая вера, ощущение, что он побывал на краю земли. Далеко-далеко, запредельно далеко. У вертикальных Полигонов глотнул воздуха с того края свет и пропал. Но ещё не вечер.

***

*посвящается Hungry God, если ему пришлось по душе. А если нет, всё равно посвящается, что тут сделаешь!

Похожие статьи:

Рассказы → Лестница в небо из лепестков сакуры

Рассказы → Новогодняя история в черно-белых тонах

Рассказы → Пустота

Рассказы → Брокер жизни

Рассказы → Танатос 78