11 астронавтов. Глава 1.

1.

Звездное полотно медленно проплывало то ли над головой, то ли под ногами – Генри Хоггарт все ещё не определился. Сотый выход в открытый космос, а он по-прежнему волнуется, точно и не прошло два года с момента вылета.  

Миллионы огней, непоколебимых и вечных по земным меркам, прорывая сферу черной материи, возвращали день, когда Хоггарт впервые, ещё учеником среднего звена попал в планетарий Хайдена, в Нью-Йорке. Тогда он решил стать астронавтом, но ещё не мог знать, что мечта уведет мальчика так далеко от дома. Сердце, откликаясь на страх гормонами, готовилось вот-вот выпрыгнуть, сломав ребра и нарушив герметизацию скафандра. «Ну же, ещё совсем немного» — фраза в голове прозвучала обнадеживающе. Каждый его выход в пучину бесконечности представлялся битвой страха, с желанием насытиться красотой бескрайней вселенной. И сейчас, он наблюдал.

Со стороны, Юнити-1 напоминал гусеницу, толстую, неровную, и все же сохраняющую форму: четкое разделение на сегменты, создавало сходство с насекомым, точно электронные внутренности поместили в хитиновый панцирь. Поверхность её отливала тусклым серебянно-лунным светом. И хотя спутник Земли остался далеко позади, ощущение его близости не покидало Генри, глядя на блеклое отражение солнечного света, теряющего свой характерный желтоватый оттенок. Тысячи ответвлений, словно мох, поросли на металлической шкуре корабля. Различные лестницы, балки, крепежи для тросов и поручни для передвижения вдоль массивной поверхности, покрывали судно неравномерной текстурой игры света и тени, отбрасываемой всеми элементами.

Множество кранов, призванных облегчить работу астронавтов в космосе, вытянули механические руки во все направления четырехмерного пространства, навстречу остывшему жару звезд, бушующим электронным бурям и дождям метеоритов. Хоггарт с волнением вспомнил месяц, проведенный в космосе, перед входом в астероидный пояс. В те дни, все техники работали как одна команда. Сотни космических часов, похожих друг на друга, астронавты, с помощью «щупалец» корабля – электронных кранов-манипуляторов – разбирали бескрайние плантации солнечных батарей, бесполезных  и хрупких в вечной тени астероидов.

Поверх всего корабля, испуская  невидимые радиоволны на сотни световых лет вокруг, высилась вышка связи. Точно дерево, она вплелась толстыми корнями проводов в брюхо космического судна, расходясь на множество куда более мелких, внутри. С ветвей «свисали» плоды – антенны различной формы, и принципа действия. Вся структура светилась и пульсировала красными огнями, из-за чего экипаж прозвал её Новогодней елкой. 

Отсюда, казалось, что Единство-1 спокоен и недвижим, но это ощущение являлось ложным по двум причинам: Генри двигался со скоростью «матери», к которой протянулся трос-пуповина, отчего и рождалось ощущение спокойствия, а во-вторых – корабль жил, и как у любого другого живого существа, под хитином Юнити бурлила жизнь. Искусственная гравитация на борту создавалась вращением всех его секций, под толстым слоем обшивки; идея была далеко не нова, и все же, она отлично себя зарекомендовала, словно колесо, не меняющее свою конструкцию уже десятки тысяч лет, и по-прежнему остающееся актуальным. Сердцем Единства-1, помещенным в хвосте, стал огромный, по космическим меркам, атомный реактор, установленный на Марсе. Нервную систему составляли непревзойденные вычислительные мощности и несчетное количество километров проводов, передающих электрические сигналы, порождаемые экипажем. Двенадцать двигателей, точно патроны в барабане револьвера, окружали властителя в центре – огромный колосс, сто сорок метров в диаметре – авангард движения Юнити-1, квинтэссенция стремления человека приблизится к звездам. И хотя сейчас все они спали, Хоггарт знал, на что способен этот титан, пробуждаясь и готовясь взорваться атомной мощью.  Да, корабль определенно живет, — с облегчением подумал Генри, отдающим теплом в груди.

– Что там с обшивкой? – голос прошипел сквозь встроенные динамики, вырвав Генри из созерцания в реальность.

– Небольшие повреждения, быстро залатаем, — мгновенно, почти инстинктивно, ответил он. Движения в невесомости давались с трудом, и тяжелый защитный костюм никак не облегчал манипуляции. – Отличный маршрут, парни – астероиды слегка задели корпус. Возвращаюсь.

— Понял тебя. Рад, что все обошлось Генри, конец передачи, — шипение бортового канала связи замолчало, едва Уильям Флэтчер повернул переключатель.

Уильям Флэтчер имел все задатки кинозвезды, о чем ему не раз говорили: мужественный и сильный подбородок, волосы, налитые золотом, крепкое телосложение. Ещё на Земле, Уила сделали кумиром не стартовавшей экспедиции. Женщины любили капитана за зеленые глаза, в которых они, кажется, видели осуществление своих грез, и все же – он оставался непреклонен и одинок, как и многие из астронавтов. Стан и осанка, порождая сходство с горой, лицом встречающую вековые ветра, завершали образ, окончательно заставляя детей видеть в нем героя боевиков, а женщин – героя любовных романов.   

Хотя, пожалуй, никто не отрицал очевидного: Уильям Флэтчер обладал самонадеянностью и любовью к собственной персоне даже большей, чем к звездам. Качества, заметные всем, кроме самого капитана. Экипаж Юнити быстро сработался с молодым «кумиром» Земли, однако, за выдающиеся заслуги перед самим собой, наградили звучным званием -  «Принц». Следом, в житейские будни астронавтов ворвались и окопались фразы, смешками гуляющие по отсекам: «Прием у Принца», «Королевская свита», «Покои господина» и прочие, не менее ироничные.

***

Помещение, в котором Уильям со штурманами проводили большую часть времени, казалось весьма просторным, для трех человек. Возвышаясь над общим уровнем навигационной рубки, высился трон – капитанское кресло, обитое красным мягким материалом, и так подходящее к звучному прозвищу Уильяма. По обе руки от трона разместились навигационные панели штурманов. Множество мониторов на них выводили данные о состоянии оборудования, давлении в отсеках, количестве кислорода и ещё тысячи характеристик, контролирующихся всего двумя астронавтами.

В центре, точно бильярдный стол в захудалом кабаке, расположился интерактивный пласт голограммы, диаметром не шибко отличаясь от упомянутого стола. Перебивая дневной свет ламп, мягкое голубое свечение охотно ложилось на лица присутствующих пугающей маской, отбрасывая от каждой морщинки или изгиба лица неестественные тени. 

Подобную роскошь установили лишь на капитанском мостике, а потому, экипаж частенько искал ложные поводы и псевдо причины задействовать её в своей работе;  удавалось редко. После пары безрезультатных попыток, астронавты быстро остыли к новшеству. 

Массивные и внушительные, крепкие панорамные окна заменили стены в рубке, напоминая увеличенный аквариум, однако наружные металлические ставни, ныне опущенные, закрывали обзор открытого космоса.

В конце первого месяца полета, монотонность и чернота картины, зияющей за прозрачностью стен, утомила Флэтчера настолько, что ставни, точно веки, опустились на уставшие сонные стекла, погрузив капитанский мостик в длительную спячку. С тех пор, поводов пробудить навигационную рубку не возникало, до сегодняшнего дня, до последнего события.

– Полагаю, у нас сегодня праздник, — начал капитан, развернувшись к штурманам, – самый сложный этап пути остался позади, в астероидном поясе. Убрав рукой чуть вспотевший локон волос, упавший на глаза, он перевел взгляд на систему охлаждения – четыре раза техники чинили её, а она по-прежнему капризничала, заставляя команду управления запекаться в духоте. Но даже ей не под силу было испортить то ощущение долгожданной победы, что росло и крепло в душе Флэтчера с каждой минутой.

— Я думаю, весь экипаж заслужил отдых, — Ванг Ли откинулся в кресле, с усталостью отбросив головной микрофон в сторону. Длинные черные волосы, отросшие за время полета, местами прилипли к шее и ушам; капельки пота неспешно прогуливались по локонам, задерживаясь на кончиках. Взяв один из толстых бортовых журналов, он начал  обмахиваться, тщетно пытаясь как-то охладить воздух. — Хоть какая-то польза от этой писанины, — сказал штурман, ярко окрасив сарказмом и пренебрежением последнее слово. Цифровые технологии, позволившие человеку так далеко забраться в своем любопытстве, оказались слабы против скучнейшего врага здравого смысла – бюрократии. Даже сейчас, улетев на сотни тысяч километров от Земли, экипаж был связан её цепями, лишенными смысла, нужными лишь для того чтобы быть нужными; они сковывали людей, принуждали записывать каждый шаг, словно компьютерных данных и результатов экспедиции могло не хватить.

– Остались последние часы работы, Ли – мы проложим маршрут, а техники пока залатают повреждения.

– И наконец, долгожданный отдых, — подытожил их разговор Шань Пай, развернувшись к навигационной панели. Китайский акцент смущал второго штурмана столь сильно, что он предпочитал молчать и делать, нежели говорить и бездействовать, как Ванг Ли.

– Необходимо отправить зонд – распорядись, чтобы техники подготовили стартовую площадку.

Первый штурман с многозначительным вздохом вновь надел на голову отброшенный ранее микрофон, и нехотя включил общую связь: — Крепитесь, осталось совсем ничего. Уил велел подготовить зонд к отправке – сообщите, как все будет готово, парни.

– Понял тебя, Ли. Через полчаса все будет сделано, — голос передался по километрам проводов на капитанский мостик, с другого конца корабля. Наступила тишина. Единственные её нарушители – работающие приборы, скорее не смягчали молчание, а наоборот, усиливали его, словно тиканье часов в пустой комнате. Звуки сменяли друг друга, иногда сливаясь в полифонию электронной мелодии. Уильям небрежно плюхнулся в привинченное к полу капитанское кресло, опустив усталую голову на руки. Шань Пай, не обращая ни на кого внимания, уже прокладывал теоретический маршрут.

2.

Звон металлического стука шагов отдавал эхом в голове. Кроваво-алая надпись «Разгерметизация!» угрожающе светилась над входом, вынуждая двух астронавтов нетерпеливо расхаживать и переминаться с ноги на ногу. Шла пятая минута ожидания, но и этого времени хватило, чтобы подвести терпение к краю. Проведя два года взаперти, и в то же время, в просторной бесконечности, всякий бы стал нетерпелив.

– На кой черт Уилу зонд – мы ведь уже миновали пояс.

– Не знаю, да и это не наше дело, — облокотившись на стену, Хидео Ёсикава наклеил на оголенное плечо никотиновый пластырь. – Главное, что теперь можно расслабиться. На тонком вытянутом лице астронавта отразилось блаженство, как только пластырь подействовал.

Леон напряженно взглянул на собеседника, слегка замедлив шаг, а затем вновь принялся расхаживать, ожидая разрешения войти – ничего не менялось.

Периодически возвращаясь к пластырю, на руке Хидео, он наконец спросил:- Тяжело без сигарет?

— Все мы от чего-то отказались ради мечты. Думаю, ты не исключение.

Леон остановился и устремил взгляд куда-то в пустоту, точно слова Хидео вернули прошлые земные деньки. Наступила пауза. – Да, ты прав.

Наконец, красная надпись потухла, и прозвучал приятный звонок, моментально приковавший внимание. Женский голос чуть более безразлично, чем обычно, сообщил: «Можете войти». Двери разомкнулись, впуская посетителей внутрь.

Стартовая площадка, или старт, как именовали её астронавты, находилась в одном из технических отсеков, а потому, назвать её уютной язык не поворачивался.  Комната спокойно могла бы вместить футбольное поле, и многие на борту не понимали, зачем ей придали такой размах. Стены, как и в других тех.отсеках, отдавали холодом голого металла, а многие трубы идущие вдоль них, и вовсе создавали старомодный стиль. Лишь одно скрашивало общее впечатление – освещение. Хидео всегда любил огромное количество ламп и прожекторов на старте, даже большее, чем в жилых блоках. Свет лился с потолка, а при желании – одна команда заставляла его литься и с пола, хотя и более мягко.  Все помещение казалось бы пустым и плоским из-за размера, однако впечатляющий лес оборудования наполнял пространство глубиной и объемом. Ёсикава, как и прочие техники, знал назначение каждого агрегата, и все равно часто сетовал на нехватку того или иного устройства. Напротив входа, образуя четвертую стену, на них смотрели массивные автоматические врата, отделяющие Юнити от пустоты космоса – через их, ныне крепко сомкнутые ладони, осуществлялся запуск спутников, зондов, бурильных установок и небольших пилотируемых кораблей. Рядом со старшим братом, расположилась малая автоматическая дверь, служившая, в отличие от грозного сородича, исключительно астронавтам.

Зеркальные шлемы скафандров обернулись, едва Хидео и Леон пересекли красную границу безопасности на полу.

— Что-то случилось? – небрежно сняв защитный костюм, чрезмерно нервничая, Генри сел в кресло, едва нащупав его очертание трясущимися руками. Блеклые голубые глаза, точно размытые водой, пытаясь скрыть волнение, рассеяно метались, всячески избегая испытующей черноты взглядов Ёсикавы и Мейера. Короткие русые волосы покрылись потом, а защитный шлем, покоящийся на коленях, изнутри покрылся испариной. Уровень кислорода в помещении повышался, и каждый последующий вдох давался легче предыдущего. Ощущение собственного тела понемногу возвращалось к Хоггарту, как и спокойствие, пускай и временное.

Михаэль принес стакан воды: — Выпей. Я знаю, что это часть моей нормы, но тебе сейчас нужнее. Протянув дрожащую руку, Генри с трудом взял пластиковую емкость, и мимолетно, дабы не пролить ни капли, осушил её до дна. – Спасибо. Дай мне пару минут, и я приду в себя.

Хидео, наблюдавший за картиной, не смог удержать рвущийся уже не первый месяц наружу вопрос: — Как тебя допустили до экспедиции? Едва он спросил, как тут же пожалел о присущей личности, прямолинейности.

Сколько он себя помнил, Хидео всегда обладал этой характерной чертой. Часто, пожалуй, даже слишком часто, он видел слезы на лицах людей за те удары, что наносил прямотой речи, точно сжав слова в кулаки. Будто не понимая законы, по которым общаются люди, он шел напрямик, пытаясь узнать то, что интересовало, или же сообщить то, что творится на уме. Почти всегда, собеседники, не подготовленные к таким открытым диалогам, привыкшие разыгрывать спектакли и подолгу обхаживать суть разговора, впадали в ступор и замешательство, едва Хидео Ёсикава раскрывал рот. Моментально, привычная модель поведения рушилась, натыкаясь на твердую стену человека, не умеющего играть. Да, пожалуй,  Хидео не смог бы стать Гамлетом или Отелло на сцене, однако он был кем-то большим в жизни – самим собой. Осознание именно этого факта скрасило его прием среди будущих коллег.

— Не забывай – мы в первую очередь ученые, а не астронавты, — моментально ответил Михаэль за друга, словно то был не вопрос, а выпад шпаги.

— Думаю, на Европе вполне хватит и одного геофизика, — Хидео уже смирился с мыслью, что слова, рождающиеся в уме, никогда не найдут преграды в виде морали или норм поведения. Капитан не раз делал замечания по поводу этого. И он, будучи не глухим к советам, всегда пытался исправить послевкусие после своих слов: – Не хотел тебя обидеть, Генри.  Ты же знаешь, что я имел…

Хоггарт, отмахнувшись рукой от извинений, перебил товарища: — Все нормально. Что у вас за дело на старте?

— Уил велел запустить зонд, — Леон взял шлем из рук Михаэля, и принялся смотреться в отражение, играющее золотым блеском антирадиационного покрытия. Глаза казались ещё более черными в желтоватом отражении, как и тень от глубоко прорезавшихся морщин. Осторожным, почти стыдливым движением руки, он поправил изрядно поредевшие каштановые волосы на лбу, отделившиеся от остальной шевелюры и образовавшие маленький островок. Полет сильно состарил Леона, да и уход с Земли, проблемный и скандальный, не сделал его моложе. С досадой опустив импровизированное зеркало, Мейер разочарованно вздохнул, стараясь вернуться от своей внешности к теме разговора: — Ли сказал, что осталось совсем немного. Неужели этот проклятый пояс остался позади – я все ещё не могу поверить!

— И не говори. Если честно, в какой-то момент я уж стал думать, что мы никогда не выберемся из плена астероидов. Чертовы камни, — гневно буркнул под нос Шульц. —  Ну, значит, все обошлось. Передаем платформу вам, — Михаэль попытался помочь товарищу подняться, но Генри только убрал протянутую руку в сторону. Хоггарт неспешно поднялся, как обычно сделав вид, что минуту назад это не он задыхался, не в силах унять тремор.

3.

Проверка двигателя всегда виделась Хидео самым скучным в подготовке к запуску. Смотришь на параметры измерительных приборов, рассчитываешь необходимое топливо в соответствии с дальностью полета и весом аппарата, калибруешь поворотные сопла, и все это лишь для того, чтобы убедится, что все в порядке. Первый год это казалось увлекательным, но теперь он не мог поверить, что самый амбициозный проект Земли превратился в рутинную работу. И все-таки, интерес не угасал. Полет, каким бы долгим он не был, имел грандиозную цель – исследование Европы,  и Хидео переполняла гордость, что он один из двух японцев, представляющих проект. Ради такого удовольствия и тайн далекого спутника, можно стерпеть калибровку двигателя зонда, пускай и в тысячный раз.

Космос всегда привлекал молодого японца. И сейчас, когда тридцать пятый год жизни стал подходить к концу, и в четырнадцать лет, когда черные, острые и в то же время бездонно глубокие глаза юноши жадно впились в окуляр телескопа на балконе обычной Токийской квартиры в спальном районе. В ту ночь он увидел невероятно мало сквозь задымленное небо, освещенное огнями ночного города, и все же, даже этого хватило, чтобы выбрать маршрут жизни. С того дня, он ни разу не сошел с пути, и ни разу не пожалел об этом.

— Все исправно, как всегда, — поднявшись на ноги, он направился прямиком к рубке управления, размышляя о практичном гении инженеров проекта. Леон уже облачился в костюм, и теперь переливался белоснежным светом электросберегающих ламп, точно отлитый из серебра памятник космонавту. Пускай герметичная комната и защищала астронавтов от извечно голодного до воздуха, вакуума, тем не менее, никто не пренебрегал лишними мерами предосторожности. Не нашлось ещё таких глупцов, кто допускал даже малейшую возможность умереть от удушья, вытянутым наружу невидимой клешней бесконечности. Одно радовало Хидео: ожог, на таком расстоянии от солнца, получить было весьма затруднительно.

— Давай быстрее. Я уже хочу вывести зонд на позицию и спокойно пойти на праздник, — Леон всем своим видом, от мимики до быстрой жестикуляции, выказывал нетерпение. – Сообщи Уилу что зонд будет на позиции через несколько минут. Не дожидаясь ответа Хидео, он повернул переключатель, заставив электронику и законы физики отрезать их от стартовой площадки. Единственная женщина на корабле произнесла: «Инициирую герметизацию помещения!».

— Ли, ты там? – Хидео стоял возле интеркома, зажав кнопку вызова.

С другого конца  раздался знакомый голос, отдающий иронией: — Как сам думаешь?  

— Зонд выйдет на переданные координаты через пару минут, так Принцу и передай.

— Отлично, давайте поскорее покончим с этим.

— А что толку, напиться тебе все равно не удастся, — Хидео злорадно ухмыльнулся. Ванг Ли, точно заметив эту гримасу, незамедлительно выдал: — Остряк. И сотри эту ухмылку со своей физиономии – итак красотой обделили. Канал связи заполнился смехом. Из гогочущего динамика, Хидео услышал едва различимый недовольный голос Уильяма: – Потом поострите. Скажи, что чертово охлаждение опять не работает…

– Конец связи, — быстро оборвав связь, Ёсикава сделал вид, словно не расслышал последней фразы капитана.

Хидео практически сразу полюбился команде. Оно и не удивительно: его странный, почти бесчувственный характер, точно у робота, не знающего нравственности, показался будущему экипажу колким, однако весьма забавным, не лишенным своего шарма. Точно он был карикатурным персонажем, случайно попавшим на корабль. В первый день, в тренировочном центре, когда Ёсикава представился будущей, «второй» семье, со свойственной беспринципностью, он сразу получил отпор от Леона Мейера. Немецкий астронавт, едва  заслышав выпады со стороны японского выскочки, тут же устроил невероятное шоу, с номерами из негодования и ругани. После, они стали лучшими друзьями.

«Помещение герметично!». – Ну же, сколько мне ещё тебя ждать? – Леон опустил экран шлема, и теперь его голос казался глухим и далеким, застрявшим внутри скафандра.

Проворчав что-то на японском, Хидео начал облачаться в мятую ткань серебра.

4.

Весь экипаж собрался в центральном отсеке. Огромное круглое помещение, не имеющее острых углов, диаметром в десять метров, служило связующим звеном с остальными ветвями модулей необъятного корабля. Белые, словно в больничной палате, стены были усеяны оранжево-серебристыми автоматическими дверями по всей окружности. Однако, вопреки пространственной значимости, функциональность обошла помещение стороной – отсек использовали как комнату отдыха и проведения неофициальных собраний. Приглушенный свет, выставленный на вечерний режим, сглаживал ощущение стерильности и санитарии, возникающее в этом месте.

Одна из дверей плавно разъехалась в четырех направлениях, пропуская Александра Захаркина внутрь. Спокойная и размеренная походка, отдавала уверенностью. Астронавты сидели в мягких креслах, разбросанных по всей комнате. Сформировав  небольшие группки, они обсуждали что угодно, но только не полет – два года сделали эту тему избитой и изрядно надоевшей. Теперь каждому казался интереснее его собеседник, нежели цель, объединившая их вместе. И все-таки, невольно, поддаваясь заслуженной радости, гуляющей по лицам, собравшиеся, сами того не замечая, трепетно произносили слова: «Наконец», «Астероид», «Пояс» и, самое сладкое — «Позади».

Александр, точно локомотив, направляясь к Максиму Львову, учтиво кивал тем, кого ещё не успел увидеть сегодня; великое множество комнат, отсеков и блоков допускали возможность потеряться на борту Юнити-1. Стоящий в пол оборота, Максим, с присущей ему эмоциональной яркостью и живостью обсуждал с Ванг Ли что-то без сомнения волнующее и важное. Спустя секунду, они разразились смехом, сразу разрушив ореол важности, копящийся все это время вокруг их беседы. Какие-то едва уловимые черты, возможно, слегка вьющиеся волосы, а возможно, почти детская радость в поведении ассистента, напомнили Захаркину о родном брате, оставшемся на Земле. Астронавт слегка тряхнул голову, точно мысли эти имели физическую природу, словно мусор, который можно вытрясти из пакета, если сильно постараться.

— Чего мы ждем? – бесцеремонно прервал Александр беседу штурмана и своего ассистента.

Ли все ещё тяжело дышал после недавнего приступа смеха, однако постарался придать голосу спокойствие. Глубоко вдохнув, он иронично принял выражение фальшивого умиротворения и ответил задумчивым, почти отстраненным голосом: — Уильяма.

— Слушай, а где Шань? Кажется, я не видел его в гостиной, — непринужденность, с какой Максим произнес последнее слово, никого не удивила. Многие из длинных и холодных, официальных названий, сменились куда более привычными, домашними. Так, центральный отсек стал гостиной, защитный скафандр – спецовкой или Кимоно, а капсулы сна – обычной кроватью.

Изобразив вымученное недовольство на лице, словно вопрос задел кого-то из его родных, Ли ответил: — Угадай. Прокладывает маршрут, обрабатывает полученные сведения с зонда. – Негодование первого штурмана являлось наигранным лишь потому, что если бы за это не взялся Шань Пай, то Уил наверняка приказал ему выполнить это.

Наконец, появился капитан. Задержавшись, как нередко случалось прежде, Уильям вошел и спешно схватил бокал. Встав на невысокую импровизированную трибуну, он постучал по краю стекла: — Мужики, минуточку внимания.

Атмосфера, сопутствующая ситуации, создавала ощущение светского вечера, никак не покидавшего Александра.  Взяв со столика бокал с шампанским, он замер в ожидании речи капитана.

– Друзья мои, — начал Уил, ожидая, когда последний из экипажа – Леон Мейер – наконец замолчит, — мы проделали грандиозную работу. Каждый из нас. Я знаю, что сейчас творится в вашем сознании, и какие мысли звучат. Осмелюсь озвучить: «Наконец, астероидный пояс остался позади». Это были сложные времена, напряженные. Для многих, работа ещё толком не началась – Европа таит много тайн и перспектив для всей Земли, и мы станем теми героями, что откроют далекий сундук с золотом, на орбите Юпитера. За наше дело. — Подняв бокал в воздух, Уил увидел именно то, что ожидал: собравшиеся, подхватывая один за другим, разразились радостными криками на многих языках. Капитан знал, что в этот миг, каждый из них переживает за свой народ в равной степени, как и за общую миссию. Недаром кораблю, ещё на Земле, присвоили название Юнити, или Единство.

Александр, как экспедиционный врач, разрешил открыть не так уж много шампанского – всего две бутылки, а потому, праздник закончился быстрее, чем того ожидал Уильям. В какой-то момент он задумался: как командование Земли могло допустить на борт алкоголь и непрессованную негерметизированную пищу, но потом вспомнил о психологическом здоровье экипажа, часто отодвигаемого им на второй плана, и серые глаза сразу же, без труда нашли Райэна Фонтэйна.

Его популярность среди экипажа было несложно объяснить – как и многие другие психологи, Райэн легко вклинивался в окружающую атмосферу, настроение и интересы собеседника. Словно хамелеон, он мог подстроится к сговорчивости Ли, к проблемам Генри, о которых старались не говорить, к хмурому нетерпению Леона. Александр недолюбливал Фонтэйна за это, и старался держаться с ним исключительно по-деловому, хотя и не раз забывался,  разговаривая о медицине.

Вечер, насколько допустимо это понятия в космосе, подходил к концу. Ванг Ли, устав от разговоров отправился в «кровать», Михаэль дремал, развалившись в одном из мягких кресел, а Хидео допивал чужое шампанское.

— Ты не особо общителен, да? – голос раздался из-за спинки кресла. Александр попытался развернуться, но смог лишь слегка повернуть голову, упершись подбородком в мягкую красную обивку. Райэн обошел его и уселся напротив. Сидение быстро приняло форму тела. – Ну, так, я прав? – он взял один из бокалов, убедился что он пуст, и, разочаровавшись, поставил обратно.

— Ты наблюдателен, — невозмутимо бросил в ответ Александр.

— Не нужно быть психологом, чтобы заметить, что за два года ты так и не сблизился с командой по-настоящему, — Райэн повторил позу коллеги, закинув ногу на ногу, и скрестив руки на животе. С пугающим вниманием, Фонтэйн следил за движениями собеседника. Вытянутое и тонкое лицо, заканчивающееся острым подбородком, хранило печать спокойствия и некой аристократичности, хотя наверняка Захаркин не имел дворянских корней. Слегка прищуренный, тонкий разрез скрывал глубокую серость глаз, холодных и как будто пустых. Но нет, они не были пусты, Фонтэйн знал это наверняка.  Уткнувшись в них, психолог видел многое, спрятанное, гораздо большее, чем желал показать сам Александр. Мягкие, волнистые волосы, плавно убранные назад, покрылись сединой. Наверняка, некогда черные, сейчас локоны, точно подражая глазам, окрасились в пепельный цвет, с редкими снежно-белыми полосами. Слегка сомкнутые губы, казалось, готовы вот-вот разомкнуться и  что-то сказать, нечто невероятно важное, но в нерешительности, они хранили молчание.

— Я врач, и моя специфика редко дает мне возможность пересекаться с командой, что хорошо для нас всех.

— Жаль, что у нас так мало производственных травм, да? – Фонтэйн улыбнулся, ожидая увидеть ответную реакцию на губах собеседника.

Александр сохранял монолитное спокойствие: — Сомневаюсь, что травмы в космосе могут быть простыми. Это не стройка, Райэн – здесь даже мелкая ,«производственная», как ты сказал, травма может стоить жизни. Более того, я совсем не хочу…

Не дав ему договорить, в разговор, со своей «мелодией», влился Уильям: – Сегодня на празднике не было Шань Пая. Я хочу, чтобы ты побеседовал с ним – он не умеет отдыхать, и скоро это приведет к последствиям. – Флэтчер выглядел невероятно уставшим, потерянным, а полуопущенные веки скрывали сонливые глаза.

Не дожидаясь ответа, капитан ушел. Александр понял, что он ему и не нужен – Уил отдал приказ, и ждет скорейшего исполнения. – Ну, ты здесь психолог, — спокойно сказал он Райэну, вставая с кресла, — тебе и беседовать. Доброй ночи, или утра – черт его разберет.

Улыбнувшись, Фонтэйн бросил фразу в спину удаляющемуся собеседнику, не зная наверняка, дойдет ли она до адресата: — Если ты просишь, Док.

5.

Он плыл. Прохладная вода, обволакивая тело, сопротивлялась движению, но это вовсе не мешало, а скорее наоборот, раззадоривало. Солнечные лучи, яркие и слепящие, проходя сквозь брызги, рассеивались на спектр и преломлялись гармоничной кривизной линий. Другой берег уже совсем близко, осталось лишь протянуть руку, и ещё раз, и ещё. Движение, одно за другим, не забывать о дыхании. Едва слышно, он уловил какой-то смутный звук, знакомый и в то же время чуждый этому месту.

— Давай Сашка, ещё чуть-чуть, — меленький брат на берегу размахивал руками и свистел.

Звук усиливался. — Да что это, черт возьми? – вопрос, оставшись без ответа, утонул в реке. Неожиданно, холод воды, являвшийся статичным препятствием, пошел в атаку: ногу свела судорога, словно мышцы перекрутили несколько раз и завязали узлом вокруг кости. В панике Александр начал бить по воде одной рукой, а второй едва успевал грести, удерживаясь на плаву. – Коля, — истерически выкрикнул он, и, стиснув зубы, погрузился в воду.

Боль не ослабляла хватку когтистой лапы. В ужасе раскрыв глаза, Саша увидел на дне яркий, красный огонь, размеренно пульсирующий – паника сменилась любопытством. Осознав, что воздух заканчивается, он раскрыл рот, в тщетной попытке вытянуть его из воды. Жидкость быстро заполнила все свободное пространство, устремившись в легкие.

В ужасе, Александр подскочил с кровати, ударившись лбом о защитный экран спальной капсулы. Быстрым, но слепым движением, он не сразу нашел кнопку – нажав её, астронавт заставил ложе светиться изнутри, распахнув прозрачную «стенку кокона». Просто сон, очередной глупый сон, — мысль все никак не укладывалась в голове. Вкус воды, казалось, ещё стоял во рту, отдавая тиной и солью.

Звук, почти неразличимый во сне, теперь оглушал монотонностью и тревожностью. Полностью придя в себя, Александр взглянул на стену – красная лампа, проворачиваясь внутри плафона, пульсировала так же, как на дне реки. С ловкостью акробата он выпрыгнул из кровати.

Не прошло и минуты, как он несся по коридорам, минуя отсек за отсеком, выслушивая одни и те же фразы электронной женщины. Зеленая линия, идущая от каюты по полу, словно нить, вела Александра к выходу из лабиринта минотавра. Когда он увидел стрелку, завернувшую налево, то понял – что-то случилось на капитанском мостике.

Из открытой двери на него вылетел Уильям. Схватив за грудки, капитан с испуганными глазами проскрежетал сквозь зубы: — Почему так долго?!

Словно не обращая внимания на поведения Уила, Александр сильным и уверенным движением убрал его руки от себя и прошел внутрь. В рубке стояла невыносимая жара, а воздух, казалось, загустел и стал плотным, точно прозрачное желе. За одним из навигационных приборов сидел Шань Пай, откинув голову назад; контуры его силуэта размывались в горячем зное, теряли четкость. Быстрой поступью, экспедиционный врач подошел к штурману. – Пульс есть, — машинальная точность и координированные движения сопутствовали словам. Достав из сумки миниатюрный фонарик, Александр, насильно раскрыв правый глаз пострадавшего, направил в него луч света: — Зрачки реагируют.

Стоящий позади Уильям, нервно покусывал ноготь. Выслушивая фразы одну за другой, он молча наблюдал за действиями врача, но, вскоре не выдержав внутреннего напряжения и своей бесполезности, спросил: — Ну что с ним?

Захаркин подошел к капитану, и по-дружески положил руку на плечо: — Не беспокойся Уил. Все под контролем — жить будет, но нужно перенести его в мед. Отсек. На лице Флэтчера он читал неподдельный испуг. – Помоги мне перетащить Пая в отсек – не будем будить Макса. Капитан, словно уйдя в себя, и не до конца осознавая слов Александра, утвердительно кивнул, не раскрывая рта, повиснув в нерешительном ступоре.

Александр не раз видел подобное. Сильные и волевые люди, терялись перед лицом смерти, и не только своей. Иному человеку хватает мужества вести людей сквозь космос, но не достает сил и знаний помочь умирающему. Александр тут же отбросил ход мыслей, укорив себя за сравнение – Шань Пай не умирает. И не умрет, твердо решил он.

Засунув в рот пострадавшего небольшой крепеж для языка, Александр перевел взгляд на недоумевающего Уильяма: — Это чтобы язык не запал.

Взяв Шань Пая под руки, они покинули крематорий, бывший некогда капитанским мостиком.

6.

— Ну что там Леон? – Хидео, нервничая, наклеил уже второй никотиновый пластырь за сутки.

— Знаешь, слишком странно, чтобы быть правдой.

— Говори уже, не тяни, — Уильям сидел в капитанском кресле так, словно обивку заполнили иглами. Напряженность позы бросилась бы в глаза любому, кто знал его достаточно хорошо.

— Провода перерезаны. Шланг отведен. Охлаждение попросту не работало, — голос Леона раздавался изнутри вентиляционной шахты, изредка прерываемый кашлем.

— Ты хотел сказать, провода перегорели? – поправил Хидео товарища, однако с тревогой осознал значение слов Мейера.

— Если бы – слишком ровный срез. Изоляция не обуглена, просто ровный срез.

Комната заполнилась тишиной.

— То есть, кто-то перерезал провода? Может, их могли зацепить при последнем осмотре? – Уильям все ещё не мог, или не хотел верить в гипотезу, зарождавшуюся в голове.

Леон немного помедлил. Высунувшись из трубы, он стал аккуратно спускаться: — Зацепить, Уил? Да их придется пилить ножовкой несколько минут, или ты думаешь, мы тут китайские провода ставили? Без обид, Хидео.

— Я японец, безмозглый ты шницель, — Ёсикава с недовольной миной на лице подставил лестницу под вентиляционное отверстие.

— Постой, — капитан опустил глаза, и Леону даже показалось что из зеленых, они превратились в карие, — кому вообще нужно перерезать провода? Ломать охлаждение?

— Это загадка, но за то, что полом рукотворен, я ручаюсь. Мейер отряхнул пыль, скопившуюся в шахте. Искусственная гравитация, создала возможность для её накопления, пускай, и в меньших объемах, чем на Земле.

— Неужели, это саботаж? Я не могу поверить, — Флэтчер протер бессонные глаза; ночь без отдыха притупила его реакцию и спутала ход мыслей. Сама идея казалась бредовой: улететь так далеко от Земли, и пытаться сорвать миссию. Или же, кому-то просто на руку её срыв?

Капитан поднялся, точно открыв для себя некую истину, и устремив пустоту изумрудного взгляда куда-то вдаль, сквозь Хидео: — Мне надо поговорить с Райэном.  

Похожие статьи:

Рассказы → 11 астронавтов. Глава 3. Финал.

Рассказы → Запретная глубина. Часть 1

Рассказы → Запретная глубина. Часть 2

Рассказы → 11 астронавтов. Глава 2.

Рассказы → Большой Испаритель