Сеть. Часть 2.

Вокруг был туман. Густой, белый. Он появился из ниоткуда, из пустоты, в мгновение заполнив всё вокруг. Он был спокоен, непоколебим, чем-то напоминал грозовое облако, хотя, возможно, им и являлся.

В душе было странно. Умиротворение вокруг внушало тревогу, какое-то непонятное, неосознанное волнение. Возможно, порождало его то, что Эндрю не видел свои руки, ноги, тело, он не видел земли, по которой шёл, не видел, куда он шёл и абсолютно не понимал, зачем он это делает. Возможно, страх этот был следствием того, что он совершенно не помнил, что было секундой ранее, память исчезала так же быстро, как текло время, даже быстрее, то и дело, грозясь догнать настоящее и окончательно сбить с толку и так уже порядком запутавшееся сознание…

Неожиданно что-то мелькнуло совсем рядом, он отчётливо почувствовал это и резко шагнул вперёд.

Опять тишина.

Эндрю замер, безрезультатно вглядываясь в туманную пустоту. Вокруг почему-то становилось очень душно, а на душе всё тяжелее и тяжелее.

Что-то опять пронеслось сзади. Резко отпрыгнув, Эндрю что есть мочи помчался за неясным призраком. Он хорошо слышал, как тот тяжело дышал от угнетающего бега и чувствовал, как неуклонно догоняет его. В какой-то момент он был уже совсем рядом, ещё чуть-чуть и Эндрю схватил бы его за плечо, но нога, как назло, зацепилась за какой-то булыжник и, неловко размахивая руками, он полетел вниз.

Очевидно, земля, по которой он бежал, куда-то исчезла, туман тоже постепенно начал рассеиваться. Эндрю всё падал, летел куда-то вниз. Невообразимый животный страх дошёл до своего максимума. Казалось, падает он всё быстрее и быстрее и уже ничто не может спасти его…

Но всё опять замерло.

Эндрю закрыл глаза: вокруг была пустота, и так видел он абсолютно то же самое.

«Что происходит?»

Память постепенно начинала возвращаться, и теперь всё вокруг казалось слишком абсурдным.

«Это сон, противный, затянутый. Стоит лишь проснуться, всего лишь открыть глаза».

Вокруг что-то засвистело и затрещало, звук этот начал усиливаться, нарастать и становиться ещё более невыносимым.

Ярко-белый свет начал постепенно пробиваться сквозь темноту. Он исходил отовсюду.

Всё ещё сердечно желая проснуться, Эндрю открыл глаза. Щурясь от света, он пытался различить знакомые очертания стен его комнаты, зелёные цифры электронного циферблата его часов, огромное яркое полотно, выполненное в лучших традициях сюрреализма, висевшее справа от кровати, но вместо всего этого он видел лишь непонятный белый свет необъяснимой, загадочной природы.

Мысли, где-то прятавшиеся всё это время, начинали мелькать перед глазами.

Эндрю отчётливо, как никогда ранее, видел перед собой образы, какие-то картинки, слова, символы, знаки, идеи, свои размышления – всё, что обычно кружилось в его голове, то, что часто не давало спать по ночам, что было причиной случайных озарений и неоправданной грусти, теперь проносилось перед его глазами, сталкиваясь, разлетаясь на части, сливаясь друг с другом и снова распадаясь на неровные, неоднородные куски.

− Странно видеть своё сознание снаружи, не правда ли? – голос прозвучал откуда-то сверху, заглушая неприятный треск. – Странно видеть пустоту, наш мозг привык, что ему всегда есть на что смотреть, даже в чёрном необъятном космосе мы видим звёзды.

− Кто ты?! Что это?! Где я, в конце концов?!!! – прокричал Эндрю, но голос его показался ему слишком тихим и незначительным.

В ответ ему послышался смех. – Сколько людей, но вопросы всегда одинаковы, − на секунду голос замолк. – А знаешь, попробуй сам понять, что происходит, мне ужасно интересно, что ты видишь и чувствуешь сейчас.

− Сон и не самый удачный, − сухо ответил Эндрю.

− Неверно, отчасти ты прав, это сон, только не тот, что мы обычно видим по ночам и благополучно забываем утром того же дня. Это сон, подобный миру, не имеющий рамок времени и пространства. Я знаю, что «переход» часто даётся очень нелегко, возможно, часть твоей памяти просто растворилась, но я рад тому, что ты по прежнему можешь думать. Какие прекрасные мысли: ураган, тайфун, буря! Подумать только, как это всё умещалось в твоей голове, как материальность не убила, не уничтожила всё это в корне…

− Что за бред! Какой к чёрту переход?! О чём Вы вообще говорите?!

− Я всё расскажу, всё расскажу. Лишь немного терпения, а времени здесь всегда хватит…

Треск, всё это время усердно мешавший разговаривать, исчез. Исчез белый свет.

Внезапный порыв ветра ударил в лицо. Вверху появилось голубое небо, на удивление чёткое и светлое, под ногами Эндрю, наконец, почувствовал что-то твёрдое. В то же мгновение словно из пыли возник крутой склон горы, а над головой, расправив крылья, пролетел огромный орёл с хищным, острым и загнутым клювом.

− Прекрасное место для размышлений, − голос теперь звучал не сверху, обрушиваясь лавиной, а вполне по-человечески откуда-то сзади.

Эндрю обернулся.

Чуть поодаль от него в идеально чёрном, слегка матовом смокинге стоял невысокий человек. На вид ему было около сорока, хотя точно определить возраст было трудно. На лице у него были глубокие морщины, но седины на висках почти не было, да и усы, подкрученные на старинный манер, были иссиня-чёрные.

Он стоял на огромном валуне, наслаждаясь холодным, леденящим ветром, в ту же секунду готовым скинуть его в пропасть. Почему-то он улыбался, смотря всё время куда-то в небо.

Глаза его, горевшие каким-то неестественно ярким огнём, отчего-то показались Эндрю очень знакомыми, как впрочем, и все черты его лица, однозначно, раньше он где-то видел его.

С необычайной ловкостью человек в смокинге спрыгнул с камня и подошёл к Эндрю.

− Я проявил крайнюю невоспитанность, забыв представиться, хотя здесь это абсолютно не имеет значения. Если тебе угодно, называть меня можно Маркосом, но если хочешь, о существовании имён можно вовсе забыть, по мне это совершенно ненужная формальность.

− Что ж, буду знать с кем разговариваю. Я Эндрю.

− Это мне известно, известно мне также, когда и где ты родился, учился, где и над чем работал последнее время и многое-многое другое, − он говорил негромко, подходя всё ближе. – Я даже открою тебе секрет: небольшая часть мира, который ты видишь вокруг, создана тобой.

Эндрю молчал, лицо его выражало какое-то странное, неестественное ему, непонимание, удивление и откровенное безумие. Он неожиданно вспомнил, где видел этого человека, и теперь пытался убедить себя в обратном. Тот человек в лаборатории, висевший под потолком, несомненно, это был он…

Маркос продолжал говорить:

− Всё, что ты видишь – это результат пятнадцати лет размышлений, споров и усиленной работы сотен людей. Официально проект имеет название «Сеть», но я считаю, что в этом названии слишком скупо описывается этот мир, «Сеть» слово слишком блеклое и невыразительное, но это, собственно, не важно.

Как-нибудь я обязательно тебе расскажу, как всё это возникло. Как, собственно, по случайному стечению обстоятельств я и ещё несколько учёных, работавших над нейроморфными микросхемами, нашли способ копирования сознания и как в условиях совершенной секретности основали «Сеть», к работе над которой были впоследствии привлечены лучшие умы современности (и ты тоже). Это долгая и далеко не логичная история… − Маркос на секунду остановился, будто бы подбирая нужные слова. − То открытие был потрясающим, удивительным, невероятным! Мозг человека – это сложнейшая система, хаотичные потоки электрических импульсов, подобные буйным горным ручьям. Однако в любом хаосе есть порядок, закон. Я нашёл его, и на основе его создал этот мир! – он провёл рукой, жестом показывая на небо и гору, и чуть пригладил усы.

Мысли путались, но, тем не менее, слова складывались в достаточно целостную картину, правда резко противоречащую здравому смыслу и логике. Эндрю напряжённо, жадно смотрел вокруг. Какой-то не ясный, неестественный вихрь, смерч пронзал тело Маркоса, впиваясь в землю.

– Сам по себе принцип «Сети» достаточно прост, − продолжал Маркос, усиленно жестикулируя и, абсолютно игнорируя столб пыли, почти скрывший его лицо. − Мы создали единое цифровое пространство, поддерживаемое мощными суперкомпьютерами и накопителями в котором бы могла свободно существовать и работать отсканированная и отконвертированная копия мозга человека. По сути, это есть освобождённое от тела и неограниченное ничем материальным человеческое сознание. Прекрасно, не правда ли?!

− Значит, то, что я вижу, обман зрения, ткань из компьютерных кодов?

− Совершенно верно, хотя нет. Всё вокруг реально, правдиво, но не материально. Мир, не ограниченный абсолютно ни чем, созданный исключительно разумом, свободным полётом мысли и фантазии. Идеальный мир! – лицо Маркоса в тот момент с удивительной искренностью выражало воодушевление, глаза его горели сильнее прежнего, а ветер, казалось, дул всё сильнее, подхватывая и разнося вокруг его слова.

– Пятнадцать лет назад я видел «Сеть» немного иной, но сейчас уже понимаю, что то, что было создано, стало чем-то большим, чем простое объединение человека с компьютером. «Сеть» стала новым ковчегом человечества, подобно ковчегу Ноя, здесь самым гениальным людям даруется вечная жизнь. Их сознание, способное творить, перестаёт сковывать бренность мира, повседневные формальности, мнения бестолковых посредственностей! Здесь ничто не может умолить восхитительный мир сознания!

− А как же другие люди? – вопрос возник как-то сам собой, без спроса вырвавшись наружу.

− Другие люди… − Маркос улыбнулся. – На Земле сейчас живёт около 7,5 миллиардов людей, большая часть из которых, рождаясь и вырастая, проживают совершенно бесцельную жизнь, наполненную ложными ценностями и чувствами. Они живут ради жизни и со спокойной совестью умирают, когда эта жизнь заканчивается. Зачем таким людям нужна вечная жизнь? Чтобы вечно выполнять шаблонную работу или вечно размышлять о том, чем следует заняться в выходные? Я полагаю, на это им хватит и своего века. Надеюсь, ты не будешь считать меня после этих слов высокомерным снобом, но, увы, я прав…

А вообще знаешь, я обратил внимание на то, что чем больше людей населяют планету, чем быстрее растёт численность населения, тем меньше среди этого населения людей, безусловно выдающихся. Серая масса редко признаёт их, выжить в мире оказывается гораздо легче, если ты становишься таким же серым или вовсе рождаешься им, избегая ненужных метаморфоз. Такая вот грустная картина, − Маркос замолк, опять глядя куда-то вдаль. – Все эти размышления сугубо мои, я не люблю навязывать свои мысли, точно так же как не люблю опровергать чужие, каждый имеет право иметь своё мировоззрение, каждый всегда имеет выбор, так что считай этот разговор случайным отступлением от главной темы. Забудь его, забудь всё, что знаешь и постарайся довериться своим мыслям, а после прошу за мной, − он подошёл к пропасти, взглянул вниз и немного отшагнул назад, снова посмотрев на Эндрю. – Не знаю как ты, а я всегда мечтал летать, − в ту же секунду он, широко расправив руки, прыгнул вниз.

Поражённый увиденным, Эндрю бросился к пропасти. Дымка из облаков скрывала вид вниз, этого странного человека одетого словно на торжественный приём не было видно. Правда тревога за него показалась Эндрю какой-то неправильной и совершенно не подобающей случаю.

«А может прыгнуть туда? Если он прав и вокруг лишь ноли и единицы, то ничего страшного не случится, а если я всё-таки сплю, то худшее, что произойдёт – это падение с кровати», − Эндрю чуть заметно улыбнулся и вслед за Маркосом нырнул в пропасть.

Опять этот туман. Хотя сейчас сверху сквозь него проходили тёплые солнечные лучи, а цвет его был белоснежно белым.

«Полёт, а ведь я тоже о нём мечтал и не раз! О настоящем полёте, не на аэроплане, не на самолёте, не на парашюте, нет, это всё неинтересно. Душа порой хотела чего-то большего, она ожидала того, что ты вдруг расправишь крылья (или руками взмахнёшь, на худой конец) и полетишь. Полетишь как птица, такая большая и непременно хищная, которая стрелой, камнем падает на землю, а потом вдруг крыльями срезая траву, взлетает вверх и парит спокойно, неторопливо».

Облака остались позади, теперь внизу было видно лесистое подножие горы, распаханные поля и  бескрайние зелёные просторы.

Неизвестно почему, Эндрю вдруг почувствовал, что падение своё он чётко контролирует, да и страха разбиться совершенно нет, даже привычный адреналин совсем не щиплет нервы.

«Летать над землёй, как орёл. Разве это плохо?!» − в ту же секунду с телом произошло что-то странное: руки будто бы раскололись на мелкие части и вновь собрались, слегка увеличившись, на спине что-то зашелестело и однозначно стало намного легче.

«Полёт!» − подсознательно он расправил руки, в то же мгновение, почувствовав, как перестал падать, зависнув в воздухе, он махнул руками сильнее и сквозь порыв ветра взмыл вверх.

Совсем рядом от него пролетел орёл, тот самый, что ещё недавно кружил вокруг вершины.

Эндрю засмеялся, теперь он был слишком похож на эту свободную птицу…

*  *  *

Кривые улицы, то и дело странно изгибаясь и сужаясь, были поглощены мраком ночи. Горели фонари, да и Луна светила достаточно ярко, но, тем не менее, здесь было как-то одиноко и грустно. У редких прохожих, встречавшихся время от времени, лица были неестественные и неживые (хотя, собственно, что можно ожидать от этих программ?), люди эти были скорее декорацией, как и весь город, странной такой декорацией, созданной неизвестно для чего и для кого.

Двери в аккуратных, преимущественно двух- и трёхэтажных домах были наглухо закрыты, а редкие окна, ещё горевшие тусклым светом, стремительно гасли.

Эндрю успел уже несколько раз пожалеть, что неизвестно откуда появившийся интерес и любопытство привели его сюда, да собственно, и часть мыслей напрочь отказывалась принимать тот факт, что уже час как он покинул свой кабинет, оставил на неизвестный срок свои размышления и неимоверно сложные химические формулы и бродит по пустынным улицам какого-то городка.

Наконец, совсем выдохшись от бесцельной прогулки, он остановился у большого раскидистого дерева, усевшись на жёлтую скамейку с чугунными подлокотниками и ножками. Воздух был свеж, и изо рта шёл пар. Где-то пронзительно кричали птицы, а листва сверху негромко, спокойно покачивалась и шумела.

Не присев сюда, он возможно даже не приметил бы на этой улочке чуть приоткрытую деревянную дверь: оттуда звучала негромкая музыка, а над самым входом висели какие-то слова, выгравированные по металлу, чёрт знает на каком языке. Однако простая дедукция и отчасти интуиция подсказывали, что написано там было «Таверна», «Ресторан», «Паб» или «Пивная» на худой конец. Собственно, что там было написано Эндрю особенно не интересовало, главное, что там, наверняка, можно было слегка сменить порядком наскучившую обстановку и возможно неплохо провести время. Настроение от этих хаотичных и ничем не обоснованных мыслей чуть приподнялось, а оно последнюю пару месяцев редко бывало даже средним, и обычно охарактеризовать его можно было, как никуда не годное, отвратительно плохое или просто-напросто никчёмное.

 Быстрыми шагами Эндрю направился к неизвестному заведению.

Чутьё, как обычно, его не обмануло. В небольшом квадратном помещении с крепкими дубовыми столами и такой же дубовой барной стойкой сидело около дюжины человек, в состоянии явно не самом трезвом. Несколько самых буйных пели, заглушая динамики проигрывателя и то и дело намереваясьзалезть на стол, преодолев силу притяжения, остальные же о чём-то душевно разговаривали, время от времени, ударяя кулаками по столу или падая на тот же стол головами.

Очевидно, здесь было веселее, чем на мрачных пустынных улицах, и Эндрю решил посидеть здесь час, другой.

− Налейте мне что-нибудь, − подойдя к бармену, высокому коренастому мужчине с чёрной широкой бородой, произнёс он.

Тот на секунду задумался, но потом видимо что-то сработало в его голове, и он быстро взял со стола тёмную тяжёлую бутылку и ловко наполнил её содержимым широкий квадратный стакан. Освещение было тусклым, но по запаху это был непременно ром.

− Человек! – весело произнёс кто-то рядом.

Эндрю обернулся. Рядом за барной стойкой сидел высокий, крепкий мужчина с коротко подстриженной головой и толстым красным носом. Лицо его было грубое, но грубость эта сочеталась с удивительно пронзительным взглядом.

− Ответь, я ведь не ошибся? – продолжал он, чуть заплетающимся языком.

− Верно, не ошиблись. А люди здесь бывают редко?

− Да кто его знает. Эти все вокруг, по крайней мере, ими точно не являются, просто кем-то это заведение нужно было заполнить, − он широко улыбнулся. – Не набивать же эту конуру учёными, которых здесь и так немного, десятка три от силы, да к тому же все эти интеллектуалы, обычно, крайне скучные люди, если не знаешь теорию струн, какую-нибудь квантовую суперпозицию или совершенно далёк от каких-нибудь дополнительных пространств, с ними говорить в особенности не о чем. Вот такие дела… − последнее предложение он зачем-то протянул, почти пропев.

− Значит и со мной, должно быть, говорить не о чем? – весело осведомился Эндрю.

− Почему не о чем? Я же сказал, что ты человек, а я редко ошибаюсь. Ведь кто такой человек? Знаешь, последнее время я много об этом думал, − случайный собеседник отглотнул ещё немного из своего стакана, тоже широкого и квадратного и, набрав в лёгкие побольше воздуха, продолжил. – Человек – это тот безумный субъект, который может чувствовать и понимать мир ни зрением, ни слухом, ни любым другим органом чувств, а как-то по-другому, иначе. Тот, кто может ощущать радость только от того, что ему понравилось, как солнечный луч преломился в луже или мысль, посетившая его голову, оказалась восхитительно-гениальной. Человек – это тот, кто может действительно ощущать любовь, любить по-настоящему, всем сердцем, кто может по-настоящему ненавидеть, приходя в ярость и испытывая неистовую злость, странно, мы ведь всегда старались это игнорировать, считать гнусным поведение, доставшимся нам от диких, нецивилизованных животных, но это ведь тоже признак человека-настоящего. Человеческие чувства – это вообще отдельная история, кто ещё может совершать непонятные, порой даже самому себе поступки, продиктованные душой, кто может так же как человек жить и понимать, что в сознании твоём масса незабываемых, ярких воспоминаний, а в душе всё время что-то горит, пылает, обжигает изнутри всё тело.

Эндрю слушал внимательно, какой-то холод сковывал его, а собеседник продолжал говорить, он говорил почти не останавливаясь и, казалось, разговаривая с самим собой.

− Человек – это тот, кто не знает кто он, кто всё время ищет себя, беспрерывно продолжая куда-то идти, и найдя себя, снова начинает свой поиск. Это правильно и логично, знаешь, в настоящем мире гармония создаётся на балансе конечного и бесконечного начала, этот баланс порождает жизнь и создаёт все её основы, всё на Земле и в космосе основано на этом балансе. Вот, что значит быть человеком…. А здесь… − он остановился, окрыление с которым он только что говорил, куда-то улетучилось, голос его неожиданно стал невнятный и тусклый. – А здесь всё не так, неправильно. Мысли совсем тебя не слушают и существуют от тебя совершенно отдельно, даже не удосуживаясь поделиться интересным замечанием или идеей. Чувства здесь ничтожны, их почти нет. Я не могу здесь влюбиться, ощущать радость или злость, даже от алкоголя здесь только кружится голова и заплетается язык, больше ничего, − приподняв и поболтав немного жидкость в стакане, он поставил его обратно. – Хотя можно ли это вообще назвать алкоголем? Я думаю, что что-то пью, разговариваю сейчас с тобой, рассуждаю о жизни, о человеке, а на самом деле лежат сейчас мои мозги в коробочке, а говорит и рассуждает с тобой набор копий моих нейронов – лампочек, которые то загорятся, то погаснут. Разве можно тогда назвать человеком меня или тебя? Ты ведь от меня не сильно отличаешься, такая же коробочка с мозгами, − неприятный смех вырвался из его уст. – Я вовсе сошёл с ума, а? Интересно, что ты сейчас обо мне думаешь. Нет честно, как меня можно охаразать, тезать, каразавать…. Тьфу ты! Ну, ты понял…

− Охарактеризовать?

− Верно, верно, именно это дурное слово.

− Вопрос нелёгкий, − после ненужного молчания ответил Эндрю. – Слушая тебя, я пытаюсь понять, что ты несёшь. И то вдруг понимаю, что ты прав, то совсем теряю нить разговора.

− Никакой нити нет. Ты прав, я говорю то, что приходит в мою голову и никак из неё не выползает. Просто пойми меня, когда-то я совсем ещё в человечном образе подписал одну бумажку, содержание которой я толком и не помню, но в тот момент показавшееся мне на редкость смехотворным, а подписал я, оказывается, согласие на вечную жизнь. И теперь вот думаю, нужно было рисовать на этой бумажке фамилию с загогулинкой или всё-таки разорвать её надо было и выбросить. Ведь вечная жизнь манит лишь тогда, когда её нет, а если знаешь, что погубить тебя ничто не сможет и ты вот так, с ужасным настроением, не ощущая души – я полагаю, что она вовсе потерялась при «переходе» – должен жить, переживая день ото дня, когда даже время зависит от мощности и загруженности ящиков-процессоров, спрятанных в каком-нибудь бункере. Разве это гуманно?

Кто-то за дальним столом громко прокричал что-то, хриплым, низким голосом. Собеседник развернулся, зло посмотрел на людей вокруг и вновь заговорил, но уже едва чётко и почти шёпотом:

− Ведь с каждым днём чувства, ещё оставшиеся, потухают, приглушаются и усыхают, и в результате ты остаёшься один на один с миром, который зависит лишь от тебя и ещё нескольких таких же потерявшихся людей – лампочек, соединённых проводами. Ты, конечно, можешь создать что угодно, сделать, что угодно, только от этого мысли станут ещё туманнее, а остатки души, которые испаряются, словно вода на солнце, и вовсе нагло сделают вид, что ничего не происходит. Забавно, но вечно жить в «Сети», наверно даже хуже, чем отсиживать заключение в какой-нибудь забытой всеми тюрьме, только вот к заключению этому приговаривают не за самые хорошие поступки, а в этой штуке люди оказываются почти добровольно, по собственной глупости и за собственные достижения, − мысль эта вновь вызвала в нём улыбку, но выражение лица в тот же момент переменилось, глаза чуть закатились, а речь стала совершенно бессвязной. − Кончится это всё тем, что мысли мои не выдержат и взорвутся, разлетятся на мелкие куски, воспоминания, самое ценное, что здесь ещё можно сохранить, распылятся на части, и части эти будут долго блуждать по бесконечной выдуманной земле. Это лучше, во всяком случае, чем давится этой баландой в этом забытом, наверное, даже его создателем, городке. Это лучше! Однозначно, кускам этим будет тяжело, но они уже не будут мной, − странно выделив интонацией последнее слово, собеседник вдруг встал и чуть покачиваясь, направился к выходу.

Кто-то снова ударил по столу, неловко задев пивную кружку, и та с грохотом покатилась по полу.

Эндрю выпил немного рома из стакана, всё это время простоявшего нетронутым. Вкус у него был резким, немного обжигающим.

Разговор со случайным собеседником, который даже не попрощался, покидая заведение, оставил какой-то неприятный след. Откуда-то появились мысли о вечном скитании, ранее ни разу его не тревожившие, одновременно с ними появились ненужные размышления о душе и о человеке, как о высшем создании эволюции, мысли явно не уместные и порядком угнетающие.

Впав ото всего этого в какую-то непонятную и нелепую злость, Эндрю, сам не понимая как, оказался в своём кабинете, преодолев пару мгновений испытания пустотой, и снова попытался засесть за свои расчёты, они обычно успокаивали его, отвлекая и занимая собой сознание, но сегодня затея оказалась бесполезной и, опрокинув в неизвестном порыве стол, он лёг на диван и снова погрузился в размышления о той самой душе и о той самой вечности.

Дни, месяцы и года тянулись всё медленнее, сливаясь друг с другом. Редкие выходы на улицу становились всё более и более бессмысленными и скучными. Тоже самое отвращение теперь вызывало и блуждание по Интернету и просмотру новостей о мире-реальном. Правда, иногда по какой-то инерции Эндрю находил страничку Адель, но видел там только старый, не обновлённый аватар, дату последнего пребывания её там и дату сегодняшнюю, которая отчего-то быстро забывалась.

Потом ему надоело и это, как впрочем, безумно надоела работа, которой он ранее занимался, она казалась теперь ненужной, томной и тоскливой.

Наверное, от мыслей кабинет становился всё темнее и серее, солнечные лучи отражались от окна с дивным пейзажем на море, уходя куда-то обратно, а неясная тоска, ранее не мучавшая Эндрю, тёмная мрачная тоска, тоска неполная и от того ещё более обидная наползала серой грозовой тучей.

Теперь дни проводил он, усевшись на диване, отдавая себя всевозможным образам и мыслям, их становилось всё больше, и места в кабинете для них катастрофически не хватало.

Прошла ещё пара-тройка дней, хотя возможно и ни один год. Всё это время Эндрю неподвижно сидел и смотрел куда-то вдаль. Иногда он что-то говорил, обращаясь лично к себе и сам же отвечал. Разговор этот длился особенно долго, и воображаемые собеседники успевал обзавестись своими личными, неповторимыми характерами и темпераментами. Часть из них старалась читать Эндрю нравоучения, но остальные личностей этих опровергали и сердечно защищали своего создателя.

А потом как-то плавно всё это исчезло, исчез и кабинет, и своенравные голоса, даже диван куда-то улетучился. Осталась только чёрная туча.

Небо стало совсем свинцовым, и свет теперь исходил лишь из самого Эндрю, откуда-то из глубины его тела.

Сам не понимая зачем, он вдруг побежал, дорога возникала, как и всё вокруг, из ниоткуда, неровными, нечёткими мазками, едва успевая очертить его следы.

Опять что-то блеснуло в глазах. Нет, ни радость и ни свобода, а просто что-то качественно отличавшееся от равнодушия и грусти.

Дождь всё не начинался, хотя в тучах наверху всё сверкало, и молнии время от времени били по жёлтой высохшей траве (тоже неизвестно откуда взявшейся). Трава была настолько сухая, что моментально, беспрепятственно вспыхивала. А молнии били всё чаще и чаще.

Эндрю начал бежать ещё быстрее, так что дорога совершенно безнадёжно осталась позади. С телом начали происходить какие-то непонятные, неестественные метаморфозы: оно то рассыпалось, то снова становилось прежним. На спине отчего-то возникли крылья, а сзади отрос хвост с горящей синим огнём кисточкой.

Всё вокруг мелькало быстрее и быстрее. Молнии били уже по горящей траве, а бег Эндрю вовсе превратился в стремительный, режущий полёт. В странный этот ненужный полёт вложилась, похоже, вся душа, что ещё осталась где-то очень-очень глубоко и потому смогла дожить до этих секунд.

Не понимая, что с ним происходит, он вдруг взмыл вверх, стараясь прорваться сквозь тучи, которые искрили и горели гораздо ярче костров на земле.

Эндрю почти достиг этой тёмной, сверкающей мглы, когда случайная молния ударила ему в спину.

Жжение или боль он не почувствовал, лишь крылья пропали и он стремительно полетел вниз, упав  точно на яркое, похожее на резину покрытие дороги.

− Куда ты бежишь? – произнёс кто-то рядом.

Эндрю поднял голову. Постукивая тяжёлой массивной тростью к нему подошёл Маркос, снова в костюме, правда, теперь в более свободном: пиджак был расстёгнут, а белая рубашка чуть помята.

− Какая разница? Есть ли толк от нелепых рассуждений? Я бегу, и в этом истина, − этот бессвязный набор предложений проговорил Эндрю с удивительной чёткостью, искусственно как-то проговаривая каждый слог.

− Пойми, ты растворяешься, теряешься, я пытаюсь тебе помочь, − Маркос протянул Эндрю, ещё лежавшему на земле, трость, но тот уверенно оттолкнул её и встал сам.

− Мне не нужна помощь. Я могу делать что хочу, могу создать, что хочу и помочь себе сам! Ты же отлично знаешь, что силы мои безграничны, как и твои, но лишь в пределах этого мира, консервной банки, закрытой снаружи.

− Эмоции? – понимающе произнёс Маркос.

− Именно. Они не распирают меня, а лишь угнетают, − он посмотрел вниз, потом на небо и, не отрывая взгляда от падающих пламенных столбов, продолжил чуть тише. – Я опять хочу свободы, или чего-то вроде неё. Увы, я сам понятия не имею, что хочет моё уставшее сознание.

− «Сеть» − моё детище, но я, поверь, готов понять тебя. Возможно, ты прав, и есть в человеке что-то, что нельзя скопировать или вовсе осознать. Верно, это моя ошибка, − Маркос подошёл к Эндрю чуть ближе, вдавив в его грудь набалдашником своей трости.

– Ты точно уверен в своих словах?

− Да, − твёрдо ответил Эндрю.

− Это твой выбор, − задумчиво произнёс Маркос и достал из кармана небольшой хрустальный кубик, покрытый сложной решёткой геометрических узоров.

Несколько мгновений он смотрел на этот предмет, словно завороженный красотой фигурки, потом как-то особенно пронзительно взглянул на Эндрю и, на мгновение опустив глаза, вдруг подбросил его резко взмахнув поднятой вверх тростью. Кубик, издав звенящий звук, разлетелся вдребезги.

В глазах у Эндрю всё потемнело, тело наполнилось одновременно тяжестью и невообразимой лёгкостью, ему показалось, что он тоже разлетается на осколки. Ещё мгновенье, и мир окончательно исчез. Исчезли молнии, удары грома, пламя и дорога, исчез душный воздух, исчезло время…

Последняя вспышка осветила небо, и из тёмных туч брызнул дождь, шумным потоком низвергаясь с небес. Никак не стараясь защититься от дождя, Маркос неспешно пошёл вперёд по вытоптанной Эндрю дороге.

Похожие статьи:

Рассказы → Сеть. Часть 3.

Рассказы → Барбосса Капитана

Рассказы → Сеть. Часть 4.

Рассказы → Они слышали это!

Рассказы → Унисол XXI века