Инкубатор

Гусаченко В.В., Ермаков В.С.

Инкубатор

художник Баландин Максим (г. Ростов-на-Дону)

17 февраля, 1600 год, четверг, полдень

Впервые в жизни он не боялся. Не боялся боли, не боялся криков и проклятий, не боялся будущего. Да и к прошлому, чего скрывать, относился без должного уважения – безответное «вчера» на поверку оказалось стервозной, капризной сукой в бархатной мантии. Шесть лет остались позади, и теперь он точно знал, что роковой час совсем близок. Ведь яркий шарик, на который он уставился, вскарабкался высоко в зенит, нарочно сворачивая шею. Раскрасневшееся светило уже с удовольствием поджигало небосвод огненными стрелами. И очень скоро почти такие же языки коснутся его голых стоп.

Филиппо совершенно не знал молитв и не признавал чужих богов, кроме пяти элементов, которые, как ему казалось, выстраивали всё Мироздание. Через пару минут он познакомится с одним из них, самым жарким и самым необузданным. А затем его прах развеет другой элемент, свободнее которого нет в природе.

Ветер, взъерошив волосы на макушке, нетерпеливо свистнул над ухом.

Но он молился. Молился, как мог. Вовсе не об искуплении грехов или спасении растоптанной души. Напротив. Его просьбы были о скорейшей смерти, ибо лишь она одна даровала победу над ненавистной Церковью. Древние записи не врали, и Платон действительно подошёл очень близко, а после него многие другие. Но у афинского старика не было того, что появилось на свет три с половиной века спустя вместе с юным пророком. Филиппо же смог найти это. Найти и надёжно спрятать там, где последователи Креста никогда не подумают искать. Именно поэтому лишь смерть станет надёжной печатью его устам.

Римская площадь Цветов ждала.

В тот момент, когда дух философа вознёсся над толпой, и сгоревшая плоть горьким пеплом поднялась в воздух, Папе Клименту VIIIс ничтожным опозданием принесли тайное послание. Буквально через секунды челюсть и морщинистые папские кулачки сжались с такой мощью, какой нельзя было ожидать от хрупкого святоши. Величайшая реликвия христианской Церкви была утрачена навсегда. Ведь единственный, кто мог знать о ней, только что отдал душу Богу.

16 февраля, 2279 год, воскресенье, утро

Джакопо Ламбертини которое утро подряд просыпался раньше, чем небесный диск являл свой огненный лик из-за горизонта, и подолгу размышлял до самого рассвета. Тем не менее, с балкона папских покоев – одних из множества в огромном дворце – приютивших старца на минувшую ночь, этого нельзя было видеть. Однако, лёжа на необъятной кровати, Отец Римской католической Церкви точно знал: символ побеждённых почти две тысячи лет назад на первом Никейском Соборе язычников, забытый, втоптанный в пыль веков, всё равно взойдёт. Символ, добраться до которого казалось нереальным. Космический объект, исследовать который было просто невозможно. Когда-то невозможно. Но мельница времени всё смалывает в мелкую крошку прошлого, в муку.

Последние несколько веков Ватикан был в числе первых, кто получал важнейшие новости, сорвавшиеся с людских уст в любом из уголков света. Именно сюда прилетела первая весточка о поступи эпидемии смертоносного змеиного гриппа, переплюнувшего бубонную чуму, в две тысячи тридцать шестом. Именно здесь хранились первые экземпляры органических процессоров. Именно духовенство Ватикана стало хранителем тайны существования новых источников неисчерпаемой энергии вакуума, которые должны были прийти на смену устаревшим ионным и фотонным двигателям и полностью перекроить современную политическую карту мира.

Представители красных ряс – посредники между людьми и Богом – не брезговали пользоваться плодами работы высоколобых мужей. Изобретения, к которым обыватель и по сей день относился скептически, стали настоящим сокровищем в святых руках. Ментальный интернет, прототипы квантовых телепортов малых дистанций, гиперстволовые клетки – любопытный набор, крепко смешанный с догмами, лишь усилил позиции пастырей Божьих на мировой арене, сделав их сердцевиной, святыми судьями между Севером, Востоком, Югом и Западом. Мир изменился, не правда ли?

Наконец черёд дошёл и до того, что могло стать мечтой всех военных подразделений радикально настроенного Северного Альянса: объединения Прибалтики и осколков давным-давно распавшейся России. То, что хотел бы видеть любой солдат в самом сладком сне, явившемся в ночь перед штурмом враждебных земель. То, что дарует почти абсолютную неуязвимость, позволит спуститься на дно океана из жидкого азота или искупаться в плазме.

Папа Климент XVIIIобернулся в свою утреннюю мантию с рубиновым подбоем – для дзимарры было ещё слишком рано – и по-старчески пожевал челюстью, противно плямкая. Мгновение спустя белоснежная недобрая улыбка исказила лицо – ощерился, словно хитрый лис, а вокруг глаз собрались едва заметные морщинки. И хотя гладкости его кожи мог бы позавидовать тридцатилетний мужчина, не имеющий возможности прибегнуть к современной чудодейственной медицине, всё же рыхлые движения и пластилиновая мимика выдавали глубокого старика. Жадного до власти старика.

Святой отец прокашлялся и прокричал:

– Туроп!

Голос понтифика сорвался и оттого ужасно напомнил женский. Писклявый, тонкий, высокий. Технологий полноценно корректирующие голосовые связки человеческий ум пока не придумал, а вставлять раздражающие имплантаты на пару недель викарий Христа не желал. Поэтому имя служки колокольным эхом отразилось от высоких сводов спальни и выпорхнуло в открытое окно.

Выждав пару минут, он встал с кровати и двинулся к выходу. Бесцеремонно шаркая атласными папскими туфлями по тысячелетнему мрамору, епископ Рима высунул нос за дверь, прислушался. И тут же сквозняк пробежал леденящими мурашками по коже, напоминая святому отцу, что не только одно солнце встает каждое утро. Языческие символы вечны. Старик хмыкнул, поправил белый пилеолус, накрепко прилипший к макушке, втянул воздух крупными ноздрями, и уже по-мужски крикнул в коридор:

– Именем всех святых, где тебя носит, Туроп?!

Жилистый рослый юноша, походивший конопатой физиономией на рыжий маслянистый блин, выпрыгнул из комнатушки напротив, активно растирая заспанные глаза:

– Звали, Ваше Святейшество?

Вялое после сна существо, мятое и непричёсанное, виновато перетаптывалось с ноги на ногу. Платье на парне держалось неуклюжим коконом. Необычайно длинные конечности, торчащие из рукавов широкими палками, ломаные движения, нескладные и неловкие, сгорбленная спина – всё говорило об одном: такой наряд пришлось носить не по собственной воле. Этого долговязого лучше выгнать в поле, работать на земле, пасти свиней и коз. Там его способности бы точно пригодились. Но кто-то явно похлопотал за рыжего отрока.

– Молчи, дитя, – Джакопо презрительно цокнул, – лампы, шлемы, перчатки и сканеры. Через минуту жди возле двери в тайное книгохранилище. Поторапливайся, неуклюжее создание! Теперь нет времени даже на лишние разговоры!

Недра личной папской библиотеки безмолвно ждали гостей глубоко под землёй. Подвалы хранили тайны тысячелетиями, и людская суета была для них незначительной.

Нужная книга нашлась не сразу – плутать по тёмным коридорам подземелий все-таки пришлось. Четверо крепких гвардейцев, оснащённых широкоспектровыми визорами помимо фемтоламп, создающих минимальное излучение, почти без звука опустили десятипудовый талмуд на стол перед святым отцом. Затем также бесшумно и подчёркнуто равнодушно покинули комнату. Эти люди имели свою веру, и она отнюдь не касалась Христа. Их религией являлась беспрекословная верность, а кодексом – молчание.

– Ближе, свети сюда, – Джакопо поманил Туропа пальцем к столу.

Тот ощутил, как мурашки поползли по телу. Старик аккуратно ухватился истощенными пальцами за край ветхой страницы, бережно перевернул лист. И тут же поспешил спрятать руки в заранее заготовленные перчатки из блестящей ткани. Идеально круглое облачко колышущейся взвеси, переливающейся в свете робкого луча разноцветной радугой, стремительно взмыло ввысь и уже через мгновение намеренно атаковало понтифика, целясь точно в глаза, а не уши, как бывало ранее. На своё счастье старик имел необходимую защиту – шлем. Потому, стукнувшись о прочные пластины композитного материала, стая светящихся точек опешила, отскочила и выжидательно затаилась в углу за шкафом. Мирное жужжание выдавало неумелого наблюдателя – фанерная створка шкафа-гиганта мелко дрожала.

– Эта система безопасности мне всегда не нравилась, – понтифик осторожно ткнул пальцем в сторону, поглядывая на своего спутника, – проклятые нанороботы совершенно не разбирают, кто перед ними. Норовят залезть в мозг и покопошиться.

– Зато действенно! – Туроп воскликнул почти с детским восторгом. – С таким чипом в голове вор не уйдет за пределы собора. Секреты Церкви под надежным замком.

– Лампу поставь и отойди, умник. Тебе в книгу заглядывать не советую. Если, конечно, не хочешь пустить в свой мозг этих крох.

Не успев толком поклониться, парень молниеносно отпрыгнул от стола, замер у входа, страшась ступить ближе. Слился с обшарпанной стеной, притворившись безжизненной куклой. Глазки-пуговки, ошарашенные происходящим вокруг него таинством, блестели в бледном свете тусклой лампы.

Епископ Рима достал из потайного кармана странный аппарат, оставил его рядом с фолиантом и отодвинулся назад. Туроп тут же поравнялся со стариком, нарываясь на неприятности. Но святой отец казался чересчур занятым, чтобы замечать такие мелочи. Если юнцу повезёт, на мгновение удастся посмотреть и насладиться действием аппарата.

Через секунду Джакопо замер, выбирая наиболее удобный ракурс. Картинка перед ним поплыла, запрыгала и замерцала. Нужно было срочно надевать очки, чтобы прочесть послание. На расстоянии десяти шагов от талмуда, создавалось впечатление, будто перед тобой не книга вовсе, а разноцветное одеяло, сшитое из сотен отдельных фрагментов. Квадратных и треугольных, больших и маленьких, зелёных, красных, золотистых и перламутровых – старцу открылись удивительные краски и образы. И до чего великолепно ложились буквы! Мириады разноцветных закорючек умещались на страницах, заполняя все свободное пространство от края до края. Строка к строке, символ к символу. Поразительная экономия искусного мастера-каллиграфа.

Старик перевернул страницу, затем вторую, третью. Он определённо что-то искал и никак не мог найти. После получаса блужданий среди древних, как время, строк епископ довольно хмыкнул и перекрестился, возведя очи к потолку. Знание ждало всё это время. И выходит, что именно ему предоставлена честь продолжить дело отцов основателей.

Внезапно все затихло. Лучи фонарей замерцали, а затем усилили своё свечение, стали почти осязаемы. Фанера шкафа аппетитно хрустнула. Облако сжалось пружиной и вновь кинулось на сутулую фигуру, маячившую посреди зала скомканной мятой тряпкой. Долговязого шальное облако совсем не трогало, а вот к святому отцу было не равнодушно. Джакопо же не пытался увернуться, лишь брезгливо хлопнул в ладони, и вопреки всем законам логики, неестественно живая стая юркнула за плинтус, грохнув напоследок о стену. Та затряслась, отчего и сам понтифик вздрогнул, скрипнул половицей, испуганно перетаптываясь на месте, а затем понял, что опасности нет. Но на всякий случай произнёс:

– Будь ты проклят, Филиппо.

Вернувшись в свои покои, Климент XVIIIпо закрытому каналу связи отдал короткий приказ, и шестерни военных механизмов завертелись, покорные воле Папы Римского.

16 февраля, 2279 год, воскресенье, день

– Инг. Эй, Инг! Генерал ждёт, где ты шляешься? – звонивший торопил бывшего сослуживца, но получив порцию проклятий из динамика, понял бессмысленность этого занятия и тут же положил трубку.

В столовой на первом этаже военной базы Альянса доедал свой утренний бифштекс бывалый вояка, полковник в отставке, заставший войну Севера с Югом, Смоленский инцидент и Великий Пекинский Поход – Ингвар Ларден. Его наградам и медалям мог позавидовать сам главнокомандующий, а стопками почётных грамот можно было заменить ножку старомодного стола, не имеющего антигравов. Но Ингвар никогда не кичился этими заслугами, вёл скромную холостяцкую жизнь, наслаждался нескромной военной пенсией и колесил по миру изо дня в день. Точнее, по тем его уголкам, где Святая Церковь не объявила духовный карантин. Жёсткая двухдневная щетина, армейская выправка, широкие плечи, острый прямой взгляд, холодный и неподатливый словно металл, тонкий шрам, тянущийся от левого глаза к уголку губы, тёмно-русые волосы, посеребрённые на висках – все это внушало страх и трепетное благоговение любому, кто сталкивался с ним в узких, низких коридорах базы. И только глупец принял бы его за продавца мороженного или профессора университета. В движениях и мимике отставного военного накрепко засело нечто неуловимое, охотничье.

Не переставая жевать, Ингвар прикинул в голове все «за» и «против», одним махом опустошил стакан с бурой густой жижей, заменявшей чай, затем растянул губы в кривой усмешке, перекинул через плечо ремень сумки, которую носил с собой повсюду, и вместе с тарелкой направился к лифту.

Небритая чавкающая физиономия ввалившегося пришельца привела генерала Ника Кимерса в лёгкое раздражение.

– Совсем обнаглел, полковник? В каком виде ты ко мне являешься?

– Товарищ, генерал, – держа в левой руке бумажную тарелочку, а второй отдавая честь, Ингвар звучно пережёвывал мясо, немного приоткрыв рот, – встреча была назначена на девять, а сейчас без семи минут. Я бы вполне успел доесть внизу, если бы ваши выслуживающиеся секретари не дёргали меня почём зря, сэр.

Новомодное «сэр» накрепко засело в кругах построссийских военных после интеграции с балтийскими частями, отделившимися от НАТО полстолетия назад.

Кимерс заскрипел зубами и принялся буравить ненавистным взором хама, что посмел выплюнуть такое из своей глотки. Он едва не выкрикнул по привычке «в камеру, на десять суток», но потом вспомнил, кто перед ним, и умолк. Злиться на Лардена было так же бесполезно, как злиться на бурю за то, что сбила шапку с головы. Бескомпромиссный, расчётливый, матёрый, как старый волк, полковник Северного Альянса, вынесший когда-то с поля боя на своей разорванной в клочья спине шестнадцать солдат – такой мог и ноги переломать за косой взгляд. Нервы ни к черту.

Генерал ещё раз скользнул взглядом по обнаглевшей физиономии.

– Весьма остроумно, Ингвар, прямо умереть со смеху. Ладно, слушай сюда, – гнев старшего по званию постепенно утих, ибо сейчас намечались дела куда более важные. – Ты нужен своему государству для одной сверхсекретной миссии, справиться с которой мало кто в состоянии.

– Прямо слова из боевика начала позапрошлого века, – Ларден отставил тарелку, спокойно приземлился в кожаное кресло на антигравах, безучастно висевшее в воздухе. – Сейчас вы мне скажете, что из множества кандидатур подходит именно моя в силу определённых обстоятельств. Попробуем угадать, каких. Нате Боже, что нам негоже?

– Именно. Главная причина – твоя отставка, полковник. Прости, но сам знаешь, что за списанными в утиль наблюдение минимальное. Зато в помощь тебе дадут троих-четверых бойцов, по желанию. И этот приказ не обсуждается.

– Опять освоение новой планетки для мультимиллиардера, который хочет обезопасить себя на случай ядерной войны, но не хочет общественной огласки? Снова многомесячные перелёты, сливающиеся в годы, страх заблудиться в бескрайнем вакууме? У меня нервные судороги от этого появились. Как взлетаем – так сразу. Я довольно повоевал на Земле и сверх меры бороздил космос. Там нет жизни, он мёртв. М-ё-р-т-в! – Почти по буквам прорычал полковник.

– Спокойно, – тихо произнёс Ник, – мы-то с тобой пока живы.

– Ни жуков, ни разумных рептилий, ни говорящих океанов, – с налётом раздражения продолжал собеседник уже тише. – Те планеты, где вероятно есть нормальная атмосфера, нам ещё не доступны. Так какой смысл? У военных подразделений кончились заказы, что они идут на поводу у взбалмошных толстосумов?

Генерал молчал, и ноздри полковника начали раздуваться от негодования. Кретинизм военных зачастую угнетал его, пожирая изнутри миллиметр за миллиметром, словно пламя, карабкающееся по листу сухого тонкого пергамента.

– Если ты не будешь меня перебивать, то узнаешь, что приказ дан Ватиканом.

На минуту повисла тишина, а брови Лардена попытались взгромоздиться на середину лба.Однако он быстро пришёл в себя, встал и принялся мерить шагами кабинет.

– Кто именно с вами связался? – наконец поинтересовался он.

– Доверенное лицо Его Святейшества, – многозначительно ответил хозяин кабинета, – серый кардинал викария Христового, сам аббат Даниэль. Теперь понимаешь, Ингвар, какая игра тут ведется?

Верхняя губа полковника дёрнулась по-волчьи, один кулак непроизвольно сжался. Об этом аббате ходили самые разные слухи, начиная от подкупов и шантажа в политических кругах по всему миру, заканчивая жестокими пытками неугодных в застенках монастыря близ окраин Флоренции.

– Причём аббат будет сопровождать вас на протяжении всей экспедиции в качестве официального представителя Папы.

– Сам полёт не официальный, а представитель официальный, вот тебе раз. Я бы предпочёл отправиться в путь с десятком бешеных гиен, а не с этим маньяком. Куда хоть летим, генерал Кимерс? К Альфе или к Тау?

– Нет, полковник, всё гораздо ближе. Можно сказать, предстоит прогулка налегке без изнурительных криогенных снов. Путь ваш лежит на Солнце.

Ларден расхохотался от души громким басом, мощные пластины бронированного комбинезона подпрыгивали в такт гоготу. Когда бурной реакции пришёл конец, он вытер волосатыми пальцами выступившие от смеха слёзы и уточнил:

– А полетим мы, как в анекдоте, ночью? Они там в своих кельях с ума посходили?

– Об этом, как упомянул Даниэль, позаботится Его Святейшество.

– Благословение своё перед запуском даст что ли? Или перекрестит на дорожку?

– Не знаю. Может, сам апостол Пётр будет вас сопровождать, но мне было велено подобрать наиболее подходящую кандидатуру и известить о конечной цели космической вылазки. Кроме того, категорически запрещено кому бы то ни было об этом распространяться. Даже твоя команда узнает обо всём, только когда выйдете в космос. А до того момента пусть думают, что летите на Меркурий. Были прецеденты, хоть и редкие. В случае же утечки информации, – генерал грохнул ребром ладони по столу, – пострадает не только моя голова, но и твоя задница, полковник. Запомнил?

– Ей не впервой, – язвительно фыркнул Ингвар.

Кимерс скосил глаза на фотографию, стоящую на краю рабочего стола, где он со своей семьёй проводил один из множества пикников по выходным. Страх – это тоже способ управления.

– Не знаю, как они себе это представляют, и надеюсь, что старые пни ещё не выжили из ума окончательно. Ну, ладно, я всё сделаю, Ник. Только подготовьте подробный список из отставных, кто мог бы меня сопровождать. Нужны только дельные ребята, которые прикроют спину в случае чего. Всё равно гадать, какой козырь припрятан у Папы в складках белой рясы, бесполезно.

Ответом ему был лишь кивок. В глазах Кимерса поселилась тоска.

23 апреля, 2279 год, среда, день

На самом краю стола, прислонившись спиной к стене, сидел высокий курчавый цыган и бесцеремонно ковырялся ножом под ногтями в поисках грязи и остатков еды. Личную гигиену ещё никто не отменял, даже если она носила немного странный характер. Смуглый, жилистый, с большими карими глазами и узким невыразительным ртом на длинном зверином лице, он насвистывал себе под нос никому не знакомую мелодию, и каждый раз в строго определённой последовательности выстукивал каблуком по металлической лавке. Цок, цок, цок-цок, цок-цок. Снова и снова. С другого края в унисон активно звенели ложками по тарелкам.

– Всё жрёте и жрёте, чавалэ, – цыган убрал нож за пояс и ловко спрыгнул с лавки.

– Да, – только и донеслось из-за стола.

– Аи, говорить уже не могут по-человечески, – он сплюнул на пол, растерев башмаком, – щеки откормили, шеи вон какие, жопы еще шире, сидят довольные. Ай, не взлетим с вами!

– Тогда тебя за бортом оставим, Тагари. – Здоровяк отодвинул пустую тарелку и утер усы бумажным полотенцем из разгрузки. Переглянулся с соседом по столу и заржал. – Гы! Поскачешь за нами в космос на своей хромой кобыле. Жаль, экзоскелета для животного в наличии нет, а то бы ты нам всем показал, як цыган у космосе гарцует на цветастом пони!

– Вот ты отчего такой злой, Андрей? – Тагари воздел руки к небу. – Я же друг! Плохо ты обо мне говоришь. Намишто! Корабль сам вести будешь!

– Да успокойся ты, цыган, – скуластый мужчина в квадратных очках потянул Тагари за руку на лавку, – я ваших склок с рядовым на год вперед наслушался. Хватит. Можно мне хотя бы один вечер провести спокойно?

– Пинн, родной мой. Ты бы шёл в комнату, включал свою штуку на полную катушку, чтобы голограмма на весь корпус разрослась – и копошись! Кто тебе не даёт этого сделать, очкарик? – довольная улыбка показалась из-под пушистых усов.

– Еще раз назовёшь меня очкариком, тыква перекачанная, и именно в твоём экзоскелете откажет система контроля температуры в самый неподходящий момент. Выйдешь в открытый космос, и бон аппети. Вряд ли после разморозки ты сможешь представлять мне угрозу. Вот как это брокколи, – он наколол зелёный шарик на вилку и поднес к носу здоровяка, – вроде и форма при варке не изменилась, а вкус стал даже слаще, богаче. Казалось бы одни плюсы. В чем же тогда подвох? Но подвоха нет. Как и нет ничего живого в этом кусочке. Надеюсь, аналогия ясна?

Пиноккио закончил, закинул брокколи в рот, молча достал из шкафа бутылочку огненно-острого соуса чили и щедро полил им овощи в тарелке.

– А ещё ты можешь зажариться в костюме до золотистой корочки.

– Извини, Пинн, я не подумал, – Андрей стеснительно ткнул невысокого американца итальянского происхождения в плечо пудовым кулаком. Добродушная громадина в три сотни фунтов, лысая и горбатая, виновато сжалась, походя на трусоватого ретривера. Привыкнув выражать свои эмоции и мысли как на духу, он совсем позабыл, что некоторых людей такая манера может озадачить, а других, как это произошло сейчас с Пинном, чересчур сильно зацепить.

Не удостоив собеседников даже мимолетным взглядом, Пинн продолжал жевать, вглядываясь в безжизненную пустыню за толщей стекла. В нём было примерно сто семьдесят пять сантиметров роста и почти восемьдесят килограммов веса. Но если бы не смешные старомодные очки, которые казались окружающим нелепыми, чудаковатыми, он смотрелся бы отнюдь не жалким книжным червём, как сейчас. Особенно на фоне крепкого, накачанного украинца.

Программист по специальности, капитан войск Коалиции, он мог легко усмирить обнаглевшего рядового, обеспечив последнему первоклассный анабиоз на пару-тройку суток с ускоренным размораживанием. После такой процедуры желание грубить старшему по званию обычно не возникает.

Пинн Сэнди руководил полетами в космос вот уже второй десяток. С развитием технологий каждая мало-мальски обеспеченная армия запускала своих делегатов в космос с завидной частотой – по несколько тысяч бедняг в месяц. Возвращалось, правда, вполовину меньше.

Ракетоносители стали компактней, старт – безопасным и менее энергозатратным, а скорость корабля благодаря фотонно-ионному двигателю нового поколения возросла на сотни порядков. До Марса за несколько дней – вот новые стандарты!

Среди большинства обывателей ходили слухи, что для избранной элиты, самых влиятельных людей на планете, в теории уже найдены способы погрузить шаттл в подпространство, а затем вынырнуть практически в любой точке обозримой Вселенной. Но как только возникал реальный намёк на детальную разработку и распространение подобных технологий, Его Святейшество всеми возможными способами пресекал научные чаяния, выкупая патенты и затыкая рты физикам-теоретикам. Чем, собственно, негласно подтверждал истинность слухов и плодил недоброжелателей Церкви в научных кругах.

– Чавалэ, на авэнте дылынэ![1] – растянув улыбку от уха до уха, почти пропел Тагари на цыганский лад.

– Я твой тарабарский не понимаю. Ей-богу, – ответил Андрей.

– Кстати о Боге, братцы, – раздался в паре метров от стола знакомый голос.

 Полковник Ингвар появился из коридора с кипой бумаг в руках. Вслед за ним, всем телом опираясь на палочку, вошёл невысокого роста тщедушный монах в чёрном одеянии и фиолетовом дзукетто поверх отполированного гладкого черепа. Прихрамывая на правую ногу, он держался ближе к стене, за плечом полковника. Весь скрученный, иссушенный, словно мятая апельсиновая корка, он смотрелся лишним в этой комнате. Спокойный интеллигентный взгляд, тонкие, за исключением мясистого носа и припухших век, черты лица, плохо гармонировали с чрезмерно обвисшим подбородком, как у пеликана. К тому же лысая голова выглядела великоватой для хрупкой шеи, на которой болтался массивный серебряный крест. Казалось, что католическая реликвия вот-вот перевесит и сломает бедняге шейные позвонки. Невольно хотелось пожалеть сухощавого старика.

– Здесь все бумаги, капитан. Проверьте, чтобы каждый расписался. Приступайте немедленно, перед вылетом ещё много работы, – Ингвар уронил пачку на стол возле кувшина с водой.

– Так точно, сэр, – учтиво ответил американец.

– И познакомьтесь. Это аббат Даниэль, представитель Ватикана. Он полетит с нами, – без тени эмоции произнёс полковник и вышел из комнаты.

– Неожиданно, – тихо проронил цыган и о чём-то задумался.

28 апреля, 2279 год, понедельник, поздняя ночь

Первый двигатель утробно заурчал.

Священник и украинец умолкли, крепче схватились за поручни перед собой. Все эти дни, что аббат находился в расположении экипажа, он всячески высмеивал Андрея за его безверие, норовя попасть под горячую руку. Складывалось впечатление, что отец Даниэль проверяет экипаж на вшивость, и параллельно проводит непонятные психологические эксперименты.

Подобный манёвр он пытался повторить с Тагари, отчего был послан на чистом цыганском в дальние края, куда не долетал ветер. Жалкие попытки прощупать старшего капитана также не увенчались успехом: Пинн в упор не желал замечать святого отца. А если аббат и умудрялся подкрасться незаметно со своими обычными идиотскими вопросами касательно истинной веры, то тут же оставался с носом. Ведь гоняться за шустрым программистом по бесконечным лабиринтам базы для него, хромого и старого, не представлялось возможным.

И лишь один человек – Ингвар Ларден – сидевший в момент запуска позади преподобного, не бегал и не скрывался. Полковник предельно ясно объяснил, что как только Даниэль подойдёт с нравоучениями или бесполезными расспросами ближе, чем на расстояние прыжка – следующим в списке знакомств падре будет сам апостол Пётр. Причём военного мало волновали дальнейшие разбирательства с Церковью и возможная расплата. Несгибаемый нрав давал о себе знать.

Яркие вспышки света, сопровождаемые хлопками, больно ударили по глазам. Не будь в шлеме защиты, им бы пришлось не сладко. Изогнутые металлические планки, словно крючки гигантской вешалки, безжизненно отвалились от корабля и пропали в бездне пусковой шахты. Экзоскелеты как по команде обернули тела, тонкие трубки с кислородом, точно хоботы давно вымерших слонов, уходили глубоко в пол. Подошвы с мощными магнитами намертво прилипли к полу, окончательно обездвижив команду, за исключением пилота.

Тагари, как первый пилот, по негласной традиции сидел отдельно от пассажиров, хотя это давно не являлось обязательным. Двигая длинными пальцами в объёмной проекции штурвала, он, словно ткачиха, прядущая из нитей замысловатый узор, готовил шаттл к полёту. Голографическая панель в мельчайших деталях транслировала старт корабля с внешних камер. Поэтому никаких иллюминаторов или стёкол не требовалось – лишь глухая обшивка по всей поверхности корабля, и десяток совмещённых проекций, воссоздающих объёмную картинку снаружи. Пинн, будучи вторым пилотом, молча наблюдал и ждал указаний. Опыта у него всё же было поменьше.

Заработал второй двигатель – на это раз фотонный. Мелодично и необычайно тихо после первого ревуна. Затем третий и почти сразу же четвертый. Четыре разноцветные лампочки на панели мерцали в такт друг другу. Спустя секунду корабль дернулся, выдохнул клубами пара, подняв облако пыли под собой, замер на мгновение, словно собираясь с мыслями, и рванул вверх с чудовищной скоростью. Как будто чья-то сильная, могучая рука подкинула корабль в небеса. И если бы не компенсаторы нагрузки, пять тел давно были размазаны по спинкам удобных кресел. Всё это ужасно напомнило полковнику детскую шалость, когда ребятишки запускают самолетики с безропотно послушными колорадскими жуками в кабинах. Ощущение, что он такое же безмозглое насекомое, на котором ставят эксперимент, не покидало с первого дня, как он встретил Даниэля на базе.

Погрузившись по локоть в спроецированный на пространство штурвал, настолько реалистичный, что ощущались даже вибрации, цыган умело управлял кораблём. Ощущения текли по венам прямо в мозг, и Тагари, слившись с машиной в единый организм, несущейся в космос с чудовищной скоростью, находился в состоянии экстаза, пока корабль не вышел на орбиту. Несколько самых тяжёлых минут во всей этой кампании.

На Меркурий, думал он, садиться будет одно удовольствие. Там уже второй десяток лет активно развивается база колонистов-роботов. Эти существа подзаряжаются прямо от Солнца, купаясь в еде. Но вот нога человека там ступала всего пару раз, причём не все ноги улетели прочь с этой жаркой, ободранной излучением планетки. И это откровенно пугало Тагари. Как и то, что им до сих пор никто внятно не объяснил цель миссии.

Внезапно всё затихло. Свист и грохот прекратились – корабль вырвался из объятий матушки Земли. Замки на сидениях с приятным звоном раскрылись, и полковник Ингвар клацнул кнопкой на запястье. Шлем экзоскелета тут же пропал, будто его не было, вдохнул полной грудью и бесцеремонно выблевал содержимое ужина едва ли не на спину спокойному, как мумия, аббату. Который, надо отдать должное, для своего возраста и телосложения стоически вытерпел перегрузки.

– Простите, святой отец, ради Бога, – Ларден сделал акцент на последнем слове, – не переношу перелёты.

Сэнди обменялся с лейтенантом насмешливыми взглядами.

Отойдя от Земли на достаточное расстояние, цыган включил автопилот, и ионные нагнетатели заработали на полную мощность. Конечно, нужно будет давать им передышку, так что впереди лежали долгие недели пути. В компании с въедливым старикашкой, норовящим обратить всех в свою веру.

– Курс на Меркурий, сэр? – уточнил пилот.

– Так точно, – Ингвар сглотнул неприятный комок в горле и кожей ощутил пристальное внимание преподобного Даниэля.

Для кого-то полёт будет не из приятных.

20 мая, 2279 год, вторник, утро (по Земному времени)

Три недели в тесных помещениях не прошли для экипажа бесследно. Тагари временами замыкался в себе, подолгу смотрел на аббата, считая, что тот не замечает косых цыганских взглядов. Пинн постоянно ворчал, что у него недобрые предчувствия, пытался всеми возможными способами вызнать цель вылазки. Ведь «научная экспедиция» звучит откровенно неправдоподобно, когда на борту священник и отставной полковник, к помощи которого могли прибегнуть только в самом крайнем случае. Ингвар в свою очередь ни разу не проронил лишнего слова, отдавал короткие приказы, часто скрывался в своей каюте, делая записи в бортовом журнале и личном дневнике.

Лишь Андрей был доволен. Ел за двоих, много болтал обо всем на свете, всячески пытался поднять боевой дух команды. Не задавал лишних вопросов, а с аббатом вёл себя доверительно и, по мнению Тагари, чересчур любезно.

Цыгану не спалось которую ночь подряд. Он тенью бродил по кораблю, и однажды заметил, что в крайней каюте горит свет.

– Падре, а вы бывали в Киеве? – послышался голос здоровяка.

 Лейтенант тут же напряг слух.

– Бывал, сын мой, где я только не бывал. У вас живут очень порядочные люди, – елей лился с языка старца, увлекая украинца в сети безрассудства.

– Вот хотел поделиться воспоминаниями из детства, – немного смущённо продолжал десантник. – Когда был совсем пацанёнком, мать меня впервые привела на воскресную службу. Никогда не забуду тех ощущений: всё такое светлое, большое, люди улыбаются, желают друг другу добра и терпения. Не поверите, но я сам хотел постриг принять в монахи, только отец настоял на военной службе.

– Очень жаль, что пришлось выбрать войну вместо спасения душ человеческих. Но, – святой отец возвёл очи вверх, – Господу нашему виднее, каким путём вести рабов своих в царствие небесное. Скажи, сын мой, тебе приходилось убивать?

– Пока что нет, лишь обездвиживать противника. Стараюсь работать аккуратно.

– При случае ты всегда можешь исповедаться, Эндрю, – аббат произнёс имя на европейский манер. – Хочешь ещё что-то рассказать?

– Да, – десантник с благоговением смотрел на курносого старичка, как ребёнок может смотреть на родителя, – я очень благодарен, что вы молитесь за обычных людей. Помню, отец отправился в горячую точку, а вернулся без одной ноги, на костылях. Я долго рыдал в подушку, в соплях путался, порывался отомстить и вернуть отцу ногу. Но матушка объяснила: священник молился Христу за нашего папу, иначе бы тот вообще не смог вернуться домой.

– Твоя мать говорила истину, – мягко пробормотал Даниэль, утвердительно кивнув.

– Так вот, хочу, чтоб вы знали, я пойду за любым служителем Церкви в огонь и воду. Только так я смогу отплатить жизнь моего отца.

– Рад это слышать, сын мой, – аббат поднёс к губам Андрея перстень, который тот, не колеблясь ни минуты, поцеловал. – И ты можешь рассчитывать на помощь Господа.

– Спасибо, святой отец. Простите, что побеспокоил.

Тагари лишь беззвучно присвистнул и убрался подальше вглубь корабля, чтобы остаться незамеченным. Лишь на утро он поинтересовался у здоровяка:

– Морэ[2], скажи мне, неужели ты считаешь, что молитвы спасли твоего старика от пули? Этот святоша пудрит тебе мозги.

– Заткнись и молчи, ежели не знаешь, – зло пробасил Андрей, выдвинув тяжёлую нижнюю челюсть вперёд. – Молись своим лошадиным богам, а моих не трогай.

Тагари сокрушительно развел руками, сунул их в карманы и презрительно вышел из комнаты, замер на пороге и напоследок грозно крикнул.

– Шувло чяворэ[3]!

21 мая, 2279 год, среда, полдень (по Земному времени)

До Меркурия оставалось рукой подать. Ларден заметно нервничал, а духовный надсмотрщик молился всё чаще, крестился всё яростнее. Казалось, он ничем другим больше не занят. Одни и те же бесполезные действия изо дня в день.

– Ну что, часов через пять сядем с теневой стороны, запрограммируем местных обитателей на осмотр нашей телеги, возьмём пару камешков на борт и двинем обратно? – капитан не оставлял попыток получить хотя бы кроху лишней информации от молчаливого командира.

Косить под дурака и играть в молчанку Ингвару надоело. Заглянув за ужином в равнодушные серые глаза итальянца, спрятавшиеся за стёклами диковинных очков, он раздражённо выдохнул, поиграв желваками. Затем достал нечто совершенно древнее – электронную сигарету – и принялся пускать кольца ароматного густого дыма по палубе один за другим. Немое удивление Сэнди не осталось без внимания:

– Ну, а что? Эти кнопочные симуляторы, имплантированные в кадык я с детства ненавижу. Скоро земляне напрочь забудут вкус настоящего табака. Уже и с Эспады семь какую-то дрянь активно возят. Мрут пачками, как китайцы в прошлом веке, а трава тоннами расходится. И, вообще, капитан, собирай-ка команду, мне давно пора объясниться.

Удивлённо выплюнув «есть», Пинн умчался в каюты, где дремали цыган с украинцем. Церковнослужитель явился сам буквально через минуту, тихо пристроившись в углу на прикрученном к полу стуле. Вероятно, подслушивал.

Голос полковника звучал иначе. Тембр и акцент остались теми же, а вот уверенность и властность куда-то пропали. Едва уловимая нотка паники вместе с сигаретным дымом растекалась по полу. Сумбур в словах выражал злобу и нездоровое возбуждение.

– По идее я должен был предупредить всех с самого начала, когда только набирал команду. Во-о-о-т, – он растягивал слова, нервно сжимая электронную сигарету, – но секретность операции категорически запрещала открывать рот. Да, святой отец?

Очередная струйка дыма вылетела из ноздрей Ингвара.

 – Боюсь, что наш путь лежит несколько дальше той горошины, которая гордо зовётся Меркурием. Люди здесь не глупые, вижу, все поняли, что я имею в виду Солнце – нашу чёртову жёлтую звезду, поганый раскалённый желток на чёрной сковороде космоса.

– Это что, акт принудительного самоубийства? – Пинн вначале растерялся, но понемногу стал приходить в себя.

– А об этом не худо спросить у старого пеликана, засевшего в углу. Что скажете, аббат Даниэль? Не пора ли открыть карты?

– Пора, – немного механическим голосом проронил тот. – Дело в том, что пару месяцев назад до Ватикана дошла новость: в Индии были успешно синтезированы первые образцы ткани, созданной посредством фиксации и сближения кварков.

Полковник вздрогнул. Его ладонь на рукоятке пистолета дернулась, он оскалил зубы, но не издал ни звука. Аббат же стоял неподвижно, словно одна из тех каменных горгулий, что украшают башни собора в Париже. Выждав паузу, он самодовольно кивнул:

– Да-да, не удивляйтесь, прогресс шагнул куда дальше, нежели принято считать в широких кругах. Как когда-то хлопковая тряпка из преобразованных молекул защищала лучше кевлара, теперь тонкий гибкий костюм, плотность которого близка к плотности вездесущего вакуума, может даровать абсолютную неуязвимость Бога.

Святой отец улыбнулся уголками губ, неприятно, по-змеиному. Затем продолжил:

– Этот материал имеет специфический свойства в силу своей природы. Дело в том, что он полностью сливается с верхним эпителием, изменяя его навсегда. Разумеется, снять такой уже невозможно, даже не стоит пытаться. Процесс слияния чем-то напоминает симбиотическую связь, хотя материал нельзя назвать живым или органическим. После синтеза необходимых веществ костюм преобразует и некоторые внутренние процессы. Хотя, какие там некоторые. – Аббат покачал головой из стороны в сторону. – Все.

Украинец испуганно уселся на высокий стул. Его брови и щеки были влажными и блестели от липкого пота.

– Все в порядке, сын мой? – аббат коснулся плеча Андрея. Рядовой отдёрнул руку.

– Ну-ну, что за нервы. Продолжим нашу увлекательную беседу?

Тагари и Пинн выжидающе смотрели на Даниэля. Тот и не собирался умолкать.

– К примеру, начиная поглощать все известные виды излучения, материал освобождает своего носителя от необходимости питаться естественным способом. Само собой, он залечивает и внутренние болячки, останавливает процессы старения. Кроме того хозяину отныне не страшны никакие перепады давления или температуры. Будь это абсолютный ноль по Кельвину или же недра раскалённой звезды.

– Многое проясняется, – Ингвар хмурился, обдумывая что-то. – На что же он похож?

– Он похож на безграничное море возможностей, полковник, – металлические нотки в голосе аббата всё нарастали. – Смотрите сами.

Из складок свободной рясы Даниэль вынул небольшой серебристый пакет, который непонятным образом смог там уместиться. Развернув его, святой отец продемонстрировал нечто, напоминающее чёрный бархатный водолазный костюм, только без прорезей для глаз или рта. Единственное отверстие, через которое, очевидно, надевался этот божественный скафандр, располагалось на спине.

– Но зачем делать марш-бросок к Солнцу? Почему нельзя было сперва опробовать ткань в ядерном реакторе или недрах Земли? Окунуть в лаву, в конце концов. Кризис идей, падре?

– Я не сказал самого интересного.

Глаза всей команды расширились в испуге: что может быть интересней, чем этот чёрный кусок бархата, способный сделать человека бессмертным?

– Во времена средневековья, – продолжал старик с каким-то мечтательным выражением на лице, – множество людей были преданы священным кострам Инквизиции. Замечательное время, жалею, что не застал его. Так вот в те века был предан огню один муж, знавший тайну Христовой Чаши.

– Ага, давай старик, расскажи нам в космосе про Грааль, – насмешливо фыркнул Пинн. – Ещё про Туринскую плащаницу не забудь.

Даниэль словно не заметил насмешек капитана и спокойно продолжил.

– Этот же мужчина её перепрятал, стащив у Ватикана из-под носа. По понятным причинам, душа еретика отправилась прямиком в ад.

– Верю, ага, – Сэнди расслабился и гоготнул чисто по-американски.

– Приберегите свой скептицизм для цирковых фокусников, мистер Сэнди, ад был придуман ещё на заре веков кучкой полуграмотных вавилонян или шумеров, и эта концепция зародилась отнюдь не на пустом месте. Только истинное его расположение было специально скрыто от простого люда, дабы не пугать жуткой истиной умы непосвящённых.

Падре подошёл к проецирующей панели и запустил трёхмерное изображение Солнца. Багряный шар сжигал миллионы тонн гелия ежесекундно, полыхая в черноте космоса целую вечность.

– Посмотрите на нашу звезду. Она дарит жизнь всему живому на Земле, но в то же время убьёт любого, кто приблизится к ней слишком близко. Раскалённое пекло, притяжение которого столь колоссально, что большинство протуберанцев просто не может вылететь из его плена. Ну, чем вам не картина ада?

Аббат говорил серьёзно. Слишком серьёзно для человека, просто не способного на шутки. Поэтому глаза полковника поползли из орбит.

– Этого не может быть! – он гаркнул так, что стало слышно на Венере. – Большей чуши я никогда не слышал. Бред фанатика, помешанного на старых сказках.

– Сказки, сын мой, это когда у всех на слуху. А то, что услышали вы – архивные записи, которым больше десяти тысяч лет! Надеюсь, вы понимаете, насколько важно вытянуть из того еретика тайну местонахождения Чаши?

– Важно для вышедших из ума стариков, – уточнил Ларден.

– Даже если это правда, – подал голос капитан, – вы собираетесь осуществить последний крестовый поход в ад? То есть заманить туда нас? Может ещё с Дьяволом нужно сразиться?

– Нет, с нечистым вам столкнуться не придётся. Как раз он является расхожей выдумкой. – Аббат сменил интонацию. – Для запугивания масс. Кроме того я забыл уточнить крохотную, но совершенно важную деталь.

Нехорошая улыбка вновь исказила восковой лик аббата.

 – Дело в том, что костюм, который вы только что видели, это единичный прототип.

Через пол удара сердца всё закрутилось с бешеной скоростью.

Яркая вспышка, и в груди Пинна образовался кратер, размером с грейпфрут. После второй правое плечо Андрея брызнуло ошмётками плоти. Третий выстрел из перекрестья распятия на груди Даниэля поразил опешившего десантника прямо в сердце. В прямом и переносном смысле, учитывая отношение здоровяка к лживому церковнику.

Реакция не подвела только жилистого цыгана. Его мозолистая ладонь выхватила из ящика гаечный ключ, забытый здесь пару дней назад рядовым. Стремительный прыжок, мощный замах, и верхняя половина головы предателя взмыла под потолок, а затем шлёпнулась с отвратительным скрежетом на металлический пол. Тагари не сразу понял, что в последний момент смертоносный крест выплюнул ещё один снаряд. Он упал на колени, зажимая окровавленными руками ужасную рану, из которой норовили вывалиться кишки. Разрывные капсулы были одним из самых подлых изобретений человечества.

Через мгновение Ингвар, успевший во время перестрелки сделать кувырок за спасительное укрытие, бинтовал цыгана дрожащими руками, пытаясь остановить кровотечение. Но всё было бесполезно, и оба военных это понимали.

– Я всё-таки прищучил гадину, морэ, – белозубая улыбка на смуглом лице окрасилась розовой слюной, а взгляд начал затуманиваться.

Слабым голосом, в котором тем не менее звучали сила и решимость, он потянулся к уху полковника и тихо прошептал последние слова напутствия:

– Увидимся в раю. И ничего не бойся, ничего…

Бог степей забрал Тагари через несколько мгновений, и что-то внутри полковника упало на самое дно души, будто камень, брошенный в колодец. Скорее всего, это была вера.

Проведя пальцами по векам испустившего дух лейтенанта, Ларден подошёл к отрубленной части черепа. Её глаза спокойно смотрели на полковника, а механические трубки, торчавшие из нёба, неприятно гудели. Из них, страшно шипя, вытекала красная жидкость.

– Жалкий киборг. Столько отличных парней положил, – военный давно не позволял себе слёз, но в груди больно ныло, словно туда угодила смертоносная капсула.

– Ошибаешься, – динамик, встроенный в гортань, каким-то чудом уцелел, но голос казался не то каркающим, не то напоминающим смех шакала. – Я был рождён человеком, как и ты. К сожалению, органические тела не долговечны. Поэтому я переселился в синтетический сосуд. Очень удобно, полковник.

Переплетения проводов, похожих на человеческие артерии, слегка искрили, отчего мышцы на лице существа нервно подёргивались. Обвисший подбородок видимо скрывал какие-то дополнительные устройства для корректировки мимики, а может, для отлаженного движения челюстью. Теперь это стало несущественным.

Единственный оставшийся в живых занёс ногу над уродливым обрубком головы, чтобы покончить раз и навсегда с тварью, спрятанной в электронных импульсах микропроцессоров.

– После того, как добьёшь меня, не советую мешкать, Ингвар. Я включил систему самоуничтожения и тянул время, чтобы никто не успел отменить команду. Кроме того, я смог немного изменить направление. Последние сутки мы шли в сторону от Меркурия. Всё это для того, чтобы одев костюм и выйдя в открытый космос, я имел возможность попасть под притяжение Солнца и спокойно нырнуть в его глубины. Но я лежу здесь, а тело – совершенство инженерной мысли – где-то в другом конце комнаты. Так что честь погрузиться в недра нашего светила выпала тебе, старый пёс. Не упусти свой шанс, второго не будет. В недрах разыщи Филиппо, печально известного тебе под именем Бруно. Вытяни из него, как найти и уничтожь Грааль! Принеси, наконец, покой людям на Земле, они так устали от религиозных распрей.

– Как бы ни так! Капитан умирает вместе с кораблём!

– Не будь идиотом, полковник! – подобие смеха раздалось из динамика. – Ты же не дурак. Надень костюм и заверши то, ради чего умерли твои друзья. Или всё напрасно?

Мерзкий шакалий смех прервался смачным хрустом – Ларден всё же втоптал подошвой ботинка черепную коробку древнего существа в решетчатый пол корабля.

Выбора действительно не оставалось.

Ткань прилегала плотно к голому телу, точно кроили по меркам самого Ингвара. Как только все складки были расправлены, прорезь на спине намертво сомкнулась. Кожу начало жечь огнём, каждый квадратный сантиметр горел. Казалось, что его обливают, если не жидким металлом, то уж наверняка бурлящим воском или маслом.

Когда Ларден очнулся, мир вокруг заметно преобразился. Чувства обострились, голова стала ясной, скорость мысли возросла в десятки раз. Он мог смотреть вокруг в самых разных спектрах, от инфракрасного до ультрафиолетового. Ухо улавливало мельчайшие звуки автоматики в нижних отсеках, а пресный, затхлый воздух наполнился сотней новых ароматов и зловоний.

Внезапно время кончилось, и одинокий корабль, крадущийся через бескрайние просторы космоса, превратился в широкий багровый диск.

21 мая, 2279 год, среда, вечер (по Земному времени)

Человек живёт, чтобы умереть. Так было, есть и будет. И никто не в силах этого изменить. Ведь получается, что в мёртвом состоянии каждый проводит намного больше времени, чем в живом. Какая простая арифметика. Мир полон умных людей, а все живут и продолжают верить, что отмерянные семьдесят лет – бесценная награда, посланная свыше. Может, жизнь – лишь подготовка? Возможно. Только кто нам расскажет правду?

Странно, что он раньше так не размышлял. Как просто стало бы смотреть на мерзкий, несправедливый мир, познай он это на десять-двадцать лет раньше. Братоубийственная война, смерть любимой женщины от беспощадной пандемии, наркотики, попытка суицида – в петлю полез уже скорее от безысходности. Столько пришлось пережить и вытерпеть, что с годами сердце превратилось в камень. Может, на Солнце удастся растопить кусок льда в груди?

Эта мысль стала первой, посетившей полковника после прыжка. За доли секунды он выскользнул в аварийный шлюз, когда произошёл взрыв, совершенно не приносящий боли. Лардена отбросило на приличное расстояние, и он, с непривычки взмахнув руками, будто крыльями, раскрыл рот в беззвучном крике. Гравитация не заставила себя ждать, обняла космического странника нежными руками, словно человек залетевшего мотылька, и бросила беспомощной куклой навстречу Солнцу.

Спустя мгновение корабль превратился в пепел, разметав беспокойные души товарищей по просторам Вселенной. Притяжение светила, дёргающее ускользающие во тьму протуберанцы за пушистые хвосты, тянуло полковника к себе, как мощный магнит. Сердце в его груди перестало биться ещё на корабле, когда костюм кардинально перестраивал организм, силясь сберечь жизнь нового хозяина.

Вскоре Ингвар уже падал на бескрайнее поле ада с невообразимой скоростью. Гигантские столпы раскалённой плазмы обтекали конечности, не причиняя никаких неудобств. Боли не было, как не было и страха умереть. Словно дьявольский сёрфингист, он летел сквозь толщу бурлящего гелия, погружаясь в этот ярко-красный океан все глубже и глубже, пробираясь к самой его сердцевине. Червяк, прогрызающий в спелом яблоке хитроумный лаз – вот кого напоминал полковник сам себе.

Спустя некоторое время, когда Ларден переборол дикий животный страх и через силу открыл глаза, густая пелена огня, перемешанная с оранжевыми сполохами, показалась ему дивным новым миром. Миром, в который он попал, шагнув через дверь, соединяющую два измерения.

От безумной скорости не звенело в ушах, от бешеных температур не кипели мозги, яркий свет не слепил. Но, тем не менее, рассмотреть хоть что-то перед собой дальше, чем на полметра, никак не получалось. Полковник был уверен, что скоро всё прояснится, ведь связь костюма и мозга с каждой секундой лишь крепла. Видимо, для полного симбиоза требовалось время.

Странные голоса из прошлого глубоко под черепной коробкой заставили его вздрогнуть. Тагари? Пинн?! Невыносимая боль раскалённым металлом наполнила полковника с головы до пят, сознание начинало понемногу гаснуть, а густая пелена сладкой усталости заботливо заворачивала солнечного странника в пуховое одеяло родом из детства.

«Вот и смерть», – мелькнуло в уме напоследок.

Полковник отключился.

Безвременье

Что-то коснулось Ингвара, неожиданно вынырнув из кипящей пелены, и довольно сильно стукнуло по затылку. Глухой удар, затем ещё один и ещё.

Полковник закричал, чуть не оглушив самого себя на этот раз. Онемевшее тело оживало, клетка за клеткой приходя в чувство. Глаза ужасно слезились, пульсирующая кровь тамтамами отзывалась в барабанных перепонках, а головная боль раскалывала череп. Ингвар изо всех сил сжал кулак и почувствовал, как сводит руку от напряжения. Меж мозолистых пальцев заскрипел песок. Странник перевернулся на спину, затем уселся и принялся оглядываться вокруг.

Бескрайняя выжженная пустошь простиралась от одного края горизонта до другого. Не было ни гор, ни огненных озёр с водопадами из лавы. Демоны да черти никого не варили в котлах, не поджаривали на огромных сковородках.

Умиротворяющая, почти мёртвая тишина.

Лишь где-то вдалеке на длинных гибких прутьях в порывах солнечного ветра колебались непонятные голубые коконы, походившие с такого расстояния на цветки садового колокольчика. Гигантские и необыкновенно манящие. Небо пылало огнём, обернув этот выжженный мир плотной непроницаемой кожурой. Вот о чём говорил аббат, перед тем, как отдать Богу душу. Или не совсем Богу?

«Добро пожаловать в преисподнею», – подумал Ингвар и тут же расхохотался в своё удовольствие. Дикий необузданный хохот, больше подходящий Сатане, эхом разлетался над безлюдной пустыней. Следующие несколько часов он просто сидел и ржал словно умалишённый, без остановки и передышки. В груди за последние часы ощутимо потеплело, а во рту удивительно пересохло. Бутылка качественного виски со льдом была бы не лишней. Но смог ли он теперь почувствовать вкус алкоголя? Ведь проклятый костюм запустил чёрные щупальца даже в его глотку, добравшись до лёгких и стенок желудка. Человек ли он отныне?

Когда впереди что-то бухнуло, и песок под ногами затрясся, расползаясь маленькими барханами в разные стороны, Ларден вскочил на ноги. Толчки, пока что слабые и робкие, шли откуда-то из глубины, но сверхчувствительность костюма засекала любое движение. Будь-то песчинка, гонимая ветром, или пепел с небес, устилающий пустошь ровным шёлковым слоем.

Чья-то сильная и тяжелая рука упала на плечо полковника. В его горле появился комок. А ноги предательски задрожали. Почему восприятие молчало?

– Грядут большие перемены, Ингвар, – раздалось из-за спины.

– Ты Филиппо? – только и выдавил из себя полковник, ошеломленный встречей.

– Собственной персоной, – насмешливо согласился собеседник и ослабил хватку, – может, уже обернёшься? У меня нет рогов, и языки пламени не вырываются изо рта.

Полковник пересилил непонятный липкий страх, возникший внутри, и оглянулся.

Встретившись глазами, они простояли так несколько минут. Филиппо легко выдерживал буравящий взгляд военного, хотя лица гостя и не было видно под чёрной тканью. Обитатель здешних мест довольно улыбался во весь рот, но разговор всё же начал Ингвар.

– Думаю, ты знаешь, ради чего я забрался в эту дыру. Мне нужны объяснения.

– Конечно, ты их получишь. Вот уже которую сотню лет я ожидаю тебя здесь. Правда, в аду немного скучно, – он поманил пришельца рукой, двигаясь в сторону коконов на горизонте, – совсем не с кем поговорить.

– А как же души грешников? Они-то никогда не переведутся, – полюбопытствовал полковник. Но столкнувшись с удивленной физиономией Филиппо, уточнил, – ведь верно же? Не переведутся?

– Ты видишь здесь ещё хотя бы одну душу, кроме меня?

– Нет. Но ты-то точно из их числа! – всё ещё сомневаясь, попытался настоять Ларден.

– А я не грешник. Я контролёр в этом шатком диком мире.

Филиппо умолк и дальше вёл полковника за собой уже совершенно беззвучно. Прямо к гигантским синим цветкам. Колокольчики оказались огромными деревьями с множеством разноцветных ветвей, каждая из которых заканчивалась голубой мерцающей каплей, действительно похожей на кокон. Где-то большой, а где-то совсем крохотной.

– Что это?

– Подойди ближе, загляни внутрь, – попросил Филиппо.

Вокруг колышущейся капли медленно вились клубы пара. В них проступали очертания невиданных кошмарных существ и тут же таяли, сменяясь другими. Полковник зажмурился и мотнул головой из стороны в сторону. Видения пропали, дымка рассеялась, и на дне капли он обнаружил то, что никак не ожидал увидеть. Мерцающая, легкая, как утренний туман субстанция, с ангельским девичьим лицом и размытым силуэтом умиротворенно плавала внутри.

– Душа, – прошептал полковник и заглянул в соседний колокольчик. – Еще одна. Кто они?

– Сущности. Старые и новые. А все это, – он описал руками огромные круги в воздухе, – инкубатор. Инкубатор, который Церковь на Земле обозвала местом жутких мучений.

Ошеломленный, полковник продолжал глазеть на пульсирующие сгустки. Картина мира, что представлялась ему точной и непоколебимой с самого детства, оказалась ложной и обманчивой. Ингвар пребывал в смятении. Его одолевали противоречивые чувства, среди которых зарождалась надежда. Ведь именно сейчас он познал то, что открывалось мудрецам древности, когда те пользовались Христовой чашей. Только солнечный странник обошёлся без её помощи.

– Не хочешь спросить, почему именно ты?

– Что «именно я»? – не понял вопроса полковник.

– Почему ты послан за тайной Грааля?

– Без понятия, – совсем нерадостно буркнул Ингвар.

– Твой приход сюда был предрешён Создателем в Свитках Мироздания, написанных им на заре времён. «Лишь тот освободит род людской, кто ступит за черту ада, будучи живым, но умерев душой». Ты смог это сделать, а значит, Грааль твой!

– Создатель прямо в лицо меня знал?

– Если б не ты, пришёл кто-то ещё. Но Освободитель бы явился наверняка! Пойми, без тебя Грааль – просто способ индивидуального прозрения. Ведь когда-то и я вскрыл им свою душу, – тень печали легла на лик Филиппо. – Но только добравшийся в Инкубатор самостоятельно сможет раскрыть весь потенциал Христова дара. Церковь хотела украсть его у меня и лишить человечество шанса на перерождение! Сперва Ипполито-флорентинец, казнивший меня, затем были другие. Аббат Даниэль, кстати, в их числе. Я наблюдал за ним отсюда.

– Да, был такой, – полковник устало кивнул, вспоминая бой недалеко от Меркурия.

– Хорошо, что был, – Филиппо равнодушно улыбнулся. – Запомни, ты являешься катализатором, способным освободить все сущности, попавшие сюда. Ты – тот, кто даст им перерождение, вернёт на Землю, продолжит эволюцию! Прошу, не удивляйся, ведь и это понятие людям преподнесли искажённо. Эволюционирует душа, а тело подстраивается следом.

– В пророчестве говорится «умерев душой». Что это значит? – переспросил Ларден.

– Ты уже понял, – склонив голову, произнёс Филиппо и протянул тонкий ключик от каменного сердца. – Такова цена, Ингвар Ларден.

Вот ты какой, Грааль.

 Не вполне материальный сгусток света, напоминающий детскую игрушку. И никакой крови, никаких чаш. Чистая энергия сына Божьего.

Теперь всё стало на свои места.

Полковник уже знал, что его ждёт. Знал, что будет дальше. Знал, что произойдёт с его сущностью и со всеми остальными в солнечном инкубаторе. Он летел на Солнце, сам не зная зачем. Наверное, чтобы всё-таки забрать Грааль, как говорил отец Даниэль. Ведь Ингвар всегда был хорошим солдатом, а солдат в первую очередь учат исполнять чужие приказы.

Но, оказалось, что прилетел спасти будущее. Унести реликвию означало лишить человечество надежды. Закрыв глаза, он представил светлый лик своей любимой женщины, и в который раз поймал себя на мысли, что едва не натворил глупостей, подчиняясь фанатику.

Одним рывком он вонзил ключ себе в грудь и тут же превратился в пепел. Филиппо исчез вместе со своим гостем, а на самом краю бесконечного поля взошёл новый цветок. Фиолетовый колокольчик на каменной ножке. Душа полковника, заключенная в ослепительное соцветие, рванула на свободу самой первой.

Звезда по имени Солнце всколыхнулась миллиардами взрывов. Освобожденные души потекли сквозь пространство и время на Землю. Пророчество сбылось.

22 мая, 2279 года, четверг, утро

Понтифик проснулся на заре от странного видения. Миллионы душ направлялись на Землю из недр Солнца. Какой же горячечный бред.

Людской гомон на улице показался Святому Отцу необычайно громким для столь раннего часа. Понтифик вышел на балкон, укутавшись в алую дзимарру. К юго-востоку от Собора Святого Пётра, за рекой, растекалась людская река.

Площадь Цветов жила!

Прозрачные сущности, напоминающие призраков, сновали в небе то тут, то там.

– Спасение! Воскрешение! Жизнь! Смерти нет! – скандировали люди внизу.

Климент XVIIIчётко понял, что этот мир никогда не будет прежним. Он уселся на каменный пол и уставился перед собой. Смятый белоснежный пилеолус слетел с его головы.

1-12 июля 2013 г., Ростов-на-Дону

Похожие статьи:

Рассказы → И все-таки он был прав..

Рассказы → Зомби_и_кальций

Рассказы → Как открыть звезду?

Рассказы → В каждой шутке

Рассказы → Чем черт не шутит