Он пребывал дома и в мрачном настроении. Курил трубку, иногда протягивая руку за стаканом вина. Призывно мерцал монитор компьютера. Надо было поднять себя из глубокого кресла, посадить за стол и заставить набить первый абзац нового романа. Это невыносимо тяжело, но дальше должно стать легче – польётся давно засевший в подсознании текст, из небытия возникнут персонажи, заживут своей потусторонней, но от этого не менее истинной жизнью. А первый абзац, скорее всего, потом будет уничтожен.
Но подняться и начать было невероятно тяжело, несмотря на то, что он уже множество раз делал это. Сорок два года, три романа, сотни две рассказов, ворох стихов… И всё это никому не нужно. Один рассказик в непристойно урезанном виде опубликовали в газете и даже заплатили гонорар, равный стоимости двух пачек его табака. Другой обещают напечатать на безгонорарной основе в альманахе, но всё тянут. Остальное болтается на известном графоманском интернет-портале, и, судя по всему, пребудет там вечно. И вот он весь, какой есть: разведённый менеджер консалтинговой фирмы, чьей зарплаты с натяжкой хватает на алименты дочери, оплату «однушки» в спальном районе, турецкие джинсы раз в год, пельмени и сосиски ежедневно, а также табак и чилийское вино.
Он ощущал себя писателем с детства, а теперь, после третьего романа, расхваленного не только друзьями по порталу – такими же лузерами от словесности – но и несколькими вполне успешными литераторами, мог с полным правом считать себя работником пера. Но как это легковесно… Перо, пёрышко, Питер Пэн… Когда Гюго спросили на таможне, чем он зарабатывает на жизнь, тот ответил: «Пером», – и чиновник записал в анкете: «Торговец пером». Правильно, Гюго ведь публиковали и платили за это. А он совсем не Гюго… Сегодня из двенадцатого издательства пришёл отказ печатать роман. Бросить бы это всё. Но как же тогда он станет бороться с этим мучительным, палящим, тем, что бешено бьётся внутри, требуя воплощения?..
Неистовая страсть к писанию и категорическое его отторжение сплелись в его душе в отвратительный клубок. Разрешить это можно было лишь одним способом. Он высосал последние лохмы терпкого дыма и рывком поднялся. Внезапный кашель стиснул бронхи, дыхание пресеклось и в глазах заплескалась золотистая рябь, в которой утонули все мысли. Настала тьма.
– Вы – Евгений Юрьевич Беспутный.
Человек был как человек, в светлой одежде свободного покроя, с длинными волосами и хрипловатым голосом. Только вот возник словно ниоткуда, из мгновенно нахлынувшей и столь же быстро отступившей тьмы.
– Кто вы? – Евгений понимал, что вопрос оригинальностью не блещет.
– Потом, – отрывисто ответил человек. – Надо скорее убираться.
Он протянул руку, которую Евгений почему-то послушно взял. Пространство будто поплыло, увлекая их куда-то, всё быстрее и быстрее, пока они не понеслись со страшной скоростью по какому-то тоннелю, или это тоннель нёсся сквозь них. Там не было света, но и не сказать, что стояла тьма – скорее, царило полное отсутствие этих понятий. Евгений по писательской привычке попытался отобразить это в словах, но потерпел постыдную неудачу. Попытался ещё раз, но тут тоннель остановился.
Комната как комната, без индивидуальных черт, чистая, с простой и удобной мебелью.
– Беспутный, – повторил незнакомец, сидевший в кресле напротив.
Он рассматривал Евгения, словно тот был музейной редкостью – внимательно и с неким азартом ценителя.
– Да, я Беспутный, – Евгений уже был способен отвечать сложными предложениями, хотя по-прежнему не понимал ничего. – Вы можете сказать, кто вы такой и что, собственно, происходит?
– Сказать, конечно, могу, – незнакомец глядел с тем же выражением, – но вряд ли вы мне поверите.
– Я могу поверить во многое, – заверил его Евгений. – В любом случае сказать вам что-то придётся.
– Ваша правда, – вздохнул незнакомец. – Хорошо. Я из будущего.
Если он думал произвести таким образом впечатление на автора двух фантастических романов и множества рассказов, то просчитался. Что-то подобное Евгений и предполагал. Поэтому молчал, ожидая дальнейших объяснений. Незнакомец взглянул на него с лёгким удивлением, но тут же рассмеялся.
– Да, простите, совершенно забыл – двадцать первый… да ещё фантаст… Видите ли, до сих пор я работал с девятнадцатым, а тамошние реагируют совсем по-другому.
– Надо полагать, – кивнул Евгений, смутно понимая, о чём речь. – Предположим, я вам верю. Хотя бы потому, что остальные объяснения будут столь же фантастичны. Тогда вам придётся рассказать, зачем вы меня похитили и…
Тут Евгений замолк: шок отступал и ощущение нереальности происходящего всё-таки достало. Незнакомец кивнул с пониманием.
– Меня зовут Набериус, я из дома Агареса, – он встал и слегка поклонился. – Понимаю, что это вам пока ничего не говорит, однако всё второстепенное узнаете после. Прошло двести восемь лет, четыре месяца, три дня и семь часов… от вашего времени.
Евгений вскинул голову, но промолчал.
– Мы занимаемся… переброской гениев из прошлого.
– Я – гений?! – это известие было куда сенсационнее, чем путешествие на двести лет вперёд.
Набериус кивнул.
– Ваше имя звучит сегодня примерно так, как в ваше время звучало… ну, вспомните любого из классиков литературы.
– Но… зачем?
– Я же, кажется, сказал, – мягко произнёс Набериус, – мы собираем гениев из прошлого.
Евгений кивнул:
– Да, читал я пару рассказов об этом…
– Я читал таких пару десятков, – фыркнул Набериус. – И не исключено, что идея родилась под их влиянием.
– Вам что, своих гениев не хватает? – выпалил Евгений.
Набериус кивнул.
– Обычный вопрос. Хватает. Но гениев много не бывает.
Он суховато рассмеялся. Тут Евгения охватило возмущение. Его глаза округлились, как у кота, жёсткие усики встопорщились от гнева.
– Да как вы смели!..
Набериус взглянул ему прямо в лицо.
– А почему нет? В вашем вот случае, например?
– Потому… Потому что меня ещё не успели признать. Нигде не публиковали. Я не написал своей главной книги. Не знал славы. А вы…
Глаза Набериуса стали печальны.
– Я надеялся, вы поймете сами, – тихо произнёс он. – Ничего этого у вас не было. При жизни.
– Что?!
– Вы должны были умереть в тот момент, когда я вас забрал. Вы и умерли – в своём времени.
Евгений похолодел и потерял дар речи.
– Резкий перепад давления, у вас такое бывало – теряли сознание, падали и сразу поднимались. Но в этот раз, к несчастью, упали виском на острый угол батареи отопления. Умерли сразу. Через два года неудачливый издатель случайно наткнулся в интернете на вашу страничку, и у него появилась сумасшедшая мысль издать ваш третий, реалистический, роман. Права на все тексты ему за копейки продала ваша бывшая жена. Роман получил бешеную популярность – именно в этот момент он оказался очень актуальным. Под первый успех издатель выпустил фантастику, потом сборник рассказов, стихи. Через десять лет вас читали во всем мире. Ваш издатель стал миллиардером. А читатели, скажу я вам… Под влиянием вашего дара по миру прокатилась волна самоубийств. Юнцы бросались с высоты, прижимая к груди ваш роман.
Потупившись, Евгений молчал.
– Знаю, вы хотите спросить, – говорил Набериус, – что за тело осталось в вашей квартире. Искусственный кадавр, отличить который от настоящего трупа не сможет ни одна экспертиза вашего времени.
– И многих вы так?.. – тихо спросил Евгений.
– Перебрасываем перед смертью? – подхватил Набериус. – Да почти всех. Писателей, художников, вообще артистов. Сами подумайте, если мы имеем такую возможность, наш моральный долг – продлить их службу человечеству.
Только тут Евгений заметил на столе призывно мерцающий монитором компьютер.
Это был огромный мир, раскинувшийся по Земле и ближней зоне галактики. Мягкий и мобильный вариант феодализма вполне устраивал Евгения. Технические чудеса приводили в восхищение. Он побывал на нескольких планетах, разговаривал со множеством людей, властных и простых. Сначала немного удивлялся, что в своих странствиях не встретил ни одного гения из «переброшенных», но потом понял, что мир этот слишком велик, чтобы они могли где-то случайно пересечься. Да и, надо полагать, заняты эти гении было по горло, осмысливая и претворяя в искусство новые впечатления. Так же, как и сам Евгений.
Проблем с получением информации не было: биоэлектроника качала её непосредственно в мозг. Хуже, что пришлось оставить мелкие привычки, так помогавшие ему жить и писать в своём времени. Вино, трубка, кофе, длительный сон, периоды ничегонеделания, во время которых в нём, как зерно в скованной морозом почве, прорастали тексты. Набериус, его куратор, объяснил, что всё это отнимает слишком много времени и здоровья у ценнейших личностей, потому должно быть упразднено. А необходимые для процесса творчества состояния, которые достигались с помощью этих примитивных средств, легко и гораздо сильнее проявлялись под воздействием различных физиопроцедур. Как выяснилось, ненужными оказались и кратковременные периоды эйфории после написания новой вещи. Теперь Евгений от одного произведения сразу переходил к другому, не наслаждаясь мыслью, что предыдущее закончено. Постепенно от всей прошлой жизни у него остался лишь мучительный зуд, непрестанно подвигавший его к писанию.
Никогда он не работал так интенсивно. С его клавиатуры рекой текли романы, повести, рассказы, стихи, эссе. Набериус восхищённо просматривал их и забирал, стирая файлы в компьютере Евгения. Он говорил, что готовит полное собрание новых сочинений воскрешённого гения. Евгению было всё равно – он писал бы и без надежды издаться, лишь бы избавиться от мук творчества. Но чем больше он писал, тем сильнее муки эти глодали его – как неукротимая жажда больного холерой, утолить которую невозможно.
Со временем Евгений понял, что люди будущего просто эксплуатируют его дар в каких-то своих тёмных целях. Он, было, хотел возмутиться, напасть на Набериуса, сбежать. Но тут осознание грандиозности такого инкубатора для гениев потрясло его. Он бросился к компьютеру, чтобы написать об этом рассказ.
С вознесённой на невероятную высоту площадки, стоя на изящной балюстраде, Набериус обозревал это странное место. Сейчас он был в своём истинном облике – чёрного как сажа журавля. Пейзаж внизу состоял из миллионов одинаковых, мерно мерцающих ячеек, в каждой из которых покоилось обнажённое человеческое тело. Они были неподвижны, но Набериус знал, что люди эти погружены в тяжкие труды. С помощью компьютеров, пишущих машинок, ручек, перьев, стилосов, кистей, карандашей, резцов, кинокамер они в своих грёзах, равнозначных здесь реальности, безуспешно пытались избыть пожирающую их изнутри творческую похоть. И всю вечность трудам их не настанет конца. И не будет от них отдыха. И никто не соберёт их урожай.
– Ты чем-то расстроен, мой Набериус? – раздался позади мелодичный кроткий голос.
Журавль повернулся и низко склонился перед дряхлым стариком на огромном крокодиле. Герцог Агарес, хозяин этого места и множества других угодий. Из птичьего клюва вышли хриплые звуки, слагавшиеся в слова:
– Мне было грустно, потому что эти люди не ведают правды, господин. Зачем мы обманываем их? Это неблагородно. В конце концов, их вина лишь в гордыне, которая помешала им распорядиться своим талантом как положено и заставила послужить нам. Они должны знать, за что их наказали. Здесь ведь все это знают.
Герцог тихо засмеялся. Сидящий у него на руке ястреб беспокойно зашевелился.
– Так ты считаешь, что незнание усугубляет их муки?
– Нет, господин, – журавль помотал головой, что смотрелось немного комично. – Это их унижает.
Крокодил вместе с герцогом невероятным образом взгромоздились на балюстраду и устроились рядом с Набериусом.
– Возможно, ты прав. Но там, – Агарес мельком указал куда-то вниз и в сторону, – считают, что не стоит мучить их излишне. Пусть думают, что труд их не зряшный.
Господин и вассал замолкли, задумчиво и скорбно глядя вниз. Над их головами, на гигантской скале, по которой шёл выступ с балюстрадой, мрачно пылали буквы надписи, перевести которую с неведомого ни одному человеку языка можно было примерно так: «Круг десятый. Для рукословов и прочих искусников».
Похожие статьи:
Рассказы → Пружина
Статьи → Как я написала свою первую книгу
Рассказы → Настоящий писатель
Рассказы → В трубе и с барабаном
Статьи → Шпаргалка для писателя
Очень понравился; не меньше "Времени Исканий", а то и больше.
