Стыдоба, позор, провал

Сколько раз такое было: ты ждешь не один год, уж весь извелся, почти перегорел, но вот выходит, выходит: новое произведение любимого творца! ты хватаешь и поглощаешь жадно (или наоборот – эстетствуешь, тянешь, смакуешь), а в результате – изжога, тошнота, боль от разочарованья…[cut=Читать далее...]

Что музыка, что кино, тем более книги – всё едино, всюду провалы, посредственность из-под пера гения и шок фаната: неужели такое возможно? Да как вы посмели?! Кто допустил?!

Если ты можешь сделать что-то хорошо, то есть действительно умеешь – доказывал не раз, то что за сила способна тебя заставить ваять куль кривого и косого, невразумительного убожества? Можно простить многое: мировые религии, философские учения и этические доктрины все учат прощать; но вот такое издевательство? Облегчиться прям из башни, с верхотуры самомнения точно на голову своим поклонникам? Орел – это не всегда птица.

Но боль проходит, остается тонкий шрам испанского стыда, недоумение и навязчивая мысль всё-таки разобраться, вникнуть, понять, быть может – простить…

Очевидно: авторитет и статус автора ещё не гарантируют, что новое творение, долгожданное, выстраданное, будет соответствовать привычному уровню качества.

Человек никогда не равен самому себе вчерашнему. Периоды активности и развития сменяются болотом стагнации и даже деградации, рухнуть в депрессию, потерять кураж может любой и когда угодно.

Успешный творец всегда параноик. Лихорадочно скролит ленту новостей: где же я? Неужели забыли? Теперь я навсегда один? Вернусь на дно вязкого инертного болота, из которого выбирался годами, десятилетиями? Нужно срочно что-то сварганить, издать, напомнить о себе неблагодарным, нетерпеливым, забывчивым тварям, находящим себе нового кумира чуть не каждый день.

И он строчит исступленно: повесть, сценарий, альбом – не важно; записывает, снимает, публикует. Напоминает о себе. Спасибо за оповещение. О том, что не вырубить топором, оттуда, из детских пословиц, он уже не помнит, так и плевать. Это же не вопрос качества, следа в истории, это страшная сказка о потерянном времени: вечно раздуваемом хайпе, истеричной попытке удержаться в чужих умах, захватить там свой маленький плацдарм, поднять флаг успешной самореализации. Сдуревшее эго правит бал; холодный ум и добросовестность скулят в сторонке.

Вообще автор способен осознать, что он написал худшее в своей жизни, и это, очевидно, не стоит публиковать? Или безразмерное ЧСВ каждого творца настолько застит глаза, что любое исторгнутое сомнительное для него благоухает?

И ведь почти никто не остался в стороне, гордым, незашкваренным:

Лучший российский режиссер – Виктор Шамиров – снял (нет, не подходит слово – вылепил, выдавил, разбрызгал?) адский трэш «Натурально, Каха» (не уверен в названии, и даже не хочу перепроверять – но точно какой-то слог пропущен).

Дискурсом не задуренный, гламуром не избалованный поклонник Пелевина повторяет: «Думал, что последняя книга – это дно, но затем вышла следующая, и мы рухнули в подвал; а потом ещё одна – здравствуй, затхлый погреб! А через год, видимо, нам вместо книги просто выдадут лопаты…» Но вот когда последний наш ВПЗР иронизирует амбивалентно по актуальным, таким болезненным, но для него совсем не важным темам, что это – пыль наших дней, которой он наглотался и пытается расчихаться, или же просто способ словить легкого хайпца, вернуться в тренды на гребне волны?

Продолжаем давить на самое больное: М. Веллер, вдруг вспомнив древний успех культовых, угарных, но почти уже забытых «Легенд Невского проспекта» лепит «Легенды Арбата», настолько квёлые, рыхлые, ужасающе несмешные, что бросают тень, почти оскверняют всё раннее, достойное.

Спасибо, современники, так ведь и классики не лучше:

Булгаков с этой «Зойкиной квартирой» и кучей других копеечных пьес, накорябанных впопыхах на коленке за еду;

Маяковский, сдуревший после революции и разменявший ядовитый, бесноватый, смачный футуризм на душное, пыльное, канцеляристское обслуживание советской власти.

Да изучи под лупой любого (престарелый Толстой, поздние Феллини и Бергман, эмигрантский Бродский с бесконечными стансами): почти всюду ограниченный творческий ресурс, растрата и опустошение. (Может, и хорошо, что среди поэтов принято умирать молодым?) Что не удивительно. Разум – несовершенный продукт неторопливой эволюции, забагованный несусветным количеством когнитивных искажений, но возомнивший о себе невесть что. Он не только не в состоянии всю жизнь фонтанировать свежими идеями, но и отказывается признаться в этом самому себе. В результате любой заслуженный мыслитель (взять хоть Ницше, взять хоть Достоевского) блуждает вокруг да около трех сосен своего мировоззрения, неспособный выбраться на ближайшую поляну непредвзятости и открытости новому. Поэтому автор, два-три раза порадовав публику оригинальными мыслями, вынужден либо – в случае добросовестности – замолкнуть надолго (а то и навсегда): Сэлинджер, Харпер Ли, Гончаров, Олеша, (прости господи) Оксимирон, либо согласен постоянно повторяться, превращаясь в занудливого пустобреха, от которого все бегут, чертыхаясь. А полистав рассеянно очередной кирпич, тянущий типографской краской, недоуменно пожимают плечами и задвигают поглубже: во второй ряд, в темноту, в забвение…   

На заслуженное место?