Post mortеm

1.

Мистер Джозеф Кайни появился в Дейнитоне в холодный ветреный день. Он пришел с железнодорожной станции следом за телегой, тяжело груженой ящиками, корзинами и саквояжами непривычной формы. Щедро расплатившись с возчиком и сложив багаж в гостиной трактира «Седло и стремя», мистер Кайни с аппетитом отобедал, любезно пригласил хозяйку заведения - миссис Суонсон – на бокал шерри и расспросил ее о сдающихся внаем лавках и домах.

Прельщенная блеснувшим шиллингом, миссис Суонсон с радостью составила компанию гостю (благо постоянные посетители еще не начали собираться, и Милли не требовалась помощь в распивочной) и подробно рассказала мистеру Кайни – джентльмену любезному и вежливому, в отличие от торговцев, сезонных рабочих и моряков - завсегдатаев «Седла и стремени», - и о выставленном на торги магазине разорившегося Брауни Скиннера, и о закрывшейся табачной лавочке старенькой миссис Грин, и о пустующем доме бедняжки Элис Кристоу, ну той, что в запрошлом годе померла.

- Хорош ли дом, уважаемая миссис Суонсон? – мистер Кайни подлил хозяйке шерри.

- Да дом-то таков, что лучше и не надо! В три этажа, и сад прекрасный – с газонами да вазонами, и ручей с водопадом на задах имеется.

- Почему же дом пустует? Или наследники и сами не живут, и продавать не хотят?

- Да не было у малышки Элис ни родни, ни наследников. Деньги ее и дом к городу отошли. Вы не подумайте чего, она сама в завещании так распорядилась. Очень печалилась перед тем, как на континент в лечебницу уехать. Видно, чуяла, что родных краев не увидит больше. Так оно и сталось.

- А что, городу дом мисс Кристоу не нужен?

- Да как же не надобен! Поначалу все обрадовались очень, по совету викария школу для бедных детишек открыли. Уж и мебель купили, и тетрадки с книжками. Да только через месяц вся учеба и кончилась.

- Отчего же?

- Так мисс Элис на уроки приходить стала. Садилась на задней парте. И ладно тихо сидела, так нет же. Как викарий что спросит, вскакивает поперед всех и на доске ответ пишет. Да так бойко, ровно по книжке назубок выучила. Пастор-то наш уж и молебны проводил, и в Лондон писал, совета спрашивал - уж не знаю, что ему насоветовали, - только мисс Элис никуда не девается. Вот и пришлось школу закрыть.

- А после этого дом так и пустует?

- Да хотели было клуб дамский сделать, но мисс Элис и туда являлась. То с вышиванием придет, то на концерт. Я вам правду скажу, мистер Кайни, сама не из пугливых буду, но как однажды шла мимо, увидала своими глазами бедняжку с альбомом да красками возле окошка – так по той улице больше ни ногой.

- И давно клуб закрылся?

- Да уж скоро год будет… А вы, мистер Кайни… ох, не мое это дело… уж не думаете ли вы этот проклятый дом купить?

- Купить пока, полагаю, не смогу, а арендовать – отчего же нет.

- А как же мисс Кристоу?

- Думаю, мы с ней поладим.

- Вы, случаем, не похоронную контору открыть желаете? Другого на ум, простите, не пришло.

- Нет, миссис Суонсон. Фотографическое ателье.

- Да к вам же никто не пойдет.

- Отчего же?

- Народ у нас небогатый. Фотографии эти – баловство одно, а стоят немало. Да и побоятся привидения.

- Не беспокойтесь, миссис Суонсон. Это моя забота. Как-нибудь справлюсь. Так где мне про дом мисс Кристоу разузнать?

- В нотариальной конторе «Майлз и сын». От моего заведения прямо вверх по улице, а на перекрестке налево. Третий дом от угла. Бумаги-то все у мистера Майлза хранятся. А уж он вам все подробно обскажет: в совет идти или к судье.

- Благодарю вас. Вы не будете против, если мой багаж пока останется здесь?

Свою просьбу мистер Кайни подкрепил еще одним шиллингом, потому и получил не только полное согласие, но и клятвенные заверения, что к вещам никто не притронется до возвращения хозяина.

Неизвестно, пытался ли мистер Майлз отговорить мистера Кайни или, напротив, обрадовался предложению арендовать пустующий и, следственно, ветшающий дом вместе с призраком мисс Кристоу, но только уже на следующий день мистер Кайни переехал в особняк, а через две недели открыл на первом этаже фотографическую студию.

Поначалу обитатели Дейнитона отнеслись к новомодному изобретению со свойственным жителям небольших городков скептицизмом: непонятное оно – то ли научная новинка, то ли колдовство, не к ночи будь сказано, и стоит наверняка кучу денег, да и не нужное совсем. Но вскоре у мистера Суонсона скончалась горячо любимая тетушка, и супруга (памятуя щедрые чаевые и деликатное обхождение Джозефа Кайни) уговорила мужа посетить фотографическое ателье вместе с покойницей.

Тетушка на портрете вышла как живая: подпорки не видать («а ведь мастер Джозеф целых три ставил – сама видела»), взгляд разумный («вы сами помните, тетушка еще при жизни, ну, после удара, - не в себе была»), лицо свежее («а уж красок, красок-то у него, что у актерки какой!»).

Посетители «Седла и стремени» слушали восторженные речи миссис Суонсон, разглядывали семейный портрет – и впрямь прекрасный, - вечерами рассказывали домашним про столичную новинку, советовались с женами, доставали из шкафов парадные платья, пересчитывали отложенное «на черный день», а наутро шли в фотографическую студию спросить уважаемого мастера Джозефа, можно ли записаться на сеанс.

Успеху заведения в немалой степени способствовало и то, что мистер Кайни не отказывал никому, сообразуясь при назначении цены с положением и толщиной кошелька клиента, с жителей окрестных деревень частенько брал плату продуктами или – бывало и такое – не брал вовсе.

Мисс Кристоу время от времени появлялась в ателье, но вела себя смирно: стояла за спиной Джозефа Кайни, наблюдая за сидящими и стоящими в парадных позах, одетыми в лучшие наряды жителей Дейнитона. Лишь когда снимали покойных, особенно детишек или молодых девиц, подходила ближе, касалась полупрозрачной ручкой плеча умершего, словно подбадривала.

Мистер Кайни с вежливым полупоклоном просил юную леди отойти, не мешать фотографированию – делу сложному, требующему терпения и выдержки от всех участников, и она покорно перебиралась на привычное место – за спиной мастера.

Посетителей фотографического ателье, конечно, разбирало любопытство: как мастер Джозеф уживается с бедняжкой Элис, но расспрашивать о таком было неловко, а сам мистер Кайни ничего не говорил, даже за бокалом шерри в «Седле и стремени».

В Дейнитоне к мастеру относились уважительно, трактирные завсегдатаи частенько выставляли ему – за компанию – традиционные полпинты (больше из вежливости, потому как мистер Кайни придерживался умеренных привычек и пиво не жаловал), но за спиной, бывало, шептались. Откуда, мол, у простого человека столько денег, чтобы и дом Элис Кристоу арендовать, и фотографические материалы из самой столицы заказывать, и бедняков за бесплатно снимать. Кто думал, что мастер Джозеф из богатеев будет, а дело фотографическое завел для развлечения. Другие говорили, что дурак он просто, а не мастер, и студия его невдолге разорится. А некоторые, памятуя, как мистеру Кайни удалось призрак Элис приструнить, совсем несусветное сочиняли: дескать, с нечистым он водится, колдовством занимается, пластинками своими души человеческие ворует и в черном ящике прячет, вот и в церковь не ходит. Но таких было немного, да и смеялись над ними.

Мистер Кайни, не ведавший об этих разговорах (да и миссис Суонсон у себя в распивочной глупостей говорить не позволяла), жил спокойно: каждое утро спускался в фотографическую студию, принимал клиентов. По вечерам работал в лаборатории с негативами, а после прогуливался по улицам Дейнитона или заходил в «Седло и стремя».

Слухи о его колдовской натуре утихли после того, как викарий – человек просвещенный, знакомый с научными новинками, - явился в ателье вместе с учениками воскресной школы и попросил мастера Джозефа сделать групповой снимок в саду. Мистер Кайни живописно рассадил вокруг почтенного служителя церкви младших детишек, расставил позади ребят постарше, а умерших от воспаления легких близнецов Браунов разместил в самой середине.

Памятный снимок удался на славу, а уж Джок и Рэймонд Брауны получились чуть не лучше всех.

 

2.

Женщина в сером платье и серых башмаках пришла в фотографическую студию в серый, дождливый день. Светлые, почти пепельные волосы и бледное лицо делали ее похожей на мышку или воробышка.

Переминаясь на придверном коврике, на который тут же натекла вода с грубых башмаков, женщина почтительно приветствовала мистера Кайни и спросила:

- Господин мастер, можете ли вы сделать портрет мой, с дочками?

- Конечно, сударыня. А где дочки?

- Я, мастер, побоялась сразу с ними входить. Вдруг да откажете. Вы не подумайте, мне есть чем заплатить. Этого ведь хватит? – женщина достала из кармана грязный платок, развязала, высыпала на ладонь горку монет.

Мистер Кайни посмотрел на жалкое сокровище (единственный шиллинг смотрелся среди медяков как королева, заглянувшая на деревенскую свадьбу), вздохнул.

- Заберите ваши деньги. И скорей ведите девочек внутрь. На улице холодно. Полагаю, одеты они не теплее вас.

- Они не замерзнут. Больше нет, - женщина моргнула, опустила голову.

- Пойдемте вместе, сударыня, - мистер Кайни бережно взял женщину под руку. – Я вам помогу.

По тяжелой портьере, прикрывавшей дверной проем, ведущий в студию, разлилось серебристое сияние. Возле входа возникла Элис: поначалу прозрачная, еле видимая, девушка становилась все явственней, оплотневала. Отделанный белым кружевом воротничок, лента в волосах, мертвенно-бледное лицо и кисти рук резко, как на негативе, выделялись на тяжелой черной ткани.

- Мисс Кристоу, окажите любезность, подберите приличествующие случаю платья для дамы и девочек. В нарядах вы понимаете больше меня.

Элис кивнула и исчезла.

Когда мистер Кайни и серая женщина вернулись в студию с девочками, Элис стояла возле открытого шкафа.

- Ой, да не надо бы, мастер. Вдруг дочки мои ваши наряды попачкают. Да и я сама, пока с деревни шла…

- Не беспокойтесь об этом, сударыня. Мисс Кристоу, что вы выбрали?

Призрак указала на скромное темно-синее платье, затем, двигаясь так, будто шла по полу, но не касаясь его ногами, переместилась к другому шкафу, нетерпеливо стукнула рукой по дверце. Мистер Кайни открыл шкаф. Элис, «пройдя» еще несколько шагов, остановилась возле двух светло-бежевых платьиц с кружевами по вороту и манжетам и вышитыми на корсажах незабудками.

- Ох, да какие ж наряды королевские! Нам в таких щеголять негоже.

- Это памятная фотография, сударыня. На долгие годы. Пройдите в гардеробную, переоденьтесь. А я займусь девочками.

Мистер Кайни нарядил, причесал и подкрасил девочек, усадил их в удобные кресла, придал телам естественные позы, а мать все не выходила из гардеробной.

Мастер Джозеф обеспокоился, не случилось ли чего. Несчастная женщина проделала такой длинный путь, утомилась, вероятно, с самого утра не ела. Могло сказаться и огорчение от смерти дочерей, и страх простой крестьянки перед фотографическим аппаратом. Вдруг бедняжке стало нехорошо и ей требуется помощь?

Пока мистер Кайни колебался, войти ли в гардеробную к, возможно, неодетой даме, пренебрегши скромностью, или еще подождать, женщина вышла в студию.

- Вы уж простите, мастер, задержалась я. Непривычная к таким нарядам. Корсетов отродясь не носила. Если б не ваша милая барышня, уж не знаю, как справилась бы. Спасибо ей, - женщина поклонилась призрачной Элис.

Мистер Кайни не мог не заметить, что клиентка сменила не только наряд, но и прическу: волосы были гладко зачесаны надо лбом, на висках уложены «валиками» (верно, тоже мисс Кристоу показала). Вот только узел из локонов на затылке вышел несколько неаккуратным. Ну да ничего, мастер поставит женщину так, что на фотографии этого не будет заметно.

- Прекрасно выглядите, сударыня. В самый раз для парадной фотографии. И новая прическа вам очень к лицу. А теперь, прошу вас, пройдите сюда, встаньте за креслами. Руку, пожалуйста, положите сюда. Вот так. Очень хорошо.

Элис, следуя своей, Бог весть отчего придуманной традиции, коснулась плеча женщины, потом погладила девочек по волосам и заняла место за спиной мастера.

 

О том, что клиентка не назвала ни своего имени, ни родной деревни, мистер Кайни вспомнил только к вечеру, работая в лаборатории. Мисс Кристоу, увы, ничем не могла помочь мастеру: призрак был лишен дара речи, да и писать не мог - бесплотная рука не удержала бы пера. Общаться же при посредстве медиума мисс Кристоу с негодованием отказывалась, даже и найдись в Дейнитоне достойный доверия спирит.

Джозер Кайни в работе предпочитал методу мистера Талбота, куда менее известного, чем господин Дагер, но мастеру удалось достигнуть в печатании с негативов такого совершенства, что его фотографические снимки ничуть не уступали, а нередко и превосходили дагерротипы по четкости. Но сегодня, огорченный несвойственной ему рассеянностью, мистер Кайни испортил несколько отпечатков и, огорченно смахнув их со стола, нервно заходил по лаборатории.

Элис внимательно наблюдала за расстроенным мастером, слушая его взволнованные речи.

- Ах, мисс Кристоу, какая непростительная оплошность! Бедная женщина привезла детишек издалека. Она была так огорчена, так хотела запечатлеться на память с девочками. Уж я потрудился, чтобы они вышли как живые. А вы не только убедили бедняжку переменить прическу, но и – Бог знает как – объяснили, как причесываются благородные дамы. И теперь и ваш, и мой труд пропали. Пусть я и успокоюсь, и отпечатаю портрет, но как мы отдадим его несчастной женщине? В округе столько деревень! Из какой же она родом?

Элис призывно махнула рукой и исчезла за стеной лаборатории. Мистер Кайни последовал за ней через дверь.

Призрак стоял перед витриной, украшенной лучшими фотографическими портретами, сделанными мастером в Дейнитоне.

- Да благословит вас Господь, мисс Кристоу! – мистер Кайни всплеснул руками. – Да, да, конечно! Мы разместим портрет на самом видном месте, сопроводив подписью. Попросим помощи у жителей Дейнитона и крестьян, приезжающих на ярмарки. Какая чудесная мысль!

Мастер Джозеф скорым шагом вернулся в лабораторию.

Уже на следующее утро портрет бедной матери с дочерьми красовался в самой середине витрины, однако прошло не менее двух недель, прежде чем отыскалась его владелица.

В фотографическую студию явился некий Джок Бэрроу. Мистер Кайни не сразу разобрал из его путаной речи, в чем дело.

- Так говорю ж вам, мистер али мастер, не знаю, как величать. Однова телега у меня пропала. Я, изволите видеть, телеги нашим, деревенским внаем даю. На праздник какой или в ярмарочные дни. Так встал утречком в тот день, как Дик Трейси – это кузнец наш – за телегой явиться собирался, а гляжу, её-то и нет. Пришлось другую поскорей готовить, потому как Дик – мужик суровый да правильный. Если ему телегу ко времени не подогнать, потом и от него помощи не жди, пошлет ко всем чертям, вы уж извиняйте, заместо чтобы лошадку подковать аль починять чего. Так и не было телеги цельный день. Я уж подумал, цыганы проходящие скрали, потому как наши деревенские на такое дело не пойдут. В деревне-то к Джоку Бэрроу, это ко мне, значит, с почтением. Да и не водится у нас воров. Был один, пропащий совсем, сын старой миссис Инн, да покоится она с миром, так и он в запрошлом годе напился, в речку упал и захлебнулся. Вы не подумайте чего, у нас деревня правильная, народ работящий. Так я цельный день тогда бегал, искал везде. А дождь лил, как из дырявого ведра, чтоб ему провалиться. Вернулся уж к ночи, гляжу, на месте моя телега. И лошадка распряженная в стойле стоит. Уставшая, мокрая, и подкову одну потеряла. Только я на это не посмотрел, так обрадовался, что имущество мое возвернулось целое и сохранное.

- Вы полагаете, дама с портрета украла вашу телегу, чтобы добраться до Дейнитона?

- Что вы, что вы! Миссис Стоун порядочная женщина была. Никто б ее при жизни воровкой не назвал, хоть и бедная она была, и несчастная. Муж-то ее от чахотки помер, так ей ой как тяжело приходилось, одной, с детками. Да, видать, успел супружник до смерти и девчонкам, и ей самой болезнь передать. Через тряпку какую или миску, не скажу, не знаю. Девчонки-то и сгорели, как свечки, одна за одной. А невдолге опосля и мать за ними ушла. Видно, тосковала очень, вот горе да чахотка ее и свели в могилу.

- Вот почему она не вернулась. Так больна была, что не смогла добраться сюда. Но скажите, мистер Бэрроу, отчего миссис Стоун не попросила соседей забрать портрет? Неужели боялась обеспокоить такой малостью?

- Так я ж к чему веду-то, мистер аль мастер. Она с девчонками уж месяц как померла да на кладбище схоронена. Слово даю! А в вашей бумажке, там, - мистер Бэрроу через плечо ткнул пальцем в сторону витрины, - сказано, что картинку вы с них снимали две недели тому аль чуть больше.

- Да, это так. Там и число проставлено.

- Да не силен я в числах. И читать не обучен. Мне записку вашу знакомцы в «Седле и стремени» обсказали. И хозяйка, миссис Суонсон, все до словечка подтвердила: и когда картинка сделана, и когда бумажка писана.

- Погодите… Не хотите ли вы сказать, что в тот день, когда миссис Стоун приезжала ко мне, она была уже мертва?

- Мертвее некуда. И померла, и в землю закопана. Все чин чином, как положено, с церковным обрядом и надгробной речью. Так я что сказать-то пришел: вы бы, мистер аль мастер, сожгли ейный портрет от греха. А об остальном я сам викарию скажу. Может, она, миссис Стоун-то, опосля жизни вампиром заделалась и бродит ночами, как зверь, до крови живых лакомая.

- Мистер Бэрроу, вы же разумный мужчина! Как вам не совестно, какие вампиры! Это все сказки.

- Сказки – не сказки, про то мне неведомо. Только сами вы, мистер аль мастер, словами прописали, что была у вас миссис Стоун уж после того как померла да закопали ее. Так я и думаю, что надо викарию обсказать: пусть службу какую проведет, святой водой могилку обрызгает, а то, может, надобно и гроб открыть, сердце ей проткнуть да голову срубить, чтоб не бедокурила ночами, спала себе вечным сном.

- Нет, нет, погодите. Нельзя без веской причины тревожить умерших. Извольте подождать, я оденусь и поеду с вами в деревню. Сам поговорю с викарием.

- Оно, конечно, так оно и правильнее. Вы человек городской, ученый. Лучше меня все объясните.

 

Беседа с викарием, увы, не прояснила странного происшествия. Миссис Стоун и ее дочки были похоронены на церковном кладбище, рядом с отцом и супругом, с соблюдением всех обрядов, о чем в церковных книгах была сделана соответствующая запись. Однако возле этой записи стояла дата на две недели более ранняя, чем на фотографическом портрете мистера Кайни.

Предположение о превращении бедной миссис Стоун в кровожадного вампира ученый фотографический мастер и почтенный служитель церкви отвергли, как вздорные и нелепые выдумки. Викарий даже сделал себе пометку прочесть проповедь о вреде суеверий в век, когда наука и прогресс достигли поистине фантастических высот.

Наличествовал необъяснимый факт: мертвая женщина поднялась из гроба (ни ее могила, ни могилы девочек не были раскопаны или потревожены, по словам кладбищенского сторожа), позаимствовала телегу у мистера Бэрроу, приехала в фотографическую студию Дейнитона, а вечером вернула телегу и сама… что? Ушла на кладбище, закопалась в могилу?

- Невозможно! Это совершенно невозможно! – мистер Кайни необычайно взволновался. - Мне приходилось работать с умершими третьего, четвертого дня. Однажды мне привезли человека, скончавшегося пять дней назад. Было очень тяжело придать ему не скажу живой, но хотя бы приличный для фотографирования облик. Но две недели… Это немыслимо…

- Выпейте, сын мой, - викарий налил гостю рюмку шерри, и вторую – себе. – Есть многое на свете, чего мы пока не можем объяснить ни с помощью науки, ни обращаясь к священным книгам. Пути Господи неисповедимы.

- Да, да, наука не может. А Элис… Я еще удивился, почему она коснулась не только девочек, но и их матери. Она почувствовала, поняла.

- Бедная мисс Кристоу, - викарий перекрестился. – Несчастная душа, не обретшая покоя. Я наслышан о ней. Она так и живет… обитает в одном доме с вами?

- Вероятно. Я встречаю ее только в студии. На верхних этаже, в моих, - теперь моих - комнатах, она не появляется.

- Это еще одна загадка, отгадки которой нам не дано узнать… Скажите, уважаемый мистер Кайни, вы намерены оставить себе портрет миссис Стоун?

- Я не думал об этом. Привез его, чтобы показать вам и проверить день, когда все случилось. Почему вы спрашиваете?

- Простите меня, вы затратили столько труда и времени, чтобы хорошо сделать работу и приехать сюда. Мне неловко просить вас об этом, вряд ли я могу достойно вознаградить вас, но я подумал… Миссис Стоун или ее душа хотела иметь фотографический портрет с дочками. Мне кажется, было бы правильным поместить фотографию в рамку под стекло и закрепить на могильном камне. Я знаю, так не принято делать, но в память о несчастной женщине и ее девочках…

- Совершенно согласен с вами, викарий. Вы нашли наилучшее решение. А деньги… Я не взял их с миссис Стоун. Было бы бесстыдством брать их с вас.

- Благослови вас Господь, мистер Кайни. У вас доброе сердце.

 

3.

В «Седле и стремени», да и по всему Дейнитону долго спорили, что послужило причиной несчастья. Одни утверждали, что викарий был недостаточно настойчив и уговаривал мастера Джозефа переночевать у него лишь из вежливости (слухи, огорчавшие почтенного пастыря и его прихожан). Другие же приписывали случившееся неспокойной душе миссис Стоун, преследовавшей мистера Кайни не только в его собственной фотографической студии, но и на дороге к дому.

Как бы то ни было, коляска, в которой мастер фотографии возвращался из деревни в Дейнитон, в темноте налетела колесом на Бог весть как оказавшееся на дороге бревно и перевернулась. Кучер шлепнулся в канаву, а седок ударился головой о то самое проклятое бревно. Было уже заполночь, когда обоих нашел кузнец Дик Трейси, возвращавшийся с крестин племянника. Невзирая на изрядное подпитие, кузнец проявил здравый смысл и, погрузив кучера и мистера Кайни на телегу, повез их в Дейнитон, где имелся госпиталь, хотя до деревни было куда ближе.

К утру печальная новость разнеслась по городу, и многие приходили к больнице, чтобы узнать о состоянии здоровья мастера. Собравшиеся вели себя тихо, стояли группами по два-три человека, но, уважая правила заведения, разговаривали вполголоса. Одна лишь миссис Суонсон, знавшая мистера Кайни дольше других, рыдала так громко, что вышедшему доктору пришлось накапать ей успокоительного и убедить мистера Суонсона отвести супругу домой.

Среди пришедших были и те, кто не посещал фотографическую студию, и даже те, кто когда-то подозревал мистера Кайни в близости к нечистой силе.

Ныне все слухи были забыты: горожане пришли узнать, могут ли они чем-то помочь уважаемому ученому мастеру. О кучере все позабыли, да и состояние его не внушало опасений: синяки на лице заживут, сломанная рука срастется. Это вам не разбитая голова бедного мистера Кайни.

Мисс Элис Кристоу узнала о несчастье раньше остальных и явилась прямо из воздуха в палате к немалому удивлению докторов и испугу сиделок. Призрак внимательно следил за манипуляциями врачей, потом же, когда была оказана вся потребная в таком тяжелом случае помощь, встала у кровати, положила полупрозрачную руку на руку мастера Джозефа и замерла. Сиделка, оставленная с больным, закрестилась было, принялась читать молитвы, но увидев на лице привидения слезы, утихла и села на стул, чтобы быть наготове, если мистеру Кайни потребуется помощь.

Увы, ни усилия докторов, ни забота сиделок не помогли. В пятом часу пополудни мастер Джозеф умер, так и не придя в себя.

Жители Дейнитона были безмерно удивлены и напуганы, обнаружив на следующее утро, когда они явились отдать последний долг покойному, ставшему уже членом городской общины, что фотографическое ателье открыто, а в приемной мистер Кайни встречает посетителей – с повязкой на голове, но вполне живой, - вместе с мисс Кристоу, утратившей, вероятно, от радости, свою полупрозрачность и выглядевшей почти такой же плотной и зримой, как до болезни.

 

Post mortеm scriptum.

Если вам случится заехать в Дейнитон в наши дни, непременно посетите фотографическую студию мистера Кайни. Она располагается все там же, в бывшем доме мисс Элис Кристоу.

Работающий там мастер делает фотографические снимки, как было принято в старину, по методу мистера Талбота. В трудах ему помогает очаровательная молодая женщина. Несмотря на то, что традиция делать фотографии в студии давно вышла из моды, а почти у каждого жителя городка есть смартфон и фотокамера, у мистера и миссис Кайни всегда много посетителей. Живых и мертвых.

 

Похожие статьи:

Рассказы → Бритва Оккама (из ненаписанной схолии)

Рассказы → Легенда о единороге

Рассказы → Успешное строительство и вопрос перенаселения

Рассказы → Красная Королева

Рассказы → День, когда Вселенная схлопнулась [Рифмованная и нерифмованная версии]