Ш и другие буквы [18+]

в выпуске 2013/12/19

23 октября 2013 - Григорий Неделько

[Иронический — юмористический? — детектив с явными признаками сюрреализма, психоделии, абсурдизма и постмоденизма. 18+.

Дар, тебе должен понравиться. :)

Любителям словесности, даже если им просто нравятся языки мира (русский, английский, другие...), рекомендую хотя бы попробовать. ;) ]

Из Центрального Литерного Музея пропала буква Z. Нет, вы, наверное, не поняли: не вещь в виде буквы, А ОНА САМА. Кто поможет служителям порядка найти пропажу? Только уволенный из органов мрачный детектив и его верный пёс-грубиян!.. Забыл сказать, это уже не первая подобная кража...

— Эй, пёс, принеси мне тапочки! — крикнул я, не поднимаясь с постели.

— Иди в жопу, — донеслось в ответ.

Сколько лет я выслушиваю его грубости?

— Тебе что, влом сходить за тапками? Ты же пёс!

— А ты человек. Вот и чапай на своих ходилках. Или тебе их для красоты приделали?

Я предпринял ещё одну попытку.

— Да ты просто не умеешь...

— Ты у нас гомо сапиенс или так, эректус, да и то не всегда? Вот и подумай тем, что имеется, нужно ли мне бегать за твоей обувью. А потом эректируй за своими плюшевыми собачками.

Продолжать дальше было бессмысленно. Кроме того, я чувствовал себя достаточно бодрым — хоть тут от пса есть польза, — чтобы встать, одеться и заправить кровать.

Четвероногий развалился на коврике в коридоре.

— Когда тебе что-нибудь надо, я так не отвечаю, — бросил я ему.

— Просто не умеешь.

На кухне я почесал правую ягодицу и потянулся. Включил электрический чайник. Пока он закипал, сделал себе бутерброд — достаточно большой, чтобы на нём протянуть до обеда.

Пёс вошёл в кухню.

— Приятного аппетита, — сказал он.

Я чуть не подавился.

— Я не ослышался?

— Иди на хрен.

— Ну слава богу...

Когда я добрался до половины бутерброда, зазвонил телефон. Пришлось отложить завтрак до лучших времён и взять трубку.

— Ш, это ты? — услышал я знакомый голос.

— Алло, — по привычке сказал я. — Усатов, как поживаешь?

Усатов, у которого, конечно, была совсем другая фамилия, быстро ответил:

— Фигово. Из музея только что свистнули букву.

— А при чём здесь я?

— Ну, я подумал, что могу рассчитывать на твою помощь. По старой дружбе и всё такое...

— На мою помощь? А зачем тебе моя помощь в поиске… Погоди-погоди, а из какого музея её свистнули?

— Из Центрального Литерного.

Это плохо. Оставалось только надеяться, что буква не самая употребительная.

— Так что за буква-то?

— Z.

Это хорошо. Не самая популярная литера. Но англоязычные владельцы zoos и zebras вряд ли со мной согласились бы.

— Как скоро ты сможешь выехать? — спросил Усатов.

— Дожую бутерброд и поеду. Куда, кстати?

— Проснись, ради бога. В ЦЛМ, естественно.

— Хорошо.

— Спасибо. Ты настоящий друг.

— Ты настоящий дурак, — сказал пёс, когда я повесил трубку. — И нафига ты согласился?

— Тебе не понять.

Пёс саркастически зевнул.

— Я буду ждать тебя на улице.

Музей был светлым, белым и просторным. Я посещал его как-то раз — вместе со школьной экскурсией. Тогда обитель слова меня не впечатлила, сейчас времени осматривать достопримечательности не было.

Усатов стоял, опершись на высокую толстую колонну. Его мусташи расходились в разные стороны и бодро закручивались вверх. Эти усы были достопримечательнее любого экспоната в музее.

Весельчак, который всегда был хмурой личностью, стоял рядом с Усатовым. Он был в полтора раза ниже и в два раза уже внушительной личности с усами. Его остроумие — по сравнению с усатовским или любым другим — тоже было не на высоте и никак не могло набрать в весе.

— Здорово, пердун! — приветствовал он меня своим обычным ругательством на "п".

А ведь когда-то я работал с ним в паре, ещё до того, как меня уволили за превышение должностных полномочий. Потом Весельчаку в пару дали Усатова. Как они уживаются, ума не приложу.

— Привет, Куцый Хвост! — весело ответил я. — Как твой аппендикс вместо мозга?

— Слышь, придурок… если бы мы были одни, я бы тебе показал, кто есть кто.

— Ребята, не ссорьтесь, — вмешался Усатов. — Нам ещё работать вместе.

— Нет больше счастья, чем работать с этим пиндосом, — проворчал Весельчак.

Я не удержался и кольнул его в ответ:

— Я понимаю, что говорить ругательства, начинающиеся на одну и ту же букву, — это всё равно что любое блюдо заедать баклажанной икрой. Но ты бы хоть попытался назвать меня "тупицей" или "идиотом".

— Пидор!

— Та-ак. — Усатов встал между нами. — Я вижу, старые напарники рады видеть друг друга, но не стоит доводить дело до войны.

Пока Весельчак отдувался, я рассматривал невысокую худую фигуру, стоявшую в сторонке. Фигура тоже носила форму и была юношей.

— Привет, — поздоровался я.

Фигура немного нерешительно подошла ко мне и протянула руку.

— Здравствуйте! Вы ведь тот самый Ш?

— Ну-у, наверное, — неуверенно сказал я. — Смотря какого Ш ты имеешь в виду.

— Если ты о том Ш, с которого начинается "шняга", то ты попал в точку. — Это была ремарка пса.

Я пнул его ногой, а он огрызнулся и гавкнул.

Молодой служитель правопорядка как-то странно на меня посмотрел.

Подошёл Усатов, с ним — подуспокоившийся Весельчак.

— Это Мелкий. — Усатов потрепал юношу по плечу. — Направлен к нам несколько дней назад. Очень смышлёный пацанёнок.

— Только приставучий, как прилипала, — буркнул Весельчак.

— Я восхищаюсь его познаниями в бранных выражениях, — сказал пёс.

Мелкий смотрел на меня восхищёнными глазами, по его виду было ясно, что он сгорает от нетерпения. Я махнул рукой — дескать, не стесняйся, задавай свой вопрос.

— А что значит Ш? Мы с ребятами, когда учились, не раз обсуждали это, — затараторил Мелкий. — Вы ведь были… и остаётесь одним из лучших… Может, вы детектив Шафт?

Я покачал головой.

— К сожалению, нет.

— Давайте уже перейдём к делу, — недовольно пробубнил Весельчак, которого раздражали любые разговоры обо мне, если, конечно, это было не перемывание косточек.

— Надо же, дельное предложение, — сказал пёс. — Я удивлён.

— Кто у нас первый по списку? — спросил я. — Сторож?

— Естественно, — ответил Усатов.

Разговор со сторожем многого не дал. Хотя на долю этого человека выпало гнаться за преступником, сторож запомнил только, что тот был высоким и носил тёмные одежды.

— Как вор проник в музей?

— Откуда мне знать.

— Но как вы думаете?

— Через окно? Через канализацию? Пришёл с экскурсией днём, спрятался и вышел из укрытия ночью? Откуда мне знать, — повторил сторож. — Мне казалось, это ваша работа — выяснять, как преступник попал на место преступления.

— Вот мы и пытаемся выяснить, бочка с ручками, — высказался пёс.

От директора музея мы также мало чего добились. В музее круглосуточно ведётся видеонаблюдение, директор предоставил в наше распоряжение кассеты. Усатов сказал, что просматривал их несколько раз. Нового из записей тоже узнать не удалось. Да, была высокая тёмная фигура, быстро и умело вскрывшая замок и укравшая букву, но этим информативность записей исчерпывалась.

— А почему я ничего не слышал об этой краже? — спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Элементарно, — сказал пёс, — ты не смотришь телевизор, не слушаешь радио и не лазаешь по Интернету, мой дорогой сыщик.

— Я понял! — вдруг крикнул Мелкий.

Мы обернулись к нему.

— Вы — Шерлок Холмс!

Усатов успокаиваще похлопал Мелкого по плечу.

Я сказал:

— Продолжайте работу, парни, а я наведаюсь к Буквоеду.

— К кому? — не понял Мелкий.

Буквоед сидел в старом пыльном кресле и грыз "е", выуженную из какого-то старого издания. Раритет. Деликатес.

— Как они хрустят на зубах… а как отдаются в мозгах… — Буквоед покачал головой, увитой спутанной шевелюрой. — Новые издания таких ощущений не подарят.

— Я к тебе по делу. — Я стряхнул, насколько это было возможно, пыль с кресла по соседству и сел.

— Итак, итак. — В полумраке цветастая одежда Буквоеда приобретала в психоделичности.

Свет струился через окно в потемневшей деревянной раме.

— Ты, наверное, уже слышал...

— Я всё слышал, если ты о краже. — Буквоед отстучал длинными острыми ногтями ритм по крышке невысокого овального столика. Мой собеседник взял с него новую букву — на сей раз это была стилизованная "ижица".

— Кто тебе её прописал? — спросил я.

— Доктор. Это был очень злой доктор.

— И как, помогает?

Буквоед посмотрел на меня большими глазами.

— Я говорил серьёзно. У меня недостаток устаревших букв.

— Как же до этого дошло?

— Упразднения… мало переизданий… В общем, не спрашивай.

Тонкие руки Буквоеда двигались проворно. Вот он, как червяка из банки, выудил новую литеру — французский лиловый "игрэк".

— Так что насчёт похищения?

— Меня уже подозревают? — вопросом на вопрос ответил Буквоед.

— Я — нет.

— Пока — нет.

— Возможно.

— Ненавижу, когда они начинают так разговаривать. — Недовольный, пёс ушёл в угол и свернулся там калачиком.

— А кого ты подозреваешь?

— Может быть, того, кто хотел навредить издательствам?

— Холодно.

— Читателям?

— Теплее.

— Всем людям?

— Ай, горячо! Сейчас обожжёшься!

— Что вы так орёте… — пробурчал пёс и вернулся к своим снам.

— Но для чего? — Я не понимал.

— Скорее, почему, — поправил меня Буквоед. — Когда поймёшь, почему, узнаешь, кто.

— А тебе это не известно?

Буквоед хитро прищурил глаз.

— Есть с собой вкусная буковка?

— Есть...

Пока он поедал "y" из коллекционного издания Джойса, я размышлял над тем же вопросом: почему? Почему?..

Буквоед был отличным информатором и прекрасным советчиком, но после разговоров с ним у меня появлялось множество вопросов, тогда как ответов не прибавлялось. Может, оно и к лучшему...

— Никогда не понимал Джойса, — с набитым ртом проговорил Буквоед, — но эта буква написана гениально!

— Наверное, издатели здесь тоже сыграли свою роль.

Буквоед пожал плечами — как будто гигантская худющая летучая мышь подняла и опустила крылья.

— Ладно, мы пойдём.

— Мы? — переспросил Буквоед.

— Эй, пёс!

— Чтоб тебе секс приснился, а тебя разбудили! — спросонья проворчал тот, но всё-таки встал и последовал за мной.

— В следующий раз захвати с собой что-нибудь из Дефо, — крикнул мне вдогонку Буквоед, — жуть как его обожаю!..

… Следующего раза не было: Буквоеда нашли мёртвым в тот же день. Официальная версия — переедание. В кармане его просторной и старомодной одежды лежала украденная буква "z"...

Историк букв жил на последнем этаже. Я порядком вымотался, добираясь туда, а псу было всё равно.

— Давно не виделись. — Историк пригласил меня внутрь.

Мы прошли в кухню, сели на стулья. Историк предложил мне чай, но я отказался. Виски тоже пришлось отвергнуть.

Пёс отправился в обход — обнюхивать стены, рассматривать стеллажи или чем он там занимался, — а мы начали беседу:

— Я так понимаю, твой визит вызван смертью Буквоеда.

— Тебе уже о ней известно? — удивился я.

— Может быть, если бы мы не были так тесно связаны, я бы и не знал. Ну, ты понимаешь: я исследую буквы, он их ест...

Я кивнул.

Историк спросил:

— Ты считаешь, это он — вор?

Я промолчал.

— При всём моём уважении к твоим сыскным навыкам, он не мог этого сделать.

— Почему? — задал я главный вопрос.

— Из любви к буквам. Тот, кто любит, не преступает объект своей любви.

— Но если есть преграды...

— Однако их не было.

Я снова кивнул.

— И тем не менее, у него нашли букву.

— Её могли подбросить.

— Я думал об этом. Но кто?

Историк откинулся на спинку стула.

— Разве это не твоя профессия — искать?

В кухню вернулся пёс.

— Ты закончил? — нетерпеливо спросил он. — А то я жрать хочу, как Годзилла после траха.

— Ничем не могу помочь. — Я развёл руками.

— Ты это о чём? — спросил историк.

Пёс проскрежетал сквозь зубы что-то нецензурное и удалился.

— Мне нужен совет, — сказал я, — с чего начать поиски? Что ты думаешь как историк?

— Как историк, я думаю, что нужно начать с начала истории.

— То есть… были и другие кражи букв? Ты это имеешь в виду?

— Если такой информацией кто-то и располагает, то только соответствующие органы. И она строго конфиденциальна.

Это было "Да". А ещё это было: "Пообщайся со своими дружками, ведущими расследование, — от них ты больше узнаешь". И как я сам не понял, как не додумался!.. Неужели за годы, прошедшие с момента увольнения, я потерял хватку? Потому моё детективное агентство недавно и развалилось?

— Спасибо. Эй, пёс!

— Хватит меня так звать.

— А как мне тебя звать, если ты и есть пёс?

— Можешь обращаться ко мне: господин пёс, не могли бы вы оказать мне любезность...

— Ладно, пошли.

— До встречи, — сказал историк и заварил себе чаю.

Расследование дел, связанных с кражей букв, вели Усатов и Весельчак. Чтобы выяснить это, мне пришлось применить всё моё обаяние и умение вести диалог. Сведения были засекречены. Представьте себе: посреди бела дня пропадают буквы, а компетентные органы ничего не могут с этим поделать. Что случится, если люди узнают, почему в английском алфавите всего 24 буквы и куда на самом деле подевались устаревшие литеры?..

— А преступника так и не нашли?

Усы Усатова качнулись: "Нет".

— Нет. Более того, он, похоже, вернулся, чтобы вносить разлад в наше общество.

— Не больно-то оно сплочённое, чтобы его ещё больше разлаживать.

— И я о том же.

— А есть его приметы? Какие-то зацепки? Улики? Хоть что-нибудь?

— Я знаю только, что это среднего роста малый в тёмной одежде.

— Всё?

— Всё.

— Этот мусташчатый всё напутал, — встрял пёс, — преступник высокого роста.

— Верно, — согласился я.

— Что "верно"?

— Усатов, преступник, которого мы видели на записи, был высоким, а ты говоришь, среднего роста.

— Значит, за время, прошедшее с тех краж, он вырос либо...

— … это был другой преступник, — закончил я.

Кажется, дело вышло из тупика.

— Поговори с Весельчаком, — сказал Усатов, — тот, первый, преступник отправил его в отруб. Весельчак гнался за ним и даже догнал, но во время драки получил по голове...

— Может, тогда-то у него и замкнуло, — задумчиво произнёс я.

Пёс гыгыкнул.

— Могу я получить список украденных букв?

— Ш, ты мой друг и отличный специалист. Но даже ради тебя...

— Об этом никто не узнает. А если нам удастся довести дело до конца, тебе наверняка грозит повышение.

— Поверь ему, он будет компостировать мозги твоему начальству до тех пор, пока оно тебя не повысит, — вставил своё слово пёс.

— Ну-у… ладно, — согласился-таки Усатов.

Список я получил. Он был очень внушительным.

Весельчак купил в палатке банку пива и поглощал её содержимое с огромным удовольствием. За этим я его и застал.

— Здорово, Весельчак. Пьёшь на работе?

— А что, Приколист, заложишь меня? Как будто сам никогда не потягивал на службе.

— Бывало...

— Так что ты ко мне прицепился?

— А у тебя все глаголы тоже на "п"? — съязвил пёс.

— Я не цеплялся, мне нужно поговорить, — попытался я вывести разговор в более спокойное русло.

— С попой своей поговори!

— С попой!.. Мама, я охереваю. — Пёс заржал. — Так он скоро тебе "паршивцем" назовёт.

Я молча улыбался.

— Чё уставился, придурок!

— Уже было.

— Что?

— Придурком ты меня уже называл, — пояснил я.

— Да чтоб тебя!..

— Не кипятись. — Я поднял руки в умиротворяющем жесте. — Поругались, и хватит. Давай теперь пообщаемся как разумные люди.

Весельчак выглядел обиженным.

— Об этом надо было думать раньше. До того как ты начинал разговор со мной. Был бы ты разумным, не приближался бы ко мне.

— Точно, говно лучше обходить стороной, — заметил пёс.

— Значит, описания преступника я от тебя не дождусь?

— Какого ещё преступника?

— Ну, того, от которого ты схлопотал по башке.

Весельчак ответил не сразу.

— Ты уже и об этом знаешь?

— Если ты забыл, я не один год проработал там же, где сейчас работаешь ты.

— И тебя благополучно выперли. По-моему, замечательное решение.

— Так я дождусь от тебя описания? Или ты умеешь только огрызаться?

Глаза Весельчака сузились, они сочились злобой. Бывший напарник глядел на меня, как чёрт из омута.

— Ты вообще не должен об этом знать, это закрытая информация.

— И всё же?

Весельчак допил пиво и выбросил банку в урну.

— Я всё сообщил начальству. Но могу сказать и тебе: это был Буквоед.

Что ж, я ожидал подобного.

— А ты уверен, что ни с кем его не перепутал?

— С кем можно перепутать этого разноцветного пришельца? Капюшон с его головы свалился, и я увидел, хе, знакомые глаза.

— Хм-м… Но почему его не арестовали?

— А как арестуешь этого пожирателя письменности? К нему не подберёшься. К тому же улики нужны. Я потому и не рассказывал никому, знал, что Буквоеда прищучить не удастся. Мне нужны были данные, чтобы подобраться к его норе...

— Буквоед мёртв.

— Да? — Весельчак помолчал. — Тогда остаётся только выпить за его память.

И он купил себе ещё одну банку.

Мы с псом отправились домой — на сегодня наша работа была закончена.

— Пёс, принеси мне тапки!

— Съешь свой член на завтрак.

Это утро началось так же, как и предыдущие: то же солнце, та же квартира, та же язвительность в голосе пса.

— Нет уж, — ответил я, — у меня сегодня по плану яичница.

— Во-во, с мясом. Не мешай спать.

— Что, опять эротический сон?

— Бур-бур-бур...

Я люблю глазунью, но сегодня желтки растеклись — увидел бы пёс, не преминул бы съехидничать.

Когда я доедал последнюю треть яичницы (я разбил три яйца), затрезвонил телефон.

— Алло.

— Ш, приезжай в участок.

— Что, новая кража? — не размыкая век спросил пёс.

— Что, новая кража? — повторил я.

— Да.

Я доедал неудавшуюся глазунью под аккомпанемент мыслей о работе. Пищеварения это не улучшало, аппетиту не способствовало, а главное, я так ни к чему и не пришёл.

У дверей участка меня ждал Усатов.

— Хорошо, что ты так быстро приехал. Преступника засекли. Директор музея попросил оставить кого-нибудь из наших — охранять буковки, — рассказывал Усатов по дороге к автомобилю. — Не знаю уж, в чём дело, в неопытности или ещё в чём, но наш человек заметил вора, когда тот уже вылезал из окна. Он бросился за ним в погоню. Связался со мной по рации. Надо обеспечить поддержку.

— Где они?

— В паре кварталов отсюда.

— Давай запрыгивай, — сказал я псу.

Закрыл за ним дверь, сел на переднее сиденье. Усатов включил мигалку, и мы рванули с места.

— Да, если тебе интересно, пришли результаты вскрытия Буквоеда.

— Убийство?

— Угу. Его насильно перекормили буквами.

— И это мог сделать только тот, у кого этих букв очень много, то есть либо богач, купивший их, либо вор.

— Ставлю на второе. Особенно учитывая, что в желудке Буквоеда были найдены пропавшие несколько лет назад литеры.

— Те самые, что разыскивали вы с Весельчаком?

— Да, и даже те, о пропаже которых мы не подозревали.

— Значит, преступник всё награбленное скормил Буквоеду?

— Не всё. Большая часть списка, который я тебе дал, ещё в розыске.

— Меньше слов — больше дела, ребята, — вставил замечание пёс. — Вон он!

Высокая тёмная фигура со всех ног неслась по тротуару. Молодой служитель правопорядка согнулся пополам, переводил дух и показывал в сторону убегающего вора.

— Раздавить бы гниду, — процедил Усатов, имея в виду преступника. Никогда ещё я не видел этого добряка таким взбешённым. Неудивительно, Буквоед был и его другом.

Вор обернулся — под капюшоном, с такого расстояния и на такой скорости невозможно было рассмотреть лица. Преступник свернул в переулок.

— Вот чёрт!

— Всё нормально, Усатов. Тормози.

Он остановил машину.

Я перегнулся через сиденье и открыл заднюю дверь.

— Понял, — недовольно сказал пёс и резво метнулся за вором. Этот четвероногий, конечно, охальник и грубиян, но он знает, что плохих парней надо наказывать.

— У тебя есть второй пистолет? — спросил я, выскакивая из машины.

— Ты же знаешь, что нет.

— А вдруг-то выдали… Жаль. Ладно, не впервой рисковать шкурой.

И я бросился в переулок вслед за псом. За спиной слышались тяжёлые шаги Усатова — конечно, он не отставал от нас, бежал с пистолетом наголо.

Я включил максимальную передачу и быстро приближался к вору. Но тут сверху полилось что-то невообразимое! Я еле увернулся. Отвратительная и опасная на вид лужа растекалась по асфальту, и происходившее с ним сложно было представить. Вдруг — бах! — и рядом со мной разбилась стеклянная банка, из которой выплеснулось нечто ещё более непередаваемое и смертоносное. Я перепрыгнул вторую лужу. Хотелось посмотреть наверх, чтобы понять, кто кидает в меня этой мерзостью, но я знал, что промедление может стоить жизни. К тому же сзади меня прикрывал Усатов — наверняка, он держит нашего невидимого противника на мушке.

— Ни с места! — услышал я громоподобный голос. — Ш, он убегает! Ты за первым, я за вторым!

Усатов кинулся к лестнице, а я погнался за высоким преступником.

Я бежал переулками минуту или две и уже начал подумывать, что упустил вора, но тут дорога закончилась тупиком. Возле кирпичной стены стояла двухметровая сутулая фигура в тёмной одежде. Человек повернулся ко мне лицом, которое скрывал глубокий капюшон.

— Боюсь, тебе некуда бежать, дорогой, — сказал я, переводя дух. — Сейчас подоспеет мой приятель, с пистолетом. Лучше сдавайся.

Но вор пропустил мои слова мимо ушей. Он бросился на меня, вытянув вперёд сухие длинные руки.

Я перехватил его и повалил на землю. Заломил ему руки за спину, сдёрнул капюшон. Существо, лишённое идентичности, уставилось на меня пустыми глазами. Кто-то вырезал суть этого человека, превратив его в механизм, в робота, не имеющего мыслей, чувств, собственного "я". У меня не было ни малейшего сомнения, что это сделал его "хозяин". Скорее всего, им и был тот, за кем гнался Усатов.

Вскоре из-за угла показались чёрные и неповторимые мусташи.

— Я упустил его, — сказал Усатов. — Этот гад кидался в меня веществами, из названий которых он украл буквы. Они превратились в нечто жуткое.

— Я испытал это на себе, — ответствовал я. — Что ж, значит, их всё-таки двое.

— И одного, я вижу, мы поймали.

— Но толку от него, как от дырявого презерватива. Посмотри внимательнее — он безыдентичен.

— Я заметил. — В голосе Усатова я почему-то не услышал разочарования. Он вынул из кармана куртки что-то и показал мне. Буква "i". — Её выронил второй преступник. Как я понимаю, он вынул её из нашего приятеля, — Усатов кивнул на лишённое идентичности существо, — и всегда носил с собой, чтобы тот случайно не отыскал её и не вернул себе.

— Тогда сделаем доброе дело: возвратим человеку его "я", а он пусть в благодарность расскажет нам о своём "хозяине".

— Так и поступим, но только в участке.

Усатов надел на безыдентичного наручники, сцепив его руки за спиной.

В этот момент притопал пёс. Он держал в зубах обрывок тёмной материи. Пёс сплюнул его на землю.

— Мне не удалось поймать тварюгу, но я отхватил от него кусок.

Я поднял обрывок материи.

— Ещё одна ниточка к главарю. Неплохо.

И я потрепал пса по голове.

По взгляду Усатова сложно было что-то сказать.

Лишённый идентичности человек сидел в комнате для допросов. Его пустые глаза уставились в одну точку. Но стоило нам использовать найденную букву "i", как в них тут же загорелся огонь мысли. Человек с недоумением посмотрел на Усатова. Я окликнул преступника, и он перевёл взгляд на меня.

— Кто ты? — задал я первый вопрос.

Задержанный ответил после небольшой паузы.

— Я не помню.

— Как зовут твоего "хозяина"?

— Какого "хозяина"?

— Того, который украл твоё "я".

— Я не помню. Я не знаю.

— Он знает, — шепнул мне Усатов.

— Не уверен, — ответил я. — Этот негодяй мог стереть его воспоминания.

— Лишить человека даже их? Спрятанных под коркой?

— Чтобы он не рассказал о них кому не следует. Например, нам.

— А что взамен? Беспрекословное повиновение?

— И профессиональные знания: как вскрыть замок, как бесшумно двигаться… И так далее.

Человек, которому вернули идентичность, смотрел на нас и ничего не понимал.

Усатов нагнулся над ним и спросил, грозно сдвинув брови:

— Что происходило с тобой в последние годы?

Человек ответил неуверенно:

— Я родился. Учился в школе. В институте. Ходил на работу...

— А потом?

— Потом — не помню.

— Это бесполезно, — сказал пёс, — легче рыбу научить говорить, чем заставить "стёртого" вспомнить то, чего у него нет.

— Он прав. Усатов, эта ниточка нас ни к чему не приведёт. Это и не ниточка вовсе. Будем ждать результатов экспертизы — тёмная ткань может нам что-нибудь рассказать.

— И ещё надо отдать на экспертизу "i". Пускай поищут "пальчики" или ещё чего.

Усатов пинцетом подцепил литеру. Глаза задержанного тут же погасли. Его отвели в камеру.

Это было единственное кафе поблизости. Кофе тут делали жидковатый, но приходилось с этим мириться.

Я отпил из своей кружки и поставил её на край стола. Усатов медленно прихлёбывал свой кофе. Мелкий пил быстрыми небольшими глотками.

— А всё-таки как вас зовут? — сказал он, обращаясь ко мне.

Я покосился на него, подозревая, что будет продолжение. И оно последовало.

— Может, вы Шелленберг?

Усатов всхохотнул.

— А что, он тоже своего рода сыщик. Детектив.

— Да, разве что своего рода, — посмеиваясь, сказал Усатов.

— А может, я Шнитке или Шуман? — Я улыбнулся.

— Кто знает, чем они занимались в свободное время, — вставил замечание лежавший под столом пёс.

— Нет, конечно, Шелленберг — это не то… это слишком… — Мелкий выглядел одновременно сконфуженным и задумчивым. — А может...

Заработала рация Усатова. Он жестом попросил Мелкого помолчать.

— Да?.. Что?.. Вот ведь срань! — Усатов ругался в исключительных случаях. Значит, произошло что-то исключительное — и не очень хорошее. Он отключил рацию. — Кусок материи уничтожили.

— Как? — воскликнул Мелкий.

— Во время экспертизы. Кто-то неаккуратно обращался с кислотой… Да какая разница, улики у нас нет.

В таких случаях говорят: "Это было только начало".

Когда мы приехали, Весельчак, со своим обычным хмурым выражением на лице, поведал нам, как всё произошло. Молодой лаборант разбил склянку с серной кислотой, которая не оставила от материи и следа. Виновника накажут, но потерянного не вернёшь.

— Это не всё, — сказал Весельчак. — "I" пропала.

— Кто-то украл её?

— Почём я знаю. И ещё безыдентичного придушили сокамерники.

Усатов матюкнулся.

— Я же просил поместить его в одиночку! — выкрикнул я.

— Пустых камер не было.

Я опустил взгляд. Ненависть боролась внутри меня с отчаянием.

— Зачем им это было нужно?

— Кто разберёт этих зэков. Сейчас их допрашивают.

— И?

— Они молчат.

Задержанный мёртв. Одна улика уничтожена, другая пропала. Пути к главарю закрыты. И на душе — дерьмовей некуда.

— В таких случаях, — раздался голос пса, — настоящие сыскари обычно напиваются.

Я давно этим не занимался, но, вернувшись домой, напился как мог.

К сожалению, это утро началось, как должно было. Голова трескалась и рвалась по швам. В пустыне было не так сухо, как в моей глотке. Тошнило, и хотелось послать всех к чёрту.

— Эй, пёс, — неуверенным голосом позвал я. — Принеси тапочки, будь человеком.

— Иди к чёрту, — осуществил мою мечту пёс. — Мне и здесь неплохо.

Я не помнил, какое холостяцкое блюдо запланировал на сегодня, — меня хватило только на кофе. Едва не сблеванув после него, я отправился в ванную, когда зазвонил телефон.

Я прошаркал на кухню.

— Труп Ш слушает.

— Ш, ты в порядке? По голосу ты правда больше похож на мёртвого.

— Лучше бы я умер.

— Нехрен было напиваться, — рационально заметил пёс.

— Сможешь приехать в музей? — спросил Усатов.

— Приеду, если не развалюсь по дороге.

— Ты не сделаешь миру такого одолжения, — сказал пёс.

Я снял тапок и кинул в него, но какой от этого прок. Я умылся, оделся и вышел на улицу.

Мои приятели устроили в музее засаду. Я сходу сказал Усатову, что это не лучшая идея.

— Почему же? Ты считаешь, преступник настолько умён, что не попадётся в нашу ловушку?

— Я считаю, что он не настолько глуп. Вспомни, как он дурил нас всё это время. Наверняка ему известно о вашей засаде.

— Но других вариантов у нас нет. Пока ты ведёшь расследование, мы не можем сидеть на месте. Кражи букв продолжаются. Надо это остановить. Репутация высоких чинов под угрозой — они хотят уволить нынешнего начальника участка.

— А в чём его вина?

— Он не поймал преступника.

Кого же назначат на освободившееся место? — подумал я. Уж не Усатова ли?.. А что, лучше его характеристики не сыскать. И тут мне в голову закралась крамольная, странная, но в настоящей ситуации неизбежная мысль: а не он ли преступник? Он вполне мог организовать все кражи, набрать в банду подельников. Для чего? Усатов найдёт якобы вора, станет новым начальником, а того, кто занимал этот пост, уволят. Только выходит, что Усатов всё спланировал ещё несколько лет назад, когда начались кражи? Или он хочет лишь использовать их, чтобы продвинуться по карьерной лестнице?..

Ни выражением лица, ни поведением, ни интонацией я постарался не выдать своих мыслей.

— Ребята шепчутся, — тихо сказал Усатов и кивнул на своих людей.

— О чём это?

— Они подозревают тебя.

— Меня?! А на кой ляд мне красть буквы?

— Мстить за то, что тебя уволили. Помнишь, ведь это сделал как раз нынешний начальник.

— Думаешь, я неправильно поступил, когда высказал ему всё, что о нём думаю? Так это он отдал приказ задержать грабителя супермаркета, а в результате операции погиб мой последний напарник и несколько мирных жителей! И все ополчились на меня! Конечно, проще списать все неприятности на нерадивого служителя порядка.

— Я не говорю, что он прав, а ты виноват. Но таковы факты: ты под подозрением.

Ты тоже, подумал я.

Но кто преступник на самом деле?

— Кража, кража! — Молодчик в форме подбежал к нам. — Нашей команде отдан приказ срочно ехать к Музею Письменного и Печатного Слова! Оттуда украли букву!

— Этому гаду всё известно, — произнёс Усатов.

— Я говорил тебе.

— По коням, — констатировал пёс.

В Музее Слова было людно и шумно. Удивляюсь, как журналисты, эти проныры, ещё не прознали о кражах. Каким образом удаётся в течение нескольких лет скрывать, что из различных музеев пропадает не что-нибудь, а буквы? Которые не восстановить. Не переиздать. Без которых многое и многие становятся невозможными, уродливыми или даже опасными. Это в каком-то смысле успех органов правопорядка.

— Ты! — Весельчак, сверля меня глазами, ткнул пальцем мне в грудь. — Подонок! Где ты был, когда отсюда пропала буква?

— Что за наезды, лысик псивый?

— Ты тоже сказал ругательство на "п", — ремарки пса не иссякали. — Это заразно.

— Не приставай ко мне сейчас.

— Что?

— Это я не тебе, Весельчак.

— А кому, проститутка гражданская?

— Ничего лучше на "п" не придумывалось?

— Щас я тебе в нос заеду! Где ты был, я тебя спрашиваю?

Я кивнул на подоспевшего Усатова.

— Спроси у него.

— Ты был с ним? — Весельчак пыхтел от ярости. — А твои люди?

— Какие люди? Что ты несёшь?

— Это он! — закричал вдруг Весельчак и опять оттопырил палец. — Он вор! Хватайте его! Он и его люди устроили заговор против начальника участка, мэра и членов парламента!

— Что ты несёшь? Ты не сможешь этого доказать.

— А вот это мы ещё посмотрим.

— Чего смотреть? Никаких улик нет. И быть не может.

— Я давно тебе подозревал, паскуда!..

Люди в форме мялись возле меня, не зная, что делать: то ли арестовывать, то ли подождать.

— Вы уж извините, что вмешиваюсь, — сказал пёс, — но где этот парень, Весельчак, был сам? Вспомни, он не присутствовал при кражах. А что это торчит у него из кармана? Что-то очень буквенное и печатное. Не говоря уже о запахе.

Я подошёл к Весельчаку впритык.

— Ах ты, сволочь… Да ты понимаешь, что творишь?

Весельчак озирался по сторонам. Потом начал отступать.

— Держите этого пустоголового! — заорал мой бывший напарник, указывая на меня. — Он врёт, это попытка вывернуться! У тебя нет улик, тебе ничего не доказать!

— Как ты сказал: "А вот это мы ещё посмотрим". Если ты невиновен, тебе нечего бояться. А если виновен, как ты отреагируешь на предложение обыскать твою квартиру?

Весельчак завращал глазами. Я глянул на пса — он был готов ринуться в бой. Но опоздал, всего на секунду. Рука Весельчака метнулась в карман, достала буквы, заранее сложенные в словосочетание "дымовая завеса", и бросили в нас. Дым заволок всё вокруг.

— Поймай меня, парнокопытное! — крикнул Весельчак.

— Его ругательства становятся всё более оригинальными. — А это был голос пса.

Затем начались шум и беготня. Стражи правопорядка сновали тут и там. Моей задачей было выбраться из здания. С большим трудом я проделал это. Ждать Усатова я не мог, счёт шёл на минуты. Весельчак, скорее всего, заранее подготовил пути к отступлению — если не действовать быстро и чётко, мы никогда уже его не поймаем. Но он ни за что скроется без своих трофеев. Того, ради чего он жил и что он, как я понимал сейчас, ненавидит больше всего на свете. Без украденных букв.

И я помчался к нему на квартиру.

Я знал, где живёт Весельчак. Когда-то я даже бывал у него: мы вместе пили чай, говорили о разном. Никогда бы не подумал, что мне придётся гонятся за ним, как за теми преступниками, которых я посадил за решётку.

— Весельчак, открывай! — крикнул я через дверь. — Я уже связался с ребятами — они скоро приедут. Твои шансы скрыться равны нулю.

Я блефовал: у меня не было времени на то, чтобы кого-то предупредить. Всё, что я успел сделать, — это взять из машины Усатова, окно которой он всегда оставлял открытым, старое издание Библии.

— Весельчак!..

— Прекрати называть меня так, переросток!

Раздались выстрелы. Я отскочил в сторону. В двери появились дыры. Пули свистели, ревели и выли, и лестничная площадка наполнилась отзвуками боли и смерти. Слава богу, мне приходилось бывать в подобных передрягах.

У Весельчака оставался единственный путь к отступлению. Я бросился по лестнице вниз и как раз успел перехватить его на улице, когда он выпрыгивал из окна.

— Сдавайся!

— А больше тебе ничего не надо?

И он выпустил в меня целый рой букв. Они складывались в самые невероятные и непредсказуемые сочетания. Кружась, жужжа и вертясь маленьким ураганом, они надвигались на меня. Мелькали в воздухе стремительными и голодными пчёлами. Заворачивались в облака, готовы были обтесать и обглодать меня.

Я выставил перед собой Библию и открыл её.

Рой Весельчака состоял из латиницы, а я ответил ему кириллицей. Поток букв вылетел из Книги Книг, плотный и мощный, и столкнулся с беснующейся волной, которая неслась ему навстречу. Всё схлестнулось. Завертелось. Схватка и попытка поглотить друг друга. И жужжание, жужжание, жужжание...

Возможно, если бы Весельчак выпустил в меня весь свой арсенал, моя защита и не выстояла бы. Возможно. Но он решил оставить кое-что напоследок.

— Держи, п...

Кем он хотел назвать меня на этот раз, я так и не узнал. Пёс высоко подпрыгнул и схватил Весельчака за руку. Литеры упали на землю, а следом за ними повалился и вор.

Я прижал его коленом.

— Вы имеете право хранить молчание.

— А за любое ругательство на "п" схлопочете по Почкам, — сказал пёс. И куда-то побежал — наверное, за Усатовым.

Весельчак что-то рычал, уткнувшись носом в землю, но слов было не разобрать. А из его карманов сыпались и сыпались буквы...

— Таким образом, — сказал я, когда всё закончилось, — кусочки головоломки, как принято выражаться, встали на свои места. Дело не в том, что Весельчак не любил ругательства, начинающиеся на одну и ту же букву. На самом деле, он страдал литерофобией — панической боязнью букв. Именно поэтому он говорил только ругательства на "п": его приводила в ужас сама перспектива произнести крепкое словцо, начинающееся на другую букву. Слишком сильными были эмоции и смысл, заложенные в буквах, в том, что они составляли. И Весельчак решил изжить литеры со света, не задумавшись о последствиях. Он был стражем порядка, и это играло ему на руку. Он знал обо всех наших планах. Конечно, он выдумал преступника, шандарахнувшего его по башке, — ведь надо было обеспечить себе алиби. Это Весельчак, воспользовавшись тем, что Буквоед знает его и доверяет ему, перекормил беднягу до смерти. Он, заплатив лаборанту, подговорил паренька уничтожить улику. "I" украл тоже он. И убийство безыдентичного на его совести: зэки, которым Весельчак пообещал поблажки и пересмотр дел, задушили несчастного. "Создание" которого также на совести нашего приятеля-преступника. Он поймал будущего подельника на мелкой краже, напугал ужасами тюрьмы и заставил работать на себя, предварительно стерев ему "я". Безыдентичный был его главным помощником, в последние годы именно он, а не Весельчак, совершал кражи. Наш знакомый лишь руководил действом.

— И какова была его конечная цель? — спросил Усатов. — Кроме того, чтобы лишить людей букв.

— Устроить свою криминальную жизнь. И использовать украденные литеры себе во благо и другим во зло.

— Благородная цель, — резюмировал пёс.

— И что его теперь ждёт? — поинтересовался Мелкий.

— "П" — процесс. И лет Пятьсот. Без Права Переписки и Пересмотра, — ответил пёс.

Я озвучил его слова.

— "П", "п"… — бормотал тем временем Мелкий. — "П"… Да! Я знаю! Вы — Пафнутьев! Точно? Хоть он и не на "ш", но всё-таки… Пафнутьев, да?

— Только шизофрену могла прийти в голову такая идея с буквами, — не услышав замечания Мелкого, сказал Усатов. — Извини.

Я почувствовал себя неуютно, но только махнул рукой.

— А что такое? — Мелкий так ни о чём и не догадался. — При чём тут шизофрен?

— Притом, что это он и есть. — Усатов указал на меня. — Ш — Шизофреник.

Мелкий выглядел растерянным и удивлённым.

— Ну, пойдём, что ли? — раздался снизу голос.

— Пойдём, пёс.

Я помахал ребятам на прощание. Они проводили меня взглядами, в которых можно было прочесть что угодно. Мы вдвоём с моим лохматым четвероногим приятелем двинулись вниз по улице.

— А всё-таки, — сказал я, — почему ты не приносишь мне тапочки?

— Знаешь, — ответил пёс, — я даже разговаривать с тобой не обязан.

И он был прав. На том мы и порешили.

(Август 2010 года)