Вот, он край света, думала худышка Марта, глядя на заброшенное, выжженное солнцем поле, которое простиралось на много километров. Казалось, кроме поля и кружащих над ним ворон, в целом мире ничего больше нет. Но если посмотреть в другую сторону, то можно разглядеть вдали белую церковь с золотыми куполами, единственный в округе маленький магазинчик и ровные, как на шахматной доске, квадраты садов.
В поле раскачивалось чучело из соломы, которое кто-то обрядил в длинный чёрный плащ и чёрный колпак. Чучело чем-то напоминало ворон, особенно, когда ветер трепал края его плаща. Если вороны захватят мир, то очеловечатся, размышляла Худышка Марта, но всё равно не станут людьми, а будут похожи на это чучело.
Вороны разносили с помойки разноцветное рваньё, клочки бумаги и целлофановые кульки. Раздуваясь, как шарики, мусор повисал на сухих колосьях, тянулся вдоль кромки поля, прибитый слоем грязи и пыли.
Со двора доносилось кудахтанье кур, едва слышно жужжали мухи и пчёлы. В воздухе уже отчётливо пахло уходящим летом. Ещё пахло жженой пластмассой и гнилью.
Худышка Марта приложила руки к глазам, будто смотря в бинокль, и в этот самый момент заметила изгоя с рыжей бородой. Как всегда, он вышел на улицу абсолютно голым. Он нёс ведро, из которого валил дым. Марта высунулась, чтобы рассмотреть, что он собирается делать, но вдруг заметила мать.
Мать исчезала и появлялась неожиданно, почему-то именно тогда, когда Марта пыталась что-то подсмотреть или подслушать.
– Куда подевалась эта, паршивая девчонка, – раздался вопль матери.– Все грядки водой залила. Ничего поручить нельзя.
– Появится, выпори, как сидорову козу, – кричал человек-путаница.
Человек-путаница был странным: он вечно что-то терял, а потом об этом забывал, он часто ворчал и бранился, в один день он выгонял Марту из дома, путая с матерью и называя потаскухой, это случалось, когда он напивался, а на другой день обзывал её дрянью, вруньей и воровкой. Он много пил, курил и бранился.
– Маленькая воровка украла мои очки, – возмущался он, – нужно её найти и выпороть, чтоб мало не показалось.
Марта знала, что мать её не выпорет, хотя не была уверена, что этого не сделает человек-путаница, он не раз на неё замахивался бадиком. Но лучше бы мать действительно её порола, как сидорову козу, чем из-за плохих оценок или плохого поведения запирала в погребе. Нет ничего ужаснее всепроникающего под самую кожу холода, лязга дверного засова и темноты. Марта боялась темноты. Это был единственный её страх, пока не пришлось жить с человеком-путаницей. Она бросила взгляд в сторону сарая – там громоздились кучи жестяных и пластиковых банок, стеклянных бутылок и дохлых ворон. Вот что ожидает тех, кого ненавидел человек-путаница. Марту окатил озноб, взъерошив мелкие волоски на руках и ногах. На что способен человек-путаница в гневе? Каким образом он убьёт её, если решит убить? Почему-то ей думалось, что он подкрадётся неожиданно. Шорох, скрип, стук... - то, что недавно казалось привычным, ей-то не знать, какими звуками полны дома, особенно такие старые, деревянные, теперь чуть ли не повергало в ужас. Ещё и этот изгой, который встав на колени, выкрикивал свои апокалиптические молитвы.
– Неужели худышка Марта боится? – изменив голос, спросила Марта сама у себя.
– Глупости, – сама себе ответила. Но, конечно, она боялась.
Марта похлопала по карманам джинсового сарафана – один карман был набит камнями, а в другом лежала сломанная рогатка. Из неё она пыталась, как и человек-путаница, подстреливать ворон, но ни разу не попала. Марта представила, как попадёт в ворону, и та брякнется, взмахивая одним крылом. Она начала бегать по чердаку, поднимая пыль, и отбиваться от невидимых ворон.
– Осторожно, ты нас потеряешь, как и слона, – пропищала Марта, представляя, что это говорят камни.
– Ну и что из того? Какая от вас может быть польза?
– Мы нужны, чтобы тебя не сдуло ветром.
– Гири не могут говорить, – Марта стряхнула паутину, облепившую ей руку. – Гадкие птицы загнали меня в ловушку. Придётся вами пожертвовать, чтобы их убить.
– Не делай этого, Худышка Марта. Мы упадём в пустоту и будем долго лететь, ведь у пустоты нет дна и края.
– Не несите чушь!
– Если ты поможешь человеку-путанице уничтожить всех ворон на свете, он всё равно не подобреет. Тебя никто не полюбит, Худышка Марта. Любят пухленьких, миленьких и послушных. Ты даже не можешь притвориться такой.
– Какой такой? Пухленькой? Точно не смогу, – засмеялась Марта. – Какие же вы безмозглые. Я не боюсь человека-путаницы, ясно вам? Вчера он вообще сказал, что мёртв.
– Он сказал, что стух. Наверное, он воняет, как тухлое куриное яйцо. Хотя почему куриное, может, воронье яйцо. Ты нюхала его?
– Понюхай, может, правда, он воняет. А может, и ты мертва, поэтому не чувствуешь?
– Заткнитесь. Лучше заткнитесь, – Марта чихнула от пыли.
Когда находилась одна, Марта разговаривала вслух. Она уселась на скомканный холщовый мешок, поджав под себя ноги, и стала перебирать ящики с письмами. Чердак чуть ли не ломился от всякого хлама, чего только тут не было: пожелтевшие книги и открытки, фарфоровые статуэтки, полупустые флаконы старомодных духов, бабушкина швейная машинка, выцветшие шторы, которые она когда-то сшила, заношенные, проеденные молью платья и платки, большинство из которых не сгодились бы и на тряпки. Дед так увлёкся вычищением дома от бабушкиного духа, что не мог остановиться. Марта думала, что однажды проснётся и увидит голые стены, без обоев. Ещё на чердаке хранилось овальное зеркало в деревянной резной оправе, очень тяжёлое и старинное, но Марта не хотела в него заглядывать. Если долго смотреть на своё отражение в зеркале, считала она, из него вылетят стаи ворон и выклюют глаза.
Марта бегло прочитала с десяток писем – в основном писали бабушке, а затем стала разглядывать марки на конвертах и открытках. Некоторым, судя по датам, было лет пятьдесят. В одном из конвертов, на котором не были приклеены марки, лежала пачка писем, но не таких пожелтевших, как остальные, Марта сунула их в карман сарафана. Она не надеялась, что в этих письмах будет схема, как найти клад, или какая-то важная тайна их семьи, и всё же ей было любопытно их прочесть. Иной раз и нескольких фраз достаточно, чтобы мысленно воссоздать маленькое событие или целую историю жизни.
В темнеющем небе забледнели очертания луны, хотя солнце, двигаясь к западу, не успело скрыться за горизонтом. Ещё немного и ночная чернота поглотит мир. Вороны беспокойно закружили над полем. Чертовы вороны, что они задумали? Нужно было спускаться. Может, мать уже выпустила пар и не станет запирать её в погребе. Одно дело сидеть там днём, зная, что за дверью светло и можно позвать кого-то на помощь, и совсем другое – ночью…
– Если ты сейчас же не спустишься, я уберу эту грёбаную лестницу, и тебе придётся спать на чердаке.
Марте показалось, что мать крикнула над самым ухом. Вздрогнув, она выронила камни на пыльный дощатый пол.
– Отчеши нас.
– Наверное, вы хотели сказать – отряхни?
Марта подняла два серых камня и сдула с них пыль.
– Какая злюка твоя мать.
– Отруби ей голову! Скинь ей на голову молоток! Всё равно она тебя не любит.
– Полюбит, вот увидите, полюбит! Я буду много кушать, и вместо худышки она вновь станет называть меня своей сладкой ватрушечкой, как раньше, когда я была совсем маленькой.
– Какого хрена тебя туда понесло? – возмущалась мать. – Если сломаешь свои тощие ноги, будешь целыми днями плевать в потолок. Считаю до трёх, и ты спускаешься. Один…
– А теперь тебе придётся спуститься вниз и сразиться с вороной в облике матери. Миром правят вороны, но от их тупости один вред.
– Два…
– Воронам нужны свалки. Не думаю, что они хотят править миром. Зачем им это?
– Три…
– Как зачем, худышка Марта? Они хотят превратить весь мир в свалку. Если ты их убьёшь, то сможешь очистить людей от злости и вернуть свои украденные сны.
Спрятав камни в карман, Марта высунулась из проёма двери.
– С кем ты там разговаривала?
– Ни с кем, тебе показалось.
Марта стала осторожно спускаться по тонкой деревянной лестнице, но всё-таки оступилась на предпоследней перекладине и упала, немного ударившись спиной и нахватавшись пальцами заноз. Зная, что жалеть её некому, и от слёз занозы не вытащатся, она не заплакала.
– Что ты делала на чердаке?
Марта ощутила, будто её хорошенько встряхнули.
– Просто играла.
– Я с ног сбилась тебя искать, а ты тут спокойно играешь?
Марта знала, что мать её не искала. Она наказывала за плохие оценки и не хвалила за хорошие, ругала по пустякам и не обращала внимания, когда Марта в ожидании наказания готова была провалиться сквозь землю. Но по большему счёту матери никогда не было до неё дела.
– Тебе нравится сидеть на чердаке? Тогда будешь на нём сидеть все оставшиеся каникулы.
***
Надев пижаму, Марта вытянулась на кровати в бабушкиной комнате. Она слушала тарахтение радио и рассматривала, как кружатся на верёвке у изголовья вороньи перья. Когда они переставали кружиться, Марта вновь их закручивала. Это было подобие ловушки для снов, которую она сама смастерила. Марта считала, что сны можно поймать и тогда они опять начнут ей сниться. Но вот как из ловушки их потом поместить в голову? Сны ей не снились очень давно. По ночам она подолгу ворочалась в постели, в конце концов, проваливаясь в чёрную пропасть.
– Я вам расскажу о своём отце, – сказала Марта камням, которые разложила на прикроватной тумбе. – Он всегда покупал мне любые сладости, какие я хотела. А ещё, когда жил с нами, он учил меня рисовать сны. Нарисуй, что тебе приснилось, говорил он, а я нарисую, что приснилось мне. Мать никогда не рисовала вместе со мной, а он рисовал. Но признаюсь, у него это плохо получалось. Иногда мне было очень скучно, я спрашивала отца, бывает ли ему скучно, и тогда он сажал меня к себе на колени и говорил: «Всем бывает скучно. Тебе, милая, просто нужен хороший друг». А потом он начинал общаться со мной различными голосами, на различных языках, и я смеялась. Отец умел рассмешить.
Отца Марта не видела и не слышала уже больше двух лет. Мать прятала от него дочь, и ей запретила даже звонить ему, впрочем, Марта и не смогла бы это сделать – в деревне, где они сейчас жили, не было связи. Он не платит алиментов, значит, ему плевать на тебя, говорила мать. Иной раз Марта думала, что если бы отец был рядом, то сказал что-нибудь забавное, например, так: «Милая, пока ты спишь, я буду сачком ловить сны. Сегодня ночью тебе обязательно что-нибудь приснится». Но по правде говоря она знала, что мать права – отец её не любит. Если бы любил, так просто не отказался. Он бы обязательно её спас из заточения в башне.
Марта поднялась, чтобы сходить в туалет. Обычно ведро на ночь ставили в предбаннике, но сейчас она его там не нашла. Это значит, что нужно выйти на улицу. В темноту.
Интересно, подумала Марта, как быстро мать заметит её исчезновение, если её украдут. Сегодня она не заметила, что Марта разукрасила свои русые волосы фломастерами: теперь у неё были розовые, фиолетовые, синие и зелёные локоны. Мать ничего не знала об её интересах, страхах, вообще ничего о ней не знала. Когда мать спрашивала, почему Марта не играет с соседскими детьми, она отвечала, потому что они все глупые. Но на самом деле – из-за прыщей на её лбу. Всем давали клички, и Марта не хотела, чтобы её называли Королевой прыщей или Прыщавым лбом, уж лучше быть Худышкой Мартой. К тому же Марта не так уж сильно скучала без друзей. В её королевстве тоже у каждого была своя кличка, в её королевстве не было королей, каждый сам по себе был королем, а самой высокой башней владел человек-путаница. Единственный человек, осмелившийся выступить против ворон-захватчиков. Самый злой человек в королевстве.
Марты слышала, как он проковылял, громыхая бадиком, на кухню.
– Куда ты собралась? – неожиданно раздалось за её спиной, когда она схватилась за ручку двери.
Марта так испугалась, что чуть не обмочила себе пижаму.
Опираясь на бадик, человек-путаница дымил сигаретой. Вид у него был гневный. Глаза блестели, будто это были не глаза, а тёмные стекляшки. Давно не бритое морщинистое лицо покрывала, как броня, седая щетина, от одного взгляда на которую становилось понятно, насколько она колючая.
– Не смотри, как побитая собака, – буркнул человек-путаница. – Ты мне вот что скажи: отец и мать, получается, развелись?
– Да. Он… она сказала, что он… – Марта не хотела говорить, что мать на самом деле назвала отца никчёмным. Никчёмный – это тот, кто ничего не может, но отец много чего умел, например, он знал много языков. – Ей просто нужен кто-то другой. Ну, как это у взрослых бывает – сегодня любит, а завтра нет.
– Отговорки, – человек-путаница склонился к ней. – Твоя мать, чёрт бы её побрал, не способна вообще любить.
Марта раскрыла от удивления рот.
– Ладно, прости.
Она и не обижалась, просто не ожидала услышать что-то вразумительное от человека-путаницы. Ей срочно требовался друг, с которым она смогла бы обсудить все эти метаморфозы жизни.
– Раз уж ты не спишь, – сказал человек-путаница, – давай сыграем партию.
Когда они прошли в комнату, на столе уже была раскрыта шахматная доска и расставлены фигуры. Марта не очень любила играть в шахматы, думая, что у неё это плохо получается. Но ей нравился запах деревянных шахмат.
Человек-путаница затушил сигарету в пепельнице, затем согнулся у шифоньера и стал шерудить под ним бадиком.
– Что ты потерял, дед? – спросила Марта.
– А, ну-ка глянь, – махнул рукой он, – куда-то закатился слон.
– Ты каждый раз его ищешь, – вздохнула Марта.
Шаркая тапками, дед протопал к столу и внимательно посмотрел на шахматы. Почесал изморщенный лоб.
– Да? – растерянно произнес он. – Старость знаешь, чем плоха?
– Чем?
– Забывчивостью. А когда-то ведь участвовал в чемпионате мира по шахматам. Понимаешь? Ладно, шут с этим слоном. Хотя, лучше бы потерялась одна из пешек, – дед уселся в кресло, обитое зелёной жаккардовой тканью с узором в ромбик. – Давай-ка сыграем.
– Ты же считаешь, что это не женский вид спорта.
– Что ты мелешь? Шахматы для меня не спорт, когда-то это была моя жизнь. Я многое упустил… – дед сделал первый ход белой пешкой. – Но в старости уже ничего нельзя изменить, особенно, когда кажется, что солнце закрывает плотная тень, настолько оно становится блёклым. Понимаешь, девочка?
– Марта, меня по-прежнему зовут Марта. А я думаю, изменить что-то в жизни никогда не поздно, – возразила она.
– Научись играть в шахматы, а потом рассуждай про жизнь.
– Дед, ты говорил это сто раз.
– Сто раз, сто раз, я тебе это и в сто первый раз скажу. Не жалей пешки, но и напрасно ими не раскидывайся, они могут сохранить жизнь более сильным фигурам. И запомни, если не умеешь ставить спёртый мат, не используй коня в начале игры, а то противник загонит его в угол, – дед особенно много говорил про ход конём. – Доведи пешек до центра, а потом уже выводи коней.
Первая партия была окончена вничью, мёртвой позицией у обоих, а вторую партию дед выиграл без особого труда.
– Мат, – радостно воскликнул дед, убрав с поля чёрного короля Марты. – Тот, кто делает первым ход, будет всегда на шаг впереди. Понимаешь? Хотя, что ты можешь понять, девчонка?
– Я твоя внучка Марта, а не просто девчонка.
– Внучка Марта? И что же это меняет? Ты же девчонка. Ты знаешь известных женщин-шахматисток?
– Да ну тебя, дед. Пойду лучше спать.
Для Марты это был особенный вечер. Человек-путаница часто заставлял её играть с ним в шахматы, но обычно игра проходила в полном молчании, либо он повторял одно и то же, срывался на крик, матерился, обзывал её лгуньей и тупицей, а затем прогонял ко всем чертям. Пожелав спокойной ночи, почти что счастливая, Марта вернулась в свою комнату, положила голову на подушку и провалилась в черноту.
***
Утром Марта не могла вспомнить, выходила ли она на улицу ночью. Неужели заразилась от человека-путаницы забывчивостью? Марта сняла со стула сарафан и встряхнула, чтобы расправить. Из кармана высыпались письма. Подняв один лист, она заскользила взглядом по кривым строчкам:
«Пожалуй, начну с того, что с возрастом всё больше и больше стремился к уединению. К моей радости, жена поддержала идею переезда в какое-нибудь красивое место, поближе к природе. И вот мы купили этот дом на берегу пруда. Из сада дорожка ведёт к мостику на сваях. Такие мостики тут у каждого соседа, чьи участки расположены у воды. Соседи не навязывают своего общества, так что я в полной мере наслаждаюсь тишиной. А когда хочу погрузиться в полное уединение, отправляюсь бродить в перелесок или переплываю в лодке на другую сторону пруда, поросшую рогозом. И там, в шелесте рогозовых зарослей вспоминаю всю свою жизнь…».
Свернув лист пополам, и собрав остальные листы с пола, Марта убрала всё под матрас. Ей не верилось, что это мог написать человек-путаница.
– Ты вчера себя очень, очень плохо вела,– мать, как обычно, с красными губами, в ярко-красном халате, возникла в проёме двери. Под солнечными бликами переливалась на её шее массивная цепь с крестиком, а в ушах мерцали круглые серёжки. – Сегодня я даю тебе шанс исправиться: поможешь деду убрать курятник и прополешь всю траву за домом.
– Но я не умею полоть траву.
– Научишься. Давай-ка сгоняй в магазин за яйцами и сигаретами. Будь хорошей девочкой, ладно?
Мать тоже, как и дед, курила сигареты. Дед курил исключительно «Приму», а мать исключительно – «Ротманс».
Марта подошла к деду, и он отсчитал ей двести рублей.
– И бутылочку пива, – сказал дед. – Кстати, как насчёт того, чтобы сегодня пожарить мяса?
Марта представила, как он разжигает костёр и нанизывает всё ещё живую, продолжающую махать крыльями ворону на шампур. Неприятный комок подступил к горлу. Ещё немного, и её вывернуло бы наизнанку.
– Нет, как-нибудь в другой раз, – преодолевая тошноту, ответила Марта.
Утро было солнечным, но прохладным. Со всех сторон доносилось воронье карканье. Под ногами Марты шуршала сухая трава, а в кармане постукивали камни. Пока шла, щурясь от солнца, по тропинке до магазина, она размышляла о будущем.
– Клянусь своими пропавшими снами, когда вырасту, и мать скажет: «Сходи за сигаретами», я отвечу: «Тебе надо, ты и сходи, а я не собираюсь быть виновной в гублении твоего здоровья». Если есть слово «губить», то значит, должно быть и «губление».
– Худышка Марта, а разве не проще сказать – виновной в твоём погубленном здоровье.
– Как хочу, так и говорю. Меня всё равно никто не слышит.
– Мы тебя слышим.
– Не знаю, оцените ли вы мою шутку… но вы будете молчать, как камни, – Марта засмеялась, обернувшись по сторонам. – Ладно, – продолжала она размышлять. – Когда я вырасту, то не буду курить, ярко одеваться и краситься. И не буду материться.
– А ты не думаешь, что это перебор?
– Закройте свои поганые рты. Я вообще могу сделать так, что вы замолчите навечно.
В магазине её уже знали. Продавщица была приветлива, угостила несколькими конфетами, которые продавались тут на развес, и пожелала здоровья деду.
– Хотя его здоровья на семерых хватит, – улыбнулась продавщица.
– А разве пиво и сигареты полезны для здоровья? – спросила Марта, и рот продавщицы перекосило.
На обратном пути Марта наблюдала воронью драку. Птицы дрались за полусгнившее яблоко. У Марты складывалось впечатление, что с каждым днём ворон становилось всё больше и больше.
– Давай, я найму тебе сиделку, буду её оплачивать, но ты тогда подпишешь, что я прошу.
Мать готовила свою речь заранее, проговаривая вслух, но, кажется, сказала не так, как планировала.
Раздался грохот. Наверное, дед вскочил и перевернул стул или запустил бадиком в мать.
– Я ничего не подпишу, – Марта была уверена, что дед скажет именно так, добавив пару бранных словечек.
Дед закашлялся. Дальнейший разговор Марта не слышала, потому что пулей вылетела из дома. Мать накажет её, если узнает, что она подслушивала.
Марта была достаточно взрослой, чтобы многое в жизни понимать, но ещё слишком мала, чтобы на что-то влиять. Она знала, какую цель преследовала мать.
В городе они тоже жили в частном доме, они не были богатыми и не бедствовали, но мать не могла позволить, чтобы этот дом, пусть даже в глуши, достался не ей, единственной дочке, а государству или церкви. Для неё было важным убедить деда оформить на неё дарственную или составить у нотариуса завещание. Дед прислал им письмо, где признавался, что собирается всё завещать местной церкви, если они не приедут к нему. Именно поэтому они и приехали.
– Откуда этот старой козёл узнал мой адрес? – возмущалась мать. – А, наверное, решил написать по тому адресу, который был указан на моём конверте. Я же как-то отправляла ему письмо, писала, что вышла замуж. Не хватало ещё, чтобы он сюда наведался. Твой дед, Марта, жестокий человек, сущий дьявол. Он заслуживает только одного – отправиться в дом престарелых или помереть на помойке и быть закопанным в безымянную могилу. Но до этого он отпишет дом мне, я отомщу за погубленную юность.
Марта не задавала вопросов. Мать не любила вопросы…
В этот день Марта старалась быть хорошей, послушной, ей не хотелось отправиться в погреб или на чердак, где мать в качестве наказания могла оставить её на всю ночь. Она разглядывала мозоли на руках, отдыхая после прополки травы, когда услышала, как изгой бубнит свои молитвы. Подкравшись к забору, Марта стала наблюдать за ним через щели. Изгой принимал солнечные ванны, подставив лицо и голое тело солнцу. Какому богу он молится, Марта так и не могла понять.
Иногда, протягивая руки к небу, он выкрикивал: «Хвала тебе, мудрейший». Иногда просил у солнца вечной жизни. Иногда молча раскачивался во все стороны, как игрушка ванька-встанька, опуская голову так низко, что касался бородой земли или кричал: «Я тут, я слышу вас, вижу вас, служу вам». Иногда разжигал костер и, дождавшись, когда угли почти полностью истлеют, наступал голыми ступнями. Марта находила его худое жилистое тело безобразным, и все-таки ей было интересно его разглядывать, еще она ждала, когда изгой покажет какой-нибудь другой фокус, например, пройдётся по битому стеклу или нырнет в пруд, связав себе ноги и руки. Марта считала, что он был выгнан из какой-нибудь общины или секты и лишён права носить одежду. Один раз она видела, как мимо изгоя проехал священник на велосипеде и перекрестил его. Но, кажется, другим до него не было дела. И Богу не было до него дела. Дед верил в Бога и посещал церковь, всегда возвращаясь оттуда со святой водой или освящённым хлебом. Он заставлял Марту съесть весь принесённый им хлеб, объясняя, что нельзя оставлять и тем более выкидывать. И хотя хлеб всегда был каким-то безвкусным, Марте из-за страха, что её накажут, приходилось им давиться.
Марта тоже временами думала о Боге. Особенно, когда школьный рюкзак, набитый учебниками и тетрадями, больно оттягивал плечи, она была уверена, что в него забрался сам Бог.
Вечером, уже лёжа в постели, Марта вообразила себя в церкви в белом платье, она впервые подумала о любви, свадьбе, венчании. Ей приоткрывался какой-то иной мир чувств, неизведанный, манящий. Она не понимала, откуда эти мысли появились, каким образом связаны с Богом и церковью, но вдруг захотела, чтобы её поцеловал мальчик. Марта даже стала думать, как и с кем из её одноклассников это впервые произойдёт, но все образы, возникающие в памяти, сливались в единый обезличенный сгусток, а потом чернота наползла, как густой туман. Точно тростинка или песчинка, Марта летела и кружилась, ей было легко.
***
Следующий день выдался жарким, духота стояла с самого утра. Марта, как обычно, надела светлую майку и свой излюбленный за большие карманы джинсовый сарафан, и теперь одежда липла к её телу.
В поиске прохлады она спустилась к пруду. Хотелось нырнуть прям так, в одежде, но залезать в воду, затянутую ряской, Марта не согласилась бы ни за какие коврижки.
– К сожалению, все рано или поздно умирают, – сказала она камням, зажатым в ладони. – Решайте, кто из вас нырнёт первым?
Камни, на удивление, молчали. Марта покидала их один за другим в воду, а когда они закончились, ей вдруг пришла идея поплавать на резиновой лодке. Обрызгав её водой, так как резина сильно нагрелась на солнце, она отцепила лодку от колышка и неуклюже забралась в неё. Управлять лодкой было сложно, но Марта кое-как переплыла на другой берег. От жары воздух дрожал, дрожал рогоз, дрожала вода. Марте мерещилось, что она сама дрожит, как дым, что капли поднимаются с поверхности воды, и скоро река испарится, и она тоже испарится. А может, кто-то, глядя на неё из-за кустов, тоже видит её дрожащей? Два камня, с которыми Марта не расставалась, потому что у них была идеально овальная, как у яиц, форма, впивались ей в бёдра. Марта достала их и положила рядом на перекладину, на которой сидела.
– Наверное, вам тоже жарко? Только не толкайтесь. Если упадёте, утонете, как другие.
– Да, худышка Марта, мы будем крепко держаться.
– Чем? У вас же нет рук.
– Мы утяжелим зад.
– Что ж, утяжеляйте быстрее. Сейчас отправимся на поиски слона, уверена, его прибило куда-то к берегу.
Прикрепив вёсла по бокам лодки, Марта стала прислушиваться к шелесту рогоза. Неожиданно рядом с ней раздался треск. Марта повернула голову и увидела цаплю. Та стояла на одной ноге и, вдруг, чего-то испугавшись, поспешила спрятаться в сухих зарослях. Только тогда Марта заметила мальчика, который сидел в тени клёна на мостике, свесив ноги в воду. Видимо, он находился там давно, но Марта была так погружена в свои мысли, что его не заметила.
– Какого хрена ты там сидишь? – закричала Марта. – Ты меня напугал.
Мальчик так мило улыбнулся, что её злость как ветром сдуло.
– Ты тоже видел цаплю? – спросила у него Марта.
Мальчик закивал головой.
– Наверное, это к удаче, – предположила Марта.
Мальчик пожал плечами, будто отвечая: «Да, наверное, к удаче».
– А я ищу слона, – сказала Марта. – Случайно, не находил?
Поскольку мальчик продолжал молчать, Марта ответила за него.
– Это типа шутки «купи слона»?
– Я серьёзно, потеряла грёбаного слона. Наверное, он утонул. А ты как думаешь, слоны могут утонуть?
Марте понравилось, что мальчик не стал задавать лишних вопросов. С ним было необычайно легко разговаривать, хотя она понимала, что он и не догадывается, о каком слоне речь. Мальчик показался ей смешным – с раскрасневшимся лицом, косыми глазами и большими круглыми ушами, напоминающими локаторы. Она как-то видела такие штуки с антеннами в энциклопедии.
– Меня зовут худышка Марта, – улыбнулась Марта. – А тебя, наверное, Большое ухо. Ведь так?
Мальчик рассмеялся. Его лицо ещё сильнее покраснело, и уши покраснели.
– Забирайся ко мне в лодку, Большое ухо.
Лицо мальчика переменилось, глаза стали грустными. Он вцепился пальцами в край мостика, будто Марта собралась его оттуда стянуть в воду.
– Ты не умеешь плавать? Да, дело дрянь. Ладно, не переживай, зато точно умеешь слушать. Уверена, даже тишину слышишь.
Марта видела, как шевелятся губы мальчика. Из всего сказанного, она поняла, что сейчас очень громкая тишина. Она подняла голову к мутному, затянутому серостью небу – солнце прорубило лазейку в этой мути, скользнув лучами по воде, рогозу, черепичным крышам домов и снова скрылось. Через час послышались раскаты грома, но до этого момента Марта рассказала, что она здесь только на лето и скоро уедет, что мать рассталась с её отцом, что мать много работает, она всегда, как неуловимая тень. И, к сожалению, мать её больше не любит.
– Я ношу в карманах камни, чтобы меня не сдуло ветром. Вот они, – показала Марта. – Отец пьёт водку, – продолжала она, – поэтому мать про него говорит – пропащая душа, а я думаю, что пропащая душа – это человек без души, как деревяшка. Но разве мой отец деревяшка, он знает много языков и умеет менять свой голос, он может, кого угодно пародировать. У меня так не получается. Человек-путаница тоже много пьёт. Как думаешь, наверное, все мужчины много пьют, когда вырастают?
Марта рассказала, что человек-путаница заставляет её играть в шахматы, и она вынуждена с ним играть, потому что боится его гнева. Она плохо играет, человек-путаница говорит, что быстрее слона научить танцевать. Ещё человек-путаница изгоняет бабушкин дух, оттаскивая её вещи на чердак. Всё это Марта говорила быстро и когда закончила, не надеялась, что Большое ухо хоть что-то понял.
– Моя мать считает, что каждый человек чем-то обделён. А ты чем-то обделен?
Марта тут же пожалела, что спросила об этом. Конечно, она сразу догадалась – по его скрюченным ногам. Именно поэтому он не гонял с другими мальчишками мяч, а сидел у воды. Именно поэтому он отказался залезть к ней в лодку.
– Ладно, не говори, – махнула рукой Марта. – Теперь у тебя будет свой секрет, а то, наверное, приходилось молчать только о чужих секретах. А хочешь узнать мои секреты?
Марте понравилось, что Большое ухо как-то загадочно улыбался, то ли ожидая от неё откровенности, то ли утаивая какой-то секрет. Она подплыла ближе.
– Раньше я боялась темноты, но теперь ещё боюсь ворон. Я заметила, что эти паршивые птицы стали меня преследовать, как только повесила над головой ловушку для снов из их перьев.
– А зачем тебе ловушка для снов? – спросил Большое ухо, что же ещё он мог спросить, открывая так широко рот.
– Значит так, – воскликнула Марта, – назначаю тебя своим Хранителем секретов.
Лодка стала слегка покачиваться от налетающих порывов ветра, первые крупные капли дождя разбились о борт. Шмяк, шмяк... Марта задумчиво наблюдала, как по воде расползаются круги, и как их тут же слизывает речная рябь. Вода соединялась с водой. Что-то было в этом завораживающее...
Когда она обернулась, чтобы попрощаться с Большим ухом, его уже не было на мостике. Может, Большое ухо испугался дождя, но Марта не боялась дождя. И всё же пока она доплыла до своего мостика, пока привязала лодку, дождь уже лил вовсю. Через огород пришлось бежать.
Скинув шлёпанцы, Марта ворвалась в дом. По волосам стекала вода, в животе бурчало от голода. Марта прошла на кухню, отворила дверцу холодильника, но ничего там, кроме сырых яиц, не обнаружила. Тогда она отломила зачерствевший церковный хлеб и, быстро жуя на ходу, заглянула в комнату человека-путаницы. Он лежал пластом и матерился. Марта приблизилась, положила ему ладонь на лоб, как делала мать. Ладонь обожгло. Он болен, поняла Марта. Но вызывать врача было бессмысленно, дороги во время дождей в деревне сильно размывались.
– Будь хорошей девочкой.
Мать так говорила, когда уходила на свою ночную работу. Марта слышала, как хлопнула дверь. Неужели, мать снова её бросила?
По черепичной крыше и водостоку громко барабанил дождь. Марте было страшно и тревожно. И почему самое плохое случается чаще всего ночью, в непогоду? Может, в такие моменты человек думает о плохом, тем самым его и притягивая?
Марта боялась даже пошевелиться, боялась, что потухнет свет, матери нет рядом, а за стеной лежит труп человека-путаницы. Из его комнаты не доносилось больше звуков, даже не было слышно храпа, а это значит только одно… он мёртв, окаменел, обездушился.
Сколько должен пролежать труп, размышляла Марта, прежде чем начнёт разлагаться и вонять? Лучше бы дед заставлял её играть бесконечно в шахматы, лучше бы запирал в погребе, но не бросал, вот так неожиданно, как бросили отец и мать…
Она вдавливалась в подушку, которая была вовсе не подушкой, а шахматным полем, вначале белым, а потом чёрным, пока не стала квадратом на этом поле. Дед каменел, превращаясь в статую белого короля. Мать каменела, превращаясь в ладью. Темнота накатывала, как грозовая туча, со всех сторон. Тростинка пыталась поймать удочкой луну, чтобы не было слишком темно. А в темноте кружили стаями вороны, вылетающие из зеркала в башне. Мы украли у тебя сны, а теперь украли душу деда, кто же будем следующим, кто будет следующим… – каркали вороны. Она наблюдала за ними из башни, она наблюдала за башней, потому что и была той самой тростинкой, она смотрела в глаза отцу. Отец в облике вороны склонялся над ней, целовал в лоб. Значит, мать не права, душа отца не пропащая… И мать тоже её целовала и больше не говорила, чтоб она была хорошей девочкой. Марта несколько раз открывала глаза и видела то стену с обоями в голубых цветках льна, то белый потолок, то освещённый торшером проём двери. Она долго ворочалась в постели, а потом провалилась в темноту.
***
– Что с дедом? – спросила Марта утром у матери.
Она наблюдала, как та медленно отхлёбывает кофе. Когда-то это была своего рода традиция: не спеша вместе завтракать. Марта думала, хоть бы кофе в её чашке никогда не кончался. Она хотела быть чаще с матерью. Теперь её мечта, кажется, сбылась, мать почти всегда находилась рядом…
Марта подогрела в пиале молоко и насыпала хлопья.
– А что с ним может быть? Умрёт раньше, умрёт позже, какая разница, – сказала мать. – Мы должны исполнить его последнюю волю. Ну как тебе это нравится? Будь он проклят!
– И какая его воля? – осторожно спросила Марта.
– Сыграть партию в шахматы. Этот старый козёл хочет сидеть на своей террасе, смотреть на солнце и играть в шахматы.
Примерно это было написано в письме, которое мать получила от деда. Именно так мать тогда ответила на её вопрос.
– Жуй быстрей. Нужно будет навести порядок в доме. Как мне уже осточертела эта грязь.
Мать не выносила грязи. Марта считала, что мать вообще повёрнута на чистоте. Какое у неё было бы лицо, если бы она залезла на пыльный чердак? Марта улыбнулась своим мыслям.
– Хорошие девочки не должны валять дурака, – часто говорила мать, а Марта воображала дурака с выпученными глазами, который перекатывался, точно полено, вытянув ноги, с одного бока на другой.
Может, Марта бы и поваляла дурака, попадись он ей, но вот хорошей девочкой в угоду матери точно не хотела становиться.
Дед что-то ремонтировал на улице, с улицы доносились звуки слесарных инструментов. Покончив с едой, Марта перемыла посуду и принялась за уборку. Она протёрла полы, смахнула пыль с трельяжа и шифоньера, на большее её терпения не хватило. Задрав голову к потолку, Марта заметила по углам паутину, а пройдя на кухню, обратила внимание на загаженные мухами подоконники и трубы.
– Что ж, будет работа на завтра. Всех дел сразу не переделаешь, – решила Марта и вышла во двор.
Стояла тёплая и ясная погода. Порожек дома, забор, деревья, трава, полиэтилен с досками, которыми был накрыт курятник – всё блестело от влаги. По небу разливалась синева, но широкая графитовая полоса у горизонта не предвещала ничего хорошего.
Дед сидел под навесом у летней кухни и что-то строгал. Марта подошла, спросила про здоровье.
– Да, кашель ночью мучил, но сейчас, ничего, нормально. Это от сигарет, – ответил охрипшим голосом дед, не поднимая на неё взгляда. Он усердно обтачивал небольшой деревянный брусок. – Но умирать буду, курить не брошу.
– А что ты делаешь?
– Фигурку слона. Потом отшлифую наждачкой, нанесу акриловую краску и лак, и будет один в один, как тот, старый. Ты разве не знала, что шахматный набор я сам смастерил?
Марта не знала. Кажется, она многое не знала про деда. Хлюпая по лужам резиновыми шлёпанцами, Марта побежала через огород к пруду.
– Размягчи волосы, – подали голос камни.
– Не размягчи, а расчеши, – поправила их Марта. – И вообще, обойдусь без ваших советов. Не на свидание иду.
На мостике было скользко, и Марта чуть не свалилась в воду. После дождя вода посерела, взбаламутилась, к поверхности поднялись куски водорослей и теперь кружились вместе с опавшими кленовыми листьями, пухом и ветками. Марта откинула брезент, которым была укрыта лодка и, также кружась из-за того, что не умела управляться с вёслами, поплыла к соседнему мостику, надеясь увидеть Большое ухо.
– Хранитель секретов отправился продавать секреты, так что можешь не ждать, – пищали в кармане камни.
– Уверяю вас, Хранитель секретов не сможет рассказать ни про чьи секреты, даже если сильно захочет.
В зарослях рогоза шумели цикады, где-то квакали лягушки, но ни одну из них Марта так и не смогла увидеть. Вскоре Большое ухо принесли на руках и посадили на мокрые доски. На его голове была нахлобучена высокая чёрная шляпа, как у фокусника. Марта поприветствовала Большое ухо и бородатого носильщика, который его принёс. Бородатый носильщик был в чёрной рясе. Неужели, отец Большого уха – священник? Теперь понятно, кому дед всё собирался завещать.
– Каким ветром к нам занесло прекрасную даму? – улыбнулся священник.
Глаза у него были добрыми, но пронзительными, точно заглядывали в самое сердце, туда, где, наверное, прячется душа. Если Марта когда-то и представляла себе священников, то именно с такими глазами.
– Не беспокойтесь, сегодня ветра нет, – с серьёзностью ответила она.
– Что ж, аккуратнее с вёслами. Буду рад увидеть вас с дедом в церкви.
– Твой отец? – уточнила Марта, провожая взглядом мужчину.
– Угу, – потупив глаза, отозвался Большое ухо.
Он явно не хотел, чтобы Марта узнала его секрет, хотя, почему он стеснялся, она не понимала. Лучше бы её дед был священником, чем пьяницей и убийцей ворон.
– Я не знаю твоего секрета, потому что ты его не рассказал. Догадываться и знать – разные вещи. Тебя носят на руках, а мне знаешь, что сказала как-то мать, что если я сломаю ноги, то буду плевать целыми днями в потолок.
Марта спросила, зачем он напялил такую смешную шляпу. Она понимала по взгляду, но слова, будто сами срывались с её рта.
– Ты же назначила меня Хранителем секретов.
– Теперь ты похож на чучело. А если я попрошу тебя прыгнуть в воду, ты прыгнешь? И к чему это приведет? Я тебе скажу – к тому, что исчезнешь, как исчезает всё в моей жизни.
Марта никак не ожидала, что Хранитель секретов прыгнет в воду. Он плюхнулся на живот и поплыл, взмахивая быстро одними руками. Марта вначале подумала, что Хранитель секретов хочет её задушить вместе со всеми её секретами. Она дёрнулась, выронила вёсла в воду, и пока доставала одно, второе ушло на дно. Было видно, как торчит лопасть, но Марта не могла дотянуться.
– Какая же тут глубина, охренеть можно! – воскликнула она.
Тем временем Хранитель секретов подплыл к лодке и пытался в неё забраться. Он пыхтел и корячился, а затем зацепился за край руками и заплакал. Марта впервые видела, как плачет мальчишка, совсем не так, как девчонка, его плач казался каким-то мужественно-горьким.
– Да, ладно тебе! Это было круто! – похлопала его по плечу Марта. – Мы из тебя сделаем чемпиона по плаванию, а сейчас давай забирайся в лодку, – она попыталась помочь ему, подтягивая за руки, но ничего не получилось. Пришлось так и плыть с прицепленным к лодке Хранителем секретов до берега.
Когда Хранитель секретов выполнял свой трюк с прыжком в воду, он уронил шляпу. И теперь Марте пришлось изловчиться, чтобы её достать. Она засунула её под перекладину и стала рассказывать Хранителю секретов про свои страхи: страх темноты, страх ворон и чердачный страх.
Потом они подплыли к мостику, подтянули лодку и поползли через весь огород мимо кустов ежевики и смородины к сараю. Марта разодрала коленки и локти, ей казалось, что начали кровоточить и старые раны, но она терпела и не проронила ни одной слезинки.
Когда они приблизились к сараю, в нос ударил жуткий запах гнилья. Хранитель секретов схватился за живот, и его стошнило прямо под ноги Марты. В большой куче вместе с бутылками лежали дохлые вороны. У них были перебиты крылья, свёрнуты шеи, глаза подёрнуты пеленой, а в измазанных засохшей кровью перьях копошились личинки и мухи.
– Это человек-путаница убил ворон. Наверное, хотел закопать, но забыл, – прикрыв ладонями нос, сказала Марта. – Он их ненавидит, как и воробьёв, которые ему выклёвывают на огороде черешню. Теперь ты понимаешь, с кем мне приходится жить под одной крышей? А вдруг у ворон остались яйца или вылупившиеся воронята? Как они бедненькие теперь будут жить без родителей? Кстати, ты видел когда-нибудь воронят?
Хранитель секретов потряс головой. Марта так и не поняла, видел он воронят или не видел. Он весь трясся.
– Они чёрные, будто в саже измазались. Знаешь, – воскликнула Марта, – у меня возник план: нужно пробраться в башню ночью. Так я смогу преодолеть свои страхи. Если уйдут страхи, возможно, вернутся сны.
Марта поняла, что Хранитель секретов верит в неё, он даже перестал дрожать.
Обратный путь отнял почему-то больше времени и сил. Они вновь забрались в лодку, и Марта оттолкнулась одним веслом.
– Ох, и влетит мне нахрен от человека-путаницы!
Марта видела, что Хранитель секретов пытается что-то придумать, но, видимо, он мог только хранить секреты.
– У меня остался ещё секрет, – прошептала Марта, – но я должна быть точно уверена, что ты его сохранишь, как полагается. Подумай, что ты мог бы дать взамен, это должно быть для тебя важным, как для меня мой секрет.
Хранитель молчал, поглаживая подбородок, как мудрец бороду. В конце концов, он решил взамен тоже раскрыть свою тайну. Медленно, будто сомневаясь, что стоит это делать, он задрал штанины: на коже его ног выше колен алели тонкие шрамы в сантиметр длиной. Несколько из них были совсем свежими, покрытыми коркой крови.
– Кто это с тобой сделал? – воскликнула Марта, зажав руками рот.
Она решила, что это раны от вороньих когтей, но потом догадалась, что Хранитель секретов помечает на теле каждый новый секрет.
– Я хочу, чтобы мои секреты были неучтёнными, – потребовала Марта. – Для надёжности, – пояснила она, – как будто их и не было.
Затем Марта рассказала про письма, про то, что больше не считает человека-путаницу таким жестоким, каким его считала мать. Руки Марты тоже покрывали шрамы – от локтя до запястья. И когда она замолчала, задумчиво наблюдая, как небо затягивается тёмно-серыми тучами, Хранитель секретов взял её за руку, развернул стороной, исполосованной шрамами.
– Вороны напали, – ответила на его беззвучный вопрос Марта, резко одёргивая руку. Этот секрет она ещё не готова была раскрыть.
Марта старалась не поддаваться плохим воспоминаниям. И всё равно разные мысли сами собой лезли в голову. Если дед оттаскивает все бабушкины вещи на чердак, значит, он ненавидит её, ненавидит свою дочь и, должно быть, ненавидит свою внучку.
Глаза Марты наполнились слезами. Хранитель секретов вновь взял её за руку, осторожно коснулся шрамов. Он молчал, ведь он был немой, как и подобает быть Хранителю секретов, но его глаза и улыбка сказали ей очень много. Она обняла его за шею, притянула и поцеловала.
Стоило солнцу полностью скрыться за тучами, темнота быстро накрыла деревню. Вороны начали свою вечернюю перекличку, это были ужасные звуки. Ещё днём Марта заметила, что эти падальщики сами собирались в большую тучу, и этой тучей то взвивались, то реяли над просторами поля. Они слетались, будто чувствовали смерть.
Марта долго добиралась обратно до их участка, руки её не слушались, весло казались чугунным, и лодку заносило то в одну, то в другую сторону.
***
Дом встретил тишиной. Марта поужинала слипшимися макаронами, которые сварил дед, затем заглянула к нему в комнату – дед сидел в своём любимом кресле. Лицо его было поникшим, бледным, прикрытые веки подрагивали.
Марта помедлила, но затем приблизилась, дотронулась до плеча.
– Разберись с этими чёртовыми воронами вместо меня, – хрипло прошептал дед, не открывая век.
– Дед, ты пугаешь меня, – Марта схватила его за руку. Она подумала, что остаться совсем одной страшнее, чем темнота, чем вороны, живые или мёртвые, чем то и другое вместе взятое.
– Ой, пуганая какая, – закашлялся дед. – На чердаке с пауками не боишься сидеть, а тут, гляди, испугалась. Давай-ка, сбегай за шахматами и растопи камин, холод до костей пробирает.
Марта принесла шахматы и укрыла деда байковым одеялом.
За окном моросил дождь, резко налетал ветер, поддувая в щели, но в доме не было холодно. Однако дед настаивал, чтобы она разожгла огонь. Вскоре в камине заплясали рыжевато-жёлтые сполохи пламени. Марта сыграла партию с дедом, который сделал эффектный ход конём в начале и середине игры, поставив мат её ферзю и обеим ладьям, но она всё равно выиграла и, пожелав ему спокойной ночи, ушла в комнату.
Марта ждала, пока дед ляжет спать, чтобы пробраться на чердак. Для этой цели она даже приготовила фонарик, который нашла там же, в ящике среди инструментов. Сегодня она обязательно преодолеет свои страхи. Вспомнив про дедушкины записи, Марта их достала из-под матраса и, чтобы не уснуть, стала читать.
– Не суй свой нос в чужие дела, – прозвенел голос матери, но Марта её не слушала, жадно поглощая строчку за строчкой.
«Я всегда считал, что нужно ценить не ту, которая готова броситься вместе с тобой в огонь, а ту, которая тебя остановит от этого шага. Мне нужна была женщина – партнёр по жизни, с кем можно будет советоваться, на которую можно будет во всём положиться, которая станет для меня надёжным тылом. Моя жена оказалась именно такой, но я не любил её, и чем больше проходило времени, тем сильнее я ощущал эту брешь в отношениях. Крепкая с виду семья, но без глубоких, тёплых чувств. Ребёнок на какое-то время скрепил нас, и мне стоило тогда прислушаться к себе – ведь если бы не было тех самых глубоких чувств, проблемы нас разлучили. А проблемы были, и не мало: дочь сильно болела в детстве, жена целиком посвятила себя заботе о ней, моих денег едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Начались душевные метания – я считал, что жена заслуживает большего, чем я могу дать, заслуживает, чтобы её любили, а не только ценили за что-то. И в то же время я не мог бросить жену с больным ребёнком. Начались ссоры. Тут ещё дочь, которая росла непослушной, убегала из дома. Частые драки, приводы милицией, прогулы уроков… Нам пришлось быть строгими. Пришлось держать её в ежовых рукавицах. Однажды я сказал, что если ещё раз убежит, в дом не пущу, так и будет жить на улице. Но это не сработало. Дочь выросла и уехала, сбежала в один день, оставив записку, чтобы не искали. Она просто вычеркнула нас из своей жизни. Мне было горько. Я задавался вопросами, что я сделал не так, в какой момент мы для неё стали чужими?
Жену это сильно подкосило, она слегла на нервной почве и больше уже не встала. И только тогда я понял, что без неё не представляю своей жизни. Я смотрел на её вещи, и мне становилось горько. Я корил себя, что не смог её сберечь.
Спустя пятнадцать лет объявилась дочь – она написала письмо, где признавалась, через что ей пришлось пройти, когда она убежала из дома. Это было невыносимо читать. Она написала, что вышла замуж. Самое главное, что сейчас она счастлива.
Но мне всё же хотелось её увидеть. Я бы извинился, если в чём-то был не прав, если был излишне строг. Ещё я бы сказал, что может это и не всегда легко, но… любить нужно уметь».
Марта дочитывала последнюю запись, строки плясали перед глазами. Навязчивая идея – пробраться на чердак, не покидала её, но чем дольше она лежала в мягкой постели, укутавшись в тёплое одеяло, тем меньше ей хотелось выходить на улицу, где сырость и холод. В какой-то момент ей мерещилось, что она встаёт, но потом понимала, что всё ещё лежит на кровати. И вот надев на босые ноги непомерно большие галоши, она открыла дверь и вышла в липучую сырую темноту. Под ногами захлюпала грязь. Она обошла дом, но стремянку кто-то убрал, тогда она решила, что на чердак можно попасть из дома. Лестница, закрученная спиралью, быстро нашлась в зале, стоило всего лишь заглянуть за шифоньер и открыть потайную дверь. И как она раньше её не замечала? Марта обернулась: дед, по-прежнему, неподвижно сидел в своём кресле и смотрел на полыхающий огонь. Рядом валялись рассыпавшиеся шахматы. Окна в зале были открыты настежь, ветер намёл с улицы кленовых листьев, и теперь от сквозняка они, шурша, перекатывались по полу. Марта не помнила, как забиралась по лестнице наверх. В следующий миг она уже ловила на чердаке ворон, вылетающих из старого зеркала. Лениво кружа над её головой, вороны поблёскивали чёрными глазами-бусинами. Марта их больше не боялась, если бы не вороны, она бы никогда не забралась на чердак, а если бы она не забралась на чердак, то никогда бы не нашла дедушкиных писем… Она думала об этом, откручивая голову вороне. Когда голова вороны оторвалась, она всунула птицу в бутылку из-под пива. Проскрежетав когтями, ворона скользнула внутрь бутылки. Марта вскочила и огляделась: весь чердак был заставлен бутылками, в которых сидели безголовые вороны. Неужели, это я их всех туда засунула? Она попыталась вытащить ворон, переворачивая бутылки вниз горлышком и потрясывая, но ничего не получилось. У некоторых из ворон стали вырастать головы, и теперь они глядели через зелёное стекло на Марту вытаращенными глазами.
Утром Марту поднял дед, отодвинув с окна шторку, и половину своего сна она забыла. Марта посмотрела через окно на сырую после дождя просёлочную дорогу, извивающуюся посреди поля. В лужах с мусором забавно копошились взъерошенные вороны. Вороны – это сны, наконец-то, мне удалось их поймать, обрадовалась Марта.
– Мне тоже сложно, чтобы ты там не думала, – сказал дед. – Но надо что-то решать, будь твоя мать неладна. Вот, где её черти носят в этот раз?
Марте не понравился этот разговор. Буквально сегодня или вчера она видела мать, слышала её голос. Её образ так отчётливо проступал в памяти. Мать, как всегда, ругала её, но это неважно… Теперь стало неважно.
Впервые за всё лето Марта дала волю воспоминаниям... Они с матерью ехали разговаривать с дедом. Мать проговаривала вслух, что собирается сказать, а Марта, изображая деда, ей отвечала.
– Давай, я найму тебе сиделку, буду её оплачивать, но ты тогда подпишешь, что я прошу, – произносила задушевным тоном мать. – Как думаешь, не слишком ли прямолинейно?
– Не дождётесь, я ничего не подпишу, – сдвинув брови, грозным тоном выкрикивала Марта. – От меня вы не получите ни рубля. Валите в свой грёбаный город. Дайте подохнуть, где хочется.
– Ты откуда нахваталась таких слов? – смеялась мать.
Всю дорогу, на удивление, они обе смеялись…
Марта уснула и проснулась от сильного, стремительного толчка. Она заметила ослепляющий свет фар, а потом – скрежет тормозов, вопль матери и чернота. Это конец света, единственное, что успело мелькнуть в голове...
Вой сирены. Клубы пыли и дыма. Запах бензина. Куски металла, клочки обшивки, осколки стекла, залитые маслом и кровью... Марта ползла по ним, недоумевая, почему её так далеко отбросило, будто ангел унёс её далеко-далеко от этого жуткого места. Глаза щипало, а в голове стоял грохот и гул…
Посреди дороги растянулся грузовик с прицепом. Он вылетел на встречную полосу. Видимо, мать пыталась вывернуть руль вправо, но от столкновения не смогла уйти. Левую сторону их машины, особенно где багажник, буквально сплющило. Марта подползла к матери, зажатой покорёженной дверью и панелью.
Изо рта матери по подбородку текла струйка тёмной крови. Её рука, как плеть, свисала из разбитого окна. Марта осторожно её коснулась, ощущая пальцами, как бьётся под кожей пульс. Ей казалось, что пульс остановится до приезда скорой...
К счастью, мать вытащили из разбитой машины и спасли. У неё был перелом ребра, на лечение ушло больше трёх месяцев. Это случилось прошлым летом.
– Знаешь, так даже лучше, – однажды сказала мать. – Если честно, я пока не готова увидеть это чудовище.
– Какое чудовище, мам?
– Твоего деда, кого ещё? Я напишу ему, что у него есть внучка. И что, если он ещё будет жив, ты приедешь к нему следующим летом.
– Но я не поеду к нему без тебя, – запротестовала Марта. Она боялась деда, которого ни разу не видела.
– Слушай, ты уже большая девочка, в твоём возрасте я из дома убегала и жила неделями на улице. Я уже всё решила. Во-первых, мне нужно уехать, кроме него, тебя не с кем оставить. Во-вторых, я уверена, что если ты поживёшь у него какое-то время, он точно передумает завещать дом церкви, и оставит его своей миленькой внучке, – мать ущипнула её за ягодицу. – Ведь ты постараешься быть миленькой? Как только он всё мне отпишет, тут же отправится в дом престарелых. Мы должны отомстить ему за то зло, что он сделал.
Мать привезла её в конце мая в деревню, обняла деда, даже выдавила из себя слёзы, но не осталась ночевать.
– Будь хорошей девочкой, – последнее, что мать сказала, прежде чем уехала.
Она обещала вернуться за ней через месяц, но прошёл ещё один месяц, потом ещё один. Через неделю начнётся новый учебный год, и почему-то Марта была уверена, что в этот раз не мать её поведёт в школу. Где она, когда вернётся, вернётся ли вообще?
Марта чувствовала, как грудь наливается тяжестью, поднимающейся выше и выше, к самому горлу. Стало трудно дышать. Рыдая, Марта упала на подушку.
– Почему она меня бросила, за что ненавидит? Почему она тогда не умерла? Лучше бы умерла.
– Ох, моя бедная девочка, – дед провёл рукой по её волосам. – Не надо так говорить, плохо так говорить. Бог всё видит и слышит.
– Видит и слышит? – Марта приподнялась и взглянула на деда. – Тогда почему твой грёбаный Бог ничего не делает?
– А что мой грёбаный Бог должен сделать, взять твою мать за химо и притащить сюда? А ты не думала, что Бог спас вас тогда в аварии? – дед положил руку ей на колено. – Я вижу, что тебе ещё тяжело меня полюбить. Поверь, я тоже тебя не особо сильно полюбил.
Слёзы текли по щекам Марты, но она выдавила улыбку.
– Я тебя понимаю, – вздохнул дед, – поверь мне.
– Верю, дед, верю. И даже если ты совсем рехнёшься, я не допущу, чтобы ты отправился в дом престарелых.
– Я тебе поругаюсь, – пригрозил пальцем дед. – Девочка должна быть девочкой, а не сапожником. Когда увижу твою мать, я много чего ей скажу, но в первую очередь скажу, что…
Марта вдруг заметила шляпу Хранителя секретов. Она лежала в углу, вода с неё стекала в небольшую лужицу на полу.
– Что любить нужно уметь, – продолжила за него Марта.
– Да, именно так… Но откуда ты узнала, что я хотел сказать?
– Это секрет, – смахнув слёзы, Марта прижалась деду. – Не беспокойся, он теперь в надёжном месте. У Хранителя секретов.
Похожие статьи:
Рассказы → День Харона
Рассказы → Тяжёлая жизнь андроида Бузи
Рассказы → Ритуал для доктора Маллигана
Рассказы → Изваятель
Рассказы → Рейс Вокзал - Туман - Вокзал
