Тётушка

— Давай ты… — Саша тронул Раду за руку, не отводя взгляда от свечи, стоявшей на деревянном ящике между ним и его возлюбленной.

У девушки по щекам катились слёзы, но через силу Рада смогла выдавить из себя заветные слова.

Когда пламя свечи задрожало и начало чернеть, Саша твердил только два слова: «она обещала…она обещала… она обещала…»

Вдруг девушка вскрикнула и он сильнее сжал её руку в своей ладони, но тут же отпрянул.

Радмила продолжала кричать: её кожа начала  чернеть, золотистые вьющиеся локоны мгновенно поседели и стали падать прямо ей на колени. Пальцы захрустели и стали трескаться, рассыпаясь черными хлопьями, когда Саша вновь попытался взять её за руки.

— О, господи! Рада… — Саша стал отползать от неё, пока не уперся спиной в стену чердака.

На его глазах его любимая девушка, в страшных муках и корчах, ссыпалась на дощатый пол черным пеплом. Рада попыталась подползти к нему и в последнюю секунду она всё-таки коснулась уже беспалой ладошкой кроссовка Саши, после чего рука рассыпалась, оставив на полу дорожку из черных хлопьев. Голова отломилась от тела и, ударившись об пол, подскочила и со странным звуком лопнула, словно огромный гриб дождевик. Черный пепел медленно оседал на пол и в этих линиях теперь вряд ли можно было угадать даже очертания тела человека.

— О господи! О господи! О господи! – Саша бился затылком о стену и пытался заставить себя сказать те же слова, что и Рада. Нужно было сказать до тех пор, пока свеча не догорела.

Но, чёрт возьми, он испугался. Он испугался!

— Рада!!! Радочка! – Саша схватился за голову и вырвал клок волос. В полном отчаянии он начал сгребать черные, тающие в ладонях хлопья, в одну кучку. Когда осознал, что делает, отскочил и зарыдал. Перед его глазами стояла последняя гримаса боли и разинутый в немом крике рот, зияющий черной дырой на рассыпающемся лице Рады. Крупные слёзы катились по его щекам, которые он тут же растирал измазанными руками, оставляя серые разводы на лице и шее.

Лунный свет сквозь круглое чердачное окно выхватывал из темноты отдельные части  случившегося кошмара. Ближе к утру Саша забылся в бреду, по прежнему сжимая в кулаке то, что раньше было ладонью его возлюбленной.

Очнулся парень ближе к полудню. Солнце пробивалось сквозь щели между досками и врывалось в круглое окно чердака. Свеча, стоявшая на деревянном ящике, за ночь прогорела и превратилась в такой же пепел, как и тот, который теперь лежал в куче у его ног. Слез больше не было. Саша поискал в куче ветоши, наваленной тут же, что-нибудь, во что можно было бы собрать останки Рады. Нашел какую-то тряпку и сгреб на неё чёрные хлопья. Завязал узлом и спрятал за пазуху.

Лестницы, по которой вчера ночью они взбирались на чердак старого сарая, не оказалось и Саша не придумал ничего лучше, чем прыгать – недалеко от стены был стог сена. Он едва не проскочил мимо, но напоролся рукой на лежавшие под соломой грабли и едва не взвыл от боли. Правая ладонь была пробита насквозь четырьмя зубьями.

— Твою мать! Радочка, миленькая, зачем мы пошли туда… – он запричитал и завалился на бок, слёзы вновь хлынули из глаз. Ему было обидно за Раду, за себя, он злился на то, что не смог произнести слова, злился на чертову бабку, которая не предупредила о том, что их ожидало и что произойдет, если один из них не сможет сказать слова. Но рыдать было поздно…

Парень сжал кулак и поднялся — нужно было идти к старухе, и как можно скорее. И Саша двинулся на окраину села. Кровь капала с ладони и оставляла за ним дорожку из бурых капель, которые тут же впитывались в растрескавшуюся землю обочины.

— Эй, Санчо, Радку не видел? — брат девушки вовсе не был против их с Сашей отношений и всегда относился к нему как к другу.

Но вот родители Радмилы так не считали.

Они часто запирали девушку дома, иногда даже провожали в школу и забирали после занятий домой, иначе её встречал «этот» — как они называли парня их дочери. Соловьевы были старой школы, очень гордились своими потомками-аристократами и, как следствие всего этого, с презрением относились к любому, кто, по их мнению, был более низок по происхождению. Но когда кто-нибудь из жителей села спрашивал у них, каким же образом столь благородных господ занесло в эту Богом забытую глушь, Соловьёвы лишь презрительно фыркали  и разговор с этим человеком прекращался.

Саша же родился у своей матери после того, как сел его отец – за убийство собутыльника, естественно в пьяном угаре. У ребенка с таким генофондом, как они считали, не могло быть нормального будущего. К тому же Раде только исполнилось 17. Она должно была учиться, чтобы поступить в институт в Москве. А Саше было уже 22 и мысли у него были «грязные», он норовил «испортить» их девочку, а потом бросить, как водится в таких случаях. Родители слишком опекали Радмилу и считали, что поступают правильно.

Саша услышал чей-то голос, назвавший имя Рады и бросился бежать.

Хотя рука и была сжата в кулак, Артур успел заметить веер кровавых брызг, когда Саша рванул так, словно привидение увидел.

— Эй, ты чего! Это ж я! Она дома не ночевала!!! — так и не дождавшись ответа, брат девушки пожал плечами, сел на крыльцо и закурил. Ему показалось, что у паренька что-то было под футболкой.

Саша мчался по дороге, спотыкаясь и едва не падая. В мозгу была лишь одна мысль: бежать, бежать как можно быстрее. Рука давно нестерпимо ныла, а боль уже добралась до плеча. Дышать стало тяжело, в боку начало колоть еще минут пять назад. В последний раз Саша споткнулся о камень, но не устоял на ногах и рухнул на землю лицом вниз. Из носа хлынула кровь.

Село было небольшим. Несколько десятков дворов ютились в низине, окруженной с трех сторон холмами. Жилище старухи находилось у самой кромки леса, на горе – подальше от остальных. Собственно и домом это назвать нельзя было. Жалкая землянка без воды и электричества. На крыльце всегда горели свечи – их свет был виден далеко в ночи. Где она их брала или из чего делала, никто не знал да и знать не хотел, но смрад, приносимый в низину ветром в особо ненастные ночи, заставлял даже собак скулить и царапать носы лапами. Жильцы крайних домов часто видели, как старуха уходит в лесную чащу и возвращается лишь поздно ночью, а то и вовсе никто не видит, когда она приходит домой. Иногда они говорили о странном вое, не то волчьем не то собачьем, или о топоте не то конских не то бычьих стад, словно прокладывающих себе дорогу сквозь дремучий бурелом. Но с приходом утра всё стихало.

Если старуху видели бредущей по улице, то всегда здоровались. Иногда она приходила в дома и что-нибудь просила. Никто не смел ей отказать, да и не приходила старуха к тем, кто не мог ей помочь. Просила она вполне обычные вещи: немного соли, пару яиц, пучок соломы или еще какой травы, засушенной для чая; иногда были странные просьбы — бабка могла потребовать старую футболку или свежезарубленную курицу.

Одна старожилка, у которой был большой хозяйственный двор, однажды рассказывала, будто старуха приперлась к ней посреди ночи и сказала дать ей семени быка. Баба Вера не знала, что ответить, лишь дала той стеклянную банку и показала, где стоит бык.

— Уж не знаю, что она там делала, но банку она в свои лохмотья спрятала, когда уходила! – говорила старушка и многозначительно кивала головой.

Естественно, все живущие здесь считали старуху с окраины ведьмой. Никто не знал, когда она поселилась тут, никто не помнил ее молодой. Селяне даже затруднялись назвать ее имя, но все вместе сходили в одном – жила она тут всегда.

Выбежав за пределы улицы, Саша, тяжело хрипя и задыхаясь, повалился на траву. Ладонь ныла и судорога каждый раз заставляла его вздрагивать. Немного отдышавшись, парень вытянул футболку из шорт и с большим трудом оторвал от нее полоску, замотал ладонь и, придерживая рукой узел с останками Рады, попытался встать. В груди все еще пекло и с губ сорвался надсадный кашель.

До землянки старухи оставалось ещё метров двести, но нужно было взобраться по довольно крутому склону. Саша оценивающе посмотрел на холм, потом на свою руку. Вытер кровь, сочащуюся тонкой струйкой из разбитой брови. Футболка теперь стала короче и заправить ее больше не получится, а узелок нужно было взять с собой. Он отчаянно надеялся на то, что всё ещё можно было исправить.

Саша попробовал сжать в кулак пробитую ладонь и присел от пронзившей всю руку боли. Стиснув зубы, он все же зажал в больной руке узел и медленно побрел вперед, к склону. Судя по тени, было уже далеко за полдень. Солнце нещадно пекло и по лицу тек соленый пот, заливая глаза, попадая на ссадины на лице и причиняя неприятную зудящую боль в довесок к ноющей и дергающейся в судорогах руке. Приходилось постоянно останавливаться, чтобы отдышаться и немного прийти в себя. Где-то за спиной послышалось блеяние коз.

— Сынок, ты куда полез? – женщина из последнего на улице дома поставила на землю перед своими двумя козами по полведра воды и заметив, как кто-то взбирается по склону к лесу, заслонила рукой глаза от солнца. – Саша, ты что ли? Куда же ты лезешь? – одна из коз перевернула свою воду копытом и бабуля отвлеклась.

Саша услышал, что его кто-то окликнул, но ему было совсем не до этого. Сейчас существовала лишь боль, уже начавшая застилать глаза красной пеленой, и то, что было замотано в тряпку. Почти у самой вершины холма в нос ударил острый запах сырости, мочи и чего-то еще. Так воняла и та свеча, которую еще вчера днем дала им с Радмилой старуха. Под деревьями стало прохладнее и, взобравшись наверх, он смог немного отдышаться и остыть. Когда Саша добрался до землянки, тяжёлая дубовая дверь закрывала вход внутрь. Одному Богу было известно, как эта ветхая бабка ее открывала.

Возле лачуги валялись кучи сухой и пахучей травы. В прошлый визит он тут их не заметил, отчасти потому, что был слишком взволнован. Только теперь, на самом верху и изрядно вымотанный, Саша вспомнил про дорогу, которая специально была вырыта в склоне для подъёма к лесу. Потом вспомнил про то, что этот путь был почти на два часа длиннее. Парень сгреб траву в один сноп побольше и упал на него. Боль от дурманящего запаха сушняка слегка притупилась, закружилась голова, Саша перевернулся на спину и не заметил, как уснул.

На лицо что-то капнуло. Холодное, мокрое. Парень открыл глаза. Стемнело, вокруг землянки коптили большие неровные свечи, ослепляя пляшущим огнем. Дубовая дверь теперь была завалена на бок и внутри был виден свет. Только сейчас Саша понял, что идет дождь. И довольно сильный. Но пламя чадящих свечей упорно не гасло. Парень стал ощупывать мокрую траву вокруг себя и его охватила паника. Он подскочил и, едва не свалившись в обморок от того, что потемнело в глазах, кинулся к землянке. На пороге остановился и обмер. На земляном алтаре перед старухой лежал его узел – теперь развернутый. Она разделила черные хлопья на несколько кучек и что-то читала над пеплом, который еще вчера был красивой молодой девушкой. Лила на него воск и что-то бормотала. Саша забыл, где находится и с криком кинулся на ведьму, отпихнул её от стола и упал на колени перед расстеленной на нем тряпкой:

— Что ты делаешь… Что ты делаешь! Ты обещала, сука ты старая! Ты сказала нам, что мы будем вместе! – Саша смахнул рукой несколько стоящих рядом свечей и те серыми брызгами расплескались по стене. Потом он кинулся на старуху, и, рыдая и изрыгая проклятия, схватил её за грудки. Грязные зловонные лохмотья затрещали, но на вид тщедушная бабка всего лишь одним взмахом руки откинула парня в сторону и проскрипела:

— Совсем как ребё-ёнок. Ты ведь испуга-ался. Кто говорил, что будет легко? — противный старушечий голос заставил парня вздрогнуть. – Вы должны вме-есте были произнести, — старуха закашлялась, — дай дочитать, сосунок!

Саша рыдал, уткнувшись лицом в земляной пол:

— Что теперь? Ты её вернешь? — он поднял умоляющий взгляд на ведьму и в нос ударил отвратительный запах гнили – лицо старухи находилось в нескольких сантиметрах от его носа: давно ослепшие глаза бесцельно вращали выцветшими зрачками; губы, растянутые в безобразной улыбке, обнажили два ряда черный пеньков, которые когда-то давным-давно были зубами.

— Я вас предупреждала, дураки! Дураки! Дураки! — старуха противно захихикала. – Сгинь! Дай дочитать! — она так  рявкнула, что парень отпрянул.

— Ты… ты… тварь! Старая тварь!

— Заткнись, молокосос! Думаешь, что я добрая ворожка, которая помогает всяким недоноскам счастливо жить? Твоя подружка посмеле-ее оказалось. Хорошо, что ты сам её сюда принес, а то пришлось бы самой тащиться искать вас. Из неё хорошая свечка получится – долго-долгооо гореть будет, да и мне годков добавит!

Старуха вновь зашлась лающим хриплым смехом. Глаза Саши округлились, он стал медленно отползать от ополоумевшей бабки, пока не уперся спиной в первую земляную ступеньку, ведущую из лачуги на улицу.

И тут ему показалось, что старая кинулась на него, раскинув свои лохмотья, словно вороньи крылья, и Саша потерял сознание.

Очнулся он уже в канаве под горой. Всё ещё лил дождь и Саша закашлялся, нахлебавшись воды. Рука нестерпимо ныла, да и все тела болело так, будто его долго били ногами. Он сел. Голова гудела и Саша не сразу осознал, где находится. Думать упорно не хотелось, а вспоминать, что произошло – тем более. Саша попытался выбраться из канавы, но боль в шее и руках, скользкая грязь и цепляющиеся за ноги корни старой вербы упорно были против этого и в итоге, обессилев, он вновь потерял сознание.

Пение. Вокруг пели птицы.

Человек, лежащий в грязи канавы, шевельнулся, затих, снова пошевелился, поднял голову и медленно пополз.

Грязная футболка длиной до пупа, штаны, изорванные в бахрому, кеды с налипшей грязью – от бредущего по селу в таком виде шарахались даже куры.

— Артур! – Саша забарабанил здоровой рукой в двери Радыного дома. Голос его охрип и с первого раза позвать ее брата не вышло. – Артур!

— Эй, ты чего орёшь тут! Время видел? – с веранды послышалось недовольное ворчание и через несколько секунд дверь отворили. Заспанный парень в расстегнутой  рубашке и старых шортах зажмурился и прикрыл глаза от утреннего солнца.

— Артур, Рада где? Она дома? Позови!

— Ээээ, друг, ты тут чего забыл? У нас еды нет! – парень начал закрывать двери.

— Дружище, ты что? — озадаченное лицо Саши заставило Артура остановится. – Рада, сестра твоя, где? Позови, пожалуйста.

— Пошел вон, бомж, блин! Тебя я не знаю, а сестры у меня отродясь не было! А если бы и была, то звать бы точно не стал! – Артур пхнул Сашу кулаком в грудь и захлопнул дверь. От слабости парень качнулся и кубарем полетел с крыльца.

— Чертова старуха… что она натворила… — Саша устало побрел по улице в сторону окраины, надеясь снова застать старуху в лачуге, но тут ему что-то пришло в голову и он побежал.

В боку уже начало колоть, когда Саша остановился еще перед одним двором. Дом, казалось, был тот же, но что-то все же заставило его насторожиться.

— Мам? – Саша осторожно позвал, скрип калитки заставил его вздрогнуть. – Мам? Мама?

— Ты чего орёшь? – из садика под окнами на парня смотрел мужчина, за его спиной с маленькими садовыми граблями стояла женщина.

— Папа? – глаза Саши округлились и он выпрямился. – Тебя выпустили? Мама?

Молчание решила нарушить женщина:

— Саша, тебя тётя искала. Говорила, что ты можешь зайти. Иди домой, она переживает.

— Тётя? Мам, какая тётя? Она же… умерла два года наз… — он начал пятиться, мужчина и женщина недоуменно переглянулись.

— Пошли, покажу.

— Паш, нас еще во дворе дела ждут. – женщина вновь склонилась над цветами.

— Сейчас, я только покажу. С рукой у тебя что? Ты в канаве ночевал?

Два человека вышли на дорогу. Тот, что повыше и покрупнее, указал рукой в сторону леса – туда, где стояла землянка старухи. Второй человек, грязный и постоянно прижимающей правую руку к груди, резко отпрянул в сторону, упал на все еще не просохшую от дождя дорогу и на четвереньках начал отползать в противоположную сторону. Он кричал, плакал, мотал головой из стороны в сторону. Кого-то звал. Потом резко затих и без чувств упал на мокрую землю.

И вновь тяжелое пробуждение. На этот раз Саша очнулся в больничной палате. Правая ладонь перебинтована. Но болеть стала немного меньше. Всё тело ныло.

— Есть кто? – он  закашлялся, в горле пересохло, ужасно хотелось пить.

— Е-есть, е-есть. Я тут есть! – В впалату кто-то вошел, но боль в шее не дала повернуть головы. – Пить хочешь, да? Держи-ка… – голос показался парню ужасно знакомым и тут костлявая рука протянула ему стакан с серо зеленой жижей.

Комнату наполнил громкий лающий смех и Саша, вскочив с больничной койки, сбил рукой капельницу. В глазах потемнело, он начал метаться по комнате, натыкаясь то на спинку кровати, то на тумбочку, сбил стул. Кто-то схватил за руку и Саша отдернул ее, наткнулся на кого-то спиной и вновь отпрянул в сторону. Со всех сторон на него смотрела сморщенное старушечье лицо с едким взглядом мутных выцветших глаз. Старуха смеялась. Эта тварь смеялась!

Она произнесла всего два слова, перед тем как все померкло.

Саша сидел в углу комнаты с мягкими стенами, одетый в смирительную рубашку и что-то бормотал. Время от времени вздрагивал, наклонял голову в сторону, словно пытаясь увернуться от кого-то.

Врачи недоумевали: по всем показателям парень был здоров как бык, ничего не говорило о психических расстройствах. И, тем не менее, он что-то видел – то, чего не видел никто из окружающих. Так же он не реагировал на окружающих его людей, звуки, любые другие раздражители.

Саша не реагировал ни на что. Лишь следил взглядом в абсолютно пустой комнате за чем-то, видимым ему одному…

Четыре сквозных раны в его правой ладони не заживали уже больше трёх месяцев. Никакое лечение не помогало — они постоянно сочились сукровицей и гноем, повязки приходилось регулярно менять.

Иногда всё же доктора слышали от Саши бормотание, в котором можно было разобрать всего два внятных слова – «вечность» и «помнить».

Вечность… и помнить….

Похожие статьи:

Рассказы → Демоны ночи

Рассказы → Княжна Маркулова

Рассказы → Мокрый пепел, серый прах [18+]

Рассказы → Властитель Ночи [18+]

Рассказы → День Бабочкина