Рассвет (Внеконкурс)

Я еду по ночному шоссе, и деревья мелькают вдоль дороги, как черные стражники с алебардами. Дорога безлюдна. Встречных машин нет, да и откуда они теперь? Иногда свет фар выхватывает из темноты мертвые, брошенные тачки, приткнувшиеся у обочины; иногда их обгорелые, искореженные остовы, валяются вверх тормашками где-то в кювете. Я не останавливаюсь. Поздно. Слишком поздно. Во всех смыслах, черт побери! Сзади меня, на сидении, посапывает Инка. Тихо так сопит, сладко, ну и пусть спит – так даже лучше. Не могу слышать это ее «Ы!»
Дорога бежит навстречу коридором света, шуршит асфальтом, всхлипывает ветром. На лобовое стекло вдруг наплывает Инкино лицо – такое, каким я его помню и люблю: хитрый прищур глаз, светлая прядка падает на высокий лоб, в левом ухе серьга с бабочкой, в зубах, в ее белых, ровных, чудесных зубках – карандаш. Или кусок кабеля. Или отвертка. Она не признавала карманов, и когда копалась в чем-то – будь то сгоревший чайник или глюкнувший комп – все необходимые мелочи совала в рот. Я дразнил ее «Самоделкин». Мой белобрысый мастер Самоделкин с вишневыми губами,… ишь, смеется,… глупышка! Что она делает на капоте, это же опасно,… хотя, нет, это же яхта, и мы с ней плывем под парусом, и волны…
Резкий звук автомобильного сигнала выдернул меня из сна. Визг тормозов. И уже потом – дрожь в коленях. Уснул! Я самым бессовестным образом уснул за рулем, и, слава Богу, засыпая, ткнулся лбом в рулевое колесо. Всполошенно успел затормозить, а если бы нет…ух, и влетел бы я сейчас, или в дерево, или в одну из этих груд покореженного металла… так влетел бы, что – все. Конец.
Хотя – какая разница? Так даже лучше. Особенно для нее. Рвануть, что ли, на полной скорости вперед, и красиво сверзиться с какого-то моста? Пока она спит? Пока я помню ее такой, как прежде – острой на язык чертовкой с хитрыми глазами, нежными руками, умнейшей башкой, и полной скептицизма душой? Ах, Инуся, ну и кто из нас оказался дураком?
Что-то горячее ударило мне в сердце, как мокрая тряпка, скрутило душу, и я не выдержал – заплакал. Сидел в машине, обнимал баранку, и всхлипывал, скрипя зубами от бессилия. Не хотел вспоминать, но стояла она передо мной как живая, в то утро дикое, когда я, немилосердно зевая после лихорадочно-бессонной ночи писательства, пытался понять: почему во всем доме нет света, и вообще нигде нет света; и где у нас турка – надо же хоть как-то сварить кофе; и что это за придурок, топает по двору, как слепой котенок, тычась во все углы? Шастает в одних трусах, а ночи-то в мае еще прохладные! А потом, помню, крик за стеной – кричала соседская девчонка, Вика, визжала на одной ноте поросячьим визгом, будто ее пороли с утра пораньше, и это было странно – сосед, Палыч, свою меньшую не то, что пальцем не трогал – пылинке на нее сесть не давал. А потом я в первый раз услышал это страшное, тупое «Ы?» Думал, кошмар снится. Я к Инусе, а она сидит на кровати, глаза пустые, как две сковороды оловянных, пустые совсем, и сплошное «Ы? Ы? Ы? Ы!!!»
Руку к ней протягиваю – она от меня шарахается. Забилась в угол. Не слышит, дрожит, как кошка побитая, глаза перепуганные, страх так и плещется. Даже не страх – паника.
- Что? Что такое? Инна? Сон плохой?
Молчит. Затихла. И я молчу – растерялся даже. Затаился. Выжидаю.
Она тогда встает неуверенно, начинает комнату оглядывать. Руки протянула – все вокруг себя ощупывает. Ко мне повернулась, жалобно так:
- Ы?
У меня зубы застучали. А она топ-топ, осторожно так, на кухню; я за ней. Вижу – стакан с водой на столе. Она в него носом потыкалась, а потом,… потом,… пальцы в воду макает, и облизывает, макает, и облизывает,… стакан на пол - бряк, вода разлилась, а она на четвереньки стала – и слизывает…
- Инна…
Встала. Глядит. Не на меня – сквозь меня.
- Ты меня не узнаешь? Инусик, это я…
«И-и-и-и, - это за стеной, на одной ноте, с перерывами, воздуха наберет, и опять, – и-и-и-и…»
Инуся моя встала, к двери пошла, а я на ноги ее гляжу. По ним моча течет, капает, лужицами на полу остается. И, похоже, девочке моей на это наплевать.
И тогда я понял – свершилось.

Я едва успел перехватить Инну на лестничной площадке. Наша дверь была открыта – я выходил утром узнать, что со светом. И соседская дверь тоже. Инна стояла, и равнодушно смотрела, как Палыч, ухватив в горсть коски его семилетней Вики, деловито трахает ее, прямо на полу в прихожей, пыхтя и похрюкивая от удовольствия. А Вика уже не визжит – воет тоненько, сбиваясь на всхлипы. Из кухни вышла викина мать, в одном шлепанце на ноге, глянула на то, что творилось в прихожей такими же оловянными глазами, как у Инны, и принялась жевать пачку печенья.
Целиком.
Не распечатывая.
И тогда во мне будто бомба взорвалась. Не помню, что я делал, и как. Очнулся уже в своей машине. Благо, она у меня почти под окнами! Инна рядом, кое-как мною одетая. В машине уже заранее приготовлено самое необходимое на первое время – как набросал в багажник еще в прошлогоднем декабре, так и вожу с собой до сих пор. Бензина, правда, маловато. Но заправляться некогда, сейчас главное – как можно скорее вырваться из города. Пока они еще там, в квартирах. Жрут конфеты прямо в фантиках, и трахают дочек. Но спустя полчаса-час эта дикая, тупая, потерявшая память толпа выплеснется на улицы, и тогда нам уже не уйти. Потому что это уже не люди. Это оболочки. Пустые оболочки, забывшие все, что откладывалось в их голове годами – от умения пить из чашки до заповедей морали и тригонометрических уравнений. Они позабыли все!
Я вытащил компас, который у меня тоже был приготовлен заранее. Взглянул на стрелку. Она показывала куда-то на восток. Потом начала вертеться во все стороны, не останавливаясь. Казалось, нехитрый приборчик сам ошалел от такого своего поведения.
- Все верно, приятель, - я криво усмехнулся то ли компасу, то ли себе, - а чего ты еще хотел в 2013 году? Думал, пару цунами в Индонезии, извержение на Суматре, и землетрясения по всем Андам – это все? Это были цветочки, милый. Ягодки – вот они. Смена магнитных полюсов. И кранты.
- Ы! – выкрикнула Инка, прилипая к стеклу машины, - ы, ы, ы!
Из-за поворота показалась толпа, человек двадцать. Пока еще растерянные, и неагрессивные. Но…
Да, они все забыли, но те, кто хочет выжить – учатся быстро. И смогу ли я,… если вдруг что…
Лучше не проверять.
- Едем, - сказал я сквозь зубы, и завел машину.

Сначала я еще осторожничал. И даже машинально соблюдал правила дорожного движения. У негорящих светофоров притормаживал, представьте себе, и озирался! Но людей на улицах становилось все больше, и толпа уже не оглядывалась растерянно – она гудела злым ульем, то тут, то там слышались вопли и бессловесные истерические крики. Где-то неподалеку раздался грохот; следом – визг, будто стая павианов бесится, не получив желанный апельсин. Впереди, за перекрестком, вдруг что-то ярко полыхнуло, земля дрогнула, взвились клубы то ли дыма, то ли пыли.
Взрыв? Очень может быть. Если один идиот добрался до газа, а второй нашел зажигалку.
Второй взрыв. Гораздо ближе. И языки пламени из-за дома, летят искрами. Я прибавил скорости. Глухой удар где-то внизу, по днищу машины, оборвавшийся всхлип-мяв… кошка! Боже, всего лишь кошка. Пока – кошка.
Еще один взрыв. Лист жести валится откуда-то сверху, прямо на капот, стекло покрывается сетью мелких трещинок. Инка бьется в истерике, бросаясь во все стороны – ей страшно, она ничего не понимает, она боится мчащейся машины, боится того, что там, снаружи, боится меня,… приходится остановиться хоть ненадолго.
- Тихо, тихо, малышка, тихо, моя девочка…
Бесполезно.
Я попытался скрутить ее – она укусила меня за плечо. И заплакала. Я смотрел, как ползут по ее щекам злые слезы бессилия, и чувствовал: еще немного – и я тоже взвою дурным воем. Куда я еду? Зачем? На что надеюсь?
И главное – зачем ее тащу с собой? Обратной дороги для нее нет.

Скажите, вы верили в конец света? Ну, да, тот самый, в две тысячи двенадцатом году; который вовсю пиарили в газетах и на который разве что только билеты не продавали? Только честно! «Скорее да, чем нет… скорее нет, чем да… да иди ты» - ясно, спасибо. Ну а Виктор, мой приятель еще со студенческих лет – верил. Настолько, что забил на выгодные предложения и карьеру, уехал в свой крохотный городишко, и там… что? Хм, как бы сказать-то правильно… и там полностью изменил свой образ жизни. Поселился в домике, что достался ему от умерших родителей, питался тем, что вырастет на огородике. Мяса не ел, ну, про "пить-курить" я вообще не говорю. Читал просто уйму литературы – физика, химия, история, биология, философия, эзотерика, мистицизм, даже религиоведение! В городке о нем говорили «чудик», крутили пальцем у виска, и посмеивались, считая местным юродивым. Это именно он рассказал мне о том, что нас может ожидать в две тысячи двенадцатом году. Ну, как рассказал. Мы общались через Интернет.
«- Сашка, не тупи. Ты же знаешь, что процессы в мозгу человека тесно связаны с магнитным полем Земли.
- Знаю, и что? – я подмигнул окошку скайпа.
- Сейчас магнитное поле Земли, и человека, находятся в резонансе.
- Витька, это знают все!
- Баба Маша, соседка моя, не знает. Ладно, поехали дальше. Теперь вспоминай, что там индейцы предсказывали нам всем на 2012 год.
- Они много чего предсказывали!
- А ты вспоминай.
- Я тебе что – кладезь знаний? Сейчас нагуглю…
- Не надо. Смену магнитных полюсов земли они предсказывали. Вспомнил?
- Да. И?
- Мало?
- Ну, не знаю даже. Плохо это, наверное. Вить, я же не физик, не томи, говори толком!
- Смена магнитных полюсов Земли, - Виктор говорил внешне спокойно, только в руках все время вертел карандаш, - приведет к нарушению резонанса магнитного поля Земли и магнитного поля, собственно, человека. Ну, и, скорее всего, вследствие этого, произойдет полное стирание памяти.
- У всех людей?
Хрясь! Обломки карандаша полетели куда-то в сторону. Потом решительное:
- Да! – (пауза), - нет…, - (чешет в затылке), - не знаю точно. Но читал, что шанс сохранить память есть у тех, у кого частота поля будет довольно высокой.
- Это кто же?
- Эмм… скажем, йоги, или те, кого называют «святые»
- Спасибо. Утешил. До святости мне еще ох как далеко. Особенно когда Инка рядом.
- Привет ей!
- Передам.
- И, вот еще что. Саня, когда это произойдет… в общем, если что… если ты чудом что-то будешь помнить…добирайся сюда, ко мне. Попытайся хотя бы добраться.
- Смысл, Витька?
- Выживать будем. Ты, я, другие уцелевшие.
- «Святых» соберешь? Думаешь, такие найдутся?
Виктор замолчал. Ссутулился. Потом, наконец, поднял голову:
- Не знаю, Саня. Ничего не знаю. Надеюсь, что будут те, кому удастся сохранить себя. Понимаешь, обычный человек ведь как живет? Ест, спит, жену любит, соседку хочет, на футбол ходит, читать не читает – мозг бережет от перегрузки. Стремится к счастью? Да, только вот счастье для него – если зарплату повысили, или в трамвае удалось на халяву проехать, или у соседа корова сдохла. Разве не так, Саня?
- Ну… - я развел руками.
- Любой выход за эти рамки изменяет частоту колебания поля человеческого мозга. Цель: подняться над миром, где мы сейчас барахтаемся, осознать его ничтожность, изменить свою внутреннюю систему ценностей. Способы? Разные. Работа над собой; медитация; перестройка организма; возможно, еще что-то. Не могу сказать точно. У меня пока лишь смутные предположения.
- Ладно, Вить, - я поерзал на стуле, - понял. Спасибо тебе за предупреждение.
- Сашка. Я ведь серьезно!
- Да я верю тебе, верю.
- Я серьезно, - повторил он, приближая лицо к камере, - я очень серьезно. Постарайся мне поверить. Представь, что это все правда; представь, что мир действительно потерял память. Ты же писатель, Сашка! Ты же можешь ночь строчить свою книжку, забывая обо всем! Ты же…»

Внезапная догадка встряхнула меня, как разряд тока. Даже не встряхнула. Шандарахнула просто! Ладони моментально вспотели, колени задрожали, я резко затормозил. Инка даже о что-то ударилась и заныла.
- Я понял, - сказал я охрипшим голосом, поворачиваясь к ней, - я все понял, Иннуся. Почему так вышло, что я с тобой говорю, а ты ни бельмеса не понимаешь. Дурочка ты моя. Кактус ты мой в горшке. Я ведь тогда, в «час Х», всю ночь писал. Ну, ты же знаешь, если на меня «накатит» - то все, меня нет. Я не здесь. Я там, в своем мире, и там я – Бог. А если еще и чую, что «пошло»… если поймаю нужные слова за хвост… эх, это же полная эйфория, отвал башки, парение души, и уж, наверняка, изменение этой чертовой частоты колебания моего чертового поля! Эх, Инка. Ничего не понимаешь, да, вижу. Канарейка ты моя перепуганная…
Я протянул к ней руку, чтобы успокоить, и зная уже, что сейчас она отшатнется - как всегда.
Не отшатнулась. Дала себя обнять. Глажу ее по волосам, успокаиваю, чувствую – расслабляется. Потом опять напряглась, ко мне прижалась, дышит часто, ноздри даже вздрагивают – запах мой почуяла? Скользит носом по телу, едва не мурлычет от удовольствия. В нос меня лизнула, хотел поцеловать – уворачивается, и опять – нюхает, опускаясь от шеи все ниже и ниже. Добралась до застежки джинсов, тычется носом туда, постанывает… и бедра сжимает-разжимает, сжимает-разжимает…
Мне стало муторно. Самка!
Моя самка.
Никому ее не отдам.
Никогда еще мы не любили друг друга так яростно…

Потом было много еще чего. Я вытащил сумку из багажника, достал оттуда консервы. Открыл пару банок. Учил Инну есть ложкой. Измазалась она здорово, но, кажется, принцип поняла. Я же уже говорил, что она у меня умница! И опять дорога. Пустая, что само по себе уже жутко, но когда вдобавок вдоль трассы все время попадаются машины… брошенные, или искореженные и обгоревшие – это капец! Люди-то этой ночью не все в кроватках почивали… кого-то ЭТО застало прямо в пути. Большинство просто проехало еще несколько сот метров, и быстро умерло. Кто-то смог чудом остановиться, и уйти бог весть куда. А в одной из машин мы нашли живого. Видимо, машина катилась, пока не остановилась. А он так и остался внутри. Дверцу-то открыть не так просто. Я попытался ему открыть – никак. Пришлось стекло выбить. Казалось бы – иди! Вот она – воля! Ан нет. Забился в угол, сидит тихо-тихо. Ну, я и уехал. Выберется! У меня свои заботы. Мне бы добраться к Витьке, и Инку довезти. Только не спрашивайте – «зачем». Если бы я сам знал! И вообще. Еду, еду, еду,…а где гарантия, что Витька не встретит меня возгласом «Ы?»
Черт. Черт, черт, черт!!!
А вдруг я единственный помнящий на всей земле???

От таких мыслей я гнал и гнал машину. Будто уехать от них хотел. Спешил так, словно там, за поворотом, будет все по-старому: и менты на дороге, и бабушки-торговки вдоль трассы, и оставшаяся позади почти налаженная жизнь, как и готовящаяся к изданию книга. А впереди - друг-чудак, который талдычит о конце света, но у которого знатная рыбалка и речка под боком – чудо! Чистейшее чудо!
Я даже уже мысленно поплыл по этой реке, на яхте с Инной, засыпая за рулем. Да, слава всем богам, вовремя очнулся.
Вовремя ли? Не знаю. Может, слишком рано.

Время шло, а я все еще не трогался с места. Как тормознул тогда, проснувшись, так и встал на мосту через одну из наших речек – вроде и не шибко широких да глубоких, а если плавать не умеешь – потонешь! Да и простоял почти до рассвета в раздумьях. Позади осталась бешеная дорога из Ада, впереди… я не знал, что ждет меня там, впереди. Дорога скатывалась с моста, вплеталась в лес, и вскорости (я это знал) должна была взбежать на пригорок, вильнуть хвостом сизого дыма вокруг маленькой автостанции, да и помчаться дальше, к югу. Но дальше мне не надо. Прямо от автостанции, третий дом по переулку, зеленый забор и две яблони у ворот – дом Витькиных родителей. Мне туда. Нам туда. Мне и Инне. И…
И что?
Я оглянулся. Инна все еще спала, укрытая пледом, на заднем сидении. Улыбалась во сне. Лицо чистое, лоб ровный, волосы растут высоко – интеллектуалка! За что же с тобой так, девочка моя? Ты же умница. Ты же знала кучу всяких вещей. Соображала так, что мне и не снилось. Бывало, я только начинаю морщить лоб, а ты – раз! – и выдала ответ! И смеешься….
Или молчала специально. Притворялась, делала вид хитрый, типа, «я глупышка», а я велся, пыхтел, находил решение…. и потом ты довольно улыбалась – радовалась за меня!
А когда у меня сдох ноут, и я рвал на себе волосы, потому что мой незаконченный роман накрылся медным тазом, именно ты раскурочила умершего, и сумела выдрать оттуда нужные файлы, и это было чудо, которое ты чудом признавать никак не хотела – смеялась, и твердила: «никакая информация не пропадает бесследно! Дай мне время, и стимул, и я восстановлю тебе все!»
- Так-таки все? - не поверил тогда я.
- Все, - серьезно повторила Инна. – До тех пор пока цел носитель информации, цел физически, я могу восстановить с него все. Главное – время, и стимул.
- Стимул? Что ты имеешь в виду? - опять спросил я.
Она засмеялась.
- Вот если у твоего друга Сыроежкина слетит ноут, я не буду возиться, потому что на Сыроежкина мне плевать. А на тебя – нет. Я вижу, как ты почернел от «утраты», и это для меня – стресс. Сильнее стимула не придумаешь. Разве что смертельная опасность.
Да, она так и сказала тогда – «смертельная опасность»
Смертельная опасность….
Смертельная опасность…

- Инусик, - тихо позвал ее я, поглаживая по плечу, - просыпайся!
Повторить пришлось три раза, пока она открыла глаза. Зевнула. Потом села, встряхнулась, сказала «Ы», намочила штанишки. Мне было уже все равно.
- Пойдем, разомнем ноги, - я потащил ее из машины, - а то все едем и едем, пятая точка болит.
Она все так же таращилась на меня бестолковыми глазами, улыбалась, терлась о мое плечо щекой. Мы подошли к перилам моста. Речка лежала внизу серой вощеной бумагой.
Я обнял ее за плечи, подхватил рукой под колени, и перебросил через перила.
Всплеск.
Круги на воде. Ровные такие, побежали во все стороны. И все. И я, вцепившись в перила, гляжу в воду, кусая губы, бормоча бессвязно:
- Инка, Инуська плыви, плыви же! Ты же можешь. Ты выросла на море. Ты спортсменкой была, у тебя первый разряд! Ты просто не можешь утонуть! Твое тело не может утонуть! Инка, плыви, плыви, плыви!!!
Серая вощеная бумага лишь колышется. Пусто.
Я заношу ногу на перила. Плевать, что плаваю как топор. Если Инна не выплыла, мне – тоже туда. К ней.
Вдруг светлая головка выскакивает из воды, как мячик, руки делают резкие и сильные гребки, приподнялась над водой, огляделась, увидела берег, и – пошла, вперед, красиво, как на дорожке в бассейне, поплыла к суше, к рассвету, к надежде!
А я вскочил в машину, и погнал ее с моста вперед. Надо перехватить Инну на берегу. Закутать в плед. Зацеловать до смерти. И думать, как жить дальше. Потому что теперь есть смысл жить дальше.
И,… может быть,… вдруг,… я надеюсь,… она выйдет из воды, сверкнет злыми глазами, и скажет мне с плохо скрываемой яростью:
- Ну, ты и придурок!

Похожие статьи:

Рассказы → Монолит (Работа №7)

Рассказы → Снег (Работа №4)

Новости → Конкурс "Начало конца"

Рассказы → До рассвета (Работа №5)

Рассказы → Благими намерениями… (Работа №6)