Остров оказался крошечным. С вершины холма, на котором стоял дом, были видны и занесенный снегом пляж с деревянными конструкциями, похожими на букву Т – птичьими насестами, и нагромождения ледяной крошки возле кромки воды, и промерзшее, казалось, до самого дна озерцо, и небольшая рощица – кривые ели, чахлые сосны и изможденные падубы цеплялись друг за друга корявыми ветками, словно боялись, что ветер вырвет их с корнями и унесет в море.
А ветер был сильным. Он забавлялся, поднимал с белой равнины целые пласты снега, бросал их в воздух, превращал в полупрозрачный, сверкающий и искрящийся на солнце туман, забирался под теплый пуховик, швырял в лицо колючие снежинки и кусочки льда.
Грегори поморщился и, подхватив сумки, вошел в дом.
Внутри было тепло. Ну конечно, здесь же есть все удобства, даже вай-фай. Грегори пошарил по стене рукой и включил свет. После яркого солнца и сверкающей снежной равнины электрический свет казался неярким.
Дверь в комнату приоткрылась. На пороге стояла женщина, но Грегори ее толком не разглядел: глаза после снежной белизны слезились.
- Я не ждала вас так рано. Проходите, бросайте вещи в гостиной. Позавтракаем, потом разберетесь.
Гостиная оказалась довольно большой и уютной. Возле камина, где горел огонь, стояли два кресла, по стенам – высокие шкафы с книгами, свернутыми рулонами – похоже, картами, - в центре стол с открытым ноутбуком, принтер, листы с распечатанными таблицами и схемами. Под окном – кожаный диван, постель на нем аккуратно заправлена. На полу – большой ковер с плохо различимым рисунком.
В глубине комнаты – еще одна дверь, рядом – лестница вниз.
- Меня зовут Анжела. Да вам, наверное, уже сказали.
Проморгавшись, новоприбывший наконец-то рассмотрел собеседницу. Невысокая, стройная, симпатичная, в каштановых волосах поблескивают рыжеватые пряди, глаза карие. Чуть старше или ровесница самого Грегори.
- Раздевайтесь. Куртку и угги оставьте у входа. Мы не ходим в верхней одежде по дому. Сами понимаете, снег тает, потом убирать лишний раз… Там, возле вешалки, есть тапочки. Наденьте пока, потом достанете свои… Готовы? Ну пойдемте.
Кухня была внизу, на первом этаже. Вторую его половину занимал неотапливаемый погреб, в который, по словам Анжелы, можно было попасть и с улицы, через отдельную дверь.
- Простите, я не очень понял, как так получилось, что парадная дверь, - если ее можно назвать парадной, - Грегори скривился, - ведет сразу на второй этаж.
- Вы все поймете, когда осмотрите дом снаружи повнимательнее, - Анжела налила кипятку в заварочный чайник и накрыла его свернутым махровым полотенцем.
Позднее, во время экскурсии, проведенной Анжелой, Грегори разглядел, что комнаты первого этажа были частично врезаны в склон, а второй этаж возведен сверху. Поэтому сбоку или с тыла – от моря - казалось, что дом одноэтажный, а кухня и погреб находятся под землей.
Но об этом Грегори узнал позже, а прямо сейчас он был занят выковыриванием кусочков ветчины из омлета. Анжела усмехнулась.
- Вегетарианец?
- Да.
- Ну что ж, значит, будете готовить себе сами. В погребе и в холодильнике продуктов хватает, найдете подходящие. Хотя я бы вам не советовала отказываться от мяса и птицы. Все-таки здесь север, сейчас зима, работать предстоит на улице. Силы вам понадобятся.
- Ничего, как-нибудь справлюсь. И да, конечно, готовить я буду сам. Не собираюсь добавлять вам проблем.
Анжела улыбнулась – уже мягче, - и достала из холодильника сыр и масло.
- Будете? Вы же не строгий?
- Да, спасибо, - Грегори отрезал горбушку от еще теплого каравая и намазал маслом. – Хлеб у вас изумительный.
- Сама пеку.
- Просто чудесный!
Поджаристая корочка приятно хрустела, масло было свежее и нежное, а вот сыр - слегка заветренный. Грегори не хотелось начинать знакомство с претензий, так что он проглотил свое недовольство вместе с кусочками сыра, похожего по вкусу на пластик.
- Продукты, как я понимаю, нам привозят с материка? А то я что-то магазинов здесь не заметил.
- Да, зимой раз в неделю прилетает вертолет, в судоходный сезон – приходит катер. Но, конечно, у нас есть НЗ на случай непредвиденных обстоятельств – шторма, снежной бури. Летом мы собираем дикий мед, ловим рыбу в озере. Ягоды и грибы тоже есть. Немного, конечно. Вы видели – территория у нас небольшая. Но кое-что заготовить удается.
- Здорово. Жаль, что сейчас зима.
- А мне и зимой хорошо.
- И давно вы здесь?
- Почти пять лет. Когда я приехала, Энтони уже жил на острове лет пятнадцать, если не дольше. Я была глупая молодая девчонка, совсем городская. На романтику потянуло. А тут – такой суровый дядька, прям шаман, властитель острова, повелитель птиц. Всему, что я знаю, меня научил Энтони. Надеюсь, он поправится и еще вернется сюда.
- Я тоже надеюсь. Боюсь, Анжела, я тоже городской. Научусь, конечно, само собой, не совсем же я дурачок.
- Научитесь, не сомневайтесь. А вы, Грегори, тоже за романтикой? Да вы не стесняйтесь, я пойму.
- Нееет… Я не поэтому… Я безработный. И задолжал за квартиру за два месяца. Понимаете, я писатель, музыкант, художник.
- Творческая личность, значит? И работа в офисе для вас слишком скучна, не так ли?
Грегори начал злиться. Похоже, эта дамочка склонна к мышлению стереотипами и поспешным выводам.
- Я всегда работал на фрилансе. А сейчас заказов нет. Сами понимаете, кризис.
- Конечно, понимаю. Да вы не переживайте, я не считаю всех творческих людей бездельниками… Но у нас здесь работа рутинная, не творческая. Пересчитывать птиц – отдельно взрослых, отдельно птенцов, наполнять кормушки, чинить насесты. Данные по птицам будете передавать мне, а я уже буду вносить их в базу. Ну еще дела по дому: убраться, еду приготовить, следить за наружными трубами, кабелями, очищать ото льда. Да вы не беспокойтесь, впахивать с утра до ночи не придется. Если все делать регулярно и тщательно, остается время почитать, отдохнуть. Сможете писать рассказы, романы, картины - да что хотите, хоть снег узорами разрисовывать, - пожалуйста. Книг здесь тоже хватает, правда, больше научных. Энтони собрал большую коллекцию. Работать будем по очереди, через день… Ну что, поели? Тогда я помою посуду и пойдем смотреть остров.
***
Работы действительно оказалось не слишком много, и уже через пару недель Грегори тратил на повседневные дела не больше четырех-пяти часов. Анжела справлялась быстрее, поэтому Грегори потихоньку свалил на нее ремонт насестов и кормушек. Дамочка управлялась с топором, пилой и молотком куда лучше помощника, поэтому тот, заметив отломавшуюся перекладину насеста или отвалившуюся доску крыши, делал вид, что ничего не увидел, а Анжела чинила все на следующий день. От проверки труб и проводов отделаться не удалось. К счастью, снег шел редко, дни стояли морозные, так что на металлические поверхности почти ничего не намерзало.
Свободного времени после пересчета птиц – какого-то редкого подвида крачек, светло-серых, с блестящими черными крыльями, жутко крикливых и противных, - у Грегори оставалось прилично. Парень сразу невзлюбил скандальных, шумных птиц, и они отвечали ему взаимностью. Иногда Грегори казалось, что крачки нарочно поднимают шум-гам, стоит ему только подойти к насестам на пляже или гнездовьям за холмом, специально перелетают с места на место, скачут по снегу, - только бы усложнить новенькому процесс подсчета. Промерзнув до костей, вытирая иссеченное ветром и колючим снегом лицо, Грегори возвращался в дом, вполголоса матерясь на безмозглых птиц. Как справлялась со своей работой Анжела, парень не знал, потому что свободное время посвящал постам в соцсетях, лишь иногда – тихими вечерами, когда стихал ветер, выходил полюбоваться северным сиянием. Разноцветные молнии расписывали бархатную черноту неба, отливающие алым и фиолетовым чудесные цветы распускались в невообразимых высях, затмевая звезды, неведомый архитектор возводил и – спустя мгновение – рушил волшебные замки с готическими порталами, похожими на деревья колоннами и пустыми залами с мерцающими стенами.
Грегори очень хотелось нарисовать увиденное, но все наброски выходили неумелыми, как каракули трехлетнего малыша, эскизы были безжизненны, как камни под снегом. Рисунки не передавали даже сотой доли ежевечернего светового шоу, которое господь бог или кто там за него, устраивал в небе.
Грегори рвал листы и сжигал в камине. Попытки описать словами – в прозе или в стихах – тоже выходили жалкими и невнятными. Грегори один за другим удалял неудачные файлы, все больше огорчаясь от первой в жизни неудачи.
Конечно, зарисовки природы - это не статьи в блог природоведческого журнала, которые Грегори набирал на ноуте механически, не задумываясь над словами. Конечно, если бы не нужда в деньгах, он бы никогда не взялся за такую примитивную, унижающую его подработку, но выбирать не приходилось. Тем огорчительнее было понимать, что все его дарования, все таланты сейчас оказывались ни к чему не пригодны.
Еще ребенком Грегори понял, что он – особенный, не такой, как все. Он чувствовал глубже, видел дальше, открывал секреты мира – в снах и видениях наяву. Грегори знал, что обладает уникальной, сильнейшей интуицией, позволяющей узнать скрытые мотивы поступков людей, понять их истинную природу, постичь глубочайшие законы этой вселенной.
Именно это знание помогало Грегори писать рассказы, стихи, сочинять музыку и рисовать картины. И оно же обрекало парня на непонимание, насмешки окружающих, снисходительно-презрительное отношение родных. Так и не получив никакого образования (колледж он бросил на третий год обучения, справедливо полагая, что уже узнал все, что нужно, а больше и учиться нечему), Грегори подрабатывал написанием статеек для онлайн-сми и разработкой простеньких баннеров для небольших рекламных агентств. Родителям в конце концов надоела вечная неустроенность сына, и они перестали давать ему деньги на квартиры.
Если бы не угроза быть вышвырнутым на улицу посреди зимы, Грегори никогда бы не согласился на эту «работу мечты», как ее позиционировали на сайте. Никакой сбычи мечт на крошечном островке, в окружении вечно орущих птиц, в компании ограниченной, зашоренной бабы, способной только яйца пересчитывать да научные трактаты по зоологии перечитывать, - Грегори не ожидал.
Но красота природы, волшебство северных сияний и уединенность самого места не могли не затронуть в душе художника и поэта тонкую, трепетную струнку творчества. И сейчас Грегори мучился от невозможности – впервые в жизни – перевести ее в слова и образы.
Поделиться этими мучительными мыслями было не с кем. С Анжелой Грегори практически не общался, ограничиваясь регулярной сдачей отчетов по птицам и ничего не значащей болтовней по вечерам у камина. Работу выполнял тщательно, но бездумно, и не оставлял попыток написать хоть миниатюру, нарисовать хоть небольшую акварель так, чтобы передать мощь, силу и величие дикой природы, окружавшей его.
Грегори удивляло, что Анжела, казалось, была совершенна равнодушна к окружающим красотам. Может, привыкла за столько лет, а, может, принадлежала к тем, кого парень про себя называл «простыми людьми», к тем, кто занят только своим делом – уборкой двора, сбором статистических данных, пересчитыванием чужих денег в банке, да мало ли чем еще. И ничего за пределами маленького мирка работа-магазин-паб по пятницам-дом-работа таких людей не интересовало.
Анжеле были чужды и высокие стремления, и отвлеченные размышления о смысле человеческого существования, и думы о тайнах и загадках этого и прочих миров. Поначалу Грегори еще пытался вести разговоры о том, что не было напрямую связано с работой и жизнью на острове, и всякий раз напарница давала понять, что это ей не интересно.
Парень думал, что если в молодости в женщине и было что-то романтичное и загадочное – как в любой молодой девушке, - то всё это было уничтожено или раздавлено влиянием Энтони, о котором Анжела всегда отзывалась с уважением и благодарностью, называла старого ученого своим учителем.
Грегори подозревал, что профессор Энтони, променявший кафедру в университете на одинокое жилище в компании тупых птичек, был еще тем мизантропом, но сумел добиться симпатии Анжелы и, возможно, стать ее любовником (а чего им еще тут вдвоем делать?). Понятно, что одичавшая в обществе нелюдимого старика и шумных крачек женщина была так к нему привязана.
Единственное, что немного беспокоило Грегори, это нынешнее одиночество Анжелы. Женщина она молодая, симпатичная, как бы не стала наводить мосты, пока друг и учитель с инфарктом в больнице валяется. Несмотря на внешнюю привлекательность Анжелы, Грегори не испытывал к ней ничего, кроме жалости, смешанной с легким презрением, естественным при общении с низшим, ограниченным существом. Но, похоже, опасаться было нечего: никакого специфического интереса к парню Анжела не проявляла. Как мужчине, Грегори это было немного неприятно – какая-никакая, а все-таки женщина, а он привык к внимаю противоположного пола. С другой стороны, характеризовало Анжелу как верную подругу заболевшего профессора и порядочную женщину, а таких Грегори ценил и уважал. На расстоянии.
До одной ночи, которая переменила все.
Похожие статьи:
Рассказы → Колдовское лето в Боровичково - 15
Рассказы → Человеческий фактор
Рассказы → Спасти городского голубя
Рассказы → Небо велоцирапторов
Рассказы → Голуби
