Пётр Алексеевич Евсиков умирал тихо, можно сказать, обыденно. Всю свою сознательную жизнь на вопрос: «не собирается ли он заводить семью?», Пётр Алексеевич с усмешкой отвечал, мол, он убежденный холостяк, а пресловутый стакан воды в старости он себе и без помощников нальёт.
Теперь же ему хотелось, чтобы у него был такой помощник. Дочка. Почему-то она представлялась ему в виде студентки, в очках и со спутанной прической. Она бы сидела сейчас у изголовья кровати и сочувственным тоном прашивала: «Папа, как ты себя сегодня себя чувствуешь?». А ещё лучше – чтобы было двое детей: вот сын с женой и своими сорванцами тоже пришёл навестить его. И вот он унимает резвящихся мальчиков, говорит, мол «дедушка болеет, нельзя шуметь». Эх…
В реальности с ним не особо церемонились. Больница, как он её ни хаял в душе, с её вечными сквозняками, кашей и котлетами на ужин – даже эта больница теперь казалась светлой несбыточной мечтой.
Он помнил, как главврач на все его возражения зачитала ему постановление Минздрава, согласно которому тяжелых раковых больных предписывалось возвращать по месту прописки. Помнил, как между голых больничных стен раскатистым эхом долго носилось словосочетание «оптимизация расходов на здравоохранение». Помнил, как два санитара нехотя и после долгих препирательств затащили носилки на четвертый этаж и даже с некоторой заботой сгрузили его в кровать.
Теперь же дико хотелось пить. Это желание затмевало даже жгучую боль внутри и отходняк от наркотиков, которые ему уже сутки некому было колоть. Метафора про «стакан воды» внезапно оказалась жёсткой реальностью. Он посмотрел на открытую дверь, через которую была видна прихожая. Привычная квартира превратилась теперь в непреодолимую полосу препятствий.
– «Нет, ну была бы сейчас рядом хотя бы какая-нибудь баба…» – снова тоскливо подумал он.
– «Толстая, губастая сочувственная баба, которая бы жалела его, суетилась сейчас на кухне, гремела кастрюлями. Это надо же быть таким идиотом, так не рассчитать. И черт бы с ней, он бы говорил ей комплименты, покупал эти дурацкие подарки на восьмое марта, цветы наконец, или что там бабы любят?»
Понятно, что от этих запоздалых фантазий ни бабы, ни детей рядом с ним не появилось. Очевидно, надо было действовать самому. Он собрался и решительным рывком встал на ноги. Попытался сделать первый шаг. Седьмой позвоночник Петра Алексеевича, изъеденный многочисленными метастазами, с едва уловимым хрустом рассыпался, и тот, сложившись, плашмя рухнул на паркетный пол перед кроватью. Как он уже догадывался, этому участку пола и суждено было стать его последним пристанищем.
В последние часы ему вдруг стало страшно. До ужаса страшило безнадежное одиночество, надвигающаяся тьма и небытие. И тогда Петр Алексеевич сам неожиданно для себя вдруг стал молиться. «Господи Иисусе Христе, помилуй меня» – повторял он без устали, и ему становилось немного теплее, тьма рассеивалась и будто бы появлялась какая-то надежда. Его не очень смущало то, что он всю жизнь гордо именовал себя «научным атеистом», борцом с религиозным мракобесием. И даже то, что он не был крещён. Обратиться к Господу можно и в последний день, а креститься – и в собственных слезах. Так он рассуждал, лёжа на вонючем полу своей квартиры и без конца повторяя: «Господи Иисусе Христе…»
Вот так, довольно тихо и обыденно Петр Алексеевич и умирал. А потом весь мир вокруг него вдруг выключился.
***
Следующим, что он увидел после этого события, был огромный серый зал, украшенный по периметру колоннами. Зал этот поражал сознание своей древностью. Даже скорее так: чувствовалось, что он был древнее любой земной древности, и похоже, старше самой Земли. Всё помещение было уставлено аккуратными рядами длинных закрытых шкафов с выдвижными ящиками, которые тянулись насколько хватало зрения. В центре зала, открыв один из таких шкафов, стоял человек… Нет, только формой своей он напоминал человека, а так это было скорее всего белое мерцающее Сияние. Петр Алексеевич пригляделся повнимательнее, и узнал в этом сиянии… Христа! Да, этот образ был ему хорошо знаком, несмотря на то, что в церкви он бывал лишь пару раз в жизни, да и то в глубоком детстве.
Христос открыл один из шкафов и вынул оттуда алую шкатулку. Шкатулка эта изнутри была отделана бархатом и заполнена сияющими цветными кристаллами кубической формы, сидящими каждый в своей лунке. Странно, но Петр Алексеевич осознавал себя одним из этих кубических кристаллов. Он сиял желтоватым светом, имел строгую геометрическую форму, но не мог никаким образом себя проявить: у него не было ни рта чтобы им говорить, ни рук, чтобы ими помахать. Более того, он вдруг подметил, что сознание его включилось ровно в тот момент, когда Христос раскрыл его шкатулку и посмотрел на него. Он в прямом смысле давал жизнь Петру Алексеевичу, вынимал его из небытия. Только в его руках, под его взглядом тот мог мыслить, существовать.
В следующий момент Петр Алексеевич осознал наличие в зале ещё одного существа. Оно походило на человека в тёмном балахоне с капюшоном и излучало густое, темно-синее сияние. Это был Покупатель. Петр Алексеевич не знал, почему «покупатель», и что тот собирался покупать, но понятие это почему-то явственно присутствовало в его сознании. Покупатель тоже смотрел на желтый кубический кристалл, которым был Петр Алексеевич, и взгляд этот наполнял его волнами бытия: волнующего, бурлящего, доселе неведанного. Вдруг наступило понимание, что все кристаллы, лежавшие в шкатулке, были объединены единой общей тематикой: как и Петр Алексеевич, при земной жизни все они проявили себя довольно искусными архитекторами. Хоть родом они были из разных стран, даже эпох, но объединяло их одно: у всех у них были изрядные способности к архитектуре.
– Есть у меня готовая подборочка, которая тебя заинтересует, – заговорил тем временем Иисус.
– Хотя погоди, вот это тут лишнее, – он взял в руку желтый шар Петра Алексеевича и вынул его из шкатулки.
– Отчего это лишнее? – с подозрением спросил Покупатель.
– Да так, просто говно, не стоит даже об этом, – быстро отрезал Иисус.
– Вроде, как я посмотрю, довольно прокачанный, из последних эпох, – не унимался Покупатель.
– Знаешь, поверь мне на слово, я-то уж точно могу отличить, где говно, а где не говно. Просто сам же потом придешь с возвратом, когда он у тебя не заработает или вообще все испортит – а именно так оно и будет. Кому больше всего не хочется таких проблем – так это мне. Лучше я сразу сделаю тебе в коробке замену на что-то, что реально работает, – и Иисус полез куда-то на верхнюю полку, где лежали другие шкатулки, поменьше размером.
А жёлтый куб Петра Алексеевича остался лежать на металлической полке в одиночестве без всякого внимания, и соответственно, без сознания.
Прошло некоторое время, трудно сказать сколько. Покупатель уже ушёл. Иисус снова держал желтый кубический кристалл у себя в руке, задумчиво хмурясь. Пётр Алексеевич снова обрел бытие! Он снова видел древний как мир зал в обрамлении серых колонн, бесконечные вместилища душ, он снова ожил под взором своего Господа.
Правда ненадолго. Повертев кристалл в руках, Иисус бросил его в чёрную металлическую воронку, располагавшуюся возле угла шкафа. Кристалл загремел по её стенкам, весь пошёл трещинами, и вдруг взорвался многочисленными брызгами своих разноцветных базовых частиц. Осколки с шелестом осели на дно воронки рециркуляции. Под огромным давлением их тут же засосало через трубу, куда-то под пол.
Такова была вторая и окончательная смерть Петра Алексеевича.
Похожие статьи:
Статьи → Дом бронзового бога
Рассказы → Они называют меня Богом (часть 1)
Рассказы → Старец Силуан
Статьи → Валаам – источник красоты и духовности
Рассказы → Дары Змея. Глава 1
Со мной бывает))
