Руки в крови, своей крови. Гела не может отогнать этот образ, стоит лишь ей закрыть глаза, на протяжении уже трех лет. Три года она не человек, она уравнена в правах со своей машиной – огромным истребителем. Монструозная обтекаемая тварь с торчащими стабилизаторами и анализаторами – для нее он был живой, точнее, живой, как и она сама – от вылета до вылета. Пока они соединены, кажется, что есть шанс на окончательную победу. Вот все закончится, и она ступит на землю, где нет дыма и не идет дождь. А он порастет травой, зеленой-зеленой, и будет настоящим холмом – греть под ярким солнцем живую шкуру, которую будет колыхать ветер.
Ей было двадцать, она еще мечтала, сменив комбинезон на новый, больший, с лычками сержанта. Во сне Гела видела свои окровавленные руки, рассеченный живот и страшный звук треска своих костей. Непригодна как женщина – ей шестнадцать, она узнала, что такое истребитель, потому что раз она не может дать жизнь, то теперь ее дело – ее отнимать. Что такое сбить вражескую технику? Это же враг. Враг – не человек…
В двадцатое лето она перестала мечтать, обагрив руки чужой кровью. Ей всегда говорили, что у нее не в порядке с головой, что от нагрузок она станет просто сумасшедшей.
Гела впервые села не на аэродроме – просто на землю, а рядом, как поверженный титан, лежал истребитель противника, гордо задрав нос; кабина пилота была цела, и вражеский летчик спешил ее покинуть.
Это был шок! Человек – ноги, руки, голова... и лицо, просто злое, ничего из того, что им показывали. Этот человек и ему подобные бомбили города и сотни раз пытались сбить ее! Такой же разрушил ее дом и лишил возможности выбирать, как ей жить!
Пилот шел на нее, выхватив бластер, но Гела была моложе и проворнее. Выстрел лишь ожег плечо. Боль! Вот он, спусковой механизм ненависти; противник был явно старше, опытнее и выше, но ей было уже все равно. Рука не дрогнула, и три выстрела достигли цели, да только ранив, а не убив.
Она стояла над ним, забрав бластер и испепелив передатчик. Пилот смотрел ей в глаза и не видел там ни раскаяния, ни слез.
«Добей», – шевельнулись его губы, и Гела вздрогнула: странно было слышать родную речь от врага.
– Мир тебе, – бластер коротко визгнул, и заряд пробил череп мужчины.
Отряд ждал ее – ни слова в порицание или одобрение. Эфир был мертв, жутко мертв, и ей стало страшно... Крохотный чип с музыкой, оставшийся от прошлой жизни, подошел в аудиослот шлема, и вечно живые голоса заговорили с ней – о жизни, смерти и ярости, о страсти и любви. Страх отступил, пришло опустошение и... понимание, что это никогда не закончится, что истребляют они сами себя, а жить хотелось! Ох, как хотелось – а, значит, надо драться до конца, ей никуда не деться из веками отстроенной системы.
В двадцать два под ее машиной агонизировали в ядерном пламени три города, ее эскадрилья не потеряла ни одного бойца. Кто-то из них рыдал, кто-то пытался в приступе психоза долбиться шлемом об приборную панель, некоторые тихо стонали, отходя от перенапряжения. И она рыдала – с широко открытыми глазами, без единого звука, лишь слезы струились по лицу. Но видела она не экраны, на которых город был объят пламенем, она видела стонущих под обвалами людей и мертвых, чьими могилами стали боевые машины.
У обеих сторон давно нет выбора, они лишь пилоты – им остается только драться.
Теперь ей снился лишь родной истребитель и реки крови, чужой крови, а все чаще только пустая тьма, пустота забвения – она туда не хотела, она хотела Быть.
Похожие статьи:
Рассказы → Пустота
Рассказы → Танатос 78
Рассказы → Брокер жизни
Рассказы → Новогодняя история в черно-белых тонах
Рассказы → Лестница в небо из лепестков сакуры
