7.
Долго брезжил, внезапно наступил тот день, когда из дома наружу не потянуло. Не позвало.
Курсор тоскливо скользил по ярлыкам: «порно избранное», «порно ссылки», «фильтры рабочие», «пароли»...
«Проверить что ли, сколько накапало за месяц с автоматов на кредитку? Не настолько интересно, чтобы вбивать пароль».
Клик. Свернуть все окна.
Прямоугольник монитора затопила глубоководная мгла.
Клик. Мешочек верхнего левого ярлыка развязался, перевернулся и просыпал хлебные крошки. На заставке из виртуальной глубины материализовалась плоская алая рыба, светящаяся как полнолуние. Неторопливо всплыла и поцеловала снизу зеркальную темноту. Он всегда брала первую крошку с поверхности.
Лет пять назад во время жёсткого депресняка кормление этой рыбы оставалось последним смыслом жизни. И это чувство, когда она уходила, не пропадая, не до конца приглушая свечение.
«Лунная Рыба возвращается на круги своя».
С чего начали, тем и закончили: Виадук Шагающих Духов.
«Нельзя? Прямо-таки невозможно найти ни какое из окон? Ол райт! Зато Виадук самая что ни на есть реальность. Можно взглянуть на него. Сверху. В тот самый час заглянуть».
Где бы виадук ни шёл, под ним сохранены дома высотой до пяти этажей. На километр вокруг ни одной жилой высотки.
«Но есть руины».
Белый день. Март холодный и вьюжный, как февраль, угрюмый, как ноябрь. Пожарная лестница. Остатки или, верней, останки перекрытий. Мокрицей ползи. Стой, прилипнув к стене.
«Ветрище...»
Оконный проём на седьмом этаже.
«Не тот ли самый?»
Страшная и возбуждающая фантазия.
«Рано вскарабкался, не спускаться же обратно. Дом подходящий сразу попался, как нарочно».
Долго не темнело, затем долго темнело. Ветер не давал передышки и не менял направления – в правое ухо.
Уходящий в ночную муть хребет виадука начал светится, когда город внизу давно переполнился огнями.
От оранжевого к белому разгорались фонари на рёбрах виадука.
Трёхметровые тени шагали, чуть не доставая их. А иной задевал, и разрыв светлой линии отдавался холодом под ложечкой.
«Перегретые плафоны, ветер и туман испарений. Вся тайна».
Но это действительно шло. Это тянулось непрерывной вереницей, которое было ничем и того меньше. Ничто шло, и от него веяло близостью того ничто, про которое не забывают.
Когда очередной гигант затмил свет ближнего фонаря, созерцание стало невыносимым. От ветра горела кожа. Озноб, стук сердца, звук дыхания, боль в суставах пальцев, песок в глазах.
...дух остановился...
...как занавески, отвёл руками свет двух фонарей...
...выдвинулся за их пределы, шагнул к окну...
Для падения с уровня виадука порванная связка и синяки — рекорд везения. В коробке несущих стен за зиму намело сугробов до первого этажа.
«Рубь-двадцать...» Хроменько, срезая через парк.
Подсвеченный листок ОКНА помстился среди жидких кустов.
«Ошибиться невозможно».
Но писка лозы не было, и ОКНО не лежало на земле под квадрокоптером, а пребывало в человеческих руках. Больше того, переходило из рук в руки. Его фотографировали, перетаптывались, шептались...
«В реале. Они собрались в реале. Вот он, пробившийся сквозь цифровой асфальт росток новой жизни».
Высокий парень стал наигрывать на электронном подобии губной гармошки.
«Живые лица, живые люди...»
Пачка сидра, пластиковые стаканчики.
«Господи, они разговаривают, с ума сойти».
Бинокль скользил по лицам: молодёжь, молодёжь, вообще чилдр... Пока не дошёл к улыбчивому, морщинистому старикашке с дредами.
«Нога болит... Хватит. Домой».
Виадук преображался, не изменяясь. Он становился разделочным ножом и костяным хребтом. Он вспорол, выпотрошил и нанизал на себя чужую плоть, битое стекло в горле, свёрла в голове, и сорокоградусные ночные кошмары.
«Эта штука идёт вниз под наклоном равным нулю градусов. Значит, когда мы стоим, то мы взлетаем, Алиса. Зачем кролики прыгают в норы? Зачем ОКНА разбрасывают по листку? Чтобы их ловили. Чтобы собрать всех на чаепитие. Без вина, поэтому можно. Необходимо. Иначе не будет совсем... Алиса, пока ты летела в кроличьей норе, вино ушло обратно в грозди, земля остановилась, солнце обходило любовно вокруг земли. Я тоже летел и тоже упал, и я должен предупредить тебя: «Лети долго-долго, Элис, дальше начнётся такая чехарда».
В глазах калейдоскоп преумножал цветные осколки, шуршал ими под черепом, сдавливал виски. Жар поднимался. Перестало дико ломать, тело растеклось дремотно и спокойно... Если бы ещё дух не приближался к окну.
8.
ВесьНарод. Адрес, пароль.
«KARLA, сухоелевантийскоелицо12345». Не сразу, но вспомнил.
Профиль заполнен по минимуму. Статус: «Memento vitae – не забудь пожить!» Сразу под ним на стене, скрытая от гостей до премодерации, лежит обещанная видеозапись и ничего кроме. Длинная, против ожидания.
У коптера садился аккум, изображение дёргалось и выравнивалось, а вскоре село на землю. С этого ракурса карлик предстал великаном, царём и богом нескончаемого карнавала. Юбчонка подпоясана цепью на карабине, острые колени в чёрных рейтузах торчат до ушей, в руках пол-литровый стакан остывшего кофе, сигарета. Ярко выделялась сорочка лицейской формы, треугольный подбородок между острыми углами воротника.
«Ха, опереточный злодей. Презентабельный вид в районе сорочки».
От полицейских шли помехи, пропал цвет, горизонтальная рябь делала видос глубоким ретро. Но весь мир канул в него, в прямоугольную, рябую чёрную дыру и, подтверждая гипотезы физиков-теоретиков, астронавт не заметил, как пересёк горизонт событий.
Карл дистанционно перенастроил что-то в камере джойстиком, надетым на палец. Луч попал в объектив и оттуда прямо в мозг яркой вспышкой. Изображение пропало совсем. Не сразу обнаружив это, Карл исправился, и ослепил заново, чёрт бы его подрал, взрывом сверхновой.
— Звиняйте! — хмыкнул он и процитировал. — Когда он ищет сигарету в пачке, на безымянном тусклое кольцо внезапно преломляет двести ватт, и мой хрусталик вспышки не выносит... Янис? Если ты слышишь меня сейчас... — Карл затянулся и щелчком выбросил бычок, — я жмурюсь — и тогда он произносит, глотая дым при этом: «Виноват»... Я знаю, что да... У меня образовалось немного свободного времени, у тебя поболе, поболтаем, отчего нет? Так уж получилось: я треплюсь, ты молчишь, удобно, а?
Ухмылка самоиронии клеймила его лицо буквой «П», виселицей, триумфальной аркой, от подбородка – до поперёк лба.
— Квадрат окна. В горшках — желтофиоль, — подмигнул, озираясь через плечо на проспект, где рано или поздно должна завыть полицейская машина, — и копы, проносящиеся мимо!.. Остановись, мгновенье!
За плечом не виден проспект, а только руинированный остов здания. С прожектором, бьющим насквозь.
Карл сложил щепоть и ударил себя в грудь:
— Души ты моей не понимаешь! Не думай, я не пьян, юродствуем помаленьку. Сейчас пророчество изреку. Но вначале сеанс ясновидения. Ты уже наткнулся на них, да? И, конечно, не подошёл, нет? Ещё подойдёшь. Ещё трахнешь там какую-нибудь девчонку. Нет, не так... Встретишь еётусамую... И ты, молокосос, — а я тебе говорю, что ты молокосос, — решишь тряхнуть стариной. На её пушистых ресницах будут лежать снежинки... Тряся стариной, ты какое-то время походишь вокруг да около... Но куда вы денетесь. Вы проживёте вместе достаточно долго, чтобы она стала обычной грустной тёткой. Ты ещё изменишь ей в клубе с ржущей тупизденью в шортах и колготках. Выйдя из сортира, ты оглянешься вокруг... И обнаружишь в углу танцпола взрослую дочку своей туалетной пассии, которая дико стесняется упоротой мамаши. Есть такой тип молодящейся старухи, навязчивой, как адская вонь, которая к месту и не к месту суёт свою несчастную дочку. Эта девочка будет чище, ясней самого чистого зеркала — ты не увидишь её, ты увидишь себя. Вы вернётесь домой минута в минуту с любимой и, молча, броситесь в объятья. Об измену, надеюсь, тебе хватит ума промолчать. И не беситься, когда ей не хватит. Об измене... Нет, об измену... Ложь большой порок, чтоб ты знал. Честность ещё хуже.
Карл сделал жест самострела:
— Ты ещё увидишь, как на Оконном Фестивале лакают НОРМ и шмалят. Как на фоне инсталляции ОКНА, выложенного креветками и презервативами, современное искусство, суки херачат селфи. Заэпическая перспектива? От нашего стола — вашему столу! Не думай, я не со зла, пророки все такие, приятно проблеваться. Без умолку безумная девица...
Задумался:
— Всё возвращается на круги своя. Спите себе, братцы, всё начнётся вновь, всё должно в природе повториться... Твоё счастье, что у меня ларингит, а то б и без гитары спел. Хорошие всё песни! Когда метель кричит, как зверь – протяжно и сердито, не запирайте вашу дверь, пусть будет дверь открыта... Ты набаловался уже с ОКНАМИ? Окна это здорово, но через окна не ходят в гости, а... дверям закрытым – грош цена, замку цена – копе-ейка!
Как собака-подозревака, прищурившись, он забодал камеру:
— Признавайся, нацелился, как я, зачитать своё окно вслух? Не смеши, рановато. Поживи ещё лет ...дцать. Я тебя в хорошей компании оставляю, а именно...
Обводя глазок видеокамеры, Карл помахал лучом джойстика на пальце, ловя ускользавшую мысль за хвост, как ящерицу, поймал хвост.
— Понимаешь, дружок, не все вышли из гоголевской шинели, некоторые вот из этого кольца. Вопрос, понимаешь ли, друг мой, стиля. Как он бы сказал, стилистики. Чувствуешь, сквозняком потянуло? Открывай блокнот, имя файла...
Карл сощурился, глядя в небо, и раздельно продиктовал:
— Великие. Мёртвые. Старики... Ты никогда не задумывался, как до странности неудобно устроены электронные библиотеки? Как часто виснут, постранично и вразнобой всё выдают? Это наро-о-очно сделано, — протянул отнюдь без праведного гнева, ехидно, с удовольствием, — это сделано, чтобы не найти! Я тебе больше скажу: это никакие и не библиотеки! Это сборники цитат для пабликов. Когда что и найдётся, якобы целиком, то в девяноста девяти случаях из ста — не оригинал, а краткий пересказ для чилдров! Ванильный. А изначальные тексты они ведь, прямо скажем, не всегда ванильные. Далеко не всегда... Хочешь секрет? Авторы цитат, девять из десяти указаны неправильно! Думаешь, я облегчу тебе задачу? Как бы да не так! Записывай: Уильям. Ещё Уильям... Ещё... Ой, хватит, заблудишься ты в этих уильямах!.. Осип, Иосиф, стихи. Уистен Хью. Оскар в редингской тюрьме. Из уст его куст алых роз. Виктору за это поклон. Марк. Опять Ульям! Ладно, целиком назову: Фолкнер. Отметь восклицательным знаком, пропустить никак нельзя... Эдгар и Рей... Хорхе Луис, Герман... Венечка-Венедикт... Знаешь, что такое катарсис? Узнаешь в конце вальпургиевой ночи. Айда в Польшу на десерт: Станислав, Ришард. Какие имена! Ну, и дижестив для пищеварения, две штуки Фрейдов. Картинки внука ещё не запретили? Я не в курсе, у меня личная коллекция... Если запретили, тем вкусней!
Карл одобрительно кивнул и жестом памятника простёр на объектив руку:
— В добрый путь, Янис: по цепочке, по ниточке... От цитаты к цитате, вычисляя истинного автора, как льва по когтям, складывая отрывок за отрывком, переходя от окна к окну. Так скоротаем ночь, с великими стариками.
Дальше он просто читал, отрывки, афоризмы, куски поэм. Голос терял обертона, садился.
Помехи, шипение. Звук сирены.
Карл исчез и на минуту появился снова, вплотную:
— Хватит, давай побазарим за жизнь. Души ты моей не понимаешь!
И снова: имена, афоризмы, цитаты. Вой сирены, ещё сигарета...
— Дымят ихтиозавры грязные на рейде. И прелых лавров слышен аромат... Слышен?
«Отчётливо».
Помехи, шипение. Интонации есть, слов не разобрать. Хлоп, видео есть, звука нет...
Карл долил в стакан что-то из фляжки, глотнул и поднял, типа, ваше здоровье:
— Налить вам этой мерзости?
«Налейте».
Сирена. Радикальные помехи. Конец видеофайла.
Удар донышком кофемакс неудачно пришёлся по углу клавиатуры, вытряхнул сахарную пудру и раскрыл его больше, чем надо, с обжигающим горьким глотком.
Похожие статьи:
Рассказы → Сенсация
Рассказы → Шёпот
Плюс)
