НФ-ЮФ Роторы - работа №3

~~- Ну что… только по-честному… — лысый дядька за столом прищуривается, смотрит на меня, — грамотно писать-то умеем?
— Умеем.
— А если серьезно?
— Серьезно умеем.
— Ну-ну… вот и проверим щас. А то все так орут, умеем, умеем, а потом таких ошибок наделают, мама, не горюй…
Киваю. Не заставит же он меня диктант писать в самом деле.
— Ну, давайте, мил человек, садитесь… диктант писать будем.
Вздрагиваю. Ослышался я, что ли. Нет, конечно, знаю, что на собеседованиях с человеком что только не сделают, но чтобы вот так, мордой в диктант…
— Пишите, пишите… как ручкой-то по бумажке писать, знаете?
Сжимаю ручку. Что-что, а как писать, знаю, бабка старомодная весь мозг вынесла, а в наши-то времена палочки писали, закорючки писали… Как сказал ей, что в их времена воду из колодца решетом носили, и каменными топорами дрались, она чуть в обморок не хлопнулась, да что за ребенок…
Так что плавали, знаем…
Сжимаю ручку, голос бабушки в памяти, а-а-а-а, ты как ручку держишь…
— Ну вот… Пишем. Хорош весенний лес осенью…
Пишу. Ха-рошш висеней льесс осиню. Долго думаю, осеню или осиню, нет, все-таки через и….
Когда еще не осень, но уже не лето.
Пишу. Када ишшо ни осинно у женеле то.
— Ну-ка… дайте-ка гляну…
Холодеет спина. С грамотностью у меня слабовато, что есть, то есть, бабушка только за голову хваталась, о-о-ох, что за поколение растет…
— О-о-ох, что за поколение растет… Мил человек, вы русским языком-то вообще владеете? А то что-то незаметно…
Сжимаю зубы. Неужели…
— Ничего, что осень через два эс пишется? А висе ней раздельно надо бы… о-ох, чучелко…
Смотрю на него. Недоуменно. Нда-а, что-то разошелся человек на собеседовании, тебя кто вообще в отдел кадров взял…
— Правила бы подучить надо, прежде чем работать-то… горе мое…
Вымученно киваю:
— Надо.
Вежливость проклятущая, послать бы его подальше…
— Ну что… завтра в восемь на службу… а правила подучите, а то выдумали тоже… осень с одной эс.
Прыгает сердце. Быть того не может, взяли, взяли-взяли-взяли, ай да бабушка…

— Ну чего, молодчина, — Женька кивает, — большому кораблю большое плавание.
Добавляю.
— Большому кораблю большая торпеда.
Смеемся. Женька смеется звонко, заливисто, солнечно, вот за это её люблю, за солнечный смех…
Женька приобнимает меня, мен сегодня есть за что приобнимать, молодец, отличился, в люди выбился. Думаю про себя, можно уже, или еще нельзя. Тут, по-хорошему, надо, чтобы луна, и чтобы соловей в кусах, ну чего нет, того нет.
Впиваюсь Женьке губами в губы, сильно, жадно.
— Ах ты…
Вздрагивает, бьет меня – что есть силы, отталкивает, орет что-то обидное…
Тьфу ты черт…

Врываюсь в кабинет, падаю на место, шеф постукивает пальцами по запястью, древний жест, означающий время. Виновато опускаю голову. Ладно, первый раз опоздал, с кем не бывает, это новичкам не прощают, а я здесь год уже…
Шеф продолжает диктовать. Бегом раскрываю тетрадку, начинаю писать.
— Привет, медведь, сказала Маша…
— Пишу. Превед медвед, а вот дальше как… скуаззалла, так, может…
Распахивается дверь.
Смотрю на нашего главного на пороге, ему-то что надо…
Кивает в мою сторону:
— С вещами на выход.
Вздрагиваю. Это новенькое что-то. Вертится в голове, за что, за что, за что, опоздал на четверть часа, так теперь…
— Ну что, парень, как тя там… кончилась твоя работа на диктанте…
Еще пытаюсь защититься.
— Так я же грамотно…
— Знаю. Молодчина. Побольше бы таких…
— Тогда… за что?
— Ничего себе, его на повышение переводят, он – за что…
Земля уходит из-под ног, еле успеваю поймать. Голос школьного психолога в памяти, а ты скажи себе, парень, я все могу, я сумею, тебя ругают, а ты скажи себе – я все смогу…
— Ну что… с динамо-машинами управляться умеем?
— Н-не доводилось.
— Научим.
— Да я раньше никогда…
Я тоже раньше никогда. И ничего, как-то сподобился. Так что не надо ля-ля, давай, привыкай.
Осторожно спрашиваю:
— А… куда мы идем?
— На кладбище, куда.
Молчу. Не хочет говорить, ну пусть и не говорит.

— А ты чего не звонишь-то… не пишешь?
Смотрю на Женьку. Еле удерживаюсь, чтобы не послать далеко и надолго.
— Ты чего? Не узнал?
— Иди ты…
— На что обиделся?
— Еще бы не обиделся. Я к тебе целоваться, а ты…
— А рот прополоскать не судьба было?
— Чего-о?
— Того-о-о! Как курить, это мы пожалуйста, а я-то чего это курево твое нюхать должна…
— Тьфу ты черт, сказать-то не судьба было?
— Да ну тя совсем!
Толкаем друг друга, тут же обнимаемся, Женька кидает меня на скамейку, прижимается губами к губам…
— Совсем молодежь стыд потеряла, ни стыда, ни совести…
Старческий голос над ухом.
Смеемся.

Включаю аудио.
— Унылая пора, очей очарованье.
Голос приятный, до того приятный, хочется даже узнать, кто это, что это. А да, это же голос синтетический, на компьютере сварганенный, нет такой женщины, и не было никогда.
Пишу.
Уныллая пара, аче й ачара в ванне.
Роторы начинают вертеться. Еще не сильно, не быстро, ни шатко, ни валко, но вертятся.
Приятная мне твоя прощальная краса.
Преят на мне…
Нет, мне как-то по-другому… а да, мну.
…мну твая пращаль ная кросса…
Роторы вертятся. Легко. Стремительно. Передают ток в закрома нашей великой родины, как там начальник говорил.

Звонок среди ночи.
Что за черт.
Приказываю себе не брать – не брать – не брать, рука уже сама тянется к телефону, что я делаю, что делаю…
— Алло.
— А Женечка не у вас?
Сжимаю зубы. Женечкина мамаша, когда уже дойдет до неё, что дочке её не три годика, нечего следить.
— Нет.
— А то она вчера дома не ночевала, сегодня не пришла…
Сжимается сердце, это новенькое что-то. Ай да Женька, ай да мастерица за нос водить… Обещаю себе, что найду – убью, только сначала найти надо.

— Седьмой ротор не работает!
— Чего-о?
Ору в трубку что есть силы, даром, что на начальника орать нельзя.
— Ротор седьмой сдох!
— Как сдох?
— Не крутится!
— Так и говори, не крутится, а то – сдох… Он уже сто лет как сдох…
— А чего делать-то?
— Ну, открой ротор-то, пошукай там, чего там с ним.
— К-как… пошукать?
— Молча, как! О-о-й, горе мое… землю разрой, да и посмотри, чего там не так.
— Лопатой?
— Можешь руками рыть, мне-то что? Чтобы к утру всё нормально было…
Связь обрывается. Лопатой, лопатой… легко сказать. Где её взять, эту лопату. Вспоминаю, когда последний раз держал в руках лопату. Чуть реже, чем никогда.
Делать нечего, разрываю неподатливую землю. Рокочут роторы, накрапывает поганенький дождишко, издевается надо мной, щекочет за шиворотом…
Углубляюсь в землю, в голову не к месту и не ко времени лезут какие-то страшилки, пошел мужик ночью на кладбище, стал рыть могилу, а та-а-аам…
Лопата тычется во что-то твердое.
Смотрю.
Не верю себе.
Снова осторожно набираю номер шефа, убьет он меня сегодня…
— Ну что такое? Лопату не знаешь, с какого конца взять?
— Да нет… я разрыл, там тело мертвое… жуть такая…
— Ну а что там по-твоему быть должно, ёлочка новогодняя? Или прибавка к зарплате?
— И… чего делать?
— Не вертится?
— Что не вертится?
— Тело в гробу… не вертится?
— Н-нет.
— М-м-м… Ну что, парень, не мне тебя учить, давай, тетрадочку открывай…
— Дождь идет.
— Ой, мы какие, а под навес зайти ноги отсохнут? Давай. Пиши. Уж небо осенью дышало…
— Пишу. Осень с двумя эс.
— Уж реже солнышко блистало…
Уш рье-ше…
Мертвый вздрагивает. Неуклюже переворачивается на живот.
Ору. В жизни не думал, что так могу орать.
— Чего там?
— Этот… завертелся…
— Ну, слава те гос-ди, заработал… Ты давай, дальше пиши… короче становился день…
Делать нечего. Уже понимаю, на мои вопросы отвечать никто не будет. Записываю, ка-ро-ч, мертвое тело извивается в судорогах…

— Молоток, парень, молоток… вырастешь, кувалдой будешь…
Киваю. Бабушка тоже так говорила.
Шеф разливает винишко, ага, признал меня за своего. Спрашиваю то, что должен был спросить уже давно.
— А… отчего он… вращается?
— От того, что ты диктант писал, что непонятно-то?
— А… как?
— Ой, горюшко мое… не учился, что ли?
— Да… как-то такого не припомню.
— Тю, не припомнит он! Когда делаешь ошибку в слове, в мире умирает один…
Хлопаю себя по лбу.
— Это что… все учителя… русского на кладбище?
— Ну.
— Откуда столько?
— А то сам не знаешь, откуда люди берутся. Ладно, пошел я… ты за этим там присматривай, он вообще подхалтурить любит… пока не пнешь, не полетит.
Киваю. Буду смотреть. В памяти голос с тренинга, дерзай, и все у тебя получится.

Набираю номер.
Гудки.
Жду.
— А Женя… вернулась?
— Вернулась, верну…
Женщина в трубке не договаривает, заливается слезами. Почему она ревет, почему, Женька-то вернулась, вернулась же… Не сразу, но начинаю понимать, даже нет сил спросить – как, почему, за что, а похороны когда…

Ротор фыркает, чихает, застывает. Гипнотизирую его взглядом, вертись-вертись-вертись, нет, не-ет, не вертится, хоть ты убей, хоть ты сколько пиши лыжи через Ы.
Хоть запишись.
Разрываю землю.
Уже знаю, надо землю разрывть, посмотреть. Бывает такое, что совсем истлел человек, вот и не вертится.
Вскрываю гроб, отскакиваю. На всякий случай. А то бывает, кто-нибудь нарочно вертеться перестанет, гроб откроешь, а он ка-а-к тебя схватит.
Нет.
Не схватывает.
Смотрю на труп, еще свеженький, недавно погребённый.
Накрапывает дождишко, меленький, мерзенький, как назло, как нарочно, вот так всегда, как я могилу разрывать, так дождишко зарядил.
Смотрю на тело.
А что, если…
Подхватываю умершего, совсем легкого. Волоку в багажник, думаю про себя, что я делаю, что делаю, совсем сдурел, только увольнения за это дело мне не хватало.
Ночь молчит.
Кладбище смотрит мне в спину.
Завожу мотор. Хочется не тратить драгоценный бензин, хочется попробовать прямо здесь, прямо сейчас.
Нет.
Всему свое время.

Открываю окно.
Настежь. Иначе невозможно, запах, запах, м-мать его, я как-то и позабыл, что покойники не духами пахнут.
Хочу положить умершего на кровать, тут же спохватываюсь, мне еще спать на этой кровати. Хочу положить на пол, нет, как-то непочтительно на пол… долго думаю, застилаю кровать газетами-газетами-газетами, пакетами-пакетами-пакетами, укладываю тело, обмякшее, непослушное, легкое.
Открываю блокнот.
Пишу.
Па вичерам над ристаранами…
Ничего не происходит. Выцарапываю из памяти какие-то правила, что там, где слышится «А», пишется «О».
По вичерам…
Ничего.
По вечерам, вечерам… выплывает из памяти слово вечер, а вот оно что…
По вечерам над ристоранами…
Или не над ристоранами. Или везде, где и, нужно ставить е…
По вечерам над ресторанами празрачный… а нет, прозрачный воздух…
Тело вздрагивает.
Приподнимается. Отряхивается, вытирает лицо.
Еще не верю себе, неужели, неужели получилось…
Он приближается. Ловлю себя на том, что ору, неужели это мой голос…
— Назад! Назад!
Нет.
Он не повинуется мне. Он идет ко мне, шаг, другой, третий, ближе, ближе, скребут по стене отросшие ногти. Больше всего почему-то пугает, что у покойников ногти растут. И волосы.
Подбирается ко мне. Спрашиваю себя, что делать в таких случаях. По инструкции. Нет инструкций. Ничего нет.
Истлевшие кости впиваются мне в плечо. Уже не пишу. Жду.
Наклоняется. Хрипит что-то в ухо, еле-еле разбираю слова, что пиши через Че, яблоко через О…
— Что за яблочко, оно соку спелого полно…
Пишу. Дописываю. Взрдагиваю, когда наливное яблоко падает мне в ладонь. Из воздуха. Из ниоткуда.
Смотрю на воскресшего. Как следует. На него, знающего древние тайны…
Начинаю писать слово. Снова подсказывает хриплый шепот:
— Через и. И с двумя эл. А эн одно на конце. Да, так, мил-ли-он…
Шуршащие банкноты падают к моим ногам, усеивают пол.
Осторожно спрашиваю:
— А Евгения… как пишется?

Похожие статьи:

Рассказы → НФ-ЮФ Страшилки про Алексеевых - работа №2

Рассказы → Конкурс НФ-ЮФ Звездная шпана - работа №6

Рассказы → НФ-ЮФ Незнание не аргумент - работа №1

Рассказы → НФ-ЮФ Тест - работа №4

Рассказы → НФ-ЮФ Техник, Скептик, Артик - работа №5