- …а завтра ввечеру со мной пойдут Бари, Эдди и Мук, - закончил Суинни, глотнул из кружки сивухи и смачно рыгнул.
- А я как же?
- А ты, Рас, - в другой раз! – привычно пошутил Суинни и сам первый захохотал.
Остальные наши тоже заржали, как кони, на все лады повторяя: «Рас – в другой раз!»
Я сжал кулаки и опустил глаза. Так хотелось схватить Суинни за косицу и макнуть сизым носом в кружку. Потом надеть ему на башку котел с супом и смотреть, как по красной свинской роже течет жирный бульон, а на ушах повисают раскисшие капустные сопли и длинные рыжие морковины. Если бы я это сделал, если бы набрался смелости, они бы все, все – и Мук-недомерок, и Эдди по прозванью Руки-ножи, и Бари – пьянь подзаборная, и даже красотка Лина, – все бы меня почитать и побаиваться стали.
Только я, конечно, ничего такого не сделал. Только криво усмехнулся, словно приевшаяся шуточка Суинни позабавила и меня, и еще крепче стиснул кулаки - аж костяшки побелели.
Эх, ни на что-то ты не годен, Рас, нет у тебя ни смекалки, ни храбрости! Только и умеешь, что кошельки у толстомордых мещан на ярмарке срезать, да у жирных купчих с прилавка медяшки воровать. Потому-то Лина-форточница никогда в твою сторону не посмотрит, а побежит, пятками из-под юбок сверкая да сиськами потряхивая, на свиданку к Эдди – здоровяку да бандиту отпетому, что на прошлой неделе благородному рыцарю дубиной голову проломил и полный кошель золота и камушков притащил. Конечно, Суинни на радостях пьянку-гулянку закатил, всем выдал долю, как по чести и правде положено. Только мне ничего не досталось, потому что «Расу – в другой раз!» Вот наш рукастый-ножикастый с тех денежек Лине браслетик с аметистами подарил. Она, коза длинноногая, аж запищала от восторга. Да, браслетик – это тебе не бусики с простыми камушками, что я на последней ярмарке спер, Лине отдал, а она носом покрутила, пофыркала, да в отхожее место и бросила.
- Мелковатые подарочки у тебя, Рас! – говорит. – Да и колун мелковат для моего дуплишка.
И пошла перед Эдгаром задницей крутить, что твоя мельница. А Мук-недомерок и Бари-пьянь принялись ржать да камнями кидаться, приговаривая:
- Рас – в другой раз!
Я тогда от злости чуть не лопнул. Перед глазами красные круги заскакали, сила проснулась, словно я не Рас, а колдун, демоном одержимый. Как набросился я на них, как принялся бить-колошматить. Мука в свинарник зашвырнул, а Бари схватил за шкирятник, об стенку головой приложил, так что у него юшка потекла да нос захрустел. Суинни с Эдди пьянчужку тогда насилу отняли да меня оглоблей угомонили. Я потом три дня в кладовке в лежку лежал, подняться не мог, ровно по мне табун коней проскакал. Кости болят, голова разламывается, рука левая чуть не отнялась, – уж думал, смерть моя пришла.
Лина – она ж добрая девка, хоть и вредная, - приходила, поила с кружки, повязки меняла, да все уговаривал:
- Рас, ну куда понесло тебя, дурачка? Они ж тебя убить могли. Особенно Эдди. Думаешь, он не видит, как ты за мной бегаешь да глазами куда не надо зыркаешь. Ну уймись уже, бедолага. Не быть тебе никем, кроме как рыночным воришкой. И ты сам это понять должен. А не поймешь – так Суинни другую оглоблю возьмет и тебя уму-разуму научит.
Я молчал, слушал, чуток головой кивал, хоть и больно было страсть как. А про себя все раздумывал: как бы им всем показать, каков я на самом деле?
А каков я?! Да никаков. Права Лина. Никогда мне заместо Суинни главарем не стать, заместо Эдди форточницу нашу на сеновал не утащить. Даже Мука-недомерка нипочем по мастерству не догнать. Он у нас во дворцы да богатые дома под видом карлика-шута вхож – больно ловок пробираться в тайные закутки да секретные замки открывать.
А я – Рас-другой раз, слабак и трусишка. У меня кишка тонка в темном лесу знатного рыцаря дубиной оглушить или в тишине да темноте на шею кому удавку набросить и придушить единым мигом, или подкрасться тихонько да кинжальчиком в печенку ткнуть, как Бари-пьяница. Не вор я, не разбойник, а тварь дрожащая. И таким мне до старости быть, если не прибьет меня Суинни, что любит по-иноземному боссом себя кликать, или не поймают городские стражники да палач руку не оттяпает. А уж тогда никто со мной – калекой – возиться не будет. Выкинут к чертям собачьим подыхать на улице. Иди, Рас-другой раз, гужуйся с нищими да прокаженными!
Верно думаешь, Рас. Кончишь ты жизнь свою побирушкой безруким. Рука… Рука! Вот что мне нужно – славная рука! Она от висельника, душегубца или дитя нерожденного должна быть отрезана, да подсушена хорошо. Коли на той руке пальцы как свечки зажечь, да в дом войти, всех домочадцев обоймет параличный сон. И хоть золотишко снимай, хоть бей их боем смертным, хоть сундуки да шкафы выноси, - не проснутся они, зачарованные.
У Суинни есть одна, за большие деньги у старой ведьмы купленная, - он ее к завтрашнему делу, небось, бережет, запрятал так, что не найдешь. Да и то говорят: чтобы славная рука сработала, она должна быть под тебя самого заговорена да тебе самому продана. Прошлый раз Суинни к ведьме сам ходил, меня не посылал. Мне-то можно только отмычки на заговоры носить, иль амулеты дешевые покупать, чтоб меня да Лину не видали, когда я по ярмаркам, а она по домам штыримся.
Молодец, Рас! Наконец чего ни то годное удумал! Так я себя похвалил и спокойненько стал дожидаться, когда все наши спать улягутся. А посреди ночи, как в домушке все стихло – только Суинни-свиньи храп разносился, аж стенки дрожали, - на улицу выбрался да кошель свой из-под ягнячьей поилки достал. Там он у меня припрятан, чтоб никто не нашел. Да и то сказать, кому понадобится в скотскую поилку лезть? Старый дед, что за скотиной у нас смотрит, уже слеп на один глаз, а на втором бельмо выросло. Ему бы ведром мимо поилки не промахнуться, куда уж там кошели искать.
Вышел я, значит, из дому, через забор перемахнул, да и припустил трусцой до деревни. Мы-то на отшибе живем, возле самого леса. Ведьмино жилище тоже на отшибе, только на другой стороне – там, где озеро зачарованное, тиной да колдовскими травами заросшее. Днем-то оно и не страшно идти: тропка натоптанная, цветы в поле головками тебе кивают, ветерок листочками шелестит. А ночью – совсем другое дело. Деревья, ровно стражники городские, ветвями-копьями трясут, норовят за куртку цапнуть. Небо серое, облаками затянутое. Ни звезд, ни лунного серпика не видать. И на земле тьма непроглядная, время нечисти. Того и гляди, какой камень или куст обернется демоном, утащит тебя в пещеру темную и сожрет живьем или в огонь пылающий бросит.
В лесу да в поле ночью – совсем иное дело, не то, что в городе да замке каком. Там-то все факелами освещено, голоса людские слышны. А если и спят мещане да дворяне, так все одно не боязно, потому как работу делаешь и про демонов и прочих нелюдей не думаешь. Да и нет им хода в дома городские да замки рыцарские.
Эх, и дурак ты, Рас - в другой раз! Сам себя такими мыслями распалил, ужасов в голову напустил, беги теперь от неведомо какой опасности, спеши к ведьминому дому. Нет бы до утра подождать, да по солнышку сходить. Хотя утром-то меня сразу хватятся, а как вернусь, ладно Суинни подзатыльников надает, так еще и купленное отнимет. Может, ему моя славная рука и не гожа будет, но и мне ее уже в дело не применить.
Так раздумывая, домчался я до жилища колдуньи и в дверь тихонько стукнул.
Отворила мне ведьма самолично. Сестра ее – Лиззи-дурочка, - видать, утомилась уже, по хозяйству хлопоча, и спать легла. Да и то сказать, на Лиззи эту, что в тягости неведомо от кого, вся работа домашняя сваливается. Карга-то старая все больше по своим, колдовским делам трудится. То травы собирает, то в город ездит, головы да руки висельников у палачей покупать, то мышей летучих для похлебки ядовитой ловит.
- Чего явился посередь темени? Али твоему Суинни для завтрашнего дела какой ни то талисман надобен? – спрашивает старая карга, а сама на пороге стоит, дверь рукой костлявой держит, не пускает меня внутрь.
- Доброй ночи вам, почтенная госпожа, - отвечаю. – Нет, мастеру Суинни ничего не надобно. Я по своему делу пришел.
- Что… - смеется карга и зуб кривой кажет, - …зелье приворотное занадобилось? Лину-красотку хочешь им опоить? Она ж на тебя, Рас-другой раз, и смотреть не хочет? Верно говорю, сосунок?
- Нет, не в Лине дело, почтенная госпожа. Мне бы… мне бы славную руку.
Тут ведьма нехорошо так прищурилась, ровно примеривается – сейчас меня съесть али погодить.
- Зачем она тебе? На большие дела Суинни сам ходит, а для мелких рука без надобности. Или ты, щенок, решил втихаря от главаря что провернуть да в бега удариться?
Раскусила, старая сволота! Да и то сказать, хитрить с ведьмой – дело пустое.
Пришлось признаваться. Принял я покаянный вид, голову опустил и говорю:
- Правда ваша, почтенная. Бьют меня все, обижают. Говорят, бестолковый, почитай, не надобный в шайке. Вот и хочу герцогский замок самолично очистить да показать им всем, что я не только на другой раз годен.
- Ну-ну, - хихикает ведьма. – Думаешь, Суинни тебя после этого за равного держать будет? Или форточница твоя от Эдди Руки-ножи к тебе перебежит? Не дождаться тебе другого раза, мальчишка. Не по чину тебе славная рука. Пшел вон, щенок!
И дверью перед моим носом хрястнула.
Эх, зря она Лину помянула. Меня такая злость взяла – так бы и расколошматил эту чертову дверь, вломился в домину да и размозжил ведьме голову об стенку. Только куда мне. Слабак ты, Рас-другой раз!
Отошел я от крылечка, сел на траву и чуть не плачу. Права колдунья – нет во мне ни куражу, ни ярости.
А тут шаги по двору послышались да пыхтенье громкое. Понятное дело, не колдунья это. Она, хоть и за сотню весен перевалила, ходит, ровно девка молодая. Под ее ногой ни травинка не шелохнется, ни лепесток не примнется. Ведьма - одна слово.
Присмотрелся я, а это сестра ведьмина – Лиззи-дурочка, - до ветру вышла. Идет, переваливается как утица, животом сопли с носа утирает. Вот гляди ж ты: и страхолюдина она, и на разум скорбная, а какой-то мужик на нее позарился. Поговаривали в деревне, что это наш Суинни отличился. Только я ни в трезвом, ни в пьяном уме поверить не могу, что главарь наш - тот еще мерзавец, - последней совести лишился. Это ж каким нелюдем надо быть, чтобы юродивую уродку обидеть.
Тут в голове моей ровно молния сверкнула. Если слухи те правдивы, значит у Лиззи в утробе дитя Суинни. И я могу единым разом и свинье-главарю отомстить за все его издевательства, и ведьме – за насмешничанье, и дурочку от постылой жизни избавить, и славную руку добыть.
Вскочил я на ноги, выхватил топорик из-за пояса, подкрался к Лиззи поближе да и звезданул промеж глаз. Она так на землю и брякнулась. Я ждать не стал, уселся ей на ноги да топориком по пузу полоснул. Кровища так и хлынула, а юродка дугой выгнулась, меня чуть не сбросила и взвыла так, что коли были где рядом демоны полуночные, - так и те разбежались. Кажись, и тучки небесные того воя испугались, разошлись. Выбрался на небо месяц, засияли звездочки. В их-то неярком свете принялся я у дурочки в животе шарить. Измазался весь в крови, как вурдалак какой, чуть кишки на башку не намотал, но младенчика вытащил.
Отошел от Лиззи на пару шагов, думаю, сейчас дитю ручонку отниму да над костром в лесу высушу. Вот она и будет – славная рука. Да вспомнил, дурень, что возле бабы топорик бросил, пока в животе ковырялся. Обернулся было за ним, смотрю: стоит возле тела Лиззиного ведьма – седые патлы всклокочены, глаза горят, губы шепчут что-то непонятное. А в руке - топорик мой…
Слабак ты, Рас-другой раз! Всего-то однажды решился дело великое свершить, и на то разумения и сил не хватил. А теперь… Жалко мне Лиззи-дурочку, и дитя ее нерожденное жалко. А уж себя – жальчее некуда. Горько мне бродить призраком бесприютным, колдовским заклинанием привязанным, вокруг ведьминого дома. Знаю я, что не будет мне покоя до скончания веков. Но месть моя еще свершится. Скоро, скоро Суинни к старой карге опять явится, за славной рукой. Есть у нее одна – только высушенная да заговоренная. На другой раз отложенная.
Похожие статьи:
Рассказы → Успешное строительство и вопрос перенаселения
Рассказы → Бритва Оккама (из ненаписанной схолии)
Рассказы → Легенда о единороге
Рассказы → Красная Королева
Рассказы → День, когда Вселенная схлопнулась [Рифмованная и нерифмованная версии]
