Взлётная полоса. Окончание, гл. 7 – 9

7. Дух

На нижних ступенях полутёмной лестницы Сивый Солончак почуял туманную сырость. Интуиция не подвела, на верхней площадке его ждал гость, серьёзный, хмурый такой...

Зарины дома не оказалось.

Этих двух признаков вполне достаточно, чтобы понять: гость – не человек. По негласному уговору дом Солончака был закрыт для духов. Но что такое дом? Его женщина, его любовь. В её отсутствие духи порой заявлялись и без конкретной причины, либо же Солончак не способен её уловить. Им недовольны? Вроде, нет. Духи хотят что-то получить? Тоже не всегда.

Они бывали очень разными. Иные похожи на состоятельных тузов, приехавших издалека, но в разговоре они быстро сбивались, начинали нести всякую чушь, нечленораздельно бормотать, лепетать, выть, смеяться и стремительно убегали. Иногда в кухонное окно.

Первый раз Солончак здорово испугался, вскоре привык.

Могла завиться компания, на вид – освободившиеся зеки. Они просили, чтобы чуд сделал им не краплёную, сами с усами, а заговорённую колоду карт.

Иные хотели сыграть с ним партию. Такое бывает, если духам нужны материальные деньги, и его задача проиграть какую-то сумму. Духи приходившие ради такой конкретной цели вели себя прилично, среди людей выделялись только скромностью, оставались безмолвны за игрой.

Разумеется, у Солончака и Зарины была кошка – Сонька Амор, подобранная котёнком, трёхшёрстная, с норовом, какой ещё она могла быть… Если вдруг Сонька выходила с кухни навстречу странному посетителю, тот без слова разворачивался и убегал. Не передать, как Солончака это смешило!

.

И всё-таки визиты духов были редкостью, нарушением нормального течения жизни. Его вечерний гость явно заявился не пошутить и убежать. Обменявшись с хозяином кивком, он молча прошёл в комнату сидел теперь за столом.

– Чеммогу, – в одно слово поинтересовался Солончак, – быть полезен?

Гость провёл над столешницей ладонью тёмной, как лесные сумерки, изобразил крест. Солончак поморщился. Неприятное совпадение: разящий знак Палого чуда совпал со схемой большого карточного расклада.

Гадать духу ещё не доводилось… Как не вовремя! Если б незаконченные дела не лежали камнем на сердце, это было бы интересно. Но сейчас ему хотелось поскорее отделаться.

Солончак выдвинул ящик стола, задумчиво протянул руку к двум гадательным колодам и взял новую.

Лицом к лицу он смог наконец разглядеть духа и только теперь отметил зимнюю – мехом внутрь одежду летом. Спокойный... Валун башки на двух валунах плеч. Распахнутый тулуп до земли. Под ним волосатая, мшистая грудь зелёная с сединой. Густые как шкура волосы начинались сразу от бровей. Вместо глаз щёлки, искорка в одном зрачке. «А смотрит обоими», – усмехнулся Сивый Солончак про себя. «Нет, всё-таки духи мной недовольны. Они тоже наверняка чувствуют незаконченные дела. Не на себя ли я гадаю?.. А впрочем…»

Он долго тасовал и медленно раскладывал карты рубашками вверх, чтобы затем переворачивать по одной: на прошлое, на будущее, на друга и врага, что на  сердце и чем дело закончится. Центральная карта поперёк трёх легла на место, откуда он убрал медное блюдо с купюрами, где сейчас уже начинал бы дымиться воск. Из мыслей своих не смог это блюдо убрать.

Под рубашками значения карт начали меняться местами, складываться в ответ, по восьмилучевому кресту скользил дымок, останавливаясь, петляя, рассеиваясь и сгущаясь… Запахло смолой и гниющей древесиной… Продолжаться это могло и час, и два...

Сивый Солончак откинулся на спинку кресла и воспользовался паузой, чтобы прислушаться к тихому медному звону чаши полной незавершённых дел. Только воск заглушает её звон.

…

8. Брод

Противоречивы у людей желания. Насколько Солончак не желал менять свою масть, настолько же сильно мечтал побывать на том берегу брода, открытом для духов и Палых чудов.

Брод не то что заканчивается берегом, нет. Он мелеет, туман редеет… Зыбкая мга успокаивается и обретает в чередующихся слоях цвет плоти, просвеченной в темноте фонариком. Или светящимися зрачками, каждый – величиной с пруд. То щурятся, то расширяются, то ближе, то дальше…

Отсюда так выглядит, а Палые чуды и духи оттуда смотрят. Не зыбкие отражения видят, не символические предметы, а реальность – дела. Страшно интересно было Сивому Солончаку ощутить: каково это, на что похоже?

.

Убирая со стола блюдо, Солончак не заметил отлетевшего с края воскового потёка. Теперь поднял его и катал в пальцах размягчающийся шарик…

Отчётливо запахло смолой и воском…

Шарик сделался горячим, обжог, вытек...

Что ни час – то новости! Не было прежде ничего подобного. Сознание уплывало слоистыми волнами мги. Это ошибка чуда – направиться к броду при ком-либо, находящемся в поле зрения, ну, что ж… Значит, сегодня без медного блюда, как в лесу – под смоляной запах. Так тому и быть.

Погружённый в свои мысли, он поднял и медленно перевернул верхнюю карту из центральных. Тройка бубей… Дымок побежал от неё спиралью танцевать над раскладом.

Солончак глубоко вдохнул и прикрыл глаза.

Любопытствовал? Получи…

.

Другой берег оказался изнанкой брода.

Плоская бесцветная равнина под венозно-синими тучами. Горизонт в тысячу раз дальше настоящего.

Зыбкая мга испарялась из трещин в сухой земле. Она была натянута вертикально – небелёными рваными полотнами. Волны ходили по ней вверх-вниз...

От самого вида этой бескрайности, от чувства, что это не брод, это невозможно перейти, сразу захотелось обратно.

Что угодно Солончак ожидал увидеть там, кроме многолюдности. А мог бы и догадаться, услышав фоном вдалеке бурление перекатов, звук часов: те-кто… те-кто…

Равнина была полна призраков – неясных, шатающихся фигур, вроде… обычного вида… Толком не разглядеть.

Нет-нет… В фигурах было… В них было что-то не так… Отсутствие плеч. Не руки, а надломленные в локтях брёвна. Их запястья ничем не заканчивались. Призраки всё время ходили и всё время раздвигали полотна зыбкой серой мги руками, растворявшимися в ней. Было ужасно неприятно сознавать, что их несуществующие кисти едины с холодным, серым туманом.

Разглядел ближайшего. Мга в призрачном силуэте при каждом шаге ударялась об его границы, как тяжёлая грязная вода.

Эфемерными эти создания не назовёшь. Весь брод под их стопами дрожал неприятной зыбью.

Издали кажется – толпа. Вблизи будто один и тот же призрак удаляется, всегда удаляется от чуда.

.

Солончак глянул под ноги.

Мёртвые ростки – по всей равнине.

«Возделывать свой сад» – немедленно всплыло в голове. Там и тут виднелись круги убитых цветников, не поднявшихся садов, вытоптанных садов. Сколько же их было…

Время от времени кто-то из призраков останавливался и начинал топать ногами, затаптывать что-то. Через минуту он становился магнитом для прочих. Собравшиеся вокруг него тоже топтались, но больше гудели – исторгали смеющееся: «Ууу… Ууу…» Содрогаясь всем призрачным телом, всей тяжёлой бултыхающейся внутри мгой. «Ууу…» Нечленораздельное гудение ненависти выражало только её саму: ты не нравишься мне, ты плохое, умри, исчезни.

«Зарина была права – общая земля. Эти, с брёвнами вместо рук, не понимают её, как общую. Видят на ней чужое и хотят затоптать, хотят сделать своей. А нельзя пространство сделать своим. Оно исчезнет. Оно ведь открытое. Могила будет твоя, но земля останется общей. Безнадёга. Не ощущают смрада, исходящего от них, чужое топчут. Кажется им, что оно плохое. Оценка что? Заносчивость либо ненависть. Любовь не оценивает… Она жадная, сразу хватает и крепко держит… Ну, или я жадный». Солончак улыбнулся.

Спины призраков появлялись и пропадали… Вертикальная серая мга колыхалась чащей в бурю. Крон не видно, шум гуляет над головой.

Не понимая, на что ориентироваться, как угадать призраки нужных ему людей, Солончак всей силой чуда вгляделся в спину одного… Другого… Одинаковые… Дальше пошёл через вертикальные полотна зыбкой серой мги… Бродил и бродил… Одинаковые!

Что делать?

.

Безнадёжность попыток заставила его в конце концов остановится и хлопнуть по лбу: «Да ведь так и должно быть! Не могут остановиться, не могут замолчать. Это призраки тех, кто не останавливается перед оскорблением незнакомца – кого-то, чья жизнь им неизвестна и безразлична. Зарина правильно сказала: кто не видит границ – носит в себе войну, как холеру».

.

Ну, положим, Сивый чуд смирился со своей участью», он не испытывает сочувствия к этим существам, положим, он готов сделать разящий жест Палого чуда и выпустить «стрекозу наперекрест, но как?

Солончак не понял, как он должен поймать плечи, которых нет? Что именно должен рассечь палый жест опускающихся, расходящихся рук? Эти существа уже сломаны, напрочь, совсем сломаны. Их руки выходили прямо из шеи, из ненавидящего гудения в горле. Сухое преломленное бревно. Под лопатками, там, куда опускается стрекоза смертного заклятия, ничего нет.

Солончак опять бродил и бродил… Все одинаковые…

От этого понимания оставался всего один шаг до вывода: не надо никого искать. Скрестив руки, Сивый Солончак должен, как вещи, одному за другим шептать в затылок: «Вернулись к тебе слова твои, вернулась к тебе злоба твоя, вернулось к тебе горе твоё, забирай их. Слышишь?» Любому, попавшемуся на глаза! Стрекоза сама разберётся.

То есть, он должен поступить ровно, как они в жизни – причинить зло первому встречному. Эта мысль вызвала у него такое отвращения, что Сивый Солончак плюнул во мгу, себе под ноги: «Да почему я должен, если я не хочу?!»

Долго терзаться ему не пришлось.

.

Плюнув, Солончак сделал ещё крюк во мге, продолжая мысленную ругань и… – тьфу ещё раз! – совершил, оказывается, недолжное… Полностью запретное для чудов – пересёк путь своим следом.

Для чуда, ходящего вброд, положено два запрета: пресекать путь и смотреть в глаза.

Первый означает, что шёпот чуда не направляет пути, не становится тропой, цепочкой следов впереди призрака. Добро и зло, исцеление и наказание, удача и несчастье настигнут человека со спины. Чуд шепчет в затылок.

Сразу после этого Сивый Солончак увидел под ногами нежно-зелёный завиток, едва поднимающийся над землёй. Он огибал живой рамкой пируэты белого тумана в серой мге, кружащийся девчоночий силуэт. Танцовщица отпускала и ловила эти побеги, как зелёную ленту. В вихре мелькнуло трогательное, сосредоточенное лицо… Через несколько секунд она остановится...

Вторая, худшая ошибка для чуда – встретиться с кем-то взглядом. Это равно поздороваться. Нельзя обычным голосом разговаривать в зыбкой мге. Такое знакомство непременно сведёт в реальной жизни, и станет противоестественным, неравным.

«Ну, хоть этой ошибки не совершу… Всё равно обычным путём с брода мне уже не вернуться».

Он вдохнул не как человек, как чуд – запер дыхание в своём сердце и держал там, пока не умер.

…

9. Согласие

Очнулся. За карточным столом пусто. Гостя как не бывало. Всё, на вторую попытку нечего и надеяться: в медном блюде воск ему брода не откроет. «Не бывать мне чудом. Прощайте денежки, прощай почёт людской… Хорошо хоть картёжный талант есть, стану им зарабатывать…»

Ласково, мягко хлопнула дверь.

– Гуляешь до темна, – проворчал Сивый Солончак, обнимая Зарину.

– В театре была… Ничегошеньки за день не нарисовала! Девочку встретила там. Она там вешаться собиралась прямо на сцене. Тяжело быть ребёнком: ничего непонятно, вокруг враги. Пришлось заболтать. Шекспира декламировали. Шекспир помог… Я смерть зову, мне видеть невтерпёж… Она знает столько стихов наизусть! И танцует хорошо… Я прямо всю жизнь знала, что когда-нибудь встречу наяву что-то подобное!.. Зря что ли я их всю жизнь рисовала. Договорились, что я её портрет рисовать буду на том же месте в образе балетной примы. Всё-таки молодость – золотое время…

– Она танцевала с зелёной лентой?

– Да… С широкой зелёной лентой… Откуда ты знаешь? Ах ты, чуд, подглядываешь за мной! Сивый ты чуд, ничего-то от тебя не скрыть!

– Я просто угадал, верба моя весенняя…

– Ещё я с отцом встречалась, поговорили… Сивый? Что-то произошло?

– Зарина, ты будешь любить меня, если я перестану быть чудом? Будешь, не разлюбишь?!

Зарина фыркнула и повторила свои слова:

– Я не спрашивала тебя: чуд ты или нет, при нашей встрече. Но какой своевременный вопрос! А ты, Сивый Солончак, ещё не передумал жениться на мне?

– Зарина, я люблю тебя, почему ты спрашиваешь?

– Сегодня я могу ответить тебе: да. Я выйду за тебя, Сивый Солончак. Отец дал согласие на нашу свадьбу.

– Серьёзно?

Шквал мыслей…

Солончак никогда не видел её отца, не разговаривал с ним по телефону. В родную деревеньку Зарина тоже не приглашала. Он даже не знал жив ли её отец!

Едва успел Солончак одеть на безымянный палец кольцо, столько лет ждавшее своего часа, раздался дверной звонок.

Зарина выглянула на лестничную площадку и вернулась, держа в обеих руках что-то бесформенное, лохматое.

Солончак пошатнулся…

Это был вывернутый тулуп приходившего к нему духа – «шуба эха». Не мех зверя, а мех того, кто её оденет. «Шкура чистая с изнанки», ни с кого не снятая, надеваемая лешими. Всегда разная, но всегда сивая на кончиках шерстинок. Даже когда мех становился чешуёй или вороньим оперением – на краю чешуек, на кончиках перьев блестит серебряный отлив.

– Возле двери лежала. Кому, если не тебе?

Плата от духа… Это была его мечта.

В «шубе эха» теперь он волен бродить по лесу сутками напролёт, и в жару, и в метель. Он сможет выводить из чащи заблудившихся людей, зверей гнать прочь от охотников, ливень с градом – на них. Теперь у каждой пирамидки из белых камней он по праву возьмёт конфету, выпьет молоко в углублении и насытится одним глотком… Теперь лес – его дом, взлётная полоса – коврик перед входом…

– Зарина, – прищурился Сивый Солончак, –  любимая, кто твой отец?

 

Похожие статьи:

Рассказы → Взлётная полоса. Главы 1 – 3

Рассказы → Мастер шепота

Рассказы → Взлётная полоса. Главы 4 – 6