Взлётная полоса. Главы 1 – 3

1. Чуд и Зарина

Он избегал брать заказы на смерть, но человек не всеведущ, а Сивый – человек всё-таки. Порой и он ошибался. Долги лежали камнем на сердце, нехорошие знаки копились-копились и, что называется, превысили чашу…

Заброшенная взлётная полоса подёрнулась тяжёлым, низким туманом. Безрадостные мысли, они такие... Укрытая осинником, перечёрканная трещинами, вереском и травой бетонка уходила по холму на восток, где на неё ложились облачка. Любимое место. Тихо… Ящерицы… Птюхи мелкие хвостами трясут… А вечером придётся это самое...

Такая уж твоя доля, Сивый Солончак, такое у тебя призвание. Что может быть важней для человека? Без своего дела кем он будет? Пустое место, скелет заводской заброшки, где и безобразные духи не желают появляться.

Но с другой стороны, кем он встретит новый день, «выпустив стрекозу наперекрест»? Это – смертное проклятие. Его кладут Палые чуды. Они умеют выпускать из губ сухой, стрекочущий шёпот.

Тело стрекозы невидимо. Четыре угольных крыла – крест, два взмаха ножей наискосок. Если она садится между лопаток, то всё.

Шёпот Сивого Солончака мягок, вкрадчив, похож на власть лешего. Он мог завести в жизненное болото, но не топил в трясине. Кружил, манил, пугал, направлял, подсказывал... Хотел бы он круг своих владений ещё и расширить! Охватить им вот эти лесистые просторы. Хотел стать им хозяином, чьи глаза видят в безлунной тьме, кто блуждает по кронам и прячется подо мхом, кто шутит над путниками, сбивает с пути или выводит на дорогу.

 «Жест Палого – крест на двух ногах, жест Сивого – круг во все века...»

Так повторял Солончак, убеждая себя и разубеждая…

 «Крест – смерть, круг – жизнь. Круг – время, крест – пространство, четыре стороны света… Круг обнимает, крест рассекает», – так думал себе. Трогал на шее, на верёвочке кольцо, ждущее согласия любимой.

Большая заявка – крест пространства покорить мягкостью круга, обнять его…

Предстояло же Сивому Солончаку прямо противоположное – круг жизни рассечь крестом… И не один.

«Вот, ведь как получается: одно и то же: крест в круге, – думал Солончак, – а значения противоположные». Досуг делает человека философом.

Трясогузка скачет, в лицо заглядывает. То вдоль по бетонке упорхнёт, то возвращается.

– Ну, чего тебе надо? Ничего тебе не надо. Ты – птюшка, я – чуд. Вот нашёл бы я шкуру эха, старую, лешим выброшенную, я бы тебя понял, и ты меня. Да жрать ты хочешь, чего тут понимать. Нельзя найти шкуру эха, и старой она не бывает. Её только духи могут подарить. Если захотят.

Трясогузка метнулась, поймала над землёй стрекозу с себя размером и упорхнула прочь.

– Ишь ты, какой птеродактиль! Хищница…

Солончак мучился, тосковал: солнце мешает, в тени холодно, в желудке голодно, во рту невкусно. Покрошил воробьям горбушку.

.

В округе таких, как Сева Солончак называли «шёпот», «чуд» – опасное существо. Не страшный лицом и не злой в душе, седой, но моложавый – с щенячьими глазами, вот уже лет двадцать застывший в неопределённом возрасте. Он появился из тубдиспансера при тюремной зоне. Жулик, картёжник, некогда создавший у себя дома нелегальное казино, любитель антиквариата. Приговор с конфискацией отнял у него всё – свободу и квартиру. Нищий, одинокий сиделец, ни с какой женщиной на зоне Солончак не переписывался, ни какой мозгов не запудрил, и судьба щедро вознаградила его после освобождения!

Солончак подрабатывал грузчиком на рынке, там же и ночевал, когда они познакомились. Зарина-художница, Зарина-чудачка пустила к себе вчерашнего зека, отдала ему вторую комнатку, не побоялась. Про таких говорят: взбалмошная. Ну, и что?

Детей у них не было и не ожидалось, возраст не тот, но как же Сивый Солончак был с ней счастлив! В цыганских серьгах, браслетах, амулетах, в разноцветных шарфах и юбках Зарина – воплощение лета. Рядом с ней круглый год июнь.

Зарина волшебно украшала дом, любила гостей и очень, очень вкусно готовила… непредсказуемо добавляя всякую фигню. Почикать сосновой хвои в укроп – милое дело.

– Ммм, аромат… И витамин С! Вкусно ведь получилось, Сивый?

– Очень!

В исполнении любимой он тушёный хвост чёрта съел бы вместе с кисточкой.

Жаль только, что его новообретённое могущество чуда, его востребованный – прибыльный! – дар впечатлил всех, кроме любимой. А между прочим, городок и окрестности знали его, как сильного чуда… К нему приезжали издалека!..

.

Дар упал снегом на голову, чуждую мистике и суевериям. Опытный шулер по жизни Солончак гадал разве от скуки, пасьянсы раскладывал со шкурным интересом. В тёмных местах, таких, как больница и тюрьма, где люди балансируют на грани жизни и смерти, это востребовано. Но как-то раз уже на свободе он поспорил в сердцах с одним из старых знакомцев над карточным раскладом, воскликнув:

– Раз я сказал, так и будет!

Так и вышло…

Первого посетителя с запросом на ворожбу Солончак, разозлившись, прогнал и ушёл бродить. Очутился на взлётной полосе и там опять увидел приходившего к нему человека, пьяного, в отключке, а рядом с ним… Над ним, вокруг него… Подобный стогу сена в ночи – тёмный, слоистый туман – мга… Серая, зыбкая мга, непроницаемая вокруг рогатого темени. Солончаку показалось, что на стог темноты рогами вверх положили белый серп, больше самого стога.

Лепет множества голосов пробежал по осиннику до края холма. Гудящий басовый шёпот вобрал их все и раскатился по бетонке:

– Зачем ты прогнал его? Мы направили к тебе этого человека, – произнёс Рогатый. – Чуд ты внутри… Чудом тебе и быть… Шёпотом тебе быть, Сивый Солончак, не беги от нас. Пошепчи ему… Сделай, как хочет… Нашепчи дальний путь и богатую жизнь... Недолгое… Недолгое богатство…

В трубном голосе не было угрозы, но за ним бушевала огромная сила. Солончак обмер перед ней, как человек, впервые вышедший к океану.

.

С запахом этого тумана – зыбкой мги в седых волосах Солончак вернулся под утро. Извинялся, успокаивал Зарину, обняв, раскачивался и спрашивал много-много раз подряд:

– Сердце моё, радость моя, ты будешь любить чуда? Хочешь, будешь?

Она не ответила ни «да», ни «прощай».

Зарина сказала:

 – Я не спрашивала тебя, Сивый, чуд ты или нет, когда мы познакомились.

Божественная, воплощение мудрости, она тоже не изменилась за все прошедшие годы.

– Зарина, зелёная, милая, веточка, верба в серёжках! Как может быть, что ты расцветаешь весной и осенью тоже расцветаешь…

Смеётся:

– Потому что я люблю чуда!

.

У их квартиры на верхнем этаже была странная планировка – угол дома вторгался в неё уступом крыши, открытой площадкой. Две комнаты окнами смотрели туда с разных сторон: на голубые лужицы, проросшую берёзку, мох в стыках плит и хищных лесных птиц, часто залетавших в город.

Однако в той комнате, где обитал Солончак, где карточный стол чуда и все необходимые ему прибамбасы – карты, кости, посуда не для людей, оружие не против них, там окно было из стеклоблоков. Через него видны лишь синеватые неясные тени. В комнате Зарины, её мастерской и общей спальне – простое оконное стекло.

Солончак был уверен что летом и зимой его любимая беспрепятственно проходит сквозь наглухо закрытое от мороза и от мошкары окно. Танцует неведомо с кем на этой площадке. Не случайно в её картинах летают полупрозрачные танцоры. Девы-духи, девы-миражи опускались даже на скорбные, пронзительные этюды нищего рынка и холмов с опустевшими деревнями. Не в центре пейзажа, так на дальнем плане, не в интерьере комнаты, так в зеркале кто-то танцевал.

.

Но где же была Зарина, пока Сивый Солончак на взлётной полосе мучился?.. Она была «в театре».

На севере городка находилось здание старого театра. Руины. Зарина пробиралась туда порисовать в антураже всякую мистику. Рассказывала она об этом в нос, манерно, держа на отлёте изящную кисть руки, любуясь овальным перламутром перстня:

– Я была в театре…

– Что показывали? – интересовался Солончак.

Зарина разворачивала к нему эскиз, и они вместе придумывали сюжет, никогда его не записывая.

Если бы кто-то высказался о её, порой наивных, картинах дурно, Сивый Солончак уже на следующее утро проснулся бы Палым Солончаком – чёрным чудом, не задумавшись даже на миг. Рогатый был бы доволен. Рогатый желал для Сивого Солончака иной, большей доли. Но фантастические картины исчезали неизвестным, порой денежным путём, вот и прекрасно.

…

2.    Рогатый

Во время многочасовых безмысленных шатаний Сивого Солончака по горам, по долам Рогатый являлся ему под покровом затмевающей день тучи. Гонимая ветром, она приносила полное затишье и не проливалась, а ложилась.

Слоистый туман, зыбкая серая мга – обитель духов.

Рогатый беззлобно насмехался над Солончаком:

– Сивый чуд, смешной чуд, что же ты ничего не просишь у нас для себя? У тебя красивая жена, Сивый чуд. Разве ты не хочешь чёрные волосы, чёрные молодые?.. Разве тебе не нужны острые глаза, сильные руки, молодое тело? Странный, смешной чуд!..

– Какой же я тогда буду сивый? – уклончиво спрашивал тот. – Пустит ли меня домой любимая жена? Это уже кто-то другой будет, Кара Солончак, Чёрная Соль…

– …земли, – добавлял рогатый. – Соль земли. Палый будешь, подпалённый, Палый чуд. Тебе ведь нравится чёрная соль, вкусная, жжёная соль? Ты думаешь, что высоко взлетел?.. На нижней веточке ты, воробей, сел! Чирикаешь и доволен собой! Сивый ты воробей! Думаешь, известен повсюду, а тебя ещё толком-то и не знают нигде!.. А деньги-то как тебе дают? Как торговцу на рынке! Люди, седой воробей, должны просить чуда: возьми, возьми!.. Сивый чуд – ха-ха, сивый… Ха-ха, ну, ладно! Пусть будет сивый, пока, до времени.

.

Чего больше между чудами – сходства или различия, это как посмотреть…

Сивые чуды обычно седые, старые. Палые – молодые. От своего дара они обретают чёрные волосы и неподвижное лицо. Считается, что Палые – гости в мире людей, а Сивые – гости в мире духов.

Главный в определённой местности всегда Палый чуд. В городке, похоже, такового не имелось, вот рогатый Солончака и подбивал.

Духи они вообще-то не разговаривают. Они наводят морок, притворяются, что говорят. Изображают голоса. Шумят, давят на уши, бессвязно ворчат и лепечут, воют, сипло дышат, глухо молчат, так, что не остаётся сомнений в смысле этого молчания. Если ты чуд. Если обычный человек и того проще: духи расшумелись – ноги в руки и тикай. Ты им помешал, ты здесь не нужен. Духи любопытны, но к общению они не стремятся.

Рогатый же был не просто разговорчив – болтлив. Сивый Солончак порой сомневался – дух ли это? А если не дух, то кто? Спросить не решался, живо представляя насколько оскорбительно может прозвучать такой вопрос. И отшутиться не выйдет. Хотя бы потому, что довольно-таки сложно изображать непринуждённый смех в двух шагах от существа, одни только рога которого превосходят тебя высотой.

.

Не давал ему покоя этот серп… Наклонённый вперёд серп бычьих рогов – чуть светящийся холодными неуловимыми всполохами.

– Зачем духам чуды? – однажды спросил Солончак.

Не сразу опомнился, долгое время он был весь в изумлении перед открывшейся изнанкой мира. В самом деле, зачем нужны какие-то жалкие люди таким огромным, беспрепятственным существам?

В текучую серую мгу вливалась ночная темень...

Обхватив мохнатыми ручищами колени, Рогатый сидел на корточках. Чуть наклонённые вперёд толстые рога смотрели в душу, хотели обхватить Солончака широким кругом. Рогатый носил их не просто, как часть себя, а в честь себя и наверняка как-то ими орудовал…

– Нет силы в слове духа, – ответил Рогатый. – Ветра оно не производит. Не дует на зыбкую мгу, не сминает, не выпрямляет её течение – русло чьей-то судьбы. Ваше слово сильное. Нет ничего сильней, чуд.

…

3. Предчувствие.

Чуды не ясновидящие в прямом смысле слова. Ближе всего их дар к сновидцам.

Когда Сева Солончак стал чудом – сто ночей подряд Рогатый приходил к нему в полудрёме, вырастал из неё, начиная с рогов. Измучил до предела, выспаться не давал. Показывал дела других чудов, их шёпоты повторял своим трубящим горлом. Прямо не учил, шёпоту нельзя научить, но странности объяснял. Самое неожиданное коренилось в обыденном. Если бы не дух, на ум бы не пришло.

Однажды во мге Рогатый привёл Солончака на «перекат брода» откуда выхода нет, где брод перестаёт быть таковым: налево течение сбивает с ног, направо глубина увеличивается.

Сказал:

– Вперёд – мы, духи. Вспять – вы, люди. По течению – судьба. Против него – по броду не ходят.

Между тем призраки, настолько многочисленные, что зыбкая мга состояла из них целиком, шли именно туда: Солончаку и Рогатому навстречу, но не дойдя, оступались и пропадали во мге.

– Между ними есть что-то общее? – спросил предусмотрительный Солончак, вознамерившись с такими не связываться. Очень уж неприятные.

Чувствовал, откуда придёт беда!

– Общее, Сивый чуд? Ты ведь слышишь: это «глотки лужёные», «те, кто право имеют». Так Палые чуды назвали судей.

Солончак пригляделся, прислушался. Ближайшие ряды призраков тонули во мге, разгоняя несчётно зыбких кругов, сминающих друг друга циферблатов. Бульканье перекатов и дребезжащее тиканье: тик-так… Те-кто!.. Те-кто!..

– Хм?

Рогатый набычился, под ноги себе повторил гудящим, трубным шёпотом, так что вся мга снизу доверху всколыхнулась:

– Судьи это… Те, кто право имеют.

Судьи? «Ууу…» – такое длинное… Сразу понятно, что это ругательное слово среди духов.

– Нет на всей земле столько судей!

– Думаешь? – с брезгливой неохотой откликнулся дух и пояснил. – Хамы это те, что других судят. Чего непонятного? Гордостью дышит ваш мир, грязным воздухом. Хам оценивает других, хам судит других. Судья говорит: я имею право. Его никто не спрашивал, а он говорит: «Я имею право». Такова его метка. На перекате является призрак любого, из чего рта хоть единожды вылетело оскорбление. Судьи чужих тел, судьи чужих дел.

– Но если это дурное дело?

– Сделай своё, хорошее. Зачем отрывать рот? Насмешишь судьбу, духов рассердишь. Говорить не о чем. У людей нет ушей.

– А глаз?

Солончак хотел уйти, он устал от этого места и этого разговора.

– Есть, но для судьи негодные. Ваши глаза смотрят в вдаль на пару шагов. Наши, глаза духов смотрят на пару дней вперёд. Тоже недалеко. Знать, что в итоге обернётся ко злу, что ко благу, мы тоже всего не знаем…

– Я думал призраки не пахнут, – Солончак сделал ещё попытку свернуть на выход, – от этих гнилой воздух…

– Дерьмо это. Дерьмом из глоток разит. Что произносят, тем и пахнет. У судей по два затылка, два рта на каждом и сквозная лужёная глотка. Больше ничего нет. Других не видят, себя не слышат. Жрут и обхаивают съеденное через одну и ту же глотку лужёную.

– Мало кто в жизни сдержался, чтобы не злословить. Что бы не указывать другим…

Низкий, трубящий голос Рогатого стал вкрадчивым:

– Да… Верно, Сивый чуд… Поэтому так много призраков на перекатах… Много… И немало из них правителей… Распоряжаются тысячами других людей, жизнями сотен тысяч… А ведь Палые чуды власть имеют над каждым... И ты получишь, если…

Надоел. Рогатый дух постоянно намекал на долю Палых чудов, на их особенную власть.

Похожие статьи:

Рассказы → Взлётная полоса. Окончание, гл. 7 – 9

Рассказы → Мастер шепота

Рассказы → Взлётная полоса. Главы 4 – 6