Ан-Дарэ

Честь превыше всего.

Эти слова, – такие важные, – превратились в набор звуков. Риким повторяла их про себя, но смысл не возвращался. Вся прежняя жизнь рассыпалась, стала ненастоящей, мир словно сжался до размеров спасательной капсулы. Полупрозрачный экран мерцал в воздухе, цифры на нем вели обратный отсчет. Сто двадцать пять стандартных единиц до взрыва. Нужно улетать, как можно скорее.

Риким взглянула на напарника. Наджету, ее давний и единственный друг, поднял руку, пульт управления возник под его ладонью. Но Наджету медлил, не касался сияющих знаков, не указывал капсуле путь. Цифры на экране менялись: сто двадцать четыре, сто двадцать три.

– Выбирай, – сказал Наджету. – Куда мы летим?

Риким хотела заглянуть ему в глаза, но напарник смотрел вперед, ждал. Даже если она схватит его за руку, даже если закричит: «Почему я должна решать?» – он не шелохнется. Риким хорошо его знала, могла предсказать почти каждый шаг: уже не первый год они выполняли миссии ради семьи, рода и дома. Ради чести – она превыше всего.

Слова, потерявшие смысл.

Я должна решить, немедленно, сказала себе Риким.

Цифры вновь сменились – сто двадцать два.

 Риш Риким Гармет ан-Дарэ – так ее звали, но это имя прозвучало лишь когда ей исполнилось пять лет. Это был день собрания семьи, – Риким впервые оказалась в зале рода. Она стояла, вцепившись в ладонь двоюродной сестры, и едва дышала от восторга, таким необъятным казалось пространство. Стены изгибались, смыкались в вышине, – ясные линии, строгий металл. Риш Датен – глава семьи, приходившийся Риким дедом , – сидел на возвышении, наследник рода стоял рядом с ним и называл имена, одно за другим. «Риш Риким Гармет ан-Дарэ», – произнес он, и это было одно из последних имен.

Этот голос, сильный, разносящийся по всему залу, надолго остался с Риким. В ту ночь, уже забравшись в спальную нишу, она смаковала слоги своего имени, перебирала их, как тайные сокровища. «Риш» – означало ее род, «Риким» – принадлежало только ей, «Гармет» – пришло по наследству от матери, которой она пока не видела. И только последнего имени Риким не понимала.

В конце пятидневного цикла ее всегда брали в гости к деду. В своей каюте он уже не выглядел далеким и торжественным, и Риким осмелилась спросить: «Что такое ан-Дарэ?» Дед взглянул на нее серьезно, как на взрослую, и ответил: «Это значит «дитя бесчестья»».

«Бесчестье» – обидное, злое слово, и Риким едва не разрыдалась прямо тут, перед главой семьи. Неужели она провинилась больше, чем двоюродные братья и сестры, неужели вела себя хуже, чем они, почему только у нее такое имя?

Дед потрепал ее по голове, успокаивая, и сказал: «Не плачь». И Риким сдержала слезы.

«Ты ни в чем не виновата», – продолжал дед. Уже тогда его лицо было изрезано морщинами, кожа теряла синий цвет, покрывалась белесыми пятнами. Но глаза оставались голубыми и ясными, как у юноши. – «Твоя мать покрыла себя бесчестьем и должна смыть свой позор. А ты будешь служить чести рода».

Тогда Риким поверила ему, решила, что не отличается от других членов семьи.

Но скоро поняла, что не все так просто.

Мир расширялся вокруг нее. День за днем, цикл за циклом, год за годом – мир становился все сложнее, все больше. Каюты, коридоры и залы их семьи, еще недавно бывшие для Риким бескрайним лабиринтом, оказались лишь частью сектора, отданного их роду. И этот сектор, его эскалаторы и движущиеся ленты; бесшумные лифты, скользящие по шахтам; учебные центры, ангар и сад; и все семьи рода, ­– лишь сегмент космической станции.

Окруженная флотом, она блуждает в холодной пустоте, вдали от обитаемых миров, вдали от других народов.

«Это была справедливая война». Голос невидимого наставника, холодный и убежденный, звучал в учебной капсуле, а перед глазами вспыхивали образы, отчетливые и ясные. Казалось, можно протянуть руку, сделать шаг и окажешься на испепеленной равнине. Грибы ядерных взрывов у горизонта, ослепительно-белый свет, темнота, заволакивающая небо. «Мы потеряли свою планету, но остались верны себе. Отвернувшиеся от верного пути погибли вместе с нашей родиной, но мы, люди чести, выжили и построили новый дом среди звезд».

В холодной пустоте, вдали ото всех.

Почему?

«Потому что все миры считают нас преступниками, – объяснял ей дед, спокойный и терпеливый, как всегда. – Мы не можем стать частью их союза, не можем жить по их законам».

Почему?

«Потому что их законы основаны на выгоде, а не на чести и морали. Запомни, Риким, честь…»

Превыше всего.

Мать вернулась на станцию, когда Риким была уже достаточно взрослой, чтобы знать, что такое бесчестье женщины. Риш Гармет изменила мужу, и суд рода приговорил ее к искуплению. И она, и мужчина, покрывший ее позором, отправились на боевую миссию. Никто не ждал, что они вернутся, но Риш Гармет сумела выжить.

Риким не знала имени своего отца – он погиб, а значит освободился от позора, кровью стер преступление. Но Риш Гармет осталась в живых, но и клеймо бесчестия осталось на ней. Она выполнила миссию и смогла вернуться в семью, к мужу и законным детям, но все знали, что она совершила. Риким видела ее лишь издалека – на собрании рода и иногда в коридорах. Гармет всегда держалась тихо и одевалась просто: никаких украшений, лишь знак семьи у воротника.

Риким жадно рассматривала ее, пытаясь понять, что у них общего: высокие скулы, заостренные черты, почти белые волосы? Все казалось похожим, но таким чужим. Каково это, несколько лет провести на боевом корабле? Риким не могла спросить об этом – глава семьи запретил ей разговаривать с матерью.

Риким поняла запрет и не настаивала, не задавала вопросов. Ведь Риким воспитывала не Риш Гармет, а ее сестра. Каюты дяди и тети были для Риким домом, и двоюродных братья и сестры играли с ней, как с равной.

Потом самая старшая сестра вышла замуж.

Это был ее последний день в родной семье – встав у зеркальной стены, сестра придирчиво всматривалась в свое отражение, вновь и вновь переплетала волосы. Она была прекрасна, Риким смотрела на нее, как завороженная. Золотистые волосы – как бы Риким хотела такие – были опутаны мерцающими шнурами, закручены в тугие жгуты. Золотая и серебряная паутина облекала тело как вторая кожа, а сверху струилась накидка, светлая и легкая. Вокруг глаз, словно капли звездного света, сияли блестки, и от этого кожа казалась темнее – такая глубокая, ровная синева, что едва верилось, что в зеркале живая девушка, а не голограмма.

«Хочу быть такой же красивой, когда будет моя свадьба», – сказала ей Риким.

Они были одни в каюте – мать и остальные сестры хлопотали над последними приготовлениями – и на миг Риким показалось, что ее слова остановили время, такая воцарилась тишина, таким неподвижным стал воздух. А потом сестра обернулась, опустилась на пол, чтобы быть с Риким одного роста, и порывисто обняла ее.

Риким замерла, ничего не понимая – обнимают только самых маленьких детей, учащихся ходить, супругов в темноте каюты и родных в минуты горя. Хотела задать вопрос, но не успела, – сестра отстранилась, и, все еще держа Риким за плечи, спросила: «Тебе еще не сказали, да?» А потом сделала глубокий вдох, закрыла глаза и продолжила: «У тебя не будет свадьбы, Риким. Ан-Дарэ нельзя жениться, нельзя выходить замуж, рожать детей. Мне так жаль, Риким». И добавила, пытаясь утешить: «Зато ты навсегда останешься в нашей семье».

Риким не видела ее с этого дня. Сестра стала теперь частью другой семьи, другого рода. Риким разговаривала с ней иногда по видеосвязи – но, когда родные отправлялись в гости к ней в другой сектор, Риким не брали с собой. Незачем показывать чужому роду дитя бесчестья.

Жизнь и судьба ан-Дарэ не такая, как у законных детей. С каждым днем Риким узнавала об этом все больше.

«Тебе не нужно приходить на распределение», – сказал наставник, курировавший группу, в которой Риким училась с детства. Еще пару лет назад Риким спросила бы: «Почему?», но теперь лишь кивнула, молча.

 Завтра группа придет в учебную комнату, каждый выскажет свои пожелания, получит направление и будет учиться дальше – узнавать то, что понадобиться во взрослой жизни. То, что будет нужно для работы. Контроль за техникой, управление, наука, искусство, война – множество специальностей и путей, но Риким не сможет сказать, чего хочет от взрослой жизни.

Ей не нужно приходить на распределение, потому что ее уже распределили.

«Встань как обычно, – посоветовала тетя, – и будь готова к выходу. Наверняка тебе придет сообщение».

Так и случилось. Утром перед глазами Риким вспыхнули строки указаний, а потом появилась карта – полупрозрачный квадрат света, парящий на расстоянии вытянутой руки. Риким вышла из каюты и отправилась в путь, незнакомой дорогой, впервые – за пределы владений рода.

Вверх на лифте – сквозь прозрачные стены Риким успевала увидеть чужие этажи: огромные экраны – или окна? – полные звезд, потоки спешащих людей, знамена других родов, редкие проблески зелени вдалеке. Люди входили и выходили, не обращая внимания на Риким.

Затем карта вспыхнула синим, и Риким послушно покинула лифт, пересекла коридор, поднялась по движущейся ленте. Несколько шагов – и карта исчезла, а ближайшая дверь отворилась, приглашая войти.

Зал был похож на привычную учебную комнату, но казался торжественней и больше. Из стен выступали металлические ребра, смыкались на потолке, свет лился отовсюду. В вышине сияли знаки каждого рода.

В зале не было взрослых, лишь подростки, такие же как Риким, настороженные и молчаливые. Когда все собрались, бесплотный голос объявил волю командования.

«Дети бесчестья, – сказал он, – вы будете защищать честь нашего народа. Ваша жизнь пройдет в тени, но ваши дела и подвиги – важны для всех, и не будут забыты».

Нас отправят на боевые корабли, решила тогда Риким.

Но все оказалось сложнее.

Их разбили на пары, сказав: «С этого дня и всю жизнь вы будете учиться и работать вместе», и Риким оказалась напротив Наджету. Они сидели за учебным столом, правила и распорядок занятий вспыхивали на экране между ними, текли строками и графиками. «Иджи Наджету Арам ан-Дарэ», – сказал напарник, и Риким в ответ назвала свое имя.

Наджету был совсем не похож на людей ее рода: его кожа была светлой, голубовато-серой, эта бледность казалась почти болезненной. Волосы, стянутые в тугой хвост, были многоцветными: переливались от белизны до светлой меди. В каком роду такие странные люди? Риким не знала.

Но самыми необычными были его глаза: раскосые и узкие, а радужка – словно сплав золотых и серебряных лучей, преломляющихся в электрическом свете.

«Род Иджи, – кивнула тетя, когда Риким рассказала ей о напарнике. – Их очень мало, они борются за то, чтобы род сохранился, не угас. Решиться на бесчестье, когда твой род угасает – двойной позор! Хуже чем…» И осеклась, не договорила.

Хуже, чем поступила Риш Гармет, мать Риким.

 Теперь день Риким начинался раньше. Дома все еще спали, а Риким уже поднималась на лифте – на территорию, не принадлежавшую ни одному роду и принадлежавшую всем. Никто не опаздывал, ученики садились – каждый рядом со своим напарником – и ждали сигнала. Эмблемы под потолком вспыхивали, возвещая о начале урока, и занятия начинались.

Гипносон, видеокапсулы, простые объяснения и сложные выкладки, мерцающие схемы на экранах, – все это, постепенно и незаметно превращалось в знания, делало новые умения естественными и привычными.

Их учили собирать и настраивать приборы связи, шифровать послания, прятать слова среди помех. Затем началось пилотирование, и Риким спросила у невидимого наставника: «Мы будем учиться стрелять?» Она все еще была уверена, что их готовят для боевых кораблей, и старалась не думать о том, какой короткой будет ее жизнь.

«Нет, – ответил наставник. – Ваша пара будет вести переговоры».

Переговоры? С народами, лишенными чести?

Но Риким уже научилась не задавать вопросов, – лишь переглянулась с Наджету. Его взгляд был понимающим и долгим.

Затем начались чужие языки.

Сначала язык галактического союза. Союза, основанного на корысти, а не на чести и морали, – Риким помнила слова деда. Даже язык их был ненастоящим, не принадлежал ни одного народу, а был создан искусственно. Выучить его было легко, и Риким ждала, что дальше им расскажут о самом союзе – может быть, там есть достойные люди, угнетенный, жаждущий освободиться народ, который может стать союзником?

Но дальше началось изучение другого языка.

Риким и не знала, что он существует, – разве можно было представить, что у пиратов есть свой язык? Риким слышала о них, видела иногда в новостях и при слове «пираты» всегда представляла разномастный сброд, путешествующий на обшарпанных кораблях и нападающий на одинокие торговые корабли.

«Нет, – сказал невидимый наставник. – Это народ, как и мы, лишившийся планеты, построивший вместо нее новый дом-станцию и не вступивший в галактический союз». Риким взглянула на Наджету – тот хмурился и, казалось, готов был задать вопрос – но промолчал. Потом Риким спросила его: «Ты знал об этом?», и Наджету покачал головой.

Образы вспыхивали, слова текли, строки впитывались в память, впечатывались в сознание. День за днем Риким и Наджету изучали чужой язык и народ, говоривший на нем.

Этот народ не признавал галактический союз, но не жил по законам чести. Даже те, кто ставил выгоду превыше всего – сохраняли крохи морали, но не пираты. Они отвергли семью и родство, основу любой жизни – но все же продолжали существовать. Риким всматривалась в образы, пытаясь понять, и не находила ответа. С экранов смотрели лица чужаков, – они казались ей одинаковыми и отталкивающими одновременно: не просто бледные, – вовсе лишенные цвета, ни капли синевы на коже. Глаза темные, как у зверей, и такие же темные волосы. Не различить, где мужчины, где женщины – у всех одинаковые стрижки и одинаковая одежда: наглухо закрывающие тело комбинезоны кричащего оранжевого цвета.

Все, что они встречают в межзвездной пустоте – считают своим. Чужие корабли и базы, спутники, маяки и планеты. Не видят грани, отделяющей битву от грабежа и бойни.

Люди, полностью лишенные чести.

В конце пятидневного цикла Риким приходила к деду, главе семьи и рассказывала о том, что узнала. Дед слушал ее внимательно, но говорил теперь медленно, делая глубокие вдохи между словами. Его глаза потускнели за эти годы, а руку опутали трубки с мерцающей жидкостью. В дни, когда семья собиралась в зале рода, рядом с дедом всегда стоял его преемник, старший сын. Все знали, что глава семьи скоро сменится.

Риким было страшно думать об этом. Она еще столько должна была рассказать и столько спросить.

«Почему нас учат языку пиратов? Зачем нам вести переговоры с такими бесчестными людьми?»

«Ты же знаешь, – говорил дед и делал тяжелый вдох, больше похожий на всхлип, – что сейчас происходит».

Риким знала. Галактический союз теснил их со всех сторон, вынуждал отдавать колонию за колонией. Бои не прекращались. Двоюродный брат, с детства мечтавший о науке, недавно по собственной воле ушел на боевой корабль. Воинов не хватало.

«Если мы объединимся на время с врагами союза, – объяснял дед, – у нас будет шанс вернуть потерянное».

Но как можно объединиться с людьми, отвергнувшими самые основы жизни? Разве можно доверять им?

«Даже если они бесчестны, – отвечал дед, – мы будем верны своему слову. Помни, Риким…»

Честь превыше всего.

Риким видела Наджету почти каждый день, но ничего не знала о его жизни. Кто его семья, среди каких людей он вырос? Любят ли его дома или сторонятся? Возвращаясь с учебы, Риким говорила себе: завтра спрошу его. Но дни были так насыщены, что напарники едва успевали переброситься парой слов по делу и вновь погружались в учебу. Лекции, гипнозалы, совместная работа, симулятор полетов, настоящие полеты – сначала в ангаре, затем в открытом космосе… На разговоры не было времени.

И все же, ничего не зная о Наджету, Риким начала понимать его. Предчувствовала, когда он оторвется от экрана, чтобы встретиться с ней взглядом, различала значения жестов, видела печаль или радость в его глазах. Иногда он смотрел на нее долго, словно пытался сказать что-то без слов, и от этого Риким бросало в жар, а потом окатывало внезапным холодом, а пальцы начинали дрожать.

Иногда Наджету снился ей – и от этих снов Риким просыпалась среди ночи и подолгу сидела в спальной нише, всматриваясь в темноту и пытаясь унять стук сердца. Но утром память о снах стиралась, Риким старалась не думать о них. Такие сновидения – для девушек, готовящихся к свадьбе, а не для ан-Дарэ.

У ан-Дарэ другая жизнь.

В этой жизни было мало свободного времени, и даже в часы отдыха мысли возвращались к учебе. Знания накапливались, навыки оттачивались, – Риким иногда ловила себя на том, что думает на чужом языке или, глядя на экран, представляет схему устройства связи. Риким и Наджету гадали, когда же начнется настоящая работа, – но на задание их отправили внезапно.

Риким ждала, что их вызовут к командованию, в сектор, где они не были прежде, – там вручат опознавательные знаки, дадут новый статус и, может быть, военную форму. Но этого не произошло, – на миссию они отправились из обычной учебной комнаты. Бесполый голос сообщил координаты и задачи, коммуникаторы на запястьях вспыхнули зеленым, сообщая о загрузке информации. Стандартные инъекции перед вылетом, – и шлюз ангара распахнулся, выпуская маленький корабль.

Скоро станция отдалилась, стала одной из звезд, мерцающих в черной пустоте. Экраны сияли, отсчитывая время до выхода в гиперпространство. Отчасти все еще не веря, что это настоящая миссия – может быть, это проверка в капсуле симулятора? – Риким откинула спинку кресла и погрузилась в защитный сон.

Их целью была маленькая станция на орбите одной из колоний. Нужно было установить маяк и три пятидневных цикла мониторить эфир. «Если появятся пираты, попробуйте начать переговоры. Пока никаких конкретных целей, нам важно начать диалог».

Вдали от дома время изменилось, стало спокойным и долгим. Отладить аппаратуру было просто, и между рутинными проверками и сном оставались часы для долгих разговоров. Риким и Наджету приходили в зону отдыха – маленький круглый зал с бесформенными креслами и прозрачным столом – и рассказывали друг другу то, о чем молчали все годы учебы.

О своей жизни, о жизни ан-Дарэ.

Наджету слушал внимательно и лишь иногда закрывал глаза и кусал губы, словно ему было больно за Риким. Но с чего бы – ведь Риким любили, ничем не обделяли, глава семьи говорил ей: «Ты будешь служить чести рода».

Наджету этого не говорили. Спокойно и отрешенно он рассказывал про сводных братьев, не разговаривавших с ним, и про приемную мать, не бравшую его на собрания рода. Наджету видел главу семьи – но лишь один раз, когда тот вручал ему родовые знаки. Наджету рассказывал об этом, глядя мимо Риким, а потом встречался с ней взглядом, улыбался и начинал другой рассказ: о коридорах и залах своего сектора, об обсерватории и об огромных окнах – не экранах, настоящих прозрачных окнах! – глядящих в звездную пропасть.

Риким сдерживала слезы, знала – если расплачется, то Наджету прекратит говорить, не захочет расстраивать ее своими словами. Но однажды не выдержала, спросила: «Совсем никто в семье не дружил с тобой? Почему?»

Наджету сжал ее запястье – Риким бросило в дрожь от внезапного прикосновения – и сказал: «До того, как мы встретились, никто не понимал меня».

Она хотела ответить, но не могла – волна незнакомых чувств захлестнула ее: благодарность и счастье, неразделимые, пылающие в груди как звезда, готовая взорваться, смести все преграды, все, что вокруг. И даже если бы Риким нашла слова, то не успела бы ответить, – Наджету наклонился к ней и поцеловал.

Все сны, забытые с таким старанием, вспыхнули в этот миг, мир замер и раскалился, дышать стало нечем, – лишь близостью друг друга, такой долгожданной и страшной.

Когда их губы разомкнулись, у Риким кружилась голова, как от нехватки кислорода, а сердце грохотало, каждый удар обдавал волной жара. Обрывки мысли пытались пробиться к сознанию, но Наджету смотрел на нее, серебро и золото сплетались в его глазах, и невозможно было думать.

«Нам нельзя, – сумела сказать Риким, и собственный голос показался ей детским и слабым. – Нас накажут».

Позже ей стало стыдно за эти слова, – не о наказании она должна была говорить, а о долге и чести, – но в тот миг других не нашлось.

«Мы можем улететь, – ответил Наджету, не сводя с нее взгляда. – Есть место, где нам никто не запретит».

Риким слушала, не в силах поверить, а Наджету рассказывал о колонии, отвергшей родовые законы, порвавшей связь со станцией. Астероид, уже несколько поколений живший под защитой галактического союза. Туда улетали ан-Дарэ и полноправные люди, не желавшие служить командованию.

Он говорил, и мысли возвращались к Риким, в них вплетались голоса семьи и слова деда. Долг, служение и честь – вот основа жизни, разве можно…

Но речь все еще не слушалась Риким, голос звучал растеряно и тихо. «Но сбежать невозможно, – сказала она. – Дома узнают, где мы».

Каждый раз перед вылетом им делали инъекции – вводили в кровь невидимые машины, чтобы те держали связь с домом. Если случиться беда – на станции узнают об этом, пришлют помощь. Все, кто выходят в звездную бездну, видны на экранах слежения.

«Туда можно улететь, – ответил Наджету. – Есть договор, нас не будут преследовать. Но вернуться нельзя».

«Но это значит предать свой род, – сказала Риким. – И мы больше не сможем увидеть родных, семью…»

Не отводя взгляда, Наджету крепче сжал ее запястье. «Моя семья – это ты».

Риким вырвала руку, закрыла лицо ладонями. Будущее было таким ярким: они могут улететь вместе, она будет рядом с Наджету, выйдет за него замуж, у них будут дети – и никто не осудит их, никто не скажет, что это бесчестье. Ей хотелось рвануться к нему, обнять, – но она сидела зажмурившись, глотая слезы.

Все были так добры к ней дома, разве она может опозорить родных? Разве может подвести главу семьи, сказавшего: «Ты будешь служить чести рода»? Нет, нет.

«Если ты решишь улететь, – Риким старалась говорить твердо, но слышала всхлипы в каждом слове, – я никому не скажу».

«Я не улечу без тебя», – ответил Наджету.

Дома Риким встретил новый глава семьи. Дед умер, пока Риким была на миссии, пока настраивала маяк, следила за эфиром и вступала в переговоры с пиратами. Пока в долгие свободные часы разговаривала с Наджету и пыталась забыть, как он сказал: «Мы можем улететь».

Риким не знала, как попрощаться дедом. От него осталась лишь табличка в зале памяти рода. Риким пришла туда, положила ладони на сверкающий металл и шепотом, еле слышно, пересказала все, что с ней было на миссии. Ей никто не ответил.

Учеба почти прекратилась, все заняла настоящая работа. Несколько часов в гипнозале в первый день пятидневного цикла – и вновь вылеты на отдаленные маяки, выход на связь с пиратами, переговоры. Сначала осторожные общие слова, затем намеки на сотрудничество, готовность к уступкам. Впервые увидев проект договора, Риким замерла, не в силах вымолвить ни слова: от стольких колоний было готово отказаться командование, столько систем покинуть. Наджету помрачнел, глядя на бегущие по экрану строки и сказал: «Не понимаю». Риким нечего было ответить, она тоже не понимала.

Но переговоры продолжались. Медленно, шаг за шагом, обе стороны кружились, приближаясь к договору, выдвигали все новые требования, но не отступали. Текстовые послания сменились прямой связью, и Риким услышала голоса пиратов, увидела их лица. Они были такими же бледными и чужими, как на обучающих видео.

Дни бежали мимо, соединялись в циклы, год заполнился, начался новый, а переговоры все продолжались. Почти каждый день Риким была рядом с Наджету, часто ловила его взгляд, такой понятный и долгий, и не опускала глаз. Она могла ответить лишь взглядом.

«Я люблю его». Эта мысль пронзила ее ночью, в темноте спальной ниши, вышвырнула из глубокого сна. Риким лежала, пораженная простотой и ясностью слов, острых, как живущее в ней чувство. «Мы не станем семьей, нас не свяжет клятва, но я всегда буду любить его».

До этого Риким видела командование лишь на широкоэкранной трансляции, в дни больших праздников. Но переговоры дошли до финальной стадии, и перед вылетом в ангаре зажглась голограмма. Человек смотревший с нее, выглядел безупречно: идеальная синева кожи, яркие глаза, непроницаемое лицо. «Это задание, – сказал он, – одно из самых ответственных для всего народа. Выполните его с честью. Вас ждет награда и отдых, когда вернетесь».

Риким давно забыла, что такое отдых, и не могла представить, какую награду могут вручить им, детям бесчестья. Но это не имело значения. «Выполните с честью», – сказал командующий, и эти слова звенели в груди.

Для переговоров выдали специальную одежду. «Все пираты ходят в униформе. Вы вызовете больше доверия, одевшись одинаково». Коричневые комбинезоны с бессмысленными, ничего не значащими нашивками, – похожие и одновременно не похожие на униформу пиратов, которую Риким столько раз видела на экранах. Одежда была непривычной, и только одно в ней было красиво: кружевные воротники и отвороты манжет. Золотые нити сплетались в сложный узор, напоминали свадебное платье сестры.

В полете Риким волновалась. Старалась дышать глубоко и ровно, следила за показаниями приборов, мысленно повторяла инструкции. Но то и дело оборачивалась – и ловила взгляд Наджету. Он улыбался, стараясь подбодрить и успокоить ее, но Риким видела, – тревога снедает и его, будущее надвигается, словно бездна, лишенная звезд.

Риким знала, что должно произойти: в условленной зоне их заберет пиратский корабль. Шлюпка, в которой они проделали путь от дома, уснет, – погаснут датчики, замолкнут все передающие устройства. Чужой корабль доставит Риким и Наджету к месту переговоров, к станции и флоту пиратов, но координаты останутся в тайне. Все это было обговорено заранее, – и знак доверия, и меры безопасности.

Но когда корабль лишенных чести поглотил шлюпку, когда экраны погасли и клавиши умерли под пальцами, – Риким испугалась. Испугалась по-настоящему, как не боялась никогда прежде, и пришла в себя, лишь когда полет закончился, вспыхнул свет, шлюпка ожила и распахнула люки.

Тогда Риким заметила, что сидит, стиснув руку Наджету.

Она поспешно разжала пальцы и выбралась из шлюпки, и Наджету молча последовал за ней.

Их встретили роботы. Риким была готова к этому, – знала, что пираты считают механических помощников разумными, почти равными себе, – и смогла легко и без запинки произнести слова приветствия. Роботов было трое. Они едва доставали Риким до плеча и походили на людей лишь отдаленно. Механические голоса звучали серьезно, и речь была разумна, но Риким не могла заставить себя поверить, что в оболочке из металла и пластика скрыта живая душа.

«Вот наша Станция», – сказал один из них и коснулся стены. Темная поверхность побледнела, затем стала прозрачной, превратилась в огромное окно. Наджету улыбнулся и прижал ладони к стеклу.

Там, за стеклом, мерцали звезды. Риким окинула их взглядом, машинально пытаясь найти знакомые созвездия, и не смогла. Одна из звезд сияла ярко и вокруг нее теснились другие, то неподвижные, то рассекающие небо, словно искры.

Станция и флот пиратов, совсем близко. Дом лишенных чести.

Риким думала, что их приведут в большой зал, – ждала увидеть высокие своды, сияющие металлом, парадные вымпелы и знаки. Но переговорная рубка оказалась небольшой: рассеянный свет, ребристые стены, низкие пуфы и кресла, податливо обтекающие тело. Роботы попрощались и ушли, а Риким и Наджету остались ждать.

Несколько мгновений, – Риким не успела даже оглядеться, – и тело кольнула боль, вспыхнула рядом с сердцем, в токах крови или в самой глубине души. И, словно эхо, донесся звук, – так голос, говоривший во сне, продолжает звучать в первые секунды пробуждения.

Риким мотнула головой, и звон стих.

Наджету повернулся к ней, встревоженно спросил: «Ты тоже слышала?» Она не успела ответить, – стена раскрылась, и в рубку вошли послы пиратов. Риким и Наджету поднялись им навстречу.

Вошедшие были похожи друг на друга, – и на образы из обучающих видео. Оранжевые комбинезоны, темные волосы, постриженные почти неотличимо, одинаковые, нечеловечески-быстрые глаза и бледная кожа. Вживую, вблизи эта бледность казалась еще более нездоровой и чужой, и Риким едва удержалась, чтобы не сделать шаг назад.

Она не отстранилась и когда один из пиратов подошел к ней и на миг взял ее руки в свои. Ритуал приветствия, отдернуть ладони – значит оскорбить.

Пират улыбнулся, широко и дружелюбно, – словно они были знакомы уже много лет, – и сказал свое имя: «Рони». Риким и Наджету назвались в ответ, и переговоры начались.

Риким говорила спокойно, слушала внимательно и давила разочарование, растущее внутри: зачем надо было лететь так далеко, соблюдать столько формальностей, если пока все, о чем идет речь, уже обсуждалось по дальней связи? Это только начало, сказала себе Риким. Только первый день переговоров.

И этот день закончился.

«До завтра, – сказал на прощание пират по имени Рони и вновь улыбнулся. – Обсудим и обдумаем все, о чем говорили сегодня, и завтра продолжим».

Отдыхать Риким и Наджету должны были в своей шлюпке – такими были условия. На обратном роботы не сопровождали гостей, заблудиться здесь было нигде, – ни развилок, ни поворотов. Прямой коридор из переговорной рубки в ангар. Тишина, нарушаемая лишь звуком шагов.

Голос не взорвал тишину, – он раздался не в спокойном воздухе коридора, а внутри Риким. Она пошатнулась, – такими оглушительными и ясными были слова. Звук гремел внутри тела, в крови и дыхании, но не достигал внешнего мира, не выходил наружу. Голос командующего.

«Ваша миссия завершена, – сказал он. – Мы определили местоположение станции пиратов, координаты переданы силам безопасности союза миров. Скоро их флот будет здесь, наш общий враг будет уничтожен. На вашей шлюпке установлена спасательная капсула, в ней все коды, необходимые, чтобы покинуть корабль. Отправляйтесь немедленно».

Голос стих, оставив после себя ноющую боль в мышцах, ломоту в костях. Риким зажмурилась на миг, надеясь, что наваждение исчезнет, а потом взглянула на Наджету.

И по его глазам, растерянным и потрясенным, поняла, – голос звучал и в нем.

«Это была не обычная инъекция», – выдохнул Наджету.

Инъекция, которую им делали перед вылетом. Следящие наночастицы – на этот раз такие сильные, что смогли передать сигнал домой, преодолеть все глушители и барьеры.

«Но значит…», – начала Риким, но Наджету не дал ей договорить. «Нас могут слышать», – сказал он.

Спустя несколько минут, когда купол защитной капсулы сомкнулся, отсекая их от всего мира, Риким закрыла лицо руками, но не удержала слова, они вырвались вместе со всхлипом. «Но это же бесчестно!»

«Да, – ответил Наджету. – Это настоящее бесчестье».

Цифры на экране сменились – сто двадцать.

Ты будешь служить чести рода.

Ты выполнишь задачу с честью.

Даже если они бесчестны, мы будем верны своему слову.

Честь превыше всего.

Но переговоры – лишь прикрытие и ложь, предательство, обман, удар в спину. Совсем скоро цифры дойдут до нуля, и звезды, мерцавшие за широким окном, вспыхнут сверхновой, затмят небо. Союз был заключен, – но с другими. Вернуться домой и узнать, что дали взамен на бесчестье. Перемирие? Спокойную жизнь? Пираты были нашими врагами, Риким ан-Дарэ, теперь они умрут. А ты вернешься домой, и останешься ан-Дарэ. Ты будешь смотреть на родных и знать, что обесчестила род и семью.

Сто восемнадцать.

Риким взглянула на Наджету – он ждал. Серьезный, напряженный как струна, обожженный изнутри, как и она.

– На астероид, – сказала Риким.

Пульт вспыхнул под пальцами Наджету, шлюз ангара открылся.

2014 г.

Похожие статьи:

Рассказы → Спиридонов и "тролли". Часть 2

Рассказы → Песочный человек

Статьи → Искусственная Луна

Рассказы → Спиридонов и "тролли". Часть 1

Рассказы → "Генезис"