Каждый день, следуя давно заведенной традиции, ко мне приходило утро с яичницей и беконом. Традиция завелась, когда меня переклинило на Клю. Но Клю уж нет, а традиция, заведенная ею, жива и по сей день. Но в этом я видел лишь свою заслугу. Если бы я ежедневно не подкармливал традицию отличнейшим беконом и крупнокалиберным яйцом из супермаркета под окном, то ее не было бы уж со мной, как и Клю.
Вызывающий перестук шпилек по асфальту под окном отвлек меня от фундаментальных размышлений, заставив с неизменной утренней флегмой в глазах слегка вздрогнуть...
Я чуял отсюда, с моей холостяцкой кухни, что шпильки несут наглые длинные ноги, с легким выбросом от бедра, в юбке, делавшей ах при каждом шаге. При этом ах открывались чудные колени с тонким шрамом на левой попе… Я пытался представить, что там выше, но застрял на отсутствии белья. То есть я хотел, чтобы белье отсутствовало, а белье было. Пока мы с ним препирались, ко мне позвонили.
Разочарованно дотащившись до прихожей, я открыл дверь. На пороге стояла рыбка из аквариума Абри. Абри Косов, мой друг, детектив, алхимик и овощевод, был еще и коллекционером. Он разводил экзотических рыбок. Одна из них и стояла сейчас передо мной.
Я, стараясь говорить равнодушно, сказал себе, что в ее глазах омут с весьма мутной водой, что брюлик таким весом на шее необратимо приведет ее к сколиозу, что, судя по её походке, на ней — стринги, а я тяготею к доброй, старой, как мир, классике.
Мне полегчало. И я спросил:
— Чем могу?
Скупая слеза в один карат скатилась по фарфоровой щеке, была утилизирована в платок и спрятана.
— Абри...
— Это, к сожалению, не я.
— Абри в больнице… Он просит вас помочь ему...
Шпильки не знали, что их хозяйка еще не все сказала, и понесли ее прочь. Она не стала сопротивляться. Глядя ей вслед, на чудное кремового тона крепдешиновое платье в белых розочках, я вредно поджал губы:
'Стринги, дорогая, да-с'.
Мне оставалось закрыть дверь. И вернуться на кухню. Медлить было нельзя. И я быстро доел яичницу. Нашел письмо от Абри от третьего дня и перечитал его.
'Дорогой друг, пишу тебе, находясь в пути. Всего в письме не расскажешь, но если тебе станут обо мне говорить разное, помни одно: сеньора Эвтаназию я к себе не приглашал. Но если вдруг это случится, то отправляйся на почтамт и получи до востребования бандероль'.
Запомнив имя и взяв ключ на всякий случай, я отправился на почтамт. Время было раннее. Навстречу попадались сплошь мятые лица. Немятые в это время не ходят, они доедают яичницу с беконом, они не ходят вообще, их возят.
Бандероль оказалась письмом. От страшного предчувствия у меня тряслись руки, когда я доставал ключ. И мое опасение подтвердилось. С помощью ключа мне удалось прочитать следующее: 'Мой друг, это засада".
В этом был весь Абри. А мои ноги тем временем отказывались идти в больницу.
Самые худшие опасения свили гнездо в голове. Его надоедливое — кнок-кнок — заставило меня по пути сделать пластическую операцию. Думаю, Абри одобрил бы этот шаг. Теперь я в испуге шарахался от своего отражения, встретившись с ним нечаянно. Потому что в отчаянии на вопрос врача 'кем бы вы хотели стать', я ответил: 'его женой'.
Мой ответ не смутил доктора, и он лишь уточнил детали.
Но именно эти детали смущали теперь меня.
Тонкий шнурок стрингов, пролегший через мои полупопия, вызывал дрожь во всём теле. А рука без конца проверяла содержимое двух увесистых, прелестных кружевных кармашков на груди.
Полупопия под узкой обтягивающей юбкой двигались совершенно отдельно от меня, как я не пытался с ними справиться, и я подумал, что этот вид белья социально опасен… Потому что… какой-то удод уже пристроился за мной...
Я чувствовал себя всё более странно.
Полупопия, улыбаясь ямочками удоду, резвились, выпущенные на свободу, а содержимое кружевных кармашков увеличивалось в размере от зависти к ним и торчало...
Удод, следовавший за мной как приклеенный, был довольно настойчив.
'Абри был прав, это — засада', — думал я, раздраженно стряхивая его прилипчивый взгляд с ямочки на ягодице и напряженно думая о той кружевной безделке.
Мучительно краснея, я с ужасом осознавал, что с удовольствием снял бы её...
'Конечно, если она была бы не на мне', — шептали разнузданно остатки моей флегмы.
Но она была на мне. А снять всё равно хотелось. И я всё больше багровел. Дыхание вдруг прервалось на мгновение, и я издал гортанное:
— О-о.
И косым зрением раздраженно отметил — удод сделал стойку. А трусики отчаянно жали...
И вот теперь, стоя перед реанимационным покоем, я лихорадочно шарил по груди в поисках бейджика, однако находил множество ненужных предметов. Забывал, что ищу, и безумно принимался искать снова. В конце концов, с мыслью о врезавшихся в полупопия стрингах и печалью в душе я вошёл.
Но, увидев друга, забыл обо всем и воскликнул:
— Абри!
Пожалуй, так будет слишком холодно. И бросился ему на шею. Чьи-то безумные инстинкты носились с бубнами в моей голове, и я, как придурок, уже почти было оседлал Абри… когда мимоходом отметил справа господина в чёрном и даму с косой. Они играли в покер. Господин в чёрном покачал головой:
— Ещё одна. Сегодня это будет третья.
В это мгновение я увидел двух других. Они сидели рядышком — общее горе их сблизило. Одна из них заметила мне:
— Ну ты, пухлая… В четырнадцать ноль-ноль у Абри свидание со мной, в четырнадцать-тридцать — клизма, в три — свидание с сеньором Эвтаназией...
— Мы не одни, — прошептал я Абри на ухо, внутренне напрягшись от вульгарного 'пухлая', мне это мешало.
И весьма неохотно слез. Опять выпучив страстно глаза и издав всё то же гортанное 'о-о', сел рядом с Клизмой. Имя Клизма ей было к лицу. Есть в нём что-то французское...
Но мне было не до этого. Некоторые подробности моей новой физиологии обострили мой внутренний взгляд и мне всё время казалось, что я за собой подглядываю.
Я обиженно всхлипнул. Женская натура проступала всё больше, кроме того, жало во всех местах, и невозможно было ничего поделать с этим. К тому же, я видел этих двух рядом, мысли от злости прыгали во мне самым страшным образом, и я, процедив:
— Вот козззёл, а...
Схватил у дамы косу.
Но сеньор в чёрном в это мгновение посмотрел на часы и сказал:
— Пора.
И отключил того, что пикает и чертит, пикает и чертит. Абри удивлённо открыл глаза, посинел подозрительно и опять закрыл их.
Я, вернув косу даме в чёрном, на правах жены счёл нужным вмешаться:
— Кто вы такой, чтобы тыкать тут пальцами?
И включил пикалку.
Господин в чёрном выключил пикалку и прошипел:
— У меня назначено...
Помня, с кем свидание у Абри после Клизмы, я вредно поджал губы, включил пикалку и ответил:
— Мой муж Абри Косов не приглашал господина Эвтаназию. О чем свидетельствует его письмо, — и сунул письмо ему под нос.
По-моему получилось достойно.
Но первая жена была, очевидно, не согласна и сделала мне хук слева, вторая жена выключила пикалку.
Но тут вкупилась дама с косой. Её глаза горели любовью к Абри. Она желала сама встретить последний вздох у постели любимого. И включила пикалку.
И коса шахх! мелькнула перед моим носом. Я загляделся… Хорошо работает! Бедняжку Клизму и ту, вторую, как ветром сдуло. Мне стало жаль — я так и не узнал ее имя.
А господин в чёрном сцепились с дамой с косой насмерть. Я, признаться, с волнением следил за ними.
Становилось ясно, что Абри был гораздо состоятельнее, чем я думал. И что-то местечковое закопошилось расчетливо в моих генномодифицированных мыслях.
Сторон у любовного треугольника вокруг Абри образовалось слишком много. И если их станет немного меньше, я, оказывается, был непротив.
Но уже в следующее мгновение господин Эвтаназия послал очень слабый хук справа, подсечка была откровенно слита, а коса вяло жикнула у него перед носом, оставив тонкий шрам на левой попе. Это мне что-то напомнило. Но что?..
А Абри открыл глаза. И сказал, улыбнувшись:
— Ты так хороша сегодня, дорогая. Тебе идут эти стринги. Надевай их всегда для меня.
Потянулся ко мне и пошарил по моему правому карману. Я хмыкнул. Ищет сигареты. Но я как раз бросил курить.
Абри же проверил содержимое и второго кармана. И я покраснел — здесь у меня всегда лежали сигареты, на тот случай, если я вдруг брошу курить.
Но, не найдя сигареты, Абри заподозрил неладное и рассмеялся:
— Сегодня началась зимняя рыбалка на Дальнем Востоке, мой друг. Не отправиться ли нам туда? Такого тайменя ты больше нигде не увидишь...
— Но!.. Хотя… — задумчиво протянул я.
Что-то мешало мне, то ли я не мог его простить за что-то, то ли что-то очень важное было упущено навсегда, но слово "коззел" так и рвалось из моей груди...
Однако высоковольтная дуга моего напряжения уже благополучно заземлилась на тайменя. И я вспомнил, как в прошлый раз из юрты нанайки СОленьимиГлазами на собачьей упряжке умчался за спичками. И не вернулся. Время собирать камни. Которые она бросила мне в спину.
Поэтому, подписав неустойку сеньору Эвтаназии, суетившемуся здесь же, взяв его вежливо протянутую визитную карточку, я пробормотал Абри, пожав плечами:
— Хорошо. Только зайду, переоденусь.
Тайменя я давно хотел поймать. Это была моя давнишняя мечта, и Абри знал об этом.
Но… как они их носят?!..
Некоторое время я сидел в кресле, вытянув волосатые ноги, и шевелил пальцами. Шпильки… Это для меня навсегда останется загадкой.
Похожие статьи:
Рассказы → Лизетта
Рассказы → О любопытстве, кофе и других незыблемых вещах
Рассказы → Незначительные детали
Рассказы → Как открыть звезду?
Рассказы → Культурный обмен (из серии "Маэстро Кровинеев")
