Франсуа Рабле, Андрей Платонов и категория творчества

Дефиницию «творчество» по праву относят к числу базовых (и сложнейших) понятий современной науки. Дисциплины гуманитарного спектра трактуют названную категорию предельно широко, придавая ей поистине «глобальный» статус. Согласно сегодняшнему академическому дискурсу, творчество есть «высшая форма универсально понимаемой креативности, имманентно присущая всем уровням иерархии бытия; способствует самосохранению и воспроизведению сущего посредством качественных трансформаций их структур. Т. в природе – суть её обновление и изменение, переход от хаоса к порядку, трактуется в контексте анти-энтропийного потенциала Вселенной. У живых организмов Т. выступает в форме их приспособления к изменениям окружающей среды, в том числе и на уровне качественной корректировки поведенческих сценариев…» (Новейший философский словарь: 2-е изд., переработ. и дополн. – Мн.: Интерпрессервис; Книжный дом. 2001). Разумеется, феномен творчества со всей присущей ему многогранностью, неразрывно связан и с такой стратой человеческой деятельности как занятия искусством, в частности с областью художественной литературы.  

Нас интересует авторская интерпретация семантики творчества, сокрытая в текстах Ф. Рабле и А. П. Платонова.  

                                                          *** 

Франсуа Рабле с наибольшей полнотой выразил идеи французского Возрождения. Всесторонне развитый, обладавший богатейшей эрудицией, этот медик, ботаник, юрист, писатель и филолог стал представителем могучего племени ренессансных титанов. 

Рабле родился в провинции Турень в семье адвоката. В десять лет мальчика отдали в монастырь, где он пребывал свыше двадцати лет, за это время превосходно усвоив и возненавидев царившие в монашеской среде законы лицемерия и разврата. Стремясь отгородиться от окружавшей его пошлости, Рабле целиком отдался напряжённым умственным занятиям и духовному самосовершенствованию, изучая древние и новые языки, штудируя всю доступную ему литературу. Однако исключительно книжные знания не удовлетворяли пытливого молодого человека. Примерно в 1527-м году он навсегда покинул монастырь и начал путешествовать по Франции, не только вращаясь в кругах университетских интеллектуалов, но и близко знакомясь с действительностью жизни социальных низов, их нуждами и интересами. 

Обессмертивший имя Ф. Рабле роман «Гаргантюа и Пантагрюэль», достаточно «странный» текст, исполненный переходящего все меры гротеска и безудержной сатиры, по своему содержанию явился синтезом «высокой» гуманистической учёности и простонародной комики с её грубым, зачастую откровенно непристойным юмором. Детальный анализ раблезианской поэтики, основанной на заимствованных из фольклора амбивалентных образах материально-телесного низа, а также еды и питья, дал известный советский литературовед и философ М. М. Бахтин (см. его монографию «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса», первое издание – 1965 г.). Мы же хотим разобрать знаменитый образ Телемской обители.       

Подробный рассказ о необычайном аббатстве (по всем пунктам тотально противоположном рядовому монастырю) приводится в завершающих главах первой книги «Гаргантюа и Пантагрюэля». «Неправильная» с точки зрения догматов неумолимо уходящего в прошлое средневекового мышления обитель дарована монаху Жану Зубодробителю, отличившемуся в войне между добрым королём-великаном Грангузье и вероломным монархом Пикрохолом, в качестве особой награды. 

Необыкновенный монастырь, милостивый дар доблестному брату Жану, - воплощение архитектурной претенциозности и роскоши: «Само здание было построено в виде шестиугольника, с высокими круглыми башнями по углам, диаметром в шестьдесят шагов каждая; все башни были одинаковой величины и одинаковой формы. На севере протекала река Луара. На берегу реки стояла башня, которая называлась Арктика; с восточной стороны высилась другая башня, под названием Калаэра, следующая башня называлась Анатолия, за нею –  Мессембрина, затем – Гесперия и, наконец, последняя – Криэра. Пространство между башнями равнялось трёмстам двенадцати шагам. Здание было семиэтажное, если подвальный этаж считать за первый. Своды второго этажа напоминали ручки от корзины. Верхние этажи были оштукатурены фландрским гипсом, замки сводов имели форму лампад. Крыша из лучшего шифера была украшена свинцовыми поделками в виде маленьких человечков и зверьков, искусно сработанных и позолоченных; с крыши, между окнами, на некотором расстоянии от стен, спускались водосточные трубы, расписанные крест-накрест золотом и лазурью; внизу они переходили в широкие желобы, из которых вода стекала под здание, а оттуда в реку.  

Здание это было стократ пышнее Бониве, Шамбора и Шантильи; в нём насчитывалось девять тысяч триста тридцать две жилые комнаты, при каждой из которых была своя уборная, кабинет, гардеробная и молельня и каждая из которых имела  выход в большой зал....

Посреди внутреннего двора был дивный алебастровый фонтан, увенчанный изображением трёх граций, причём каждая грация держала в руках рог изобилия…».

Обитателями новоиспечённого монастыря стали исключительно блестяще образованные, безупречно галантные и свободолюбивые мужчины и женщины: «Вся их жизнь была подчинена не законам, не уставам и не правилам, а их собственной доброй воле и хотению… Нигде, кроме Телемской обители, не было столь отважных и учтивых кавалеров… не было столь нарядных и столь изящных, всегда весёлых дам…».

Телемское аббатство с его вольными порядками, безусловно, отмечено печатью утопической идеализации. Однако эту идеализацию не следует воспринимать как абсолютную: в повествовании о чудесном монастыре слышны и сатирические нотки. Беспощадно высмеивая средневековые нравы, Ф. Рабле подверг тонкой критике и некоторые наивные, неоправданно оптимистичные постулаты современной ему гуманистической мысли.

                                                           ***

Андрей Платонович Платонов (настоящая фамилия – Климентов) признан на рубеже тысячелетий одним из величайших мастеров русской литературы бурного XX века. Разделив судьбу своего народа, он пережил и осмыслил трагическую эпоху родной истории.

Будущий писатель появился на свет в августе 1899-го г. в Ямской слободе города Воронежа. Окончив церковно-приходскую, а затем – городскую школу, юноша с 15-летнего возраста пошёл работать сначала помощником машиниста, а потом литейщиком. В эти годы, вынудившие вчерашнего ребёнка стремительно повзрослеть, он увлёкся техникой, пытался изобрести вечный двигатель. И в дальнейшем Платонов оставался одарённым изобретателем, обладателем нескольких патентов.

Он рано стал писать, сначала стихи, потом прозу. В молодые годы он также пробовал себя в профессии журналиста, активно сотрудничая с рядом воронежских периодических изданий.   

В 1923-ем г. в газете для крестьян был напечатан написанный Платоновым в соавторстве с М. Бахметьевым «Рассказ о многих интересных вещах». В основе сюжета этого научно-фантастического текста – борьба людей против разгула смертоносных природных стихий. Главным героем рассказа выступает Иван Копчиков, сын сельской девки Глаши и лесного бродяги Якима (в чьём образе угадываются черты сказочного оборотня). После гибели родного хутора Суржи из-за чудовищного ливня он берёт на себя руководство восстановительными работами. Позже отстроенное село и вовсе «переделывается» Копчиковым в «один большой дом на всех людей»: «Строился он круглый, кольцом. А в середине сажался сад. И снаружи также кольцом обсаживался дом садом. Так что окна каждой отдельной обители-комнаты выходили в сады…

Внутри по всему дому шла длинная галерея и соединяла все комнаты.

Много хорошего было внутри дома. Над каждой комнатой на крыше был малый духогончик, который не переставая тянул вверх испорченный людьми воздух. А снизу из садов подгонялся благовонный, богатый дух, тоже духогонами… Дом так топился, что никто не замечал, где, как и что топится, откуда идёт тепло. Ничего не было видно. А теплота шла равномерно и грела…».

Описывая уникальное жилище, созданное изнурительным (но добровольным) трудом большевиков как передовой силы истории, Платонов моделирует «локальную» утопию, проектирует воплощение земного Рая в соответствии с коммунистическими лекалами. Возможность достижения большевистской «программы максимум» не подвергается сомнению. Сомнение возникнет немного позже. Образ-символ «чудодейственного» пролетарского жилища будет впоследствии переосмыслен в повести «Котлован», где оптимизм сменится пессимизмом, утопия переродится в антиутопию. Если в «Рассказе…» создание здания-рая успешно завершается, то в «Котловане» дело вплоть до самого финала не идёт дальше подготовки к реализации грандиозного замысла.

Хотелось бы обратить внимание на одну достаточно интересную деталь: «Иван, ещё перед стройкой дома, велел смачивать все доски, брёвна, оболонки и тёс особой жидкостью, которую он добыл из особой травы, перегоняя её в котле.

Доски, промоченные этой жидкостью, делались несгораемыми…».

Здесь заметна некоторая перекличка с раблезианским романом. В конце 3-ей книги «Гаргантюа и Пантагрюэля» упоминается удивительная трава под названием «пантагрюэлион», одним из отличительных качеств которой является полная неуязвимость перед разрушительной силой огня.

                                                           ***  

В рассмотренных примерах из литературного наследия Ф. Рабле и А. П. Платонова общефилософская категория творчества воплощена, если можно так выразиться, в архитектурно-строительном ключе. Утилитарная трудовая практика  наделяется эстетическими характеристиками (наиболее отчётливо это проявлено у Платонова).