***
- Спи дитя моё, усни.
Сладкий сон к себе мани.
В няньки я тебе взяла
Солнце, ветер и орла…
Солнце скрылось за горой,
Улетел орёл домой,
Ветер после трех ночей
Мчится к матушке своей.
Ветра спрашивает мать:
Где изволил пропадать?
Али с звёздам воевал?
Али волны всё гонял?
Не гонял волн морских,
Звёзд не трогал золотых,
Я дитя оберегал
Колыбелечку качал*…
А дело было так. Родился в одном дальнем селе мальчонка. Не просто так родился, а с историей. Да не с простой историей, а особенной. Замысловатой…
Мамка его простой селянкой была, что день напролёт по хозяйству крутится, а батя – зверем да птицей лесной промышлял. В артели охотником значился.
В тот год реки совсем обмелели, зима снегу мало уродила, паводка и не было. Ушёл зверь. Олесь прежде далеко уходил. А нынче - день по лесу помытарится и обратно. Раньше-то и на месячишко артелью выезжали тайгу за зверем топтать, а тут вон как вышло. Мужики думали в город на заработки податься. Ну, а пока думали… А чем еще молодым и семейным вечера скрашивать? Как за окошком сумерки – так и постелька зовет. Бушует весна поздняя. Каждая тварюшка пару зазывает. Соловушки ночь так трельками своими выткут, что и сну завидно. Бежит он от глаз. Прячется.
Зверя нет – работы нет. Не любил Олесь город. Шумно, грязно, суетно. Вот и решил охотник подальше в леса податься. А как на зверя нападет, так и знак пошлёт – соколика отправит.
Собирала Марьяна Олеся своего, да причитала:
- Ой, чует сердце мое горюшко. Ой, не случилось бы чего! Может, отступишься, Олесушко. Придёт зверь. Ты обожди чуток и придёт…
Вот что за язык у бабы? Помело, не иначе! Нет бы, дорожку светлую намести, чтоб шагалось легко. Как же! Всё им опасениями своими ноги мужнины стреножить охота. Бабы, одно слово. Что с них взять?
Ушёл Олесь и пропал. Вот уж снега тайгу покрыли, а от него – ни слуху, ни весточки, ни соколика. Убивалась Марьяна, да к тому времени, как река в ледовую шубу закуталась, поняла, что на сносях. И вот, когда уже повитуха в светёлке караулила, приснился Марьяне сон. Чудной. Будто и не сон вовсе. Будто бредёт она босая по лесу, в сугробах по пояс утопая. Солнце туманное к земле клонится, сумерки любопытные дымкой окутывают. И тихо так, что даже ветка не хрустнет. Только и слышно - дыхание Марьяньино. И вроде как устала до смерти, а останавливаться нельзя. Ибо дойти должна. И ежели дойдет, то так счастлива будет, как ни один человек на всём белом свете. Лишь билась мотыльком мысль, да такая тревожная, что гнала от себя, в разум не пускала. Дойти бы. Остальное потом.
А как пришла, так и обомлела. Озеро посередь зимы кувшинками покрытое, незабудками по краю выложенное. А от воды – туман. И светится то озеро, словно в глубине его кто лампаду запалил. Подошла Марьяна к воде, а посмотреть боязно. Никак пересилить себя не может. Да только ночь в спину толкает, словно окунуть в глубину озёрную грозится.
Глянула Марьяна в воду, а на неё из сумрака озерного девка смотрит. Да улыбается ласково, словно сестрица родная.
- Пришла, значит, - усмехнулась. – Ну, слушай, коли так. Отдам я тебе Олеся твоего. Загостился он у меня. Да и проку от него никакого. Не мужик, а так – одно название. Да только просто – не получится. Выкуп нужон. Завтра по утру заберу я у тебя то, чего ещё на свете нет. А тебе всё что нужно – сюда прийти. Три дня даю. Дорогу найдёшь…
…Проснулась Марьяна, лежит ни жива ни мертва, словно из омута вынырнула: мысли вразнобой, дыхание сбито, волосы мокрыми прядями лоб облепили. Отдышалась и чует, что-то не то с нею. Изменилось, вроде, а что - и не ухватить сразу. Уже и повитуха занавесочку отдёрнула, водицу в крынке несет:
- Умаялась, девица. Всю ночь стонала. Ты силушки-то побереги, - да и застыла, глядя на Марьяну расширившимися от страху глазами.
Только тут и поняла Марьяна, что нету уже в ней того, кого ждала все эти месяцы долгие. Нету, словно и не было. Обхватила себя руками, глаза выпучила да и завыла в голос.
Повитуха вон из избы выскочила, заметалась по улице, про шубу забыв, да кричала так, что собаки притихли. И повалил народ из изб, на бегу одёжку запахивая.
- Беда! - голосила повитуха, - Ой, беда! Всем нам беда! Забрала нечисть дитя прям из утробы! Ой, лихо нам всем! Ой, лихо!
Стоял народ, хмурился, с ноги на ногу перетаптывался. В избу-то кучно набились, холоду морозного напустили. На Марьяну старались не смотреть. Да и страшно на нее смотреть-то было: волосы всклокочены, глаза пеленой безумной подернуты, рот перекошен, а из горла лишь стон нескончаемый льётся. Качается из стороны в сторону, словно люлька дитячья, да руками кончик одеяла теребит.
- Худо дело, мужики, - Павло, что за старосту был, вперед вышел, - оборону готовить надобно. Видать, нечисть лесная знак подала. Скоро сама заявится...
- А делать-то что? - заворчали хмурые мужики, - неужто, дедовские снасти доставать?
- Придётся, - вздохнул Павло, - Лажич, доставай книгу, в полдень всех мужиков у себя жду. Совет держать будем, - глянул на Марьяну, да и крякнул в усы: - Эх, Олесь, где же ты запропал...
***
В широкой избе Павло было не продохнуть: и от табачного дыму, и от гвалта. Никак не думал староста, что новость эта такой переполох устроит. Привыкли. Обмякли. Растеклись. Вот и галдят, что бабы, а итог один – дышать нечем.
- Ша! – грохнул кулаком об столешницу, - запахните рты. Что галки верещите! К утреву чтоб каждый со снастями пришел! Обереги обновите, да со всем, что найдете – ко мне. Что ещё?! – рявкнул.
Мужики молча расступались, пропуская встрёпанную Марьяну.
- Чего тебе, девонька? – ласково спросил Павло. – Ты зачем здесь?
Марьяна обвела взглядом нахохлившихся мужиков:
- Знаю я, кто дитя похитил. И для чего – тоже знаю. И где искать – ведаю...
Мужики зашептались, глаза пряча.
- Тебе бы силы беречь, Марьянушка. Шла бы ты до дому, - Павло заглянул в глаза и отшатнулся, разглядев в них нарождающееся пламя.
- Я сама вас поведу. Только вы за мной позже ступайте. Сначала сама договариваться буду.
- А коли не договоришься?
- Тогда и вы подоспеете...
- Чудно, - выдохнул самый младший. – Чтоб баба войско вела?
Все от Марьяны оборотились к Павло.
- А что мы теряем? – хмыкнул тот. – Завтра с утра и выйдем. Расходимся...
***
- Пришла, значит? - девка из воды вышла, по пути завитушку незабудки сорвала. - Забирай мужика своего. Наигралась я. А вот младенчик твой мне люб. Сама его выпестую.
А тут и Олесь следом показался. Идет, глазами моргает, головой трясёт, мычит что-то, словно речь людскую позабыл.
- Видишь, я слово держу, - запрокинув голову, рассмеялась смехом дробным Водная дева, - Как он на берег ступил — твой. Пока в воде был — мой. Забирай.
Смотрела Марьяна, как Олесь ногами перебирая, из воды, словно конь стреноженный, выбирался. А как на сухую землю встал, тут и глаза его проясняться начали.
- Держишь слово? - усмехнулась Марьяна сухими губами, - а я тебе поверила...
Водяная дева нахмурилась:
- Как только на сушу вышел — нет ему обратной дороги ко мне! Нету!
Смотрела Марьяна на Олеся, а тот на нее. И пока в глазах его муть не расселась, сделала Марьяна шаг в сторону ведьмы:
- Не мой это мужик. Обманом дитя забрала! Нечисть лихоимствует, детей ворует! Я всем скажу! Забыла, как сто лет назад вас в самую чащу загнали? Теперь и вовсе сгубят!
- Ты глаза-то разуй! - вскипела дева. - Твой мужик!
- Не мой! Забирай его обратно! Обманом у меня дитя забрала! Обманом!
- Не было никакого обмана, - заходилась в крике нечисть, - ты себе ещё нарожаешь! Я потому мужика твоего и умыкнула, чтоб дитя твоё заиметь! Возвращаю его тебе! Через год другого младенца нянькать будешь!
- Не нужон мне другой! Моего отдавай! И мужика этого чужого забирай!
Мир мутился перед глазами Марьяны, да только коль уж встала, так стой на своём до конца.
- Ты никак перечить мне удумала, девка, - Водяная дева надвинулась грозно, - да я тебя здесь же и оставлю!
- Давай, пробуй! - кураж застилал глаза. Видела, видела Марьяна смущение в глазах ведьминских. - Мужуки-то наши снасти уже готовят. На подходе! Коли жить хочешь, отдавай дитя!
Стоял Олесь, глаза распахнув, да видать, не так глуп оказался: молчал, понимая, что в спор бабий лучше не лезть — себе дороже выйдет.
- А ты понимаешь, что мужика твоего я уже вернуть не могу? Он всяко с тобой останется.
- А мне что с того? - кипятилась Марьяна, - обещала мужика моего вернуть, так и верни! Да если бы ты дитя не умыкнула, я бы на сон и внимания не обратила! Отдавай, а то, как есть и род твой ославлю, и мужиков наведу на всю вашу нечистую породу! Войско-то на подходе!
Прислушалась ведьма, нахмурилась. Да и Марьяна уже покрикивания слышала. Пять минок - и будет тут Павло с мужиками в обереги завёрнутые, да заговорёнными вилами-сетями-кольчужками увешанные.
- Забирай, - махнула рукой, - видать обозналась я... Не держи зла...
Тут и села на песок враз отяжелевшая Марьяна. Зашевелился в нутре живой комок.
- И его забирай, - вздохнула Водяная дева, - может, кто и приголубит...
И пошел Олесь за Марьяной, как барашек на привязи. Так и вышли к мужикам. Долго ещё пришлось Марьяне дух их, гневом да страхом раздутый, усмирять. А Павло так и приложил рукой тяжёлой парочку. Особо горячих. На том и успокоились.
Что ещё сказать? Конец, вроде бы. Да только Олесь про житие своё у ведьмы водяной никогда не рассказывал, а Марьяна никогда и не спрашивала. Может, потому и прожили душа в душу, ещё пятерых народив?
***
*«Колыбельная», стихи А.Майкова.
Похожие статьи:
Рассказы → Баллада о смелом шаге
Рассказы → Сказка о хитром А Туне и безумном лесном нате (бирманская сказка)
Рассказы → Под дубом в облаках
Рассказы → Сказка о том, как лиса зайца угощала
Рассказы → Лес эху
