Глава 3
Целую седьмицу провалялся Олег в жестокой лихорадке. От всего пережитого еще и рана в плече открылась. Когда лихорадка отступила, и князь Переяславский пришел в себя, он оказался слаб, как ребенок и не мог даже подняться с ложа. Только через пять дней начал присаживаться и смог самостоятельно подносить ложку ко рту. Все это время от него не отходила половчанка Абика, так ее звали. Часто появлялась Джи. Осматривала раненого, меняла повязки, иногда сама кормила с ложечки. Ее карие глаза непривычного разреза смотрели на Олега с теплотой и легкой печалью. Переяславскому князю казалось, что уже только от появления богдийской ведуньи ему становилось легче. Часто появлялся и дядюшка. Глеб Владимирович, похоже, искренне беспокоился о троюродном племяннике. Да и когда на них наезжал татарский всадник, он, помнится, буквально прикрыл его собой. С чего бы такая забота?
В утро, когда Джи разрешила ему вставать с ложа и делать по нескольку шагов внутри юрты, в татарском стане возникло оживление. Олег собирался вопреки запрету выбраться на улицу, пока Абика вышла по каким-то делам. С некоторым трудом надев верхнюю, одежду, на дрожащих от слабости ногах, он направился к выходу и здесь столкнулся нос к носу с богдийкой. Та как раз поднималась по лесенке в юрту.
- Далеко ли собрался? – строго спросила она. Но в глазах Джи Олег прочел нескрываемую радость от того, что он идет на поправку.
- Воздуху глотнуть, - виновато улыбнулся ей Олег.
- Только недолго, - смилостивилась девушка. – Монголы снимают лагерь. Хотят двигаться дальше. Обопрись на меня, помогу.
Олег попытался спуститься по лесенке сам, без помощи, но где-то на середине спуска правая нога начала подгибаться, и он был вынужден ухватиться за плечо Джи. Плечо оказалось неожиданно крепким. Уф! Спуск на землю закончился благополучно. Теперь можно и осмотреться. Денек выдался солнечным, безветренным и морозным. Дымы костров поднимались вертикально в небо и только там в вышине, подхваченные верховым ветром растаскивались им в бледную прозрачную кисею.
А татарский стан, и впрямь, снимался с места. Сворачивались юрты и шатры, вьючились и седлались лошади. Люди с поклажей сновали между станом и обозом, поставившим свои телеги огромным тройным кругом неподалеку. Олег обернулся и посмотрел на Рязань. Над погибшим городом кружили траурным облаком стаи ворон. Еще одна стая поменьше каркала у опушки леса над широкой лощиной близ опушки леса, там, где монголы рубили тогда полон. От увиденного опять закружилась голова, потемнело в глазах. Олег покачнулся.
- Плохо? – встревоженно спросила Джи и подхватила его под локоть.
Олег прикрыл глаза, сглотнул, ставшую вдруг тягучей, слюну, мотнул головой. Прихлынувшая боль в затылке, как ни странно, принесла облегчение – головокружение отступило, в глазах прояснилось.
- Ничего, все хорошо, - погладил он девушку по руке и стал смотреть на сборы в татарском стане, вдыхая всей грудью морозный воздух, сдобренный горьковатым запахом от дыма костров.
Богдийка уже потянула его обратно в кибитку, говоря, что для первого раза он погулял достаточно, когда сзади справа послышался топот копыт нескольких коней. Олег повернулся в ту сторону и увидел приближающихся к ним всадников. Примерно с десяток. До них оставалось тридцать-сорок саженей. Впереди ехал воин на вороном коне хороших кровей. Сам он был одет в масть коню - во все черное: соболья шапка, закрывающая затылок и уши, на вороненый пластинчатый доспех надета теплая накидка, тоже подбитая соболем, распахнутая на груди, черной ткани штаны свободного кроя, полусапожки с широким голенищем, шитые затейливым серебряным узором. Когда всадники подъехали ближе, Олег рассмотрел лицо. Монгол! Кажется. Он уже научился их отличать от других степняков. Широкие, тяжелые скулы, узкий разрез глаз, бороды и усов нет. То ли сбриты, то ли не растут. У степняков такое бывает. Не простой человек. Даже если бы его не сопровождала свита, это можно было понять. От всадника веяло силой и властью. Олег оглянулся на Джи, спросить, кто это такой к ним едет? И поразился, как вдруг изменилось лицо богдийки. Оно стало каким-то чужим, строгим и почтительным одновременно.
- Перед тобой джихангир Великого Западного похода Бату-Хан, - произнесла она громко, так, чтобы всадники, к ним приближающиеся, услышали ее слова.
