Это мой город

Томску посвящается

Я вылез из «Камми Харт» и огляделся.

Отлично.

На меня смотрели остовы брошенных космических кораблей, ямы в исковерканном асфальтовом полотне, осиротевшее после крушения вышек здание космопорта и чёрные вены пленившего всё вокруг вигату. Бежевое небо резко контрастировало с лишённым разметки полем, а видневшийся за осевшими стенами ангаров город поражал количеством выбитых глаз.

Унылый ветер носил по космодрому пригоршни пыли, и едва я шагнул прочь от корабля, как под ботинками заскрипела песочная крошка.

Раньше всё было не так.

Почему я вернулся?

Когда я летел сюда с Гитиуса-5, причина существовала. Теперь она словно умерла – как умер город, который мы бросили, как умерла наша мечта сделать его бессмертным. Её не сожрал вигату, нет, её поглотила моя память о прошлом.

Я прилетел сюда смотреть на мёртвый город? Нет.

Перепрыгивая через длинные узкие провалы в асфальте, я двинулся к зданию космопорта. Покосившееся и местами разрушенное, оно сливалось фоном с окружающим его  однообразным ландшафтом, и благодарить за эту навязанную планете личину следовало вигату. Чудовищные плети твари паутиной покрывали каждый клочок поверхности, тянулись вверх и вниз, вдаль и в стороны, очерняли, отравляли город, что раньше носил имя Тробиун. Вигату был хищным, жадным, проворным существом – существом без глаз, без ног, без голоса; обладая одним только телом, он властвовал над апплаунским городом и был его надгробной плитой.

Мы покинули город, покинули планету. Жалели ли мы об этом? Хотели ли вернуться? Нет.

Так почему?

На какое-то время стены космопорта скрыли от меня город, заменив его образ гулкостью пустых залов и щербатостью мраморных плит. Я шёл по полу, на который последний раз ступали двадцать лет назад, смотрел на инфощитки, слишком давно переставшие обновлять расписания, и ощущал себя далёкой звездой без планет. Город был мёртв, космопорт был мёртв, живым здесь был только я. А там – за стенами, на стенах, под землёй – правил вигату.

Сначала, шагая по залам, я думал, что он был только там. Но вот впереди показалась зона ожидания и бесконечные ряды кресел, и на чёрном покорёженном полу внезапно мелькнул зелёный клочок. Приблизившись, я разглядел проклюнувшийся из разлома плит бело-зелёный росток и понял, что это не пол чёрный, а вигату. Это его плети окружали крошечное растение, это его чёрные языки лежали слишком плотно, это его объятия отделяли маленького храбреца от смерти.

Так же вигату поступил и с городом. Так же он поступил с нами. Задушил.

Пройдя здание космопорта насквозь, я вышел в город.

Когда-то Тробиун был надеждой Апплауна: величественный оплотом жизни, он воодушевлял людей, им гордились, ему поклонялись. Когда-то над его улицами возносились к небу башни и сотни статуй вскидывали в приветственных жестах руки. Когда-то по его дорогам ступали ноги тысяч апплаунцев и скользили машины на воздушных подушках. Когда-то я видел его живым.

Теперь меня окружали развалины. Порабощённые вигату, остывшие давным-давно, они отдали себя во власть стихиям и времени, и я шёл по пустынным улицам мимо бывших домов, бывших магазинов, бывших театров, бывших кафе – такой же пережиток памяти, как они. Тишина здесь стояла ещё более сухая, чем на космодроме: там хотя бы свистел ветер, тут же звучали только мои шаги. До развалин стихия как будто боялась дотрагиваться. Думала, наверное, что, возьмись она носиться по улицам, разрушит и оставшееся.

Вот он, Круг. Тринадцатый Круг, в котором мы жили. Дома образовывали замкнутую, пронзённую арками проходов петлю, и таких петель было три: в центре стояли самые высокие дома, во втором ряду – пониже, по внешнему краю Круга шли одноэтажные цветные домики. Так здорово было выходить на балкон самого высокого дома и смотреть на жизнь внизу, видеть, как через арки петель снуют люди, слышать, как озорничают дети, подхватывать разговор соседа напротив. Так здорово было смотреть на рассветный край неба по утрам и на закатный – вечерами. Так здорово было просто жить…

Теперь центр покоился на двух других петлях, и Круга не было, не было, по крайней мере, чёткой геометрии линий, простоты и одновременно точности. На его месте высилась груда камней, которых хватило бы на то, чтобы замостить все дороги бывшего Тробиуна. Я смотрел на то, что осталось от моего дома, и думал, что… да, я думал, что зря оставил «Камми Харт» на космодроме.

Собирался ли я ночевать в стенах, в которых не был двадцать лет? Да. Предполагал ли я, что делать мне это придётся в корабле? Не припомню ничего подобного.

Пока я сомневался в собственной памяти, отвлечённое механическое зрение охватывало всё больше разрушений. Я одновременно видел и не видел, а, может, не хотел видеть. Разрозненные пазлы складывались в целую картину слишком медленно, общий печальный пейзаж вырисовывался чудовищно долго.

Когда я летел сюда, ничего подобного мне и в голову не приходило.

Город был погребён под плетями вигату. Его захватническая плоть заполняла всё вокруг – стены, окна, арки, и хотя ни одна молекула вокруг меня не шевелилась, я знал, что этот ненасытный зверь растёт. Он начал расти много лет назад, когда мы не знали ещё о его существовании, рос, когда мы поняли, что не одни владеем Тробиуном, рос, прогоняя нас из города, рос все те двадцать лет, что брошенные дома в одиночку противостояли ему. Это было огромное чудовище, и оно было растением, и растение это не горело в огне и не тонуло в воде.

Почему мы ушли?

Мы боялись, что вигату захватит и нас.

Я вернулся на космодром, поднял корабль над развалинами и взял курс на центр города. На пути к нему я старался не смотреть по сторонам, но опутанные проводами вигату останки башен возникали то тут, то там. Жалкие, одинокие, они смотрели в никуда провалами разбитых глаз, потеряв надежду ещё тогда, когда наши корабли покидали планету.

Зачем я вернулся? Надеялся на что-то? На что?

Когда-то центром города была круглая площадь, в самой сердцевине которой на каменном троне восседал Тробиун. Воплощённый в теле статуи, он долгие годы повелевал нами, вселяя в души радость, а в умы – веру. В его тени мы коротали жару, у подножия его трона соединяли любящие сердца. Он был городом и богом одновременно, и на умирающей планете мы желали ему и себе вечной жизни.

Посадив «Камми Харт» поближе к недвижимому великану, я вышел под угасающее вечернее солнце, поднял голову и посмотрел на бога.

Наш бог умер. Тробиун умер. У него не было левой руки, двадцать лет назад державшей топор, а правую, поднятую в молчаливом призыве, щедро увивали плети вигату. Голову его чудовище пленило лишь наполовину, но не стоило сомневаться – ещё немного, и вигату сделает своё дело. Ноги бога были поедены временем, а подлокотники трона превратились в груду каменных осколков. Свободный от тирана глаз взирал на дома, на дороги, на далёкий космодром, и в молчаливом взгляде этом мне чудилась печаль.

Печаль от того, что люди бросили его.

Я встретил закат у подножия великана, а на ночь устроился в кресле в кабине «Камми Харт».

Во сне я шёл, овеваемый прохладным ветром, по пустынным улицам великого города, шёл, ожидая восхода солнца, иногда поднимаясь выше самых верхних этажей и бросая взгляд в противоположные концы района. С высоты Башни Советов я охватывал город взором, видел каждый дом, каждую улицу, каждый камень в основании статуи Тробиуна. Восходящее солнце золотило город: оно сверкало в его окнах, играло на полировке его кораблей, отражалось от зеркальных вывесок его магазинов. Оно согрело моё лицо, и руки, и разум и запечатлело город в моей памяти таким, каким я видел его много лет назад. Таким, каким он снился мне все двадцать лет, таким, каким я всегда хотел его видеть.

Это был мой город, и когда среди ночи я проснулся, вздрогнув от неожиданного резкого удара по обшивке «Камми Харт», то понял, зачем прилетел.

Я тут же подумал, что ветром сдвинуло осколки статуи, и один из них рухнул на корабль. Неудивительно, что от такой мысли захотелось перебраться подальше от камнепада. Отчаянно хотелось спать, но «Камми Харт» была мне дороже, поэтому я сел и разбудил свою малышку.

Двигатели проснулись, зарычали, оттолкнули ночь; корабль поднялся над землёй и минуту-другую провёл в воздухе.

Луна позволила определиться с новым местоположением. Теперь я был ближе к улицам, чем к статуе, и ни один ветер не в силах был донести до корабля камень. Осколок бога даже если и повредил обшивку, однако не пробил её: об этом говорили стабильные показатели датчиков. Успокоившись, я заглушил двигатели, откинулся на спинку и вскоре уснул.

Рассвет заставил открыть глаза раньше, чем мне того хотелось: его холодные иглы вонзались прямо в панорамное окно «Камми Харт». Зевая, я некоторое время наблюдал восход солнца над мёртвым городом, а потом сообразил, что освещает оно лишь тьму вигату, и нахмурился. Зевота прошла.

Солнцу было всё равно, кого освещать. Чудовище бликовало так же, как раньше бликовал город, хотя первое было всего лишь хищной травой, а второй – богом.

Я достал из запасов последнюю сигарету и хмыкнул: на обратный путь ничего не осталось. Собирался ли я в обратный путь?

…Как меня отговаривали лететь сюда, как смеялись! Одни говорили, что я ничего не смогу сделать против вигату, другие – что мне нечего и надеяться, будто кто-то из них поможет мне. Город мёртв, говорили они, и остаётся только дать времени похоронить его. Поднимать Тробиун из руин вопреки воле чудовища – нет, ни за что, они не желали этого или боялись, и я жалел, что подобных мне было слишком мало.

Как же они бесили меня!..

Сигарета кончилась на удивление быстро. Закусив горький дым съедобным концентратом, я разгерметизировал люк и вышел наружу.

Солнце только успело коснуться моего лица своими ладонями, как что-то схватило меня за ногу и сильно дёрнуло.

Падал я минут пять, не меньше, и всё это – или другое, реальное – время десятки ужасных мыслей пронзали меня. Все они в итоге сводились к одному, но от того, что я догадывался о личности врага, положение моё не улучшалось.

Только не он, нет. Пожалуйста, нет!

Взметнувшийся при падении песок щедро накрыл мою голову. Я не успел ещё отплеваться, а уже почувствовал, как упругие плети окутывают мою ногу, ползут, ползут вверх, цепляются за вторую ногу, за ремень комбинезона, впивают крошечные шипы в позвоночник. От внезапности нападения страх, который в другой ситуации я бы счёт постыдным, до того завладел мной, что я не понимал, что делаю. Я попытался схватить показавшуюся из-за плеча плеть и сдёрнуть невидимого врага, но сделал только хуже: чудовище вонзило мне в спину тысячи шипов, и от боли я завопил. На глазах выступили слёзы. Солнце немедленно засверкало в этой солёной воде и ослепило меня.

Ах, вот ты на чьей стороне, проклятое!

Вигату потянулся к лицу. Я почувствовал его кожистые щупальца на шее, на затылке, почувствовал, как шипы впиваются в скулы. Когда чудовище дотянулось до губ, я сжал челюсти так плотно, что заскрипели зубы. Попытался оторвать плети от лица, но на запястья немедленно надели чёрные наручники. Две, шесть, десять червеобразных плетей оттянули мне руки за спину, поползли по груди, вонзились в ключицы. Когда одна из плетей начала выдавливать мне глаз, я заорал – от боли, от страха, от бессилия противостоять вигату.

И тут же захрипел, подавившись скользнувшим в рот чудовищем.

«Он съест меня изнутри!», – безумная мысль мелькнула и пропала, когда воздух в лёгких внезапно кончился.

Нет, он задушит меня, как задушил город.

Я попытался выплюнуть скользкую тварь, но плеть вонзила шипы мне в дёсны, в язык, в нёбо. Во рту словно поселилась ядовитая змея, и она не собиралась просто отсыпаться. Даже когда я сжал зубы, рассчитывая откусить чудовищу пальцы, хватка бушующей внутри твари не ослабла. Напротив, она, лишившись продолжения, истончилась и проникла в пищевод.

Давненько меня так не тошнило.

Я согнулся пополам в надежде извергнуть монстра вместе с утренним концентратом, но вигату лишь ускорился, шипы его с удвоенной силой стали терзать пищевод, и вот он уже в желудке, празднует победу, шипит и плюётся ядом. Я ощущал себя проглотившим бомбу человеком, которому не сказали, когда она планирует взорваться, и чувствовал, что у бомбы короткий запал.

Едва вигату обосновался внутри меня, как остальные плети соскользнули с рук, упали с ног, с шеи, заизвивались, поползли, поползли – и исчезли в направлении города. Я всё ещё стоял согнувшись, когда от их визита остались только следы в пыли.

Я боялся пошевелиться. Часть вигату в моём желудке говорила о том, что чудовище хотело меня убить, однако тот факт, что я всё ещё жив, наводил на мысль о каком-то его хитроумном плане. Зачем он залез в меня? Что он хотел от единственного живого существа в городе? Неужели он думал, что я могу навредить ему?

За двадцать лет одиночества он должен был догадаться о своей всесильности.

Желудок молчал. Я уже не чувствовал особой тошноты, но сознание того, что внутри меня находится мой враг – враг Тробиуна – холодило затылок. Может, он ядовитый? Может, я умру в муках от отравления?

Разогнувшись, я осторожно огляделся. Солнце всё ещё восходило, тени становились короче. Взгляд мой упал на статую Тробиуна.

За ночь мёртвый бог ослеп на оба глаза.

От его вида, от вида развалин, от вигату внутри, от вигату снаружи надежда спасти город вдруг угасла. В горле встал ком – как будто всё напрасно, как будто чудовище уже сделало со мной что-то страшное, как будто я уже мёртв.

Неужели я и правда летел сюда спасать Тробиун? Как я собирался это сделать?!

С этой мыслью меня и стошнило. И хотя рвало меня долго, вигату насиженного места не покинул. Никаких колик я не ощущал, и это нервировало похуже вида ослеплённого бога.

Когда желудок полностью освободился от завтрака, я, шатаясь, побрёл к статуе. Мне хотелось забраться на каменное основание, подняться по останкам разрушенного трона и сорвать с головы Тробиуна плети вигату. Я знал, что не смогу серьёзно навредить чудовищу, но просто скинуть, просто очистить камень от его черноты…

На десятом шаге мои внутренности взорвались. Я упал на колени, а потом повалился в пыль, оглушённый непереносимой болью в желудке; я лежал там, уверенный, что сейчас умру. Солнце безжалостно взбиралось на небосклон, а я хотел, но не мог умереть.

Зачем я полетел?

Нет, я знал – зачем, не знал лишь, как достичь цели.

Почему я не уговорил их?

Как будто их можно было уговорить!..

У меня не хватало дыхания.

Что же ты не сожрёшь меня, тварь? Вцепилась в мой желудок, как бойцовская псина, так жуй же!

У меня не хватало слёз.

Что ты там делаешь, дьявол?!..

Мне не нужно было яркое солнце.

Слишком пыльная площадь. Слишком мёртвый город. Слишком сильный враг.

От боли или от неизвестности я сошёл с ума. Лёжа на давно остывших камнях, я смотрел на статую – просто смотрел, не вспоминая, не жалея, – и вдруг увидел, что поднятая рука опускается.

Я моргнул. Тробиун продолжал опускать каменную руку, с которой медленно сползали плети вигату. По пути вниз мизинец треснул и отвалился, и я увидел, как его осколки исчезли среди руин.

Однорукий великан слегка нагнулся вперёд, вызвав частичное обрушение трона, потянулся рукой, будто желая ухватиться за невидимый поручень, привстал и сошёл одной ногой с основания.

Я смотрел во все глаза. Боль ушла на задний план.

Я ясно видел, что тот, кто был ослеплён, тянулся ко мне. Я лежал перед ним, беспомощный и обездвиженный, а он шёл мне навстречу, словно желая…

Нет, он не мог желать помочь мне! Я был в числе тех, кто сбежал от вигату, в числе тех, кто трусливо покинул город много лет назад! Это я бросил его!

Он хотел убить меня, прихлопнуть, как муху, уничтожить, как ещё одного врага. Только на этот раз с врагом он мог справиться, и в этом была моя ошибка. Тробиун был сильнее меня.

Конечно.

Отлично.

По крайней мере, это справедливо.

Я смотрю, как давно умерший бог тянет ко мне каменную руку, тянет, тянет, дотягивается, касается моего лица.

У бога холодные пальцы. Эти пальцы без труда разжимают мои челюсти.

Сейчас он вырвет мне язык.

На вкус камень кажется железом.

Я пытаюсь зажмуриться, но не могу, а потом понимаю, что не хочу.

Я хочу видеть, как мой город убьёт меня – за то, что я предал его, за то, что отдал во власть вигату, за то, что отсутствовал двадцать лет.

Камень проникает в горло. Я чувствую холодные пальцы у корня языка, сглатываю – и по пищеводу вниз вместе со слюной спускается рука бога.

Почему меня не тошнит?

Я слышу, как он ворочается там – слишком большой, слишком каменный, слишком мёртвый – и хочу, чтобы он поскорее разобрался со мной. Пусть лучше он, чем вигату.

Пальцы собираются в кулак – я не вижу это, но чувствую, – собираются, захватывают часть желудка, тянут, тянут обратно, и в какой-то момент я понимаю, что сейчас он вывернет меня наружу. Вывернет, как перчатку.

Почему мне не смешно? Раньше я бы посмеялся.

Раньше всё было не так.

Каменная рука тянет с собой не только желудок. Вместе с ним из меня извлекаются сердце, лёгкие, часть позвоночника и рёбра. На смену удивлению приходит адская боль.

А ты хотел умереть безболезненно?

Он всё тянет. Я слышу хруст своих костей, чувствую, как часть меня отсекается, выкорчёвывается, вынимается, и… перестаю существовать?

Нет, ещё не всё.

Я вижу, как каменная рука вытягивает из моего рта что-то длинное. Язык? Язык на месте, я слышу, как по нему течёт кровь. Тогда что это, длиной превышающее меня самого, что это – чёрное, как сон, гладкое, как молния, хватающееся за мои внутренности, как таракан за тьму?

Я чую запах своей крови. Я смотрю в лицо бога и вижу, что его больше не закрывает паутина плетей. Неужели он свободен?

Может, перед смертью мы все освобождаемся? Тогда я вовремя очистил желудок.

Наконец-то я смеюсь. Я словно на мгновение становлюсь самим собой. Смеюсь и плачу, потому что наконец-то готов принять смерть.

Бог, ещё секунду назад вытягивающий из меня жизнь, тянет резко и сильно – и вместе с дикой болью приходит свобода.

Свобода от чего?

Я вижу, что вместо моих внутренностей в кулаке статуи зажата плеть вигату. Плеть извивается, жалит камень, но богу всё равно. Он смотрит на меня.

Я начинаю понимать. Я начинаю верить, что безумие тут ни при чём.

Просто мой город спас меня.

Но ведь это я приехал спасать его!..

Когда он потрясает передо мной чёрной змеёй, я понимаю ещё больше. Киваю ему и одновременно ощущаю, что внутри больше нет ни боли, ни чужеродных тел. Сердце бьётся так сильно, что, кажется, вот-вот последует за вигату, но я ощущаю его биение как один с городом пульс.

Тробиун спас меня, чтобы я спас его.

Теперь я знаю, как помочь ему.

Отлично.

Похожие статьи:

Рассказы → Проблема вселенского масштаба

Рассказы → По ту сторону двери

Рассказы → Пограничник

Рассказы → Доктор Пауз

Рассказы → Властитель Ночи [18+]