Ты будешь жить!

                                                     1

   – Послушайте, майор, что это ещё за бессмыслица?! – Шеф швырнул на стол тонкую папку c докладом и недовольно уставился на считавшегося прежде нормальным майора Ясенева.

   – Виноват... – Кирилл мысленно принял оборонительную стойку, но генерал уже захватил инициативу и не собирался принимать формальные извинения.

   – Ты это брось, сядь! – голос генерала звучал внушительно, когда тебе так указывают, не особо повозражаешь. – С докладом твоим я ознакомился, – уже спокойно продолжал он, – честно говоря, на второй странице возникло желание бросить всё это в корзину, а тебя самого послать на медицинскую комиссию...на предмет освидетельствования психиатром.

   Генерал испытующе поглядел в напряжённое лицо Кирилла, в его тёмные глаза, блестевшие из-под очков (или это сами линзы блестят?).

   – Думаю: совсем парень свихнулся на фантастике, пора ему в отпуск. Но потом сдержался, заставил себя дочитать до конца. Знаешь, что хочу сказать? Растёшь! В профессиональном смысле, конечно. Написано чётко, сжато, логика как у Дзержинского – железная. Вычленены интересные факты из биографии. Самое смешное, что, несмотря на фантастичность предположения, собственно фантазий – минимум. В общем, повторяю, с узко профессиональной точки зрения, всё в порядке. Именно поэтому я пока не ставил резолюцию и пригласил тебя, Кирюша. Ты же талантливый перспективный работник. Ну, и зачем всё это тебе?!

   Ясенев нервно теребил толстую американскую авторучку. Он понимал, что такой разговор будет, разговор нелёгкий. Он был готов.

   – Давайте, товарищ генерал, отталкиваться от самого невероятного – наш подопечный действительно гость из будущего, да такого далёкого, даже представить трудно...

   ...Прошёл час. Генерал устало вытирал платком лоб, моргал покрасневшими глазами. Кирилл тоже не сиял бодростью. Однако он чувствовал, что цель близка. Ещё немного, и шеф согласится, нужно только поднажать. А тот всё не унимался.

   – Ты пойми, майор. Ведь это не какой-нибудь пачкун-диссидентишка, что на машинке под копирку гадости строчит и дружкам раздаёт в обеденный перерыв. Это крупный писатель, известный учёный. Основатель целой науки, как её...– он полистал доклад, – тафономии! А если ты ошибаешься?

   – А если не ошибаюсь?! – контратаковал Кирилл. – Павел Ильич, дорогой! Специфика нашей работы такова, что мы можем рисковать собой и другими, своей репутацией, карьерой, ошибаться и снова пробовать, но не имеем права быть благодушными. Вспомните, как Вы шутили, что если придут сведения о появлении вампиров, мы просто обязаны принять все меры, вплоть до заготовки осиновых кольев в промышленных масштабах. Не такая уж это шутка! Ведь Вы сами нас этому учили – лучше арестовать скопом десятерых, если точно знаешь, что среди них есть один враг. Перед остальными извинимся. Поймут и простят, а не простят, так что ж, не впервой – служба такая. Но чего нам точно не простят, так это бездействия. Не простят, если упустим того самого, одного из десяти.

   – Ну, ты уж хватил! Причём здесь враги? Как я понимаю, исходя из твоей же версии, писатель наш вовсе не враг, а именно друг – из далёкого коммунистического послезавтра. – Генерал вздохнул, и лицо его на секунду приобрело выражение какой-то детской незащищённости. Возможно, он мысленно перенёсся в годы юности, когда казалось – коммунизм так близок. И никто не мог представить, что придут времена, когда в победившей стране вера в него будет уменьшаться с каждым днем.

   – А… это я образно, – майор понял, что его действительно немного заносит, но результат был налицо – шеф всё больше склонялся к предложенному решению. Нужен решающий удар!

   – Образно он! – проворчал генерал.

   – Тут ведь всё дело в принципиальном подходе, – нажимал Ясенев. – А если мы действительно найдём что-то такое, что перевернёт науку и наши представления о современной политике? Да я же не прощу себе бездействия, и Вы не простите!

   – Всё, что ты изложил, довольно убедительно, но я не могу понять главного: почему я должен давать добро на предприятие более чем сомнительное, – напряжённый взгляд на майора, – да, да, сомнительное! Обыск и изъятие материалов, это всегда, знаешь ли… Настоящие враги только и ждут повода, чтобы вцепиться в любой наш промах. "Голоса" так и начнут вопить: "кощунство, неостывшее ещё ложе великого писателя осквернено руками КГБ!" А внутренние правдоискатели? Ты представляешь, как станут шушукаться и в Академии и в Союзе, и на любой кухоньке?! А самиздат!..

   – Павел Ильич! – голос Кирилла звучал жёстко и почти официально, но с ноткой трепета. Это "вводилась в обозначившийся прорыв танковая армия". – Павел Ильич! Возможно, дело идёт не только о каких-то технических новинках, но – о безопасности нашей Родины. О её БУДУЩЕМ!

   – Поясни! – Недоумевающий шеф сам шёл в расставленную ловушку.

   – Поясняю. В последнем романе субъект прямо говорит о будущей войне между Востоком и Западом, понимаете?.. Атомной войне!

   Молчание повисло над столом. Стало отчётливо слышно, как тикают громоздкие каминные часы, отсчитывая время до наступления неминуемого будущего. Что мог знать о войне этот мальчик, раскладывающий сейчас свои нелепые бумажки! Спасская Полисть, Волосово… для майора это были только географические названия, вряд ли особо выделенные в курсе военной истории. Он ведь не жил месяцами в землянке, где под ногами хлюпала болотная жижа, не видел обезумевшую мать, несущую убитого ребёнка рядом с обессилевшими бойцами 2-й Ударной, не шёл с партизанским обозом к измученному голодом Ленинграду, не плыл, обняв бревно, в ледяной воде Наровы. Печальная присказка: "Кириши, Кириши, до чего ж вы хороши" — для него не память о бесконечных атаках, а пустой звук.

   Очень-очень давно Павел Ильич дал себе слово: пока будет жив, не допустит, чтобы страна вновь оказалась хоть в чём-то не готовой к любой новой беде.

   Генерал мрачно глянул в очередную выписку: "...Гриб воды и пара от ядерного взрыва стоял над океаном...", а когда дошёл до слов: "...они были в одинаковых фуражках с золотыми символами...", бросил невольный взгляд в сторону вешалки, с рогов которой свисала его собственная – с золотыми...

   Майор, не теряя времени, тут же подсунул новый отрывок. Теперь шеф поджал губы и удивлённо попросил пояснений: – Монастырь, красная курица, красный тигр, синяя лошадь, зверинец какой-то! Что за...

   – Это по буддийскому календарю, – отреагировал Кирилл, – а вот и расшифровочка, наш формат календаря, григорианский стиль, – генерал продолжал молчать, вчитываясь в цифры.

   – Не знаю, как Вам, Пал Ильич, но мне судьбы детей и внуков... – мерзко хрустнула раздавленная генеральскими пальцами авторучка, и Кирилл испуганно осёкся.

   А перед глазами бывшего лейтенанта был его первый, начатый до подхода артиллерии бой, окровавленный лёд Волхова...

   – Ну, ладно, Кирюша, – спустя минуту генерал опять стал привычным шефом, – меня ты почти убедил. Но как быть с остальными, какова аргументация, повод к обыску? Что выбрал?

   Ясенев задумался. Как ни странно, это был самый шаткий пунктик его плана. – Может, соотнесём с маршрутами его экспедиций, – неуверенно начал он – скажем, китайский шпион...

   – Монгольский! - вскипел генерал - Тувинский!!! Вы хоть думайте, что говорите, товарищ майор, не заставляйте усомниться в Ваших умственных способностях! И вообще, хватит со шпионажем, это не детские игры! К тому же, если твоя догадка окажется верна, мне будет вдвойне стыдно перед его памятью.

   Кирилл растерянно молчал, он не ждал такой бурной реакции. Шеф усмехнулся: – Ладно, не тушуйся, парень. Эту часть проблемы я на себя возьму, – он размял папиросу и, уже выпуская ядовитые клубы дыма, вдруг спросил: – Кстати, а что именно искать думаешь?

   – Ну, в таком деле любая деталь важна. И рукописи, и образцы минералов, и даже чернильный прибор со стола. Привлечём технических специалистов. Будем искать необычное, всё, что хоть немного пахнет тайной.

   "Смотри, как глаза заблестели! Прям, как у мальчишки, что Майн Рида читает", – подумал генерал, а вслух спросил: – Любишь тайны?

   – Люблю! – выдохнул Ясенев. – Я ведь за ними, в первую очередь, в органы и пришёл.

   Давно опустело управление. Умчался майор. Генерал медленно шёл по коридору, глядя вниз, будто его действительно интересовала ковровая дорожка. Сегодня этот кабинетный боец поманил его тайной. Впервые за много лет Павел Ильич вновь почувствовал вкус этого странного слова. Тайна! Будто опять перед ним лежала потёртая карта с маршрутом дрейфа "Челюскина", и он, ещё школьник, мечтал увидеть величественный простор Арктики, открыть новые земли, что-то найти, покорить, поднять на полюсе флаг... Если бы не Война!

   Если бы!

   Если бы...

   2

   Дар спускался с холма мелкими шажками. Тапочки постоянно скользили, и камешки сыпались вниз с шорохом крадущейся змеи. Было светло. В небе, на душе, в щебете весенних птиц, в дыхании лёгкого Нота, прилетевшего с моря... Было очень светло!

   Наконец опасная крутая часть спуска окончилась, и Дар понёсся по тропинке, подгоняемый земным тяготением и собственным восторгом. Река встретила мальчика брызгами и метнувшимися в разные стороны стайками рыбьей мелочи. Уже под водой Дар, немного опомнившись, стянул с ног тапочки и швырнул их на берег, а сам поплыл, делая мощные гребки. Со стороны могло показаться, что это не двенадцатилетний ребенок, а умудрённый опытом пловец. "Когда-нибудь обязательно приму участие в играх Посейдона, и непременно выиграю", – думал Дар, продолжая рассекать волны. Он уже представлял, как приносит жемчужины с невиданной глубины, несётся на доске по гребню огромной волны, гарцует верхом на умном дельфине.

   Пронзительно холодные струи будто ошпарили мальчишеское тело и закрутили, пытаясь сбить с курса – река, наконец, показала свой норов. Дар отважно бросился в "схватку", но тут с берега донёсся крик. Дельфинчиком вынесся он вверх, чтобы получше всё видеть. На пригорке стоял Учитель. Ясно. Придётся возвращаться. Уже спокойно, без азартного усилия, Дар поплыл к берегу. Учитель спустился вниз и встретил своего мокрого питомца у самой кромки воды, покачивая головой.

   – Всё-таки решил переплыть, – в бороде его притаилась усмешка, – а водичка-то ещё холодная!

   – Холодная... – потупился мальчик. Он понимал, что совершил проступок, не предупредив никого о своей "экспедиции".

   – Не думал, что застану тебя здесь, за таким занятием. Помнишь нашу беседу месячной давности?

   Дар помнил отлично.

   Его тогда только перевели в эту школу. Дару было так грустно на новом месте, да и отношения с ребятами почему-то не складывались. Он несколько раз уходил от всех. Сидел на обрыве в одиночестве, бродил вдоль берега, рассматривая причудливые наслоения пород, ища старинные черепки, вымытые дождём и прибоем. Именно тогда ему первый раз пришла идея доплыть до другого берега. Но суровые воды ошеломили, даже небольшой ветер поднимал волну, захлестывавшую дерзкого мальчишку, муравья, осмелившегося посягнуть на НАСТОЯЩУЮ реку. Вот тогда-то его, поражённого и сильно замёрзшего, вытащил из воды Эф Рем, Учитель.

   – Ну, что, пловец, стараешься речушку одолеть? – Учитель улыбался, яростно натирая Дара махровым полотенцем. Он понимал, что не стоит сразу же укорять мальчика.

   – Речушка?! Ничего себе – речушка! – Дар взмахнул руками, как бы призывая всех (на абсолютно пустом берегу) убедиться в обратном.

   – Да, дружище, – протянул Учитель, окидывая взглядом водную гладь, – это тебе не Оредеж. Днепр – река могучая, сразу не переплыть.

   Дар отвернулся и молча побрёл в сторону школы. Учитель, шел рядом. Он уже давно почувствовав его настроение, и просто спросил: – Что, скучаешь по прежним местам?

   – Скучаю. Не привык ещё. Здесь степи... всё совсем другое... – мальчик с трудом пытался подобрать нужные слова.

   – Ну да! И Балтика на Чёрное море не похожа, и песок другой, и ветер не так дует, и белых ночей нет... Дар, это всё не то! Я же вижу.

   Мальчик остановился, поднял на Учителя свои светлые, наполненные печалью глаза. – Я хочу домой! Здесь всё совершенно чужое. Вот Вы меня понимаете, а они – нет!

   Они!!! Судя по всему, у Дара возникли серьёзные проблемы с новыми товарищами. А может, и не очень серьёзные, но мальчик, не умевший ещё сформулировать это, пытался переложить всю вину на степь, реку, несущихся в отдалении сайгаков... Ему казалось – стоит только увидеть Вырицкую школу, и все печали сами пройдут, растают, исчезнут. Учителю не раз приходилось сталкиваться с похожими случаями.                 

  Нет, малыш, не пройдут! Друзья твои разъехались по разным странам. Но даже если вновь собрать их, это будет не выход, ибо тебе всегда захочется бежать от трудностей, искать лёгкие пути. Нет, нет! Мы научим тебя преодолевать их, покажем, как это здорово – одержать ещё одну, пусть маленькую, победу. Над самим собой.

   Они стояли тогда на самой вершине холма – гребне невероятно старого кургана эпохи бронзы. На полпути к школе. Учитель почувствовал, что Дару не хочется переступать этой символической границы и спускаться туда, вниз. Он взъерошил мальчишке волосы.

   – Хорошо, Дар, поговорим и об этом. Кстати, красивое у тебя имя. Знаешь, что оно означает? Ах, знаешь! Мама рассказывала? Да, это русское слово, в общем, означает подарок. Так-то! А, говоришь, у тебя в родословной карте много русских? Понятно. Я когда-то даже изучал русский язык, в молодости...

   Двое, ученик и учитель, спускались в сторону высившегося в акациевых зарослях купола школы и о чём-то оживлённо беседовали.

   С тех пор прошёл месяц. Отношения с ребятами быстро наладились. У Дара появились новые друзья. Он полюбил этот удивительный край, его пышные травы в рост человека, его сухие ветра, раскинувшиеся на десятки километров заповедные плавни, яростное цветение садов и тихие струи спрятавшихся в ивовых зарослях речек.

   Всё бы хорошо, но упрямая идея – переплыть Днепр – не оставляла мальчика. Он уже несколько раз совершал тренировочные заплывы, каждый раз удаляясь всё дальше от берега. Теперь, попавшись на очередном, получил выговор "по полной". Учитель, не тратя много слов, произнёс следующий монолог:

   – Дар! Ты мальчик крепкий, пловец хороший. Скорее всего, доплывёшь. Ну, а если и утонешь, что ж, тебе-то стыдно уже не будет – вся тяжесть случившегося ляжет на меня.

   Но ты не подумал ещё вот о чём: на твои попытки с восторгом и даже завистью смотрят другие ребята, особенно – младшие. Ты для них становишься кумиром, примером для подражания. А теперь представь, что кто-нибудь из них, не столь подготовленный, может, вообще, малыш, захочет повторить твой... хм... "подвиг". И утонет он! Он, маленький человечек, что так увлёкся ТВОЕЙ выдумкой, погибнет из-за неё. Из-за тебя! Умрёт, перестанет существовать. Целая жизнь прервётся, целая вселенная исчезнет из-за тебя! А тебе придётся жить дальше, зная, понимая это. Как же ты жить-то будешь?!

   Я всё сказал.

   И Учитель ушёл, как-то странно согнув плечи, без обычной лёгкости. На песке остались длинные следы, будто Эф Рему тяжело было передвигать ноги.

   Сейчас, спустя месяц, вода немного прогрелась, и даже малышам позволяли заплывать метров на пятьдесят. У самого берега рыскали стремительные и неуловимые стайки малька. Чуть в отдалении, на небольшой волне, колыхалась стая чаек, очень серьёзных и временами очень крикливых. Дар швырял в воду мелкие камешки, пустые раковины улиток, стараясь попасть в пластмассовую коробку, невесть откуда взявшуюся в реке. В этом месте берег почему-то был усеян пористыми, изъеденными водой камнями, многие имели дырочки. Недавно учитель рассказывал, что в древности люди считали такие вот камни приносящими удачу. И называли их как-то странно, "гусиный бог", что ли?

   Да, казалось, у Учителя есть ответ на любой вопрос, решение любой проблемы. Дар вдруг отметил, что постоянно называет Эф Рема не по имени, а этим красивым словом – Учитель. "Учитель" – как звучит-то! Интересно, почему один из самых выдающихся историков Земли вдруг пошёл в самую обыкновенную школу, возиться с такими, как Дар? Да ему бы работать в крупнейших институтах! А он пришёл к ним и стал рассказывать.

   О! Как он умеет рассказывать! Блестят глаза и забывают закрыться маленькие удивлённые рты, стихают и смех и шёпот, когда слышен вдумчивый, чуть глуховатый голос Эф Рема. Отступают века и будто оживают перед детскими глазами тени минувшего.

   Мчатся по степи скифы в остроконечных шапках, рассекают волны Днепра вёсла ладей, а навстречу им поднимаются эллинские триеры. Во тьме полыхают костры первобытных охотников, а где-то в стороне проходят грохочущие колонны стальных машин, готовясь к решительному бою с захватчиками. И мамонты удивлённо трубят, видя, как люди наполняют плавни водой, творя новое море, чтобы насытить свои города и заводы энергией. А потом новый враг обрушивает на них с неба смертоносное пламя, но города возрождаются ещё прекраснее. И вновь отступает море, освобождая место новым, заповедным плавням...

   Ух, как же красиво говорит учитель! Недаром в числе его далёких-далёких предков есть великий писатель, в честь которого Эф Рем и получил своё имя. Самое смешное, что, покопавшись в медицинской родословной Дара, он выяснил, что этот же писатель является и предком мальчика. Впрочем, как, смеясь, заявил Учитель: "Спустя столько лет, нас, его потомков – миллионы!".

   Повинуясь внезапно возникшему интересу, Дар начал изучать русский язык, почти забытый, но прекрасный, давший немало и их нынешнему, земному. Прошло некоторое время, и теперь мальчик не только бегло читал, но и вполне сносно изъяснялся. (Эф Рем недавно устроил ему небольшой импровизированный экзамен, предложив рассказать по-русски, как Дар провёл очередной день.) Ему даже удалось найти своеобразный аналог своего имени – Иван.

   "Странные люди, – сказал он тогда Учителю, – они будто не чувствовали красоты собственной речи! Большая часть их имён — это искажённые звучания имён иностранных, родившихся в языках, давно умерших к тому времени. Значения их почти никто не помнил, но имена продолжали использовать!

   – А кто сейчас поймёт значение твоего собственного имени? – быстро парировал Учитель. Дар замешкался. Действительно, в этих словах был смысл. – Но ведь мне могли дать любое другое имя, любое сочетание звуков. Мы не связаны каким-то узким традиционным списком.

   – Это верно, и всё же твоё имя – тоже дань традиции. Человек никуда не денется от традиций. Традиции цементируют общество, они пропитывают всю нашу историю. А представь, каково приходилось им, жившим тысячелетия назад. Их время – время перемен, время восстания против отжившего, мертвящего. Оно было жестоким и смутным, а пути вперёд приходилось искать на ощупь. И как ни странно, многое им удавалось. Так что не требуй слишком многого от предков, будь требователен к себе!"

   Быть требовательным к себе… Да, неприятная история произошла вчера. И ведь Учитель был совершенно прав. Дар мог бы и сам подумать о последствиях своих поступков.

   Он лёг на песок, острые камешки давили и покалывали, но Дар старался не замечать такой мелочи. Мальчик закрыл глаза и стал вслушиваться в мягкий плеск волны. Ему было слышно, как где-то в кустах гудят осы, как по его ноге ползёт муравей. Мягкое поглаживание ветра и шёпот волны тихонько убаюкивали его. Он и сам не заметил, как заснул. Во сне пришла мама. Она грустно улыбалась. Дар не понимал – отчего грусть, о чём-то спрашивал её. Но мама лишь продолжала улыбаться, поглядывая на сына с нежностью. Нежностью, какую он встречал лишь в её глазах. И все-таки, мама чем-то встревожена. Она оглядывается по сторонам, словно чуя неведомую опасность. Мама крепко обняла Дара, будто пытаясь укрыть его, спасти. А вдалеке кто-то кричит. Кто-то кричит...

   Кто-то кричит! Дар резко дёрнулся, оцарапав руку о колючку. Крики доносились справа, со стороны утёса, а может даже – с "Баунти" – небольшого уютного пляжика с таким странным названием. Кажется, кричал кто-то из младших.

   Звонко шлёпая по воде, перепрыгивая через обломки выброшенных деревьев, то и дело ногами зарываясь в мокрый песок, Дар понёсся в сторону бухточки.

   Две девочки, лет восьми-девяти, стояли по пояс в воде и, обратив лица на север, в сторону далёкого берега, испуганно кричали: "Мас! Мас! Вернись, Мас!.." Дар пригляделся и только теперь заметил в метрах пятистах от берега тёмную точку. "Точка" то и дело взмахивала руками. Судя по тому, что гребки были редкими, неровными и какими-то замедленными, пловец явно не рассчитал свои силы и уже очень устал.

   – Что случилось? – девчушки, вздрогнув от звука чужого голоса, разом обернулись. Они были совершенно разные – смугленькая черноволосая, с ворохом длинных тонких косичек, и рыженькая, курносая, на пол-лица огромные голубые глаза. При всём внешнем несходстве девочек объединяла, делала похожей одна деталь – взгляд. У обеих он был беспомощным, даже испуганным. За несколько секунд невнятного лепетания и всхлипываний Дар выяснил, что Мас, так звали парнишку, решил, по примеру старшего товарища, переплыть Днепр.

   "Он же меня предупреждал!!!" – как молотом ударила Дара страшная мысль. В глазах потемнело от осознания произошедшего, и мальчик бросился туда, где сейчас бессильно барахтался спровоцированный его затеей малыш. Проклятое мелководье замедляло бег, и Дар с размаху шлёпнулся в воду, когда та ещё доходила ему до пояса.

   Он яростно грёб, стараясь не потерять направления, не промахнуться. Одно слово билось в мозгу – успеть! Оставалось уже совсем немного, когда курчавая голова в последний раз показалась над зеркально неподвижной гладью реки. Дар вдохнул побольше воздуха и нырнул, благо, вода была совершенно прозрачной, незамутнённой. Маленький темнокожий человечек уходил ко дну, испуганно тараща глазки. Одно движение – рука сама хватает его за волосы, а в неё тут же вцепляются ручки "акванавта".

   Вот, наконец, и поверхность. Только не подпускать его к своей шее! "Да что ж ты делаешь, дурачок! Утонем ведь!.."

   Только когда совершенно обессилевший Дар почувствовал ногами дно, он огляделся. Течение унесло их не меньше чем на километр. Здесь полоска песчаных пляжей прерывалась, и дно устилали опасно скользкие, вылизанные волнами, поросшие водорослями гранитные валуны. Сердце бешено прыгало, тело охватывала непривычная слабость. Осторожно переступая, Дар подобрался к подводной скале, верхушка которой не доходила до поверхности всего несколько сантиметров, и "прикрепил" к ней полуживого мальчугана. Дьявольское нагромождение подводных камней делало этот участок берега очень опасным.

   "Не переломать бы ноги!" И будто в ответ, горизонт вдруг резко рванулся вниз, обнажая нежно-голубое небо с лёгкими барашками облачков. Горизонт, поднырнув, нанёс внезапный сокрушительный удар в затылок. Небо подёрнулось дымкой, стало уменьшаться, отдаляясь, а потом его и вовсе затянуло плёнкой, по которой плавали какие-то пузыри. И где-то очень-очень далеко слышался крик спасённого малыша...

   3

   Сквозь густую пелену усталости, сквозь боль, до него доносятся слова. Непонятные...

   Почему так неприятно пахнет? Он летит?.. Нет, уже не летит. Лежит... на влажном песке... Да что же это за запах такой!

   Глаза медленно открываются. Боль перебралась к самым векам и яростно давит на них, пытаясь закрыть.

   Лицо. Широкое лицо с чёрной бородой, слегка раскосые глаза. Человек сильно давит руками на грудь. Зачем? О-о-о! Вода выливается изо рта, и воздух, яростно прорывая барьеры, врывается в лёгкие, начиная свою целительную работу.

   Вокруг толпятся люди. Нелепо одетые, пахнущие кожей, нефтью, потом, луком, странным дымом, сивушными маслами... Непонятные люди! Малосимпатичные, на первый взгляд, большинство – с нездоровыми зубами, заскорузлыми пальцами, обветренными лицами. Но эти лица светятся добротой, участием. Они улыбаются, видя, что мальчик приходит в себя. Они говорят что-то ободряющее. Значение слов ускользает от сознания, но смысл вполне ясен. Добродушие не нуждается в переводе. И всё же, что именно они говорят? Слова – такие знакомые. Голова кружится...

   Могучие руки подхватывают, несут куда-то... Какой странный механизм! Вот откуда взялся нефтяной запах у этих людей – от механизма. Как же он трясётся, вибрирует, шумит! Больно, больно голове! Как больно...

   ...Тишина. Белый-белый потолок. Где-то вверху носится муха. Лежать хорошо. Очень хорошо, потому что нет боли, но если пошевелиться, она, коварно притаившаяся, может снова наброситься, ударить! Нет, надо лежать тихо-тихо, дремать в этой ватной паутине, и тогда она может уйти совсем... тихо-тихо...

   Снова голоса, знакомые, понятные.

   – Слушай, доктор, ты меня не тревожь! Я тебе ясно, по-русски, говорю, а ты заладил – амезия, амезия! Говори просто – это не заразно?

   Маленький испуганный человечек в завязанном на спине белом халате поправляет редкие волосы. Он напускает на себя важный вид, чтобы ничем не выдать своего страха (интересно, чего именно он боится?).

   – Амнезия, разумеется, не заразна. Но последствия контузии на неокрепший детский организм...

   – Во-во! Неокрепший! Меня самого ещё в шестнадцатом контузило – такая гадость! – Бородач всё время скрипит кожей, в которую облачён. – А мальчонке поправляться надо. Да он на ваших больничных харчах загнётся! Точка, решено! Беру его к себе во 2-ю роту, и паёк обеспечим!

   Врач пытается вяло протестовать, но его просто отодвигают в сторону.

   – Ничего, ничего, папаша! А если что, так и говори – забрал Лёша-Борода, лучший водитель Автобазы славной 6-й Армии. И не боись, папаша, в Красной Армии парень не пропадёт!

   Бородач подходит к кровати, мягко покачиваясь на ходу и улыбаясь во всё лицо.

   – Ну, найдёныш, как звать-то тебя?

   – Иван... – губы сами выдыхают это слово, оно что-то значит, очень важное...

   – Иван. Ваня, значит. Отлично! А фамилия как?

   "Фамилия", что такое - "фамилия"? Непонятное, утомительное слово.

   В разговор вновь вступает доктор. Он оттягивает плечистого гостя за локоть и тихо принимается что-то втолковывать. Слышны отдельные слова: "...ещё очень слаб... трудно определить... нет, не немецкий и не французский... возможно, следствие бредовой галлюцинации... я против... безответственно..." Затем человек в кожаной одежде решительно отстраняет доктора и подхватывает Ивана, легко, как пушинку.

   Порыв ветра, неожиданный, свирепый. Он будто пробуждает от сонной, затхлой тишины лазарета.

   "Борода" бережно усаживает мальчика рядом с собой. Машина урчит, трогается, выпуская облака ядовитейшего дыма. Мелко трясётся по неровной, с выбоинами брусчатке.

   Новый товарищ заламывает кепку на затылок и хитровато смотрит на пассажира.

   – Ну что, Ванька, здорово, да?! Это, брат, техника – будущее победивших трудящихся всей Земли. Вот разобьём белых, отстроим города, голодных накормим, да и заживём припеваючи. А там и коммунизм на носу. Знаешь, что это такое? Узнаешь!

   Эх, Иван, завидую я тебе, годам твоим. Подумай только, в каком прекрасном мире ты будешь жить!

Похожие статьи:

Рассказы → Умных много...