Ровно в половине второго часа дня в фойе районного управления ФСБ вошёл ничем не приметный мужчина. На нём была меховая шапка, коричневая кожанка, джинсы. Усики, заострённые на концах, придавали его лицу несколько лихое, гусарское выражение. Внимательные умные глаза, слегка навыкате. На вид это был скорее интеллигент, представитель творческой профессии. Задумчиво простояв некоторое время возле бронированных дверей проходной, он направился к окну, за которым сидел дежурный: совсем зелёный ещё, худосочный паренёк в форме прапорщика.
— Я знаю, что моя дочь находится под психотронным и нейро-лингвистическим воздействием вашей аппаратуры, — уверенно, сходу заговорил мужчина, слегка наклонившись к микрофону переговорного устройства.
— Ваши неофашисты-психотронщики грязно издеваются над её образом и моими отцовскими чувствами. Кроме того, не отрицайте, ваши специалисты терроризировали меня, прокручивая с помощью нейро-лингвистического луча у меня в голове кино, где были представлены грязные сексуальные сцены с моей бывшей женой, с участием многих посторонних мужчин. А я очень любил свою жену, но не мог сохранить семью, находясь под воздействием психотронного облучения.
Прапорщик за стеклом медленно отложил в сторону журнал с кроссвордом, который он безуспешно разгадывал уже третий час, и теперь с любопытством смотрел на неожиданного посетителя.
— Как вы говорите: «крутили у вас в голове кино»? А каким это образом возможно? У вас что, голова как кассетный видеомагнитофон? — спросил он, при этом пытаясь сохранить максимально серьёзное выражение лица.
Посетитель скептически потряс головой:
— Вот только не надо строить из себя невинность! Мне отлично известно, что у вашего психо-информационного отдела уже с шестидесятых годов имеется аппаратура, созданная на основе нацистских разработок. Она позволяет как просматривать всё, что я вижу, так и транслировать прямо в мою голову любые мысли и видеоизображения. Меня превратили не только в жертву для чудовищных фашистских пыток, но и в ходячий видео-жучок…
Скрипнула дверь.
— Чо это, Саш? – спросил, заходя в дежурку, пришедший с обеда, и ещё что-то дожёвывающий, прапорщик Михрютин: угловатый и перекачанный детина, эдакий стероидный богатырь.
— Да вот, послушай: тут мужик так грамотно втирает про информационный луч, которым его ФСБ пытает. Про приборы какие-то фантастические. С виду и не скажешь-то, что псих, — ответил Саша в сторону, и потом, нажав кнопку интеркома, вежливо спросил:
— Итак, простите, с какой же, по-вашему, целью, наше Управление показывает вам такое эротическое кино?
— Как с какой? — посетитель аж нетерпеливо прыснул, — чтобы сломить меня, подчинить себе, довести до суицида. Но знаете, что?
— он замер и сделал эффектную паузу:
— Русские не сдаются! — за этим снова последовала пауза и многозначительная улыбка. Потом он продолжил:
— Я знаю, зачем ваши электронные психо-палачи сгенерировали видео, где Гитлер мочится на Вечный огонь, находящийся на мемориальной могиле Неизвестного солдата в Кремле. Зачем ваши выродки трое суток по кругу крутили мне это кино, выкрикивая своими мерзкими голосами: «Хайль Гитлер»? Вы хотели убить мою любовь к Родине, растоптать душу русского интеллигента, мужа и отца, сделать дегенератом и рабом ФСБ!
Прапорщик Михрютин к этому моменту уже сидел, прикрыв лицо руками, и беззвучно трясся от хохота:
— Сука, вот это отмачивает: кино про Гитлера, обоссаться и не встать.
— Что, очень смешно, прапорщик, над убогими потешаться? — за спиной у них внезапно появился старлей Девятов, который сегодня дежурил за видеосистемой в аппаратной на втором этаже и, видимо, тоже наблюдал всю эту сцену.
— Я… — Михрютин попытался принять серьёзный вид и даже привстал.
— Ты, видимо, не знаешь, что дальше будет? Быстро в фойе! — прикрикнул на него Девятов.
А тем временем странный мужик продолжал свою речь. При этом меховая шапка у него криво сползла на одно ухо, а лицо как-то оплыло, так что правый глаз выпучился ещё больше и теперь казался значительно больше левого:
— Я бы не пришёл, чтобы молить вас, моих палачей, о пощаде. Я не привык унижаться перед фашистскими бандитами и лучше умру стоя, чем на коленях. Но я нашел ваш ретрансляционный пункт, на Люблинской ГТС, не притворяйтесь, что вы о нём ничего не знаете! Я проник туда и его дверь была закрыта, так что пришлось допросить вашу операторшу, работающую на телефонной станции. Она сказала, что если она проболтается, то вы вырежете у неё матку. Так что, вижу, по вашему лицу вижу, я сейчас на правильном пути. И я наконец найду у вас психотронный генератор, чего бы мне это ни стоило, — с этими словами он вынул из-под куртки весьма увесистый топор.
— Знаю, что стекло бронированное и так просто не поддастся. Но, поверьте, у меня нет другого выхода. Я сделаю это ради того, чтобы остановить пытки своей бесконечно любимой дочери, — он размахнулся:
— Ааа-ааа!
Броситься на бронестекло ему не дали. Сразу двое человек схватили его сзади: за руки, за куртку. Топор моментально выхватили. Руки заломали за спину. На фоне прапорщика Михрютина мужик выглядел просто смешно: мелкий дрищ рядом с двухметровой горой мускулов.
— Что с ним делать будем, Пётр Афанасьевич? — отдуваясь, скорее для вида, спросил прапорщик, довольно легко удерживающий нарушителя. — Может в дурку его сдать?
— Ну уж нет, — как-то грустно ответил Девятов, — для этого кадра дурка — как дом родной. Он оттуда, считай, и не вылазит. Только проку-то никакого! Знаешь, — добавил он, немного подумав, — во дворе сейчас как раз снегоочистители отработали, сугробы по три метра. Ткни-ка ты его головой в сугроб: может это его остудит слегка? А?
— Так точно, в сугроб, — равнодушно отозвался Михрютин.
— Послушайте, я к вам обращаюсь как к русскому офицеру, как, наконец, к человеку — говорил мужчина, всё больше вращая неистово сверкающими глазами, — В моём подъезде, в подъезде номер четыре, в настоящее время подвергаются психотронным и нейролингвистическим пыткам двадцать восемь человек. Я вас даже не за себя прошу. Там есть дети, старики — ветераны войны. Их-то вы хоть пощадите! Эти мучения стариков — бессмысленны, я, вообще, не понимаю, как люди могут быть способны на такое…
— Ну, пошли, убогий! — Михрютин подтолкнул мужика в сторону выхода.
***
Только спустя десять минут Альберт Анатольевич выбрался из сугроба. Шапки на нём уже не было.
— Фашистские дегенераты… нелюди! — бессильно и визгливо выругался он, и поплёлся к себе домой.
Он уже прошёл большую часть пути, как внезапно раздался свист. Вся вселенная наполнилась невыносимым оглушительным свистом. Потом безразличный, размеренный голос отчетливо произнёс:
— Что же ты, мразота интеллигентская, думал напасть на нас? Считаешь, это тебе просто так сойдёт с рук?
— Я спасал не себя, я спасал дочь. Мою пятнадцатилетнюю дочь, — с достоинством ответил Альберт Анатольевич. Люди вокруг, похоже, не слышали ни свиста, ни голоса оператора, но вот на его слова они начали недоумённо оглядываться.
— Похоже, ты всё ещё не усвоил урок, что ты всего лишь бесправное говно и раб ФСБ? — холодно спросил всё тот же синтетический голос.
— Я не раб! Слышишь, гнида фашистская? Я тебе не раб и никогда им не стану! Ты можешь снова меня казнить, как делал уже не раз. Давай, слышишь, давай! — Альберт Анатольевич сжал кулаки.
— Мы будем казнить. Но не тебя, а твою дочь, — резко ответил мёртвый голос. — А теперь: до скорого, и пусть это будет тебе уроком, — послышался скрип, словно кто-то отодвинул микрофон в сторону. И потом последовал разговор: тихий, вполголоса, но слова можно было довольно сносно разобрать:
— Пётр Афанасьевич, как вы думаете, может подключить ему Модуль? В качестве наказания?
— Модуль «Отёк кишечника», — ответил другой, но всё такой же неживой голос.
— Кишечник. На запуск, — щёлкнул тумблер, раздался нарастающий гул.
После этого Альберт Анатольевич почувствовал мощную низкочастотную пульсацию, которая ударила ему в живот. А в следующую секунду все его внутренности пронзила такая неистовая боль, что он упал на дорогу и судорожно скрючился калачиком. Так он и лежал не шевелясь, и лишь его губы еле слышно шептали:
— Господи, убейте меня. Лучше уж убейте меня, чем вот так.
— Он сломлен, — равнодушно констатировал голос.
***
Садилось солнце. На сером снегу темнело чёрное пятно: это был Альберт Анатольевич, на которого немногочисленные прохожие не обращали ровным счётом никакого внимания. Немного поодаль начинался убогий дворик, забитый машинами и не менее убогое девятиэтажное здание – это был дом Альберта Анатольевича. Он стоял в окружении точно таких же грязно-бежевых девятиэтажных домов — клонов. И если бы вы были человеком чувствительно-прозорливым, вы бы непременно почувствовали, что во всём этом райончике есть нечто чудовищное, зловещее, нечто… отвратительное. Почувствовав, вы бы, вероятно, поёжились, рефлекторно ссутулились, и втянув шею в плечи, зашагали прочь из этого недоброго места. И это всё…
Но чтобы что-то понять на самом деле, вам бы было необходимо на некоторое время перестроить сам образ вашего восприятия: перенести его фокус из сферы физической в сферу ментальную. И тогда первым что вы бы увидели, были… нити.
Зеленоватые, тягучие нити, наподобие слизи, что поднимаются куда-то вверх, в беспросветно-серое московское небо. Одна из таких нитей идёт от самой головы лежащего на снегу Альберта Анатольевича: тянется, пульсирует, поначалу стелется параллельно земле, а потом стремительно взмывает вверх. Десятки точно таких же слизистых нитей тянутся от его дома и ряда прилегающих домов: вылезают из форточек, чердачных дверей, из прокуренных лестничных площадок и забитых хламом балконов, и, пульсируя, дружно поднимаются вверх. Целый сноп этих волокон, тягучая зеленоватая лапша, переплетаясь между собой сходится в одной точке и растворяется… в пустоте.
Хотя и эта пустота обманчива. Если долго на неё смотреть, вы поймёте, что давно уже всё видите, но почему-то не находите в себе сил этого признать: так по своей сути омерзительно то, что вы увидели. И если хотите, это и есть та самая маскировка, тот самый фокус, благодаря которому всё держится в тайне, и нет у этого фокуса никакого другого механизма.
Корабль, или назовём его «База» — производит на сознание любого человека крайне угнетающее впечатление, реакцию отторжения. Именно поэтому Базу никто не мог заметить на протяжении тех десятков лет, что она неизменно находилась на этом месте. Уродливая опухоль, гигантский бесформенный паразит, впившийся в небо. Кривые, безобразные, даже обескураживающие своей нелепостью формы: их крайне трудно сравнить с чем-то земным или описать. Как и трудно описать то, что находится внутри Базы...
Огромный окаменевший слизняк в виде ороговелой капли с многочисленными нелепыми отростками — там можно было бы примерно сказать об Операторе, используя земные понятия. Между тем, глядя на это существо, медленно плывущее по сферическому Залу управления Базы, прежде всего чувствуешь небывалую силу и мудрость, исходящую от него. Но мудрость эта — не человеческая: с нами, людьми, она никоим образом не сопоставима. Пожалуй, любой человек на её фоне покажется мелким и нелепым, наподобие муравья, попавшего под струю реактивного двигателя.
Глядя, как Оператор беззвучно скользит по своей платформе, на его размеренные движения, исполненные многовекового опыта и гордого достоинства, невольно проникаешься мыслью, что он — несоизмеримо могущественнее всего, с чем мы привыкли иметь дело. Цели его поистине грандиозны, даже в сравнении со всем нашим миром. Это понимание подступает внезапно, как предательский холодок внутри, действует на душу как наркоз, как заморозка, парализует волю.
Оператор вполне может раздавить тебя, любого другого человека, не испытав при этом ни ненависти, ни раздражения, ни даже презрения. Эта смерть будет просто побочным эффектом, возникающим по ходу достижения какой-то совершенно неведомой нам цели.
Своим маленьким отростком Оператор тянется к огромному вогнутому цилиндрическому экрану, проходящему по всей окружности Базы. Светящиеся барельефы изображений сменяются одно другим, реагируют на прикосновения. Движения происходят очень медленно, как во сне. Оператор никуда не спешит и выглядит совершенно статично. Гнетущая тишина. Еле слышно среди этой тишины раздается булькающий синтезированный голос: «Он сломлен – омлен – млен…». На панели эти слова в виде выпуклого пунктира перемещаются к голограмме, изображающей голову человека. У человека мученическое выражение лица. Глаза закрыты. Это — голова Альберта Анатольевича.
Если оглянуться по сторонам, на экране можно заметить множество таких же логограмм: белёсые, перекошенные страдальческие лица: их десятки, сотни! Возле каждого можно различить нагромождения символов, означающих те или иные параметры восприятия, а также такие понятия, как: «лояльность», «управляемость», «страх». Входные воздействия на ощущения и органы чувств, диаграммы их интенсивности. Окошки зрительных ощущения: воспринимаемых и внушаемых. Извивающиеся красные ниточки боли. Вся эта информация берётся из сознания подопытных непосредственно по зелёной ментальной нити, довольно эластичной, чтобы растянуться на сотни и тысячи километров, в случае, если подопытный решит удалиться от своей базы.
Оператор решает задачу: составляет комбинации, подбирает шифры. Десятилетиями, если использовать наши временные понятия, он исступлённо разгадывает сложнейшую головоломку. И на фоне этого Решения всё остальное в его мире совершенно не важно.
Вверху, над трёхмерным голографическим экраном видны какие-то знаки, начертанные на протяжении всего круга. Ещё выше, прямо под куполом, проходит черта: красная на фоне тёмного прямоугольника. Это и есть черта Смысла. Показатель, насколько решена та самая, основная головоломка, насколько выполнена работа. Если смотреть очень долго, её граница медленно, но неуклонно двигается вправо.
Откуда-то снизу, из тишины, доносится булькающий, искаженный звук голоса:
— Лучше убейте меня, чем вот так… так… ак… — некоторое время голос, отражаясь, носится по каким-то закоулкам, и, наконец, затихает совсем. Потом в тишине раздается щелчок.
Под чертой Смысла происходят изменения: одни маленькие голографические черточки становятся чуть короче, другие — чуть длиннее, некоторые изгибаются, сплетаются друг с другом, образуя сложную объёмную вязь. Потом вся эта структура замирает, и общая красная полоса над ними продвигается вправо на ещё одну маленькую чёрточку. Теперь — это ровно три четверти от общего объёма работы. Семьдесят пять процентов шкалы Смысла.
http://www.shovkunenko-book.ru/arsenal/psihotronnoe-oruzhie.html
http://moscomeco.org/victims.html
http://chistilische-fsb.narod.ru/f1.html
Похожие статьи:
Рассказы → Чего только в жизни не бывает (Номинация №1, Работа №1)
Рассказы → Полтергейст по имени Джордж (Номинация №2, Работа №2)
Статьи → Тема для голосования
Рассказы → Белые боги (Номинация №3, Работа №3)
Статьи → Конкурс "Очевидное-Невероятное"
Ты что,...., ....... ....... ...., зачем ......эту .....отправил без меня?))))
