Дыхание жизни вконец разлюбя,
Считалочкой древней потешу себя.
Слова в ней просты, и, ритмичность храня,
Ее я прочту в окончании дня.
Смотреть буду в зеркало, тихо шептать,
Свой страх и безумие силясь унять,
Закрою глаза и взмолюсь: «Ночи Мать,
Позволь мою душу без боли отдать».
Забуду про то, что за стенами май,
Не вспомню тебя и мое «Не бросай»,
И старой собаки твоей злобный лай.
Три раза скажу «Приходи, Стриботай!»
И тьма отзовется, и спрячется свет,
Как будто настало скончание лет.
Луна на багровый изменит свой цвет
Призвав к жизни нечто, в чем жалости нет.
Наутро из дома я выйду опять,
Весь день буду в парке весеннем гулять.
Там выпью я стопку, а может быть – пять.
И на скамейке устроюсь дремать.
Когда свечереет, я снова проснусь,
Поежусь и в небо с улыбкой всмотрюсь.
Закурю сигарету, почувствую грусть,
И взгляду в затылок мой не удивлюсь.
Тварь здесь. Затаилась и жаждет меня.
В кустах за аллеей таится она.
Почти незаметная в отблесках дня.
Мне станет чуть страшно, и это не зря.
Стриботай пришел в мир, Стриботай снова здесь.
У него души нет. Есть лишь черная смесь.
Замешаны в ней голод, зло, смерть и спесь.
Он шепчет из тени: «Теперь ты мой весь».
Покину скамейку и в парк углублюсь.
Темнеет, вокруг ни души – ну и пусть.
Сигарет больше нет, но я притерплюсь.
В голове звучит то, что учил наизусть.
«Стриботай, Стриботай, поспеши, я готов!
Скорее пускай начинается лов.
Я – только слуга Семи южных ветров.
Пусть плоть моя станет добычей злых псов!»
Светило уйдет. Станет мрачно, темно.
Пути назад нет. Ну и что, все равно.
Увижу беседку – разбито окно.
К последнему мигу готов я давно.
У старой беседки будет ждать Стриботай
Собрать с моей плоти свой урожай.
Готовый пожрать меня - ну и пускай…
«Последнюю просьбу ты загадай!»
Он мне прошипит. Я послушно кивну.
И ненависть к миру в кулак соберу.
В последней час жизни своей попрошу
Чтоб жизнь трех врагов прервалась поутру.
Зарычит Стриботай и ко мне подлетит.
Давно нагулял он себе аппетит.
Мгновение в желтых зрачках отразит.
И зубы акульи в мою плоть погрузИт…
В челюстях адской твари окончу свой век
Не будет коротким предсмертный мой бег.
Жадный гуль мне дарует боли смертный ночлег.
Моя плоть распадется, словно мартовский снег.
Дыхание жизни вконец разлюбя,
Считалочкой древней потешу себя.
Слова в ней просты, и, ритмичность храня,
Ее я прочту в окончании дня.
Но потом ритм поплыл, рифмы тоже... затянуто как-то. Уж простите, автор, без плюсика. 
