Стеклянная душа

Душа моя – стекло. Тело моё – руда. Имя моё – Кррррам.
Я – астероид.

Они прилетели в прошлой декаде на блестящей воющей машине, сели на мой четвёртый, спящий в этот период звёздохождения глаз и вогнали под кожу мне тысячи металлических штырей. Было больно и щекотно одновременно, а ещё – любопытно и не менее странно. Кто они такие, эти маленькие вертлявые существа, зачем пожаловали они в моё ночное одиночество? Зачем опутывают они меня длинными звенящими нитями и сыплют звёздные осколки в пятый и второй глаза? Зачем в угол третьего загоняют такой длинный штырь, что он дотягивается до души моей и вызывает смятение? Зачем они делают всё это?
Кажется, я понял, зачем.
Понял, когда сегодня проснулся.
Космос по-прежнему окутывал меня звёздными пеленами, но теперь я видел всё словно сквозь собственное стекло. Закрыв и открыв каждый глаз по очереди, я убедился, что ближайшие соседи – огромный зелёный шар подо мной и маленький чёрный справа – остались на прежних местах, значит, дело было не в них, дело было во мне. Или в этих штырях, пришельцах и их летающей машине – больше ни в ком.
Туманность, чрез которую так неудобно было теперь смотреть, оказалась изобретением вертлявых крошек. Я слышал, как один из них сказал другому: «Атмосфера готова. Славно поработали!» – и стекло во мне затрепетало.
Атмосфера! Я знал, что это такое, слышал байки о ней. Иногда, когда крошечные астероиды на невероятной скорости, устремляясь к зелёному шару, пролетали мимо меня, я слышал их шёпот. Они говорили: «Сгореть в атмосфере – цель нашей смерти», – и хотя я ничего не знал о смерти, я представлял себе атмосферу.
Так вот она какая. Может, я тоже сгорю, раз теперь она у меня есть?

Но я не сгорел. Ещё через декаду крошки, один из которых случайно попал в пятый глаз и сломался, улетели и вернулись, привезя какие-то странные металлические предметы. Прежде чем они начали разбирать их, один из существ забрался на бровь первого глаза и, вскинув крошечные отростки вверх, крикнул:
– Друзья мои! Мы начинаем осваивать астероид, которому на Джулиете дали имя Этэриус. Нам предстоит здесь жить и работать, так давайте же пожелаем друг другу удачи!
Крошки закричали «ура!» и «да здравствует Джулиет!», и пока я пытался понять, кому это они тут дали имя, пришельцы заговорили о безопасности и учёте провизии. Когда до меня дошёл смысл их слов – дали-имя-дали-имя-дали-имя, – открылся даже дремлющий четвёртый глаз.
Они назвали меня другим именем? Назвали меня?

Из металлических предметов существа соорудили коробки. Когда я увидел, что они проводят в коробках этих часов по десять, а то и по двенадцать кряду, то подумал: «Они боятся меня. Наверное, поняли, что намудрили с Этэриусом».
Впрочем, по коробкам сидели не все. Вертлявые существа оказались людьми – так они себя называли, – и кости у них были хрупкие, как осколки звёзд. Двое из них пошли изучать моё тело, когда первый и второй глаза были открыты, упали в складку между ними и, по-моему, сломались. Через какое-то время их стали искать, а когда нашли, запричитали.
– Какая страшная смерть! – кричали одни.
– Они погибли, потому что были неосторожны! – твердили вторые.
– Этэриус нас погубит! – убеждали остальных третьи. – Надо возвращаться!
Но никто не улетел. А я решил про себя: «Это и есть, судя по всему, смерть в атмосфере».

Затем появились дети. Их привезли с Джулиета – зелёного шара подо мной. Дети были совсем крошечные, почти неразличимые, и я заранее прикрыл первые четыре глаза, чтобы избежать ненужных травм с их стороны. Правда, теперь я совершенно не видел родины пришельцев, зато мог сколько угодно высматривать новые звёзды в бездонных глубинах космоса. Иной раз я приоткрывал первый или второй глаза, но убеждался только, что детей меньше не стало. О чёрной соседке справа я теперь тоже ничего не знал.

А потом появилась она.
Её имя почти две декады было секретом для меня, и я звал её по-своему – Босоногая. Каждый раз, когда она выходила из коробки, стояла глубокая ночь и все спали, а она уходила далеко от коробок, далеко от гудящих машин, ступала по телу моему босыми ногами и никогда не падала. У неё были удивительно тонкие, белые ноги, я даже подумал сперва, что они сделаны из моей души, но позже понял, что их материал – иной. Он был тёплым.
Однажды кто-то назвал её Эмери, и я запечатлел имя это в шестом глазу. «Эмери Босоногая» отныне было написано там, и хотя душа моя замирала, когда она шла по мне, я готов был поручиться, что это не имело никакого отношения к смерти.
Я никогда раньше не обращал внимания на головы людей. У Эмери были розовые, длинные, волнистые волосы, а глаза – тёмно-зелёные, как недра космоса. Я забыл о детях и открыл все глаза, чтобы постоянно видеть её, а также пожалел, что у меня их всего семь. Конечно, некоторые неловкие люди погибли, но думать о них мне теперь было некогда.
Каждую ночь я ждал её.

Астероиды мчались мимо, размытые, мохнатые, поющие об атмосфере; у меня была теперь атмосфера, на мне жили люди, по мне ходила Эмери. Звёзды по-прежнему перемигивались со мной, зелёный шар – Джулиет – жил внизу, а далёкие кометы слали ледяные поцелуи; эти звёзды, эту зелень, эти искры я видел в глазах Эмери, и Босоногая стала мне вдруг ближе всех моих прежних друзей. Мне даже подумалось: а были ли у меня друзья? Они всегда находились неподалёку, но ведь их никто не спрашивал, хотят ли они жить в космосе рядом со мной.
Мне стало плевать на них. Я больше не смотрел за пределы собственной атмосферы.

Сегодня я впервые увидел, как Эмери плачет. Из глаз её катились и падали на моё тело слёзы стеклянные, как моя душа, и холодные, как свет новых звёзд. Она сидела на брови пятого глаза и плакала, и я чувствовал, что ноги у неё, по-прежнему босые, тоже становятся холодными. Я недоумевал: почему она плачет?
Потом услышал, как за бровью четвёртого глаза к пятому крадутся двое людей, крадутся и самым премерзким образом похихикивают. По голосам я понял, что это молодые ещё существа, почти подростки, но доверия от этого у меня к ним не прибавилось. Они выскочили из-за брови и заорали:
– Эмери дура! Эмери сумасшедшая!
Я увидел, что Босоногая, прежде чем вскочить, схватила камень, а следом камень этот уже летел в одного из подростков.
– Сами дураки! – выкрикнула она.
Камень не попал в цель, и они продолжали приплясывать и кривляться.
– Кто ходит по ночам, тот лунатик! – напевал один.
– Или психопат! – подхватывал другой.
И дружно заводили:
– А Эмери лунатик с психопатом вместе!
И так раз пять. А камней у Босоногой больше не было.
Тогда я закрыл шестой глаз и прищурил четвёртый. От перепада уровней подростки едва устояли на ногах, мигом перестали глумиться и уставились себе под ноги.
– Землетрясение, – пробормотал один из них. – Бежим!
Бегите, подумал я. Там ещё второй глаз есть.
Едва они скрылись, как Эмери, которая устояла на брови, села обратно и обняла колени. Больше она не плакала.
Моё стекло пылало.

Через несколько дней большинство людей улетело. Я был уверен, что они поступили так из-за моей выходки с подростками, но думал об этом недолго. Эмери по-прежнему гуляла по ночам – босая, с распущенными волосами, со льдом во взгляде, но уже без слёз. И я знал точно – она знает моё имя. Моё настоящее имя. Иногда она приходила к первому глазу и заглядывала в него. Лёд её зелени ткал в моём стекле узоры понимания.
Она была такая же, как я.
Я хотел, чтобы она осталась со мной навсегда.

Через декаду люди уничтожили мой седьмой глаз.
Они привезли с Джулиета какую-то странную машину, которая не гудела, но была как огонь; они оставили её на мне, а сами бежали, укрылись неподалёку, и когда она взорвалась, разворотив глазницу, покрошив бровь, разбросав по округе остатки глаза, я понял, что значит смерть. Понял не на других – на себе.
Это было больно.
И страшно.
И ровным счётом ничего любопытного.
Я кричал, но они не слышали. На месте глаза они установили машины и принялись извлекать меня из меня самого. Я понял, что они хотят добраться до души.

За следующие три дня огненные машины взорвали второй, четвёртый и пятый глаза. Наполовину ослепший, я метался в самом себе, укрывал душу как мог, но смог опрокинуть только одну из страшных установок. Потом, пока они не добрались до третьего, неимоверными силами исторгнул тот самый штырь, что, как мне казалось, отвечал за атмосферу, а следом за ним – с десяток мелких.
Пелена действительно начала медленно спадать.
Люди забегали по мне, закричали. Кто-то прятался в коробки, кто-то нырял в блестящие воющие машины, кто-то надевал на голову круглые прозрачные предметы и начинал командовать остатками огня. Таких почти не слушали.
Вдруг я увидел Эмери. Она бежала к одному из стеклянноголовых и кричала:
– Улетайте, улетайте! Кислород исчезает!
Кто-то ещё сопротивлялся, но когда я как следует наподдал им первым глазом, они передумали. Бросив огненные машины, люди улетали.
Почему-то они забыли Эмери.
Нет, не забыли. Она сама не полетела. Они звали её, а она отчаянно плакала, но не шла.
А потом, когда воющие машины исчезли, она, задыхаясь, упала рядом с третьим глазом и прошептала мне:
– Это я сказала им, что в тебе много руды. Это из-за меня тебя убили.

Меня по-прежнему зовут Кррррам.
У меня всего три глаза, но два из них, обращённые к Джулиету, закрыты. В шестом по-прежнему написано имя девушки с розовыми волосами, но я вспоминаю о ней со странными чувствами в остатках стекла.
Теперь я смотрю только в космос.

Похожие статьи:

Рассказы → По ту сторону двери

Рассказы → Властитель Ночи [18+]

Рассказы → Пограничник

Рассказы → Доктор Пауз

Рассказы → Проблема вселенского масштаба