Смертный Бог

Хорошо там, где нас нет.

Русская пословица

Дрожащей рукой он поднёс спичку к последней папиросе и затянулся… обычно, смотря на пламя, мужчина чувствовал, как его сознание уносилось куда-то далеко, но сейчас, разглядывая серыми глазами свечение огня, превращавшего фитиль спички в скорченный агонией  уголёк, молодой человек не ощутил успокоения, а поймал себя на проскользнувшей бессознательно мысли о сравнении жизни с догорающей палочкой.

                Александр Николаевич родился в семье рабочих в провинциальном городе N, где и провёл всё своё детство. Учился не то чтобы отлично, но слыл со способностями, и в классе считался неглупым ма́лым. Родительница, возлагая на ребёнка весь свой водоворот несбыточных надежд, беспредельно благоволила дитяти: «Сашенька у нас всё!», так незаметно и вырос Сашенька, впитав с материнской любовью изрядную порцию эгоизма. Однако накопленных знаний хватило ему, чтобы поступить в столичный университет, где впоследствии двадцатилетний юноша столкнулся со своей второй половиной. Сыграв свадьбу, и совершив немыслимое: просвещаясь в институте и одновременно работая, Александр мало-помалу упрочил положение новоиспечённой семьи, как вдруг получил скорбное известие о кончине отца.

Сорвавшись на две недели домой и похоронив зачинателя, Саша, то ли соскучившись по родным лесам, то ли захотев уединённо разложить по полкам  невнятные и бессвязные мысли, сунулся с утра в лес по грибы. Маршрутный автобус высадил его далеко за городом, и широкие хвойные лапы беспристрастно впустили в свои земли пришельца с трассы. Прошатавшись сквозь ельники, сосновые боры, быстротечные часы  и берёзовые рощи, король Земли  неумышленно застал раннее воцарение предосенних сумерек. Самозванцем немедленно овладел ужас, морозной щетиной поднимавшийся по спине; стало очевидно до исступления — заблудился!

Бороздя бескрайний чернеющий лес и дымя как пароход, студент, бесплодно пробродив ещё пару часов и окончательно потеряв все ориентиры и направления, присел на расстеленный ранее целлофановый пакет и прислонился спиной к высокой сосне. Тут мы его и застали, раздумывающего, неподвижно уставившегося в пустоту:

«На кой леший меня угораздило пойти за грибами!.. заплутал в трёх соснах!.. вот чёрт! – он долго и отборно ругался, но мы, пропуская едкие и колющие остроумием выражения, забежим вперёд, туда, где Александр, малость остыв, принялся рационально оценивать обстоятельства. – Итак, что мы имеем? Коробок спичек, кухонный нож, пакет с сыроежками и лисичками: наверное — всё, что нужно для выживания в природных условиях. Сегодня переночую где-нибудь здесь, а с восходом солнца будет ясно, куда отправиться. Дай Бог, завтра днём буду дома».

Но возвращение затянулось: неудавшийся грибник мыкался по дебрям ещё пять дней, выходя на водопой к прозрачным протокам и речонкам (благо их было достаточно, чтобы не перебиваться росой); заполнял чрево сотнями горстями земляники, черники и копчёными грибами, полностью пропитанными древесным дымом; ориентировался по солнцу, звёздам и ветру; ночевал на укрытой мхом и ветками каменистой почве; облачённый щетиной, раздражительностью и злобой, превратил одежду в потасканное отрепье да рваные лохмотья. В общем, действовал как опытный лесничий, но выбраться из леса так и не смог.

Он совсем потерял надежду, когда  лес  постепенно начал редеть, и в расступившейся куще показался просторный сосновый бор, уединённо произраставший здесь уже несколько веков. Смолистые растения покрывали пологий склон, из глубин которого доносились звонкие переливы порывистых потоков и нескончаемый мерный гул журчащей воды. Могучие стволы, оккупировавшие откос, величественно занимали каждый своё место. Им, в отличие от людей, не надо было жаться друг к другу. Каждое дерево осознавало своё смиренное царствование в общности индивидуальностей и с тем же гранитным уважением относилось к другим соучастникам. Между сплетением их широких корней, по бурой листве, пробегала рябь, и, акцентировав внимание, можно было распознать трудящихся насекомых, занимающихся своим делом.  Слаженная разведка, почтительная охрана, неутомимый пролетарий, а там, за громадой ствола, — рыжая пирамида, колыбель всех муравьёв.

Насладиться бы живописностью нерукотворных мест — да не такая ситуация! В такие минуты только сумасшедшие да святые наслаждаются первозданной красотой, но Александр не различал между ними особой разницы, считая, что грань, отделяющая величие от безумия, очень тонка. Неблагодарный расточитель уже не замечал грибов — они битком ломились в его сумке, и от одного только воспоминания об их мягких землистых тельцах начинало воротить внутри брюха.

«Вот  и ручей! Может там и рыба есть?!»

Но ручей оказался слишком мелким для рыбы, и слишком большим для слова «ручей»: полуметровая змейка, виляющая вдоль сточившихся камней; так или иначе, человек с превеликим удовольствием начал зачерпывать ладонями воду. Отведав речной прохлады, странник устроился на стволе кедра, повалившегося в нескольких шагах от ручейка,  и беспритязательно постановил, что неплохо было бы раскурить папиросу…

И вдруг его взгляд, устремившийся далеко поверх крон, застыл в одном положении. Только сейчас Саша увидал вдали неестественно огромное, исполинское древо, покровительственно вздымающееся над другими соплеменниками. Мужчина осмелился предположить, что лесной богатырь – это, скорее всего,  обитающий на возвышенности дуб или сосна, и, соблазнённый неясным предчувствием, скиталец медленно, словно нехотя (странное дело! Перед кем рисоваться человеку, если он один? Будем считать, что Александр Николаевич совершенно выбился из сил и был утомлён до предела, а это действительно так), медленно, словно нехотя, он поднялся на стеклянных ногах и побрёл в сторону колосса. Но идти оказалось дольше, чем предполагал студент. По мере приближения к пункту назначения, Саша, с какой-то животной одержимостью, ускорял шаг, и одурманивающий привкус томительной тревоги и неосознанного страха начинал пробирать насквозь всё его тело.

Александр, конечно, читал в книгах о гигантских секвойях, но узренное привело его в достаточно сильное изумление, при всём при том что человека, попавшего в связанную с риском для жизни ситуацию, сложно чем-то удивить. Огромная сосна, которую затруднительно обхватить и восьмерым, стояла посреди бора, её монументальный ствол уходил далеко в небо, и даже не было возможности посчитать насколько! Да и кому нужны эти цифры? Представитель сильного пола оцепенел как скованный льдом в паре метров от великана, вперившись всеми имеющимися в его распоряжении очами на растение докайнозойской эры.

«Кому расскажешь – не поверят!» и, освободившись от первого впечатления, первопроходец снова испытал давящую на плечи незримую тяжесть бесплотного груза — «Да расскажу ли я кому-нибудь? Вот и умирай в обнимку со своим открытием!»

Ещё одна черта человека — присваивать себе открытия. Да что это такое вообще? Он что ли создал Америку? Или по желанию надзирающей в микроскоп обезьяны стали двигаться электроны? Америка всегда была и будет. Одобрения достойны не результаты поиска, а приложенные к нему усилия и проявленная целеустремлённость характера. Да и часто бывает, что сам не знаешь к чему придёшь — искал одно, нашёл другое. А уж, сколько тут гордости!

Александр Николаевич обошёл дерево и не поверил своим глазам – с другой стороны была дверь внутрь ствола, выделенная декоративным  крыльцом. Такой бешеной радости, с которой гость ввалился в диковинное жилище, не вытерпели бы и низкорослые толстопузы из Средиземья. Обстановка в помещении явно указывала на наличие постояльца. Круглая просторная комната без углов, вдоль противоположной от двери стены которой уходила наверх винтовая лестница; высокий потолок, к которому был прикреплён небольшой балкон, смотревшийся снизу повисшим в воздухе вторым ярусом; вход на эту площадку осуществлялся с единственной в чертоге лестницы, выполненной, как и весь интерьер, из тёмного резного дерева; справа от двери высокий зелёный камин был заряжен подготовленными дровами; настенные часы с боем ритмично подкармливали ненасытную бездну ещё тёплыми мгновениями; под лестницей располагался комод, посередине комнаты – накрытый стол.

– Эй! Есть кто живой?- улыбка так и сияла на лице счастливца, хотевшего поделиться восторгом со всем, что его окружало. Но собственный голос испугал обросшего чужака, и конец сказанной фразы был произнесён почти шёпотом. Страх охватил взрослый организм без остатка: «Не мираж ли? Не умер ли я уже в лесу? А это всё снится? И если нет, кому нужно будет жить в глуши в огромном дереве? Не к добру это!»

Но плотный пряный запах запеченного до золотистой корочки мяса и едва уловимого карамельно-молочного чая развеял его сомнения, и залётный пионер кинулся к столу — вилки не оказалось, но это было ни к чему. Мясо, ещё горячее, обжигало пальцы и приятно согревало внутренности, языка человек уже не осязал, чай был без сахара, но…

                Какое наслаждение – чай!

Заплутавший вряд ли понимал, что сейчас происходит вокруг и что он ест: когда быстро проглатываешь пищу, не успеваешь понять вкус (поэтому человеку следует всё разжёвывать), но вдруг непривередливый гурман резко поднял голову и, как птица, застигнутая врасплох надломленной поблизости веткой, весь превратился в слух. Сверху стали доноситься шорохи, и сам не понимая зачем, повинуясь инстинкту, Сашка без промедления юркнул за комод под лестницей и трусливо замер…

Прямо над ним послышались медленные шаги. Им оказался мужчина средних лет, с бородой и усами, в домашних клетчатых тапочках, спортивных синих штанах, шерстяных носках и зелёном вязаном свитере. Квартирант, насвистывавший шаловливый мотив себе под нос, спускался с вилкой в руках к столу. Лазутчик детально не рассмотрел лица здешнего жителя, но, настороженно выглядывая из-за комода, заметил, что тот остановился как вкопанный, в исступлении всматриваясь в недоеденный завтрак и выпитый чай, потом оперативно перевёл взгляд на дверь – кошмар! Гость забыл её прикрыть, и предательская щель впускала полосу безумного дикого мира. Хозяин резко развернулся и в ужасе стал следить за часами, придавая, по мнению Саши,  этому больше значения, чем стоило.

Партизан быстро спрятал голову и прислушался к участившемуся сердцебиению. Часы черепашьим шагом произнесли вердикт – один глухой стук вправо, затем короткий щелчок влево, и так восемь раз. Когда заключительный бой затяжным эхом разлился по комнате, и тишина поглотила пространство, до ушей скрывшегося человека долетели слова:

– Кто… кто здесь? – голос мужчины показался надломленным, словно тот сам не верил в то, что излагал. — Я… я знаю, что ты здесь!

Дрогнувший тенор явно обращался  к комоду — в сторону спрятавшегося гостя. Но интонация слов была в такой степени недоверчива, а голос столь робок, что Александру закралась в голову мысль, как будто местный житель, боясь подтверждения озвученного предположения, пытался в чём-то себя убедить. Незваный посетитель, унюхав чужой страх, подкрепил свою храбрость разумными доводами: «я взрослый мужчина, мне незачем прятаться, а испуг был вызван неожиданностью».

– Я, — выросла из-за комода фигура.

Хозяин схватился левой рукой за сердце и так и свалился на стул, задев локтём стол. Чашка, хранившая в себе пару минут назад пылкость лиственного напитка,  дернулась вниз, с поразительной громкостью раздробившись о деревянный пол.

–  Я прошу прощения, – начал быстро лепетать Саша, подскочив к помещику, – я заблудился, неделю провёл в лесу, пока не натолкнулся на это чудо-дерево, а тут еда, а я неделю не ел человеческой пищи, всё грибы да грибы. Заслышав шаги, неожиданно испугался и спрятался…

Пока он выплёскивал всё это наружу, таёжник, даже не пытаясь услышать Александра Николаевича, на каждом слове таинственно заглядывал ему в глаза, беспокойно выискивая в них что-то. Постоялец существовал уже лет пятьдесят, но назвать его стариком было трудно. Довольно крепкое телосложение, широкие плечи, рост чуть меньше чем у гостя, а вот борода хозяину явно не шла… Александр, вникая в лицо собеседника, поневоле странно поразился, будто видел его когда-то давно, но не мог вспомнить когда. От секундного дежавю молодой человек даже запнулся, и ему показалось, что это тоже когда-то случалось с ним, что так и должно было быть. Закончив финальную фразу эпической автобиографии, Саша разобрался в том, что было так знакомо в лице старика. Глаза. Как у отца. Но быстро выкинул эту мысль из головы – просто сильно  тоскует по покойнику.

– Вы не сердитесь?

Но отшельник, напоминающий в эту минуту слепого калеку, сосредоточено исследовал черты лица вопрошающего, стараясь не упустить каждый изгиб и линию.

«Думает, вру»- пробежала мысль, но созерцатель слишком долго, больше положенного, около минуты, постигал Александра, да так, что гость не выдержал и, смутившись, опустил глаза – «Да не сумасшедший ли он?»

– Этого просто не может быть! Какой сейчас год? Расскажи мне, что произошло в мире за последние тридцать лет?  – Саша уже открыл было рот, но с его губ так ничего и не слетело: пришла очередь посетителю выслушивать  поток слов. – Хотя можешь не отвечать, я знаю ВСЁ, что ты скажешь. Но как? Где-то должна быть точка соприкосновения!

Пришлая личность рассеяно смотрела на хозяина, воспринимая большую часть из сказанного за бессмысленный старческий бред.

– Сержусь?!- вдруг бородач резко изменился, и улыбка тронула его морщинистые щёки, озорной блеск заиграл в глазах и, как показалось Александру, сознание опять вернулось к этой самобытной особе. – Ещё спрашиваешь, сержусь ли я?! Да нет конечно! Ты не представляешь, как я рад! Да что это я всё о себе и о себе, ты ещё только гость и голоден, значит, мне и потчевать тебя. Хотя это одно и то же — вот нелепость!

Плутовски, но не лишаясь добродушия, старик посмеялся сквозь зубы и с необыкновенной расторопностью выскочил из-за стола.

– Нет, спасибо. Я уже не голоден.

– Неет, — протянул квартирант, исчезая, – Я — голоден.

Пока хозяин возился наверху, женатая персона, прохаживаясь по комнате, рассматривала её убранство: ковер с замысловатым узором тёмных оттенков, дебелую медвежью шкуру перед камином, антикварную кресло-качалку с потертыми подлокотниками, раскидистые крылья лосиных рогов, латунную керосиновую лампу, уже изнутри покрывшуюся слоем пыли и паутины. Саша с облегчением, словно ампутировав запревшее прошлое, захлопнул входную дверь и подобрал фаянсовую чашку, от которой откололась небольшая верхняя часть.

– Единственное, что не пойму, откуда берётся эта еда?! – раздался голос спешащего вниз барина. – Вот уж действительно извечный вопрос!

Сударь в прихватках выставил кастрюлю на дубовый стол, оголив на мгновение предплечье, украшенное глубокой бороздой шрама, и, не желая его обнаруживать, наскоро спустил рукав свитера. Мужчина успокоился, продегустировав свидетеля: Александр уже успел отвести глаза. Но вслед за тем хозяин, закатив кверху очи и превратив лоб в ребрак, погрузился в размышления и заулыбался. Тут же перед гостем возникла посуда на две персоны: пара тарелок и вилок. Кастрюлю наполовину наполнял запеченный картофель с сыром и говядиной под соусом, и только теперь пришелец распознал, что он истребил пару минут назад.

– А пойду ещё кое-что принесу! Вот это ты точно оценишь!

И снова лесник пустился наверх, быстро вернувшись с кувшином, наполненным какой-то жидкостью, и разбитой кружкой. Александр Николаевич покосился на принесённую кружку, насколько возможно наполненную тёплым серебристо-зелёным чаем, и подумал: «А ведь чашка, которую он расколол, была у него последней целой». Старик перехватил взгляд гостя:

– Не беспокойся, всё время расшибаю посуду, — хозяин опять беззлобно хихикнул себе под нос,- ВСЁ ВРЕМЯ!

И он предложил приступить к запоздалой трапезе. Ещё когда джентльмен поместил почти полный кувшин на стол, Саша, который терпеть не мог кисель, сразу уловил этот неприятный кислый запах. Бывает так, что некоторые продукты человек не терпит или не переносит; несообразно спрашивать, почему у него обозначаются определённые предпочтения – это не в нашей власти. Любимый цвет, желанное блюдо, избранное время года – это аксиома. Хотя психологи и здесь найдут объяснения (уж очень им приходиться это по нраву) – привычки, наследственность или физико-химические реакции; найдутся тысячи причин успокоиться и преклониться перед логикой и разумом. Забавно вспомнить, что в детстве моя мама не любила овсянку, а когда её спросили: «пробовала ли она эту кашу?», она  пробубнила: «нет». Итак, ещё есть предрассудки, и они повсюду, достаточно только внимательно… вернёмся к повести.

Наевшись, путешественник откинулся на стул, и, перехватывая любопытные беглые взоры хозяина, из уважения к его гостеприимству и радушию взялся через силу пить кисель.

– Вкусно? – испытующе прищурился охотник.

– Даа, огромное спасибо! – и, вобрав в себя финальный глоток, поставил на стол чашку, к нарушению цельности которой он был причастен.

                – Пей, пей ещё, – весело приговаривал старик, подливая гостю кисель.

– Да нет, спасибо, сыт уже — не влезет!

                – Кисель – не еда, живот не раздует. В лесу, чай, соскучился по домашним благам?

Молодой человек не смог отказать добродушному господину – «в конце концов, не он вломился в мой дом!», и принял чашку, поглядывая украдкой, как егерь медленно попивает светло-миндальный чай.

– Ну, расскажи мне, как ты оказался в таком диковинном месте?- чтоб избавиться от привкуса киселя, Александр решил отвлечься на разговор, да и не каждый день с человеком происходят подобные чудеса, если они вообще случаются. Правда, поначалу спасённому было не до волшебства – он был голоден, хотя и насытившись, большого интереса не появилось – внимание притупилось, и путник понял, что он основательно изнурился за последние дни.

– Да как и все,- лениво тряхнул плечами хозяин и обвёл взглядом комнату, — как-то незаметно дерево стало моим поместьем.

– Большое оно?

– Вдоволь. Сверху ещё комнаты. Сам всё вынудишь, – неохотно отзывался старик, словно эти скудные вопросы давно наскучили ему.

– Как звать-то тебя? – виновато оробел Сашка.

– Ха, – улыбнулся лесник, — да как хочешь!

Александр уже не удивлялся ответам беседчика – не всё у него было в порядке, к тому же много необычного приключилось с Сашей за прошедшие сутки, а человек, как известно, быстро привыкает к регулярным событиям. Сил на глубокие размышления не осталось. Гость поместил чашку на стол, а безымянный властитель тут же начал наливать злополучный кисель. Столичный интурист неприятно сглотнул и недоброжелательно посмотрел на собеседника, но только на секунду. Хозяин, с хитрой улыбочкой, следил за молодым человеком.

– Ты так и живёшь здесь один?

–  Даа, – задумавшись, одарил ответом владелец, – только Я,  и больше никого.

Саша хотел спросить про родных, но смутился интонацией высказанной реплики: «старик явно не рад моему посещению».

– Спасибо за гостеприимство, да только мне идти надо, – тут инкогнито невольно ухмыльнулся на изречение гостя, –  не подскажешь, как добраться до города N?

– Ах да! – у незнакомца была наклонность подолгу заглядывать в глаза, думая о чём-то своём. – Пойдёшь на север, в обратную от двери сторону, набредёшь на Малую Самотёку, местную речушку, двигаясь вниз по течению, выйдешь к озеру. Держись левого берега, пока не выступит согнутая над озером ива, – тут рассказчик замолк, вероятно, вспоминая свои былые годы и впечатления, неразлучно связанные с этим местом. Александр Николаевич жадно впитывал сведения, с тяжёлыми усилиями мысленно возвращаясь к какой-то мелкой речке — после длительного похода память начинала изменять ему.

– От этой ивы пойдёшь в сторону возвышенности, да не сбивайся с намеченного направления – бесконечность не любит исключений, авось к четвёртому дню и выйдешь.

– Как долго! Занесла меня нелёгкая!

– Поверь мне, – старик принял серьёзный вид, – ты ещё не знаешь, что значит «долго».

– А если я заблужусь? Проводи меня хоть до озера? Тебе здесь всё знакомо.

– Не заблудишься. Раз пришёл сюда, то и уйдёшь. Это уже предначертано.

«Какой фатализм скрыт в нашем народе!» отметил, наблюдая за задумавшимся хозяином, Саша. Гость поднялся из-за стола, намереваясь броситься в путь.

– Да погоди ты! – встрепенулся аноним, и, как показалось Александру, какая-то беспокойная мысль промелькнула во всем существе лесного жителя, выказывая его мимолётную растерянность. – Уж Я знаю, как ты устал, переночуй, а потом ступай с миром, да и едой я тебя снабжу, куда её ещё девать?

Не дав опомниться гостю, бородатый богатырь схватил его за руку и потащил по лестнице наверх. Пройдя пару этажей-комнат, постепенно сужающихся в диаметре (второй оказался горницей или чем-то этим, следующий кабинетом, совмещающим в себе функции библиотеки), мужчины оказались в тесной спальне с двумя арочными дверьми.

– А зачем на такой высоте двери?

– А… — хозяин самодовольно расправил губы и распахнул одну из створок: перед Александром расстелилась шафрановая ветвь, шириной в полтора метра, но не с округлой, а плоской поверхностью. Метров через тридцать, там, где отросток должен был заканчиваться, выступала небольшая веранда, похожая на охотничьи полати,  сплошь покрытая маскирующими иглами сосны и увесистыми шишками, по размеру сродни ананасам. Окружающие верхушки находящихся поблизости сосен едва дотягивались до беседки. Саша потухнул в дверном проёме, когда пахнувший прохладой ветерок разметал его изгваздавшиеся волосы.

– Опасно здесь, можно разбиться, — прошептала изнурённая личность, завороженная волшебной тайнописью, – метров тридцать будет.

Пифагор должен быть счастлив за потаённое пристрастие людей к числам.

– Привыкнешь, — махнул рукой единственный слушатель, – спи.

И незамедлительно скрылся на следующий уровень необычного логова. Горемычный грибник постоял ещё немного времени перед открывшимся видом, но делать шаг не решился. Что может быть лучше? После недельного перехода через заросли джунглей, легионы ненасытных насекомых, неудобных подстилок из иголок и камней, непрекращающегося беспокойства, когда даже обувь ноет от измождения…  и вот ты сыт, в безопасности и удобстве, вдыхаешь утреннюю свежесть раскалённого лета, и весь мир, с миллиардами его обитателей, бодро просыпается для новых подвигов. Всё — впереди! День лишь зарождается – жизнь только начинается!

Существует гипотеза, что Александр заснул раньше, чем рухнул в нежность белых покрывал и невесомость подушек.

Главным персонажем произведения является Александр Николаевич, и повествование ведётся его переживаниями и эмоциями, но, думаю, читатель простит меня, если я расскажу о том, чем занимался хозяин в то время, пока гость спал (в конце концов, я не отступаю от своего правила описания событий).

Итак, незнакомец приземлился в кресло в одном из своих кабинетов, взволнованно стащив со шкафа давно заброшенные, доселе им не тронутые стеклянные часы в форме бесконечности. То и дело он переворачивал их, всматриваясь в неторопливое движение мелких песчинок, плавно пересыпающихся из одной пирамидки в другую. Случайный прохожий, увидевший старейшину в эту минуту, периодически бормочущего непонятную околесицу – «как давно это началось?.. точка соприкосновения…так значит, он всё знал… теперь я понимаю…», догадался бы, что тут кипит бурная умственная деятельность.

Александр спал тяжело и, как говорится, без снов. Конечно, сновидения снятся каждому по семь-восемь эпизодов кряду, но чтобы запомнить хотя бы крайний, надо постараться. Сны как мечты: с трудом запоминаешь даже последние два, а когда они остаются позади – ты уже в предвкушении новой ночи.

Очнулся Саша поздно, и, переваливаясь с бока на бок, сладко нежился в постели.

«Приснится же такое! Лес, здоровенная сосна, внутри квартира с обезумевшим стариком, ха!»

Но вот лежанка оказалась совсем не по нему, вытянутая рука не нащупала привычного ландшафта, а усталость в ногах однозначно давала знать, что приключившиеся – явь.

Рассудок вернулся к приподнявшемуся с кровати молодому человеку – тусклая комната выглядела зловеще: наглухо задернутые шторы, нависшие картины, пара горящих на кожаном сундуке столовых свечей, отбрасывающих блики на притаившегося в углу охотника; вся понурая обстановка походила на тесноту и сырость могильных болот. Хозяин заволочено, даже с некоторой отупелостью, таращился в одну точку где-то на лице гостя, втихомолку прожёвывая свои сокровенные думы. Трудно установить, что больше нагнетало тревогу проснувшегося мужчины – господин, безжизненно согбенный на стуле, или сумрачная атмосфера помещения.

– Долго я пролежал?- пробубнил Саша.

– Что? – тревожно вздрогнул старик и, кажется, только сейчас заметил, что его нежданный сожитель не спит. – Ах да! нет-нет, не долго! Как спалось?

– Как никогда лучше.

Радушие снова очертило овал лица таёжника, в глазах забрезжили огоньки, а из-под густых зарослей щетины высыпалось общество ослепительных зубов.

«Да не напускное ли это?» — было первой мыслью, закатившейся в голову Александра.

– Схожу за чаем.

Скоро хозяин воротился, захватив два разбитых сосуда с настоем из вечнозелёных растений, и попросил гостя следовать за ним. Случайные знакомые прошествовали ещё через пару комнат и оказались в узкой башне, где винтовая лестница, занимая всё пространство, взвивалась до малоразличимого потолка; по ней мужчины вышли на макушку дерева – и оказались на небольшой площадке, диаметром не больше двух метров.

Бесконечные хвойные леса простирались до самого горизонта во всех направлениях, а высота сосны оказалась чарующей: кроны соседних кедров остались далеко позади. Наступал вечер, на западе скрывалось рябое солнце, сгущая вокруг себя пленяющие цвета: оттенки красного, розового, бордового и фиолетового, как детская фантазия, расплескавшая краски на бледном холсте. Было холодно, и Александр Николаевич с благодарностью принял кружку горячего чая.

–Потрясающе, – только и вымолвил Саша, упёршись локтями в перила и щурясь в заходящий огненный шар, исчезавший сквозь паутину чернеющих ветвей.

– До боли.

Они любовались расписным пейзажем, не нарушая молчания и переносясь в удивительный мир неизведанных стран и древнего волшебства, где природа практически не изменилась за прошедшие десятки тысяч лет. Ведь, кто знает, возможно, точно такой же закат провожали античные правители, предчувствуя на пороге неизбежное падение своих империй, или бронзовые фараоны, гордо выискивающие будущее в предначертанном, а может быть варвары, ни о чём в эту минуту не думая и слепо уставившись на светопреставление, или безызвестные земледельцы, прощаясь с сегодняшним днём и составляя планы на завтрашний, а что если сам первый человек, выйдя по необходимости из пещеры, непреднамеренно задержал взгляд на западе? Восторг и грусть одновременно завладели Александром, а его собеседник затяжно безмолвствовал перед тем, как обронил предложение:

– Странная штука – время.

Путешественник не ответил — он ещё толком не проснулся, несмотря на предосенний ветер и заряд кофеина в чае; заход светила как-то лениво расслабил гостя, всё же пытавшегося вслушаться в речь хозяина — ведь Саша и сам любил философию, с её путаным лабиринтом размышлений о вечных вопросах.

– Вреемя, – барин как будто смаковал это слово на кончике языка, – вроде оно есть, а вроде его и нет. Бесконечно крутится по кругу, а ты стоишь в бессилии и наблюдаешь, как если бы всё разыгрывалось с кем-то другим, наблюдаешь, как кольца годов сходятся на тебе, сжимаясь всё ближе и ближе к горлу. Не перейти. Не переплыть. Не перепрыгнуть. А оно всё бежит по кругу, да так быстро, что, кажется, остановилось. Как тогда узнать, где начало? Всё вокруг — одно и то же, одно и то же. Всё уже было…

– Но свершается кое-что и новое.

– Неет, – покачал головой старик, – всё одно и то же. Всё уже было. Ощущения и события являются новыми только для тебя, ты их переживаешь в первый раз, но все они уже совершались до этого миллионы раз. Так начало улыбается концу.

Александр глубокомысленно кивнул — он ещё не думал об этом.

– А не брал ли ты на заметку, что два каких-нибудь человека бывают как одного поля ягоды?.. А порой мне кажется, что весь мир – это Я. И только время должно меня разубедить. Но тут появляешься ты…

– Я? – вскинул брови Саша.

– Да. Мы с тобой очень похожи. Очень. В какой-то степени ты и есть Я, – тут хозяин заговорщицки подмигнул ему.

– Это не в буквальном смысле! – догадался, мнительно поёжившись, гость. – Иным часом и мне мерещится, что людей где-то массово штампуют на заводах. Встречаешь мельком постороннего прохожего, и жесты, голос, походка, интонация, даже характер – иногда выдают тебе близкого и знакомого человека.

– Иногда… — аноним расстроился и нахмурил лоб, провожая взглядом оставшиеся лучи оседающего солнца, а Александр вновь ухватил сходство между своим новым знакомым и отцом. – «Иногда» — это слово уже ничего не значит для меня. Всегда. Вот оно. Время сыграло со мной злую шутку. Обернись.

До этого они стояли спиной к востоку, и, развернувшись, молодой человек ахнул – там садилось ещё одно солнце. Оглянуться повторно Саша не посмел – было крайне жутко и страшно.

– Как это получилось?!

– Сам не могу поверить, – приобщил владелец лесного замка так, точно улицезрел, как сахар растворяется в чае, и на его лицо упала серьёзная решимость, – но это — факт.

Так и осталось непонятным — услышал ли хозяин центрального персонажа повести? И являлось ли сказанное ответом на поставленный вопрос или продолжением монолога.

– Люди уходят и приходят, – время остаётся. Когда человек умирает, – старик указал пальцем на запад, туда, где недавно скрылось солнце, – рождается новый, – и кивнул в сторону второго заката.

– Но здесь, – сударь схватился рукой за сердце, – здесь оно установило исключение. Что должен чувствовать смертный в царстве вечности?

Александр ухватил боковым зрением, как от бликов заходящего солнца в руках помещика блеснул металлический предмет. Гость машинально отскочил назад, и вовремя – заклятый притеснитель времени пытался зарезать Александра Николаевича ножом. Саша быстро перехватил запястье лицемерного собственника, толкнув его правым плечом. Непредвиденный рывок противника заставил хозяина оступиться туда, где скрывалась винтовая лестница. Потеряв равновесие, старик кубарем покатился вниз.

Александр, дрожа от прилива адреналина, прислушивался к глухим звукам со дна ствола, но это было не так легко: быстрые ритмичные удары кровяного давления и сбитое дыхание сильно мешали. Гость знал, что в состоянии шока можно не углядеть наличия даже тяжёлого ранения, и поэтому бегло осмотрел свой корпус – лишь разодранная куртка. Наконец, внутри дерева всё затихло, и мужчина неуверенно начал погружаться во мрак сосны, где неземная тишина уже закралась во все закоулки и расщелины, повиснув в воздухе гнетущим напряжением. Пришлось пробираться очень медленно, держась за поручень, и, спустя некоторое время, снизу замелькали тусклые огоньки, как прибежище канувших в буре маяков.

Ещё не коснувшись ногой паркетного покрытия пола, Саша различил распростёртое тело, застывшее в демонстративно ненатуральной позе. Гость собирался уйти, но, обходя труп, наткнулся на выроненное лезвие и, не на шутку побледнев, искоса глянул на хозяина: теперь тот никого не напоминал. Да и его глаза больше не искрились былым непостижимым сиянием, и, вообще, кто видит в зеницах покойника печать потустороннего? Они – пусты. В них ничего нет.

 «Сломал позвоночник, скорее всего, или голову». – Александр, проверяя пульс мертвеца, сам изумился своей хладнокровности. – «Что я наделал?!»

Но совесть с налёту была устранена твёрдыми размышлениями разума: «Сам виноват — не я кинулся с ножом! Ведь сразу намотал себе на ус – старик сумасшедший! Отныне он – мёртв… вот чёрт! На его месте мог быть я!»

Молодой человек поспешно спустился на второй этаж, и, роясь в стеллажах, тумбочках и на полках, без затруднения отыскивал нужные продукты, как будто ведомый чьей-то незримой волей. Позже, будучи в здравом уме, он объяснил всё интуицией и способностью рассуждать, обострёнными непредсказуемым убийством. Александр Николаевич, во что бы то ни стало, заключил отправиться прочь – домой, но, несмотря на летние месяцы, ночи стояли тёмные, так что пришлось ждать рассвета.

Пожалуй, это были самые продолжительные два часа в его жизни, по сравнению с которыми недельное скитание по лесу грезилось обычной прогулкой. Стрелки механизма шли ужасно медленно, порой казалось, что они окаменевали. Ничего не скажешь, время – капризный малый. Если чего-то ждёшь, оно капает битый век, но в счастье – тут вы сами знаете; обернуться не успеешь — уже функционируешь спицами в кресле-качалке, попивая из морщинистых рук вечернее лекарство в ожидании свидания с внучатами.

В конце концов, всему – конец, и, едва начало светать, Саша ринулся в дорогу – дальше и дальше от проклятого места. Очень часто люди спасаются бегством или банально прячутся с головой под одеяло. Но от проблем никуда не убежишь, остаётся только изматывать себя, да и с течением времени проблемы разрастаются, как черные дыры в белом космосе зубов. Мой хороший знакомый исповедал однажды: «мне нравиться распутывать жизненный клубок» — и завязал всё настолько, что уже нечего нельзя было разобрать.

Вот и озеро, вот и ива… Путь оказался короче, чем предполагал старик из дерева, но в одном он ошибся (или нет?): Александр вышел не в город, а на трассу, до ужаса испугав возвращавшихся с дачи супругов.

Что дальше случилось с нашим героем (а уж если вы дочитали до этого момента, то он, определённо, — наш герой)? Да ничего. Несказанно обрадовавшись возвращению Александра Николаевича и изрядно хлебнув за его здоровье, всё окружение тотчас вернулось к повседневной рутине; и жизнь потекла в том же духе, русле и ключе, как и прежде, лишь жена спасшегося всё чаще находила мужа, прислонившегося лбом к стеклу и отчуждённо воззрившегося на закат. Конечно, баловень фортуны никому ничего не поведал: всё совершившееся стряслось с ним, только с ним, и в какой-то степени сделалось самим им.

Проплывали нестройной чередой заболоченные годы, с каждым днём втихомолку переиначивая настоящее. Избранница порядком опостылела местному обывателю Александру, детей у них так и не появилось, что, если честно сболтнуть, не сильно огорчало мужчину. Друзья своей пустой болтовнёй на одни и те же темы надоели в такой степени, что Саша всячески избегал и тех и других. Подобная жизнь всё больше и больше угнетала мужчину, закулисно вспоминавшего день встречи с лесным жителем. Странно, но память не всегда ему повиновалась, вычеркнув отдельные моменты и своевольно оставив иные: например, Александр до мельчайших подробностей помнил расположение вещей и все свои действия после убийства, но особенно вгрызлась ему в голову картина бессрочного заката. Единственным материальным напоминанием служил незамеченный поначалу нарукавный шрам, полученный во время схватки на башне.

Не будем обрисовывать цикл тайных угрызений совести – кто-то, не помню, кто именно, уже растолковал всё это в одном из своих романов. Причина крылась на поверхности – совесть не кусок пирога, не отрезать и не съесть, хотя может и что-то другое. Попросту, не застав однажды дома супруга, жена, при прошествии месяца безрезультатных розысков, решила, что он сбежал, а друзья, не поверив вторичному исчезновению Александра, организовали поиски, но, смирившись с утратой, нашли удобным списать его из живых. Комично то, что при дубле акта пропажи человека все сошлись в одном: «так было написано на роду».

Но проницательный читатель уже давно догадывается, что произошло на самом деле. Александр Николаевич вернулся в хвойный многоэтажный коттедж, где всё пребывало без изменений: настенные маятниковые часы с боем, камин и поленница, партизан-комод, парящий над гостиной мезонин, второпях заваленная хламом кладовая, кабинет с дубовым письменным столом и медным самоваром на дровах, охотничий лабаз снаружи терема и смотровая вышка на пике сосны. На первых порах Сашу ошеломляло отсутствие трупа на лестничной площадке, но шли недели и месяцы, и он просто забыл об этом – такой уж у людей обычай.

Миновало добрых два десятка лет, опыт чуток прижал Александра Николаевича к земле, но свежий воздух и естественная пища помогли окрепнуть его здоровью. Он пристрастился к охоте, чтению, шашлыку, запеканкам и молочному улуну. В общем, жил в своё удовольствие, пока однажды утром, спускаясь к оставленному завтраку, не обнаружил его съеденным. Как же Саша удивился, когда часы тягуче, словно в насмешку, пробили восемь раз.

– Кто…кто здесь?- не своим голосом надрывисто спросил Александр. – Я… я знаю, что ты здесь!

–Я.

Похожие статьи:

Рассказы → Доктор Пауз

Рассказы → По ту сторону двери

Рассказы → Властитель Ночи [18+]

Рассказы → Песочный человек

Рассказы → Желание