Сказка о двух дураках

                А был я в одном царстве, бытовал по делам не то личным, не то корыстным, и прослышал краешком ушка, что царь то местный дочку свою намерен замуж выдать, да так хитро загнул – отдам, говорит, за самого, что ни на есть храброго воеводу, да что бы был он мудр, аки десять волхвов, и при всём том молод и красавец весь, какой из себя есть. Многие мужи пороги дворца царского отбили, желающих не убывало, а царь всё не выбирал достойного зятя.

                И случилось так, что шёл Дурак дорогой большой, но ни прямой, ни окружной. Легла она в том самом царстве, и всё так хитро вела, что выходила то к стольным градам, сверкающим великолепием, золотом и самоцветами, то к деревням, хилым и убогим. Да и встречали Дурака везде по-разному. Где хлебом солью привечали, сажали за стол, баньку топили, да истории велели рассказывать, а где гнали кочергой поганой, и собак напускали, и выродком хворым ругали.

                А до историй Дурак был большой любитель. Уж ничего он так не любил, как истории слушать, а потом заново пересказывать. Бывало и приврёт для красоты, бывало, и забудет чего-то, или же себя в историйку хитро вплетёт. Дураки всегда хитры, это всем известно. Так вот, вчера ли то было, много ли годов назад, а только встретились мы с Дураком как-то раз на одном постоялом дворе, или же у знатного купца в клети гостевой, или же у боярина какого за столом пиршественным. Оттуда пошла эта история, которую пересказываю ныне, от себя ничем не приукрасив, но и за точностью ничуть не гонясь.

                Встретились мы, значит, с Дураком, и повели всякие занятные беседы – али есть ныне герои да богатыри славные, и кто есть главный князь среди князей, и надобно ли царю блага государственного ради моральишкой всякой да пренебречь, и какое вообще есть добра и зла разграничение объективное. И так уж мы с Дураком заговорились, да заспорились, а то и в бороды друг другу вцепились, что люду окрест никакого отдыху не дали; одним словом, выгнали нас из того постоялого двора, а то и купеческой усадьбы, а может, что и с хором боярских.

                «Катитесь», - помню, сказали.

                Катились мы долго, да всё по откосам, да по грязи кувыркались, и когда на самом оказались дне, вид у нас обоих был совсем нелицеприятный. Посмотрели мы по первой друг на друга хмуро так, а опосля рассмеялись, да пошли дальше в обнимку. И правда – двум дуракам не повезёт ли вдвойне? А то и втройне. Ведь как говорится – одна голова хорошо, а два сапога пара.

                Так вот задумали мы с Дураком попасть в такую историйку, чтоб и в корчмах каких складно потом о нас завирали, и внукам чтоб не стыдиться дедов. А поскольку наслышаны мы были превесьма о сватовстве к дочери то бишь царской, так и порешили, на авось попытать счастья пред батюшки нашего государя грозным ликом.

                А дабы перво-наперво грозными воеводами прослыть, стали мы искать, где бы ратную удаль показать, да силушку молодеческую проявить. И неведомо, сколько уж бы мы искали – ведь и басурманов давно у границ не показывалось, и чертей по всем болотам днём с огнём и десятка не сыщешь. Но повезло, случай удачный помог. Так вот стояли мы как-то под мостом, да злодея поджидали какого, и видим – повозки едут, а на них яства, да сокровища, да изумруды, да мечи булатные, а охраны всего – два с половиной молодца, да и не молодцы вовсе, а так, калеки хилые.

                И Дурак мне так подмигивает, да из-за пазухи кистень-то свой достаёт, камешек то, в перевязи запутанный. А и я не простак – из-за своей пазухи достаю такой же. Одолели, помню, стражу; и купчишку того, что товарчик вёз, тоже спасибо что не насмерть забили. Мне, правда, туго пришлось. Дурак то с одним молодцем сцепился, а я с другим, и ещё с половиной третьего.

                Разбираем, значит, честно нажитые трофеи боевые, а там товарчик то весь подгнилый, да проржавелый, да пыльный, и вообще чуть ли не барахлишко никчёмное. Добавили мы купчишке тумаков за то, что в искушение ввёл двух честных бродяг, да и простыл наш след на все четыре стороны с того моста.

                А в другой день довелось нам отобедать честь-честью в доме у старшины деревенского. Поели мы и щей, и жареных лещей, и блинков со сметаной поуплетали, и браги живительной покушали. Смотрим – старшина то всё косится, косится, да нам на что-то намекает. Уши навострили – а и верно, говорком то распинается, и блага всяческие обещает, а просит за всё про всё только нас обоих, чтоб мы дочерей его, близняшек, в жёны взяли, да и пахали-работали на землях, значит, стариковских до конца жизней то наших. А нам ведь дочерь царская чуть ли в не невесты предназначена, как себя мезальянсом то связывать! Покумекали мы промеж себя так недолго, да и хвать старшину по голове. Снедь, какая была, всю напихали в мешки заплечные, и ушли поутру. Правда, ещё увязалась за нами, будто собачонка какая, близняшка младшая, дочерь то есть старшины родная. Ну мы её, приличия ради, под откос конечно не сбросили, но честным молодцам, которых в лесу встретили, на руки отдали. За барыш немалый, я вам скажу.

                Погуляли мы на тот барыш, в смысле пожили скромненько так в одном трактирчике придорожном с недельку, а уже глянь – к стольному граду подходим, а там стражи, стражи! И все они в камзолах бархатных, и с бердышами наточенными, и пистолями заряженными. Как пройти? Никак не пройдёшь. Уж мы и вьюнами вились, и ежами крались, и павлинами прохаживались, а стражи нас всё плетью да пинками. Даже чуть не вздёрнули разок, вот как.

                Свезло нам потолковать особым образом с парой господ иноземных чуть поодаль от ворот – они-то нам одежды ихние и предоставили во владение бессрочное, да и кошели толстые. Так что вышли мы перед стражниками этакими знатными-чинными, даже честь нам отдавали, в барабан били, в трубу дудели. Смотрим – сам капитан кланяется, купец первой гильдии встречает, в дом свой проводит, спрашивает о странствиях заморских. Мы сперва ни бельмеса, а потом смекнули, и как давай ему по ушам ездить – уж и по Буяну мы плавали, и на Кияне в сыр-масле катались, и царю то Гвидону привет передавали, и во всех землях, какие ни есть, товарец свой выкладывали, девки краснели, но мерили, молодцы робели, но брали, мужи властные смущались и побольше вымаливали, а бабы знатные так вообще кипятком исходили, коль не могли себе прикупить. Слушал нас купец первой гильдии, и кивал, и задумывался, и сам о торговле всякой рассуждал. Слова говорил: «пошлина», «сальдо», «вложенья», «кредит». Мы знай поддакиваем – «И пошло, и сально, но вложить не вредит!» А жёнка то егошная, купца этого, всё так томно поглядывает, то на Дурака, то на меня. Молодая, и в глазах сверкает, и косы блестят, одним словом, шельма! Ну мы под столом так быстренько на кулачках раскинули, и вышло Дураку счастье. В общем, парился я потом с купцом в баньке, пока шла у Дурака с молодушкой беседа известно какая.

                Оставили мы наутро купца – рогатого, с котелком лапши на макушке – и повели нас ноги прямиком к терему царскому. По пути на базар зашли, яблок отведали, да медовушки хлебнули для храбрости, ну и в пазухи себе немножко напихали, что плохо лежало на прилавках кособоких. Потом задержались у представления – там шуты, скоморохи, так их через ногу, плясали, фортеля всякие выкидывали. А народ глядит, рты раскрывает, что стая карасей, хоть кулак каждому клади. Побродили мы с Дураком и там, кошели пособирали, да вышла оказия. Наткнулись на парочку самых что ни есть прожжённых жуликов, аж смотреть тошно, рожи хитрые-хитрые, глазёнки дерзкие, походка, как у котов драных, так и норовят нам ручонки свои шелудивые в карманы запустить. Думали мы с ними по-свойски разобраться, кистени достали, да конфузом обернулась оказия; пришлось мастера стекольно-зеркального монетой звонкой слегка отдарить, дабы шуму особо не поднялось за товар побитый.

                Потом ещё зашли по пути в трактирчик, и там тоже браги засадили ободрения духа ради. В костишки какие перекинулись с горемыками тамошними, пару раз даже подрались вроде с кем-то. Так вот, к вечеру выползаем мы из пивной, да и к дворцу сразу, надолго не откладывая.

                А там женихов – тьма тьмущая, даром, что уже кончался приём у царя-батюшки. Да все богатые, знатные, при мечах, при палицах, иные при страже, а то и на конях. Да и мы не промах. Приметили мы любезно одному князьишке, что у другого пояс то и краше, и стан прямее, и зубы белее. Ан не отобьёт ли царевну? Ну князьишка тот вспылил со слов наших, меч вынул, смертоубийство затеял, но ему-то другой жених быстро руки-ноги скрутил, и давай учинять над ним расправу. Народу много там собралось, иные подзуживают, кто разнимать бросается, третьи и вовсе рукава засучивают, да на подмогу спешат. Ну а мы хвать – и уже впереди очереди всей, заодно разжились, как подобает, поясами, клинками гнутыми, шапками собольими, и коней бы взяли, да только неудобно из-под седоков уводить.

                Предстаём, значит, в царской приёмной. Советников там – сотня, и все пузатые такие, жирные, хоть сейчас на сало забивай. И стражников – тысяча, а может, и пятьсот, да злее прежних. Всё глазёнками щупают, головушки хотят рубить буйные молодцам заезжим. А царь батюшка – ну просто умора, слизнячок какой-то, худющий, желтоватый, чуть дышит.

                - Говорите, значит, кто вы есть такие, - говорит нам тут советник один, пузом что три борова, - И откуда путь держите, и какими достоинствами славны. А не то соврёте, так принять вам казнь смертную, и никакого спасения не будет.

                Я так струхнул маленько, а Дурак нет, молодцом держится. Подмигнул мне.

                - Я, говорит, знаю, что вы сейчас нас либо казните, либо дадите в жёны царевну.

                Удивились все советники царские, да зашумели, да заспорили. Ведь получается, если правду Дурак сказал, то и казнить его никак нельзя, и остаётся только за него царевну выдать. А если лжёт, то надо его казнить, но тогда выходит непотребство – ведь если его казнить, получится, что он правду сказал. Думали уже какой-другой повод найти, чтобы казнить, или хотя бы вон выставить из дворца, но мы ребята хитрые, уже знай вокруг царя-батюшки крутимся, и всё расписываем ему, какие мы воеводы смелые, и какие будут из нас царевичи знатные.

                Царь думал, советники думали-думали, стражники пыжились, да наконец кто-то сказал.

                - Ба! Да ведь царевна одна, а их двое.

                - Да нет. – сказал тут Дурак, - Этот – я его вообще первый раз вижу. Кто он? Кто это такой? Мерзавец, тать, знать его не знаю, увязался за мной, как банный лист.

                - А! – обрадовались советники, - Ну и правильно, одного мы казним, а за другого царевна замуж выйдет.

                - Точно! – согласился царь, - Они хоть и знатные, и умишко проявили, меня позабавили, да только куда мне два зятя? А ну этого на плаху!

                - Вот он! – купец первой гильдии с порога закричал, - Этот вот, в бане со мной сидел, да в заблуждение меня вводил!

                - А другого не трогайте, он честный молодец и славный господин. – говорила жена купеческая, молодушка.

                Так и вели меня на площадь, и народ собирали, в колокол били, да топор точили и головушку мою буйную ни за что, ни про что рубили. А Дурак после свадьбы полцарства себе за пазуху хвать – да на коня с молодушкой купеческой, и был таков. Царская-то дочка дурнушкой оказалась. А в кулачки он тогда под столом со мной точно смухлевал, плут, чертяка.

                Такая вот история.