Егорычев и Егорченко как обычно сидели на завалинке. Село Перпендикульярьевское жило своей самой обычной, заурядной жизнью. Меценат Марк Цимес, как всегда, застрял в небольшом болотце, образовавшемся перед его нарядной избой: роллс-ройс «Фантом» ревел и злобно выхаркивал из-под себя ошмётки светло-бурой грязи. Со стороны скотобазы мерно раздавались повторяющиеся щелчки — это забивали скот на колбасу.
Егорычев скучающим взглядом окинул привычные картины деревенской жизни:
— Неужели эта рутина и обыденность поглотит ещё один день отмерянной мне драгоценной жизни? — спросил он как бы в никуда, но в то же время искоса посматривая на Егорченко.
— Чо, ёпта? — болезненно морщась, вступил в разговор Геннадий Егорченко, слегка похмельного вида, сторож деревенской дискотеки.
— А то, — повысил голос Геннадий Егорычев, сторож деревенского склада мягкой игрушки, — что я, как инвалид научных опытов и любитель всего таинственного, попросту требую, вы слышите, ТРЕБУЮ, чтобы в мою беспросветно серую жизнь был привнесён некоторый, возможно небольшой, но ощутимый элемент таинственного!
— Наху…? То есть, — быстро поправился Егорченко, — перефразируя: зачем это ты хочешь, чтобы в твою жизнь был привнесён элемент таинственного?
— А затем, что я бы тогда сфотографировал это таинственное на камеру своего сотового телефона и продал бы получившиеся снимки в наш деревенский вестник паранормальных явлений под названием «Рупор эры Водолея», а полученный гонорар я бы употребил на покупку шкалика самогона, который бы мы к обоюдному удовольствию употребили в соответствии с…
— Стоп, не продолжай! — оборвал его Егорченко, — я уже понял суть твоей мысли. Теперь двигаемся дальше: каким же образом, ты, друг Геннадий, собираешься найти этот элемент таинственного в этой беспросветной, поглотившей нас без остатка, деревенской рутине, — как бы демонстрируя свою мысль, он обвёл взглядом окружавший их унылый пейзаж. На секунду его взор остановился на меценате Цимесе, который нелепо хватаясь за заднее колесо, пытался вытащить из дорожного болота свой роллс-ройс, уже уходящий под воду перпендикулярно, наподобие Титаника.
— Для нахождения же этого элемента, я бы хотел употребить имеющийся у тебя портативный релятивистский тайномер, предусмотрительно прихваченный тобою ещё со времён работы в «Бюро по разрешению неразрешимых загадок» — бодро ответствовал Егорычев.
— Наподобие этого? — Егорченко вытащил из левого кармана своих армейских галифе круглый прибор, закреплённый на кожаном ремешке наподобие часов.
— Вот именно этот прибор, закрепленный на кожаном ремешке наподобие часов, признаться, я и имел в виду, — с удовлетворением отметил Егорычев.
— Ну что же, давай посмотрим, куда на этот раз нас выведет этот прибор! — произнёс Егорченко, пристёгивая тайномер на левую руку, почему-то нарочито поверх рукава своей брезентовой штормовки.
— Да, да, куда же он нас выведет? — вторил ему Геннадий Егорычев, — они оба смотрели на круглый белый циферблат с делениями по краям и на красно-синюю ромбовидную стрелку, которая сначала дико завращалась, но потом, стала как-то утихать, и, наконец, замерла совсем.
— И что же это он показывает? — не унимался Егорычев.
Егорченко посмотрел в том направлении, куда показывала красная стрелка:
— Он показывает туда, — махнул рукой он. Егорычев тревожно глянул в указанном направлении.
— То есть, вот это деревенское картофелехранилище, уже три месяца как закрытое под замок, и есть то самое место, где сегодня нас ждёт встреча с неизведанным? — удивился он.
— Выходит, так и есть!
— Тогда айда туда!
— Айда! — и друзья, вынимая и разлочивая на ходу телефоны, наперегонки бросились по полю к серому покосившемуся сараю.
Подбежав к двери картофелехранилища, они прислушались. Изнутри сарая явственно доносились какие-то звуки:
— Да! Да! Вставь его в меня, милый! По самую рукоятку, по самый корешок!!! — страстно выкрикивал женский голос из-за двери.
— Коллега, вы слышите то же самое, что и я слышу? — недоуменно спросил Егорычев у Егорченко и сильнее приник ухом к шершавому дверному полотну. Между тем, таинственный женский голос продолжал выкрикивать:
— Да! Да! Вот так! Так! Ещё! — при этом явственно слушался какое-то то ли ритмическое похрустывание, то ли шорох.
— Геннадий, — сказал Егорычев, неохотно отлипая ухом от двери, — у вас есть какие-нибудь рабочие гипотезы по поводу наблюдаемого нами феномена?
— Признаюсь, относительно данного феномена я сам пребываю в недоумении, — отвечал Егорченко, между тем, не отлипая от двери и продолжая увлеченно слушать, — но этот голос мне смутно напоминает нашу кассиршу хозотдела, Марину Сергеевну Залихвацкую: знаете ли, схожие тембры, артикуляция…
— Однако, — поправил его Егорычев, — объективные факты говорят нам, что этот картофельный сарай не открывался уже около трёх месяцев, и это значит…
— Да, и что же это значит?
— А это значит, что там не может быть ничего кроме того, что туда было изначально помещено!
— Ты имеешь в виду… — озадаченно проговорил Егорченко.
— Да, я имею в виду — картошки! — торжествующе подытожил Егорычев.
Между тем звуки в сарае, нарастая, достигали постепенно своего апогея:
— ДА! ДА…., — сменилось на: — Нет. Нет! Я больше не могу… Я БОЛЬШЕ НЕМОГУ УУУ! УУУ!!! У! — спустя некоторое время послышался довольный выдох.
— Однако, Геннадий, хотел бы я знать, каким именно способом картошка издает такие вот звуки?
— А вот это, я думаю, можно понять только путём визуальных наблюдений, то есть зрительно! — с этими словами Егорычев приник глазом к замочной скважине.
— Ну как, коллега, видно что-нибудь?
— Нет.
— И не удивительно, вы же смотрите в скважину навесного амбарного замка, а его специфика…
Однако, Геннадий не успел договорить свою фразу. Раздался громкий удар, замочные петли вырвало вместе с гвоздями, а двери с треском отворились наружу, пребольно ударив по голове обоих наблюдателей, коие кубарем покатились по траве. Кто-то, стоя в проёме, хриплым разнузданным голосом выкрикнул:
— Ёбушки – воробушки! Как же вы задрали меня своими идиотскими комментариями, онанисты чёртовы! Очкастые задроты деревенские!
— Простите, это вы говорите… — пытался тянуть время Егорченко, судорожно ища одной рукой в траве слетевшие с него очки.
— Да, это я вам говорю, х*епуталы чёртовы! — глумился разнузданный голос.
Наконец, Егорченко нашёл очки и приладил их себе на нос. То, что он увидел, было превыше любых его ожиданий. Сбоку раздался шёпот друга:
— Геннадий, вы видите то же самое, что вижу я, или же это видение можно списать на счёт алкоголя, принятого поверх транквилизаторов? Недаром во всех противопоказаниях написано…
— Нет, коллега, я вижу, похоже, то же самое, что и вы, а именно: большой человекообразный клубень картофеля, который сейчас сердито разговаривает с нами! — признался Егорченко.
— Да, я большой картофель! — артистически подтвердил картофель, — Зовите меня «Картофельный Папа!» — он радушным жестом приснял свою шляпу и пригладил открывшийся под ней ровный пробор.
— А это: — он указал на выглядывавшую из-за него картошку поменьше, которая стыдливо прикрывала свои выпуклости розовым полотенцем, — это — Картофельная Мама, или Суперкартошка, — картофельный папа расхохотался и даже прихлопнул Суперкартошку по её выпуклостям с тыловой стороны.
— Я вижу, что вы оба — картошки, — внезапно осмелев, сказал Егорычев, — но чем же, простите, вы только что занимались?
— Как чем? — Картофельный Папа непонимающе уставился на него, — актом размножения конечно же!
— Но в учебнике ботаники за седьмой класс чёрным по белому написано, что картофель размножается клубнями…
— Полное дерьмо! — вознегодовал Картофельный Папа. У меня такое ошчушчение, что на нас сознательно клевешчут, выставляют посмешишчами, — он нервно пригладил свои кустистые усы:
— На самом деле картофель размножается половым путём! Он как пчёлы: живёт ульем, семьёй, в данном случае — единым картофелехранилищем. В период роения, вожак картофельной семьи, картофельный папа, — он указал на себя, — совершает множественные оплодотворения картофельной матки, — он неопределенно махнул рукой куда-то назад. — Впоследствии, картофельная мама, пользуясь полученным генетическим материалом, откладывает личинки картофеля, которые и вырастают в самостоятельную особь, далее в простонародьи называемую вами: «картошка».
Пока клубень говорил, Егорчычев тщетно пытался вспомнить, на какую кнопку в его телефоне заведён быстрый вызов камеры, и постоянно впадал в ошибку: на его сотовом запускался то список праздничных дат, то калькулятор. Егорченко же вытащил из кармана своей куртки маленький блокнотик, предусмотрительно припасенный им на случай возникновения оригинальных мыслей, и теперь как бы ненароком пытался законспектировать слова Картофельного Папы, то и дело слюнявя огрызок химического карандаша.
Бросив тщетные попытки справиться с телефоном, Егорычев всё же вклинился с вопросом:
— Но ведь всему научному сообществу доподлинно известно, — этой фразой он смутно намекал, что сам каким-то боком, пусть даже как почётный инвалид научных экспериментов, относится к научному сообществу, — доподлинно известно, что … картофель не говорит! — в конце фразы он осознанно перешёл на драматический крик.
— Да, и это так, — неожиданно подтвердил Картофельный Папа, — картофель, он и в самом деле не говорит. И не ходит. Но это утверждение справедливо лишь в обычный день. А сегодня какой у нас день? — он с улыбкой воззрился на Егорычева.
— Сегодня? … Какой? Необычный? — неуверенно предположил тот.
— Чучело… — Папа посмотрел на него снисходительно. — А ну-ка ребятки, скажите, какой у нас сегодня день? — крикнул он вглубь сарая. И сотни, тысячи тоненьких голосков ответили ему изнутри:
— День святого Феогноста Картофельника!
— Стыдно такого не знать, православные! — с укоризной произнёс Картофельный Папа, качая головой. — На Феогноста — не ходи до погоста! — поучительно и складно процитировал он.
Картофельная мама поддержала его:
— На Феогноста хоть огонь, а картошку ты не тронь! — Неужели никогда бабушка вам этой пословицы не говаривала? Не передавала тайны народной, что есть одни день, когда мы становимся как вы?
Пока Егорычев напряженно вспоминал свою бабушку, всю сознательную жизнь проработавшую комсомольским вожаком, из сарая с диким гамом и писком выбежала целя ватага картошки обычных размеров, но у каждой картофелины были маленькие ручки и ножки… и прелестная головка сверху.
— Коллега… — окликнул его Егорченко.
— Да, коллега, это не транквилизаторы. Это так оно и есть... — обречённо отозвался Егорычев.
Тем временем, картошки на полянке перед сараем становилось всё больше и больше. Некоторые висли на маме с папой, некоторые — резвились на просторе, подставляя свои отлёжанные бока солнышку.
Вдруг одна мелкая картофелина, задрав голову вверх и глядя на Егорычева, проголосила:
— Мама, люди! Хочу людей!
— Дети!...— пыталась было, успокоить их мать. Да не тут-то было!
— Мама! Хотим людей! Ну мааам! Пожалуйста! — пищал целый гул голосов.
Когда картофелина сказала: «Да ладно, ребята, поешьте!» — Егорченко тут же пришла в голову мысль, что надо делать ноги. И он бы непременно сделал ноги. Если бы смог. Но он не смог, поскольку в эту секунду маленькие картофельные зубки откусили его ногу по самую щиколотку. Он посмотрел на своего приятеля, у которого к тому времени перекусили колени, и тот, чтобы не упасть, уперся одной рукой в землю. Какая-то маленькая картошка-девочка с аппетитом откусывала у него палец за пальцем, причём восхищенно комментируя этот процесс: «Ах какой хороший человек! Какой рассыпчатый!»
Когда у Егорченко откусили изрядную долю затылка, заодно с неокортексом и гипоталамусом, некоторое время у него в уме всё же оставалось смутное воспоминание о какой-то заветной тайне, к которой он должен приобщиться. Однако вскоре исчезло и оно.
Таким образом остатки искателей Необычного были все подъедены без следа, и вскоре Мама и Папа Картошки уже начали загонять расшалившихся детей обратно в их жилище.
***
— Какое необычайное везение! Какой блистательный успех! — раздался голос из кустов, что располагались сразу за картофелехранилищем. Это был Вольфганг Амадей Клюшкин — главред местного журнала о неизведанном «Перпендикулярьевская аномалия». Всё это время он снимал происходящее на любительскую кинокамеру «Сокол-1Д».
— Кажется теперь я обеспечу целый номер своего журнала сенсационными материалами о таинственном и неизведанном, и мне не придётся платить за них авторам ни копейки! Всё мне! — разговаривал он сам с собой, по давно уже сложившейся традиции.
Потом, поместив камеру в заплечную сумку, он стремительно воссел на велосипед, взятый из кустов, и понёсся в сторону редакции, временами то порывисто хохоча, то декларируя себе под нос один и тот же стишок:
В своём коварстве преуспел без меры:
Раздал я простофилям тайномеры!
Похожие статьи:
Рассказы → Алые паруса
Рассказы → Femme fatale ( миниатюра )
Рассказы → Скрижали роботов
Рассказы → Кролики-монстры, или животные похожие на людей
Рассказы → НаВаЖдЕнИе
