Так, кто есть кто, так, кто был кем,- мы никогда не знаем,
С ума сошли генетики от ген и хромосом...
Быть может, тот облезлый кот был раньше негодяем,
А этот милый человек был раньше добрым псом.
/В.С.Высоцкий/
Над деревней сгустились сумерки и на небо лениво выползла луна, похожая на надкушенную головку сыра. Буянила весна: в саду цвели деревья и благоухали так, что аж черепица сползала с крыш (ну это типа – крыша ехала), а соловьи надрывались как ненормальные, не жалея глоток. Им вторили деревенские собаки, создавая ненавязчивый фоновый колорит, ласкающий слух. В такой вечер жизнь выглядит особенно беззаботной и даже неудачнику может показаться, что она удалась.
А вот у Спиридона Пентюхина в тот вечер на душе было тревожно. Он в одиночестве сидел в своём запущенном доме с ободранными, закопченными и испещрёнными паутиной трещин стенами, скользя взглядом по изломанному паркетному полу – свидетельству былого достатка и размышлял о превратностях жизни. Спиридон кое-кого ожидал, водрузив седалище на обшарпанное кресло, которое когда-то давно позаимствовал в доме культуры под покровом темноты, да так и позабыл возвратить, а если честно, то и не собирался. И вот в минуту острого приступа душевной тоски Спиридон понял, что этой ночи суждено стать роковой.
Всё однажды случается в жизни впервые – первый поцелуй, первая любовь, первая драка, первая рюмка,… первая кража. Всё перечисленное у Пентюхина в жизни уже случилось. Не всё из этого ему нравилось, но кое-что с годами вошло в привычку. Так, например, он не особо заморачивался на тему, что «уголовный кодекс надо чтить». Обычно Спиридон подбирал всё, что плохо лежало, а иногда и то, что хорошо. А всё заработанное «праведным» трудом без малейшего сожаления пропивал.
Но тут случай был особый – деликатный что ли? И вот Спиридон таки решился свершить то, что уже давно замышлял…
* * *
Началось всё с того, что одинокий нелюдимый Спиридон, неожиданно нашёл себе друга. Друг был идеальным: молчаливым и покладистым, внимательно слушающим всё, что Пантюхин ему рассказывал, внимая каждому его слову. Не всякому повезёт встретить такого.
Их странная дружба началась около двух месяцев назад с одного казуса. В тот день Спиридон сдал на металлолом, найденную на территории тракторной бригады железку от сеялки, и вечером заглянул к Лукерье.
Хозяйственница Лукерья была крепкая. Кроме четырёх свиней имела двух коров, телёнка и пять десятков кур, торговала яблоками и грушами, не брезговала и самогоном. Последний продукт и привлекал к ней деревенских мужиков. Самогон у бабки был мутный и вонючий, зато крепкий и дешёвый.
Кроме всего прочего, оборотистая Лукерья предлагала выпивохам нехитрую закусь, состоящую из салатика собственного приготовления. По вечерам в её доме было шумно и накурено.
В один из таких вечеров к ней и заглянул Спиридон. Хватив лишку, домой он уже не попал. Проснулся Пентюхин у Лукерьи на сеновале. Продрав глаза, встретился взглядом с новым другом, которому и принялся изливать с бодуна душу и всё, что в ней скопилось за много лет. Друг оказался человеком вежливым – терпеливо сносил словесный понос Спиридона и даже временами выражал одобрение коротким хриплым смешком. В сарае было довольно темно и Спиридон плохо видел собеседника, но отметил, что тот невелик ростом и одет во что-то светлое. Временами вспыхивали его глаза, и в них Пентюхин чувствовал немереный интеллект. «Как у Ленина», – решил он.
Хмель потихоньку выветривался, а на улице рассветало. Они лежали на пахучей соломе почти касаясь головами. Один рассказывал, а другой молчал. Внезапно Спиридону пришла в голову мысль, что он так и не спросил имени своего нового товарища. Это было неправильно.
– Извини, – усмехнулся Пентюхин, – а как звать тебя? Всю ночь проболтали, а я так и не спросил.
И поскольку тот не ответил, Спиридон с улыбкой повернулся к нему.
В тот же миг он с воплем скатился с сеновала и судорожно перекрестился, ибо увидел перед собой черта.
Потусторонняя тварь с ухмылкой смотрела не Пентюхина и скалила здоровенные клыки.
– Отче наш, – залепетал испуганный человек и осекся, потому что черт неуклюже сполз с соломы и побрел к нему на четырех коротких ножках.
– Свинья, – прошептал Спиридон, – тьфу ты! А я подумал – допился!
В следующий миг Пентюхин истерично расхохотался:
– Обыкновенная хрюшка! А я перед ней всю ночь распинался!
Он сел на земляной пол и принялся трястись от хохота. Свинья примостилась рядом и тоже, похоже, смеялась. От неё исходило приятное тепло и Спиридону стало легко и просто. Пора было уходить, но почему-то совсем не хотелось. Пентюхин протянул ладонь, и свинья доверчиво ткнулась в неё крепким твёрдым пятачком.
– Хорошая, хорошая, – Спиридон гладил свинью по бокам и голове, а та довольно хрюкала.
Идиллию разрушила Лукерья, распахнувшая дверь сарая.
– Жирная! – заорала бабка противным голосом, – Вот ты где, скотина безрогая! Я тебя по всему двору ищу!
Свинья с визгом вскочила и спряталась за спину Пентюхина.
– Ты вот что, – вступился за животное Спиридон, – не обижай свинку.
– А ты что здесь делаешь, алкаш? – напустилась на него Лукерья, – Самогону откушал – откушал! Салатику навернул – навернул! Ну и вали отсель до хаты! Ты мне за постой не отстёгивал!
* * *
Памятная встреча на сеновале запала Спиридону в душу и уже на следующий день, он снова пожаловал к Лукерье для сурьёзного разговора. По этому поводу Пантюхин даже одел под фуфайку чистую рубаху и зачем-то повязал на шею свой единственный галстук, который был куплен по случаю школьного выпускного.
– Здравствуй, Лукерья! – начал он, как и полагается – не в лоб, а несколько издалека, – погода-то какая, так и шепчет – займи да выпей.
– В долг не дам, – старуха тут же безжалостно пресекла попытку Спиридона, истолковав его слова по-своему.
– Да я не о том…
– О чём же тогда? – заинтересовалась Лукерья.
– Да, мне твоя животина приглянулась. Необычная она у тебя, – промямлил Пантюхин, решив, что самое время перейти к сути вопроса.
– Знамо дело! – согласилась Лукерья, – такой второй жиртресины в деревне нет – она самая дородная! Даже жалко её резать.
При этих словах хрюшка, отиравшаяся поблизости, жалобно взвизгнула.
«Ну, точно, как человек, – восхитился Спиридон, – всё понимает».
– Ты вот что, – откашлялся Пентюхин, – продай мне её.
– Продать?! – прищурилась бабка, – да где тебе, детинушка! Ты же гол, как сокол! А Жирная больших денег стоит!
– Сколько?
Старуха ненадолго задумалась.
– Десять тыщ давай – и забирай!
– Ты что, Лукерья, белены объелась?! – опешил Спиридон, – да в нашей деревне дом в два раза дешевле стоит!
– А я тебе не дом продаю, а сало и мясо! – разозлилась старуха, – я цены хорошо знаю! А в Жирной почитай сто двадцать кило будет! Поеду в город и за пятнадцать её продам!
– Но послушай, – начал Пентюхин, однако Лукерья перебила его:
– Проваливай отсюда, нищета! Сам в драных портах и ватнике, а туда же – покупать! Проваливай, пока я на тебя Трезорку не спустила!
Спиридон опустив голову побрел домой. У калитки остановился и глянул на свинью. В глазах у той блестели слёзы.
– Можно я буду её навещать? – тихо попросил он.
– Кого? – удивилась Лукерья.
– Свинку.
Старуха затряслась от хохота.
– Буду приходить и платить тебе пять рублей.
– Десять! – кивнула бабка, – плати червонец и навещай хоть по два часа в день.
– Договорились, – кивнул Пентюхин и ушёл.
Старуха проводила его долгим взглядом и тихо пробормотала:
– Совсем дурачок. Грех обижать убогого, но червонец тоже на дороге не валяется.
А Спиридон шёл и чувствовал, что прикипел всем сердцем к бессловесной скотине. Это было странное и необъяснимое чувство. Сродни, наверное, первой любви.
Придя домой, Спиридон вытащил из-под подушки заначку – жестяную банку из-под сгущёнки, высыпал деньги на кровать и старательно пересчитал. Ровно тридцать четыре рубля – всё, что осталось от прошлогодней шабашки. Не густо, но на три полноценных дня для встреч хватит…
* * *
Дружба безработного увальня Спиридона и безымянной трехлетней свиньи крепла. В порыве безотчетной нежности Пентюхин дал ей кошачье имя Муська. В хозяйстве Лукерьи её звали просто «Жирная».
Вместе с Жирной у беззубой и вредной старухи проживало ещё три свиньи: Тупая, Худая и Пегая. Лукерья не заботилась о благозвучии имен своих подопечных. «Всё одно скоро резать», – пожимала она плечами.
Поскольку деньги у Пантюхина быстро закончились, то Муська по вечерам – после вечерней поверки и отбоя стала ходить в «самоволку». С этой целью сообразительная хрюшка сделала подкоп в углу сарая, через который и выбиралась на свободу. Она коротала вечера в обществе Спиридона без всякого на то принуждения, внимательно слушая его истории. А уж этого добра в арсенале рассказчика имелось более чем.
Как-то Спиридон в порыве душевной тоски поведал Муське свои размышления о том, что, по его мнению, важнее всего в жизни, даже не подозревая о том, какие последствия будет иметь этот разговор.
– Думаешь, Муська, что это тебе плохо, а я аки сыр в масле катаюсь? – пристально глядя в глаза хрюшке, вещал Спиридон. – Вот, жила бы ты, к примеру, в Корее, была бы свободной, как ветер. Бегала бы по центральным улицам и никто тебе слова плохого не сказал бы. Откуда знаю? Да дружок мой школьный как-то рассказывал. Ага, бывал он в тех краях. Но, Родину, Муська, не выбирают.
В ответ, та утвердительно хрюкнула и её хвост закрутился спиралькой, что свидетельствовало о высшей степени согласия.
– Во-о-о-т, умница! Понятно, что у вас в жизни тоже оно не просто, но только тут всё от везения зависит, скажу я тебе. Здоровье оно тоже, конечно, не последнее дело, но везение куда важнее. Везение, Муська, это самое главное дело в жизни. Помнишь того кабана Борьку из соседней деревни, к которому тебя на случку возили?
Муся стыдливо потупила свои поросячьи глазки и тихонько хрюкнула.
– Так у него здоровье было дай бог каждому. Здоровый такой был молодЕц, а превратился в холодец. И знаешь, как всё случилось? – не дождавшись ответа, Спиридон продолжил. – Собрался Колян – хозяин Борькин корову зарезать. А кавалер твой, Муська, услыхал, как тот жене говорит: «Старая она уже, молока даёт мало, а вчера на ноги встать не могла… зарежу я ее». Борька бегом к корове. Помог ей на ноги подняться, до забора довёл, чтобы она на него опиралась. Колян увидал, что корова оклемалась и Борьку зарезал. А всё почему? Не было у Борьки везения, и здоровье не помогло.
Свинья понимающе вздохнула и потёрлась пятаком о грязный валенок другана. Её маленькие заплывшие глазки влажно заблестели, словно Муська оплакивала судьбу незадачливого кабана и вместе с тем интересовалась: «ведь ты так не поступишь со мной, Спиридон?»
Спиридон и сам чуть не прослезился, потрепал хавронью по выпуклому лбу и отвернулся. Ему хотелось крикнуть: «Да я за тебя жизнь отдам». Вместо этого он длинно сплюнул на изломанный паркетный пол и преувеличенно весело изрёк:
– Та не в жисть! – вытащил папиросу и прикурил.
«Как можно? – думал Пентюхин, глядя на Муську, – она ведь, поумнее иного человека».
Муська же истолковала размышления Спиридона по-своему и тоже сделала кое-какие выводы из услышанного…
* * *
В тот роковой вечер, когда Пантюхин окончательно и бесповоротно осознал, что жизнь его без Муськи лишена всякого смысла, он решился её украсть. Сидя в любимом, поскольку оно было единственным, обтрёпанном кресле, он разрабатывал коварный план похищения.
И в этот самый момент, когда Спиридон уже готов был воплотить задуманное в жизнь, дверь в дом со скрипом отворилась и вошла Муся. Она привычно потерлась мордой о валенок Пантюхина и приветственно хрюкнула.
– Сбежала? – обрадовался мужик, – вовремя! Надеюсь, тебя никто не видел?
Свинья издала короткий визг, похожий на смех.
– Верю! – кивнул Спиридон, – пора нам, Муся, на нелегальное положение переходить. Пришло время прятаться и таиться. Раз выкупить тебя из рабства не получается – пойдем другим путём!
Спиридон вошел в раж и намеревался выложить все свои соображения на эту тему. Например, об опасности задуманного мероприятия и о том, что теперь нужно соблюдать особую конспирацию, но свинья неожиданно ухватила его зубами за штаны и потянула к выходу.
– Ты куда меня тащишь? – нахмурился Пентюхин, – я тебе толкую про нелегальное положение, а ты упорствуешь. Да тебе сейчас на улице показываться нельзя. Увидят и Лукерье донесут!
Однако свинья продолжала тащить его прочь из дома.
– Да что за блажь на тебя нашла?! – сокрушался мужик, тем не менее, позволяя животине вывести его из дома.
Сгустились сумерки, но света ещё хватало, чтобы Спиридон сумел разглядеть здоровенную воронку, зияющую в огороде.
– Охренеть! – взвыл Пентюхин, – это что за яма?! От снаряда что ли? Или это ты нарыла, гнусное животное?!
Без всяких сомнений – раскопки были делом копыт и пятака Муси.
В подтверждении своей причастности, свинья закивала рылом и захрюкала.
Спиридон застонал. «Да тут час нужно батрачить, чтобы эту яму засыпать. Словно экскаватор потрудился». Ещё он подумал, что сильно преувеличивал интеллектуальные возможности Муськи – свинья она и в Африке свинья. Что она здесь искала, не желуди же?
Муська, похоже, поняла о чём сокрушается Пентюхин и решительно боднула его пятаком в бедро.
– Ну, куда? Куда ты меня толкаешь? Могилу мне, что ли вырыла, хоронить будешь?
Свинья задрожала всем телом, выражая бурный протест. Затем снова пихнула человека к яме, да так сильно, что Спиридон не удержался и рухнул на колени.
– Вот, бисово отродье! – выругался мужик, – что ты от меня хочешь, не пойму? Клад что ли нашла?
При этих словах Муська издала троекратное хрюканье.
– Клад?! – удивился Пентюхин, – И где он? Где огромный пиратский сундук с награбленным? Я вижу лишь пустую яму, вырытую твоим бессовестным пятаком!
Свинья лишь кивнула в сторону воронки и Спиридон охая и причитая, согнулся и принялся осторожно шарить в чёрном земляном зеве.
Вдруг пальцы его нащупали, что то твердое и холодное. Ухватив пальцами нечто, он вытянул это наружу. В руках его оказалась жестяная круглая коробка. Пентюхин припомнил, что во времена его детства в таких же коробках продавались леденцы. Внутри коробки что-то гремело. Очистив находку от прилипших комьев земли, Спиридон не без труда снял поржавевшую крышку и остолбенел. В неярком свете луны тускло поблескивали желтоватые монеты – их было много.
* * *
Разумеется, это было золото – не медь же здесь зарыли. Дрожа от нетерпения, Спиридон сразу же вернувшись в дом, пересчитал содержимое жестяной банки. Сорок девять монет. «Счастливое число, – подумал Пентюхин, – Как в старом «Спортлото». Монеты были тяжеленькие и весьма сохранные. Легко читалась надпись: «Пять рублей. 1910 год». Имелся портрет последнего русского царя. Вокруг его профиля Спиридон, задыхаясь от радости прочел: «Б.М. Николай II Амператоръ и Самодержецъ Всеросс».
Пентюхин закрыл глаза и прошептал:
– Вот это удача. Муся, ты волшебница. Откуда же ты узнала? Ты что его унюхала? Я поверить не могу. Нет, ты ответь: как?
Но Муся молчала, лишь глаза хитро блестели.
– Надо срочно продать клад, – вслух рассуждал Спиридон,– а что для этого надо сделать? Правильно – поехать в город. Там найти Митроху Лившица. Этот жучила давно в город перебрался. Живет там, как Бог, свой ломбард имеет. Вот ему будет самое то – втюхать это золотишко. Сколько взять? Десять монет, двадцать? А вдруг не хватит? Всё надо брать. Кто его знает, сколько нынче золото стоит?
Изнывая от нетерпения, Спиридон с трудом дождался пяти часов утра, сел в автобус и отправился в город. Предварительно, приказав Муське сидеть тихо и не привлекать ничьего внимания. Он даже запер дверь, чего ранее никогда не делал, повесив на неё огромный амбарный замок.
* * *
Митроха изрядно постарел, звался он ныне Моисей Абрамыч и бывшего односельчанина признавать отказался. Когда Спиридон принялся бить себя в грудь и хватать его за лацкан дорогого пиджака, нахмурился и пообещал позвать полицию. В заключение разговора Лившиц гневно сверкнул глазами и процедил:
– Если у вас всё, то прошу покинуть моё заведение.
– Нет, не всё, – обиженно засопел Пентюхин и извлек из кармана заветную коробочку.
В последующие несколько минут Моисей Абрамович попеременно то краснел, то бледнел, то напрочь лишался дара речи.
Наконец, оторвав жадный взгляд от золота, он вдруг ясно вспомнил не только Спиридона, но даже его покойного отца, бабку Лукерью и всех остальных немногочисленных жителей деревни.
– Спиридон Иванович, что же вы сразу-то мне не показали ваши сокровища. Вижу, вижу, фортуна повернула к вам свое прекрасное лицо. Сколько всего монеток-то? Сорок девять? Очень хорошо. Это весь клад или что-то дома оставили? Очень хорошо. Приятно иметь дело с умными людьми. Ну, что, Спиридон Иванович, у вас, как говорится товар – у нас купец. Сколько хотите за всё?
Пентюхин пожал плечами.
Митроха пригласил его в подсобку, напоил крепким душистым чаем и тихо сказал:
– Сами понимаете, Спиридон Иванович, реальную цену дать не смогу. Это потребует массу времени. Сокровище должны будут оценить специалисты, задокументировать и прочее. Это растянется на месяц и более…
– Мне деньги сейчас нужны! – выпалил Пентюхин, – плевать на бюрократов! Ты мне, Митроха, сейчас бабок дай!
– Вот и я о том же, уважаемый, – улыбнулся Лившиц. – Повторяю, реальную цену дать не смогу.
– А сколько сможешь? – прошептал Спиридон, испугавшись, что хитрый еврей предложит меньше десяти тысяч.
– Сколько? – повторил хозяин ломбарда, – надо подумать. Чистого золота – 3,87 грамма, монет сорок девять… Думаю, что тысяч триста дать смогу…
– Сколько?! – вскочил на ноги Спиридон, ошеломленный озвученной суммой.
– Ошибся чуток, – притворно вздохнул Лившиц, истолковавший реакцию Пентюхина по своему, – не триста, а пятьсот.
И поскольку Спиридон молчал, Митроха быстро заговорил:
– Спиридонушка, отец родной, да не даст тебе никто больше – поверь. Наоборот, ещё обманут и всё отберут. Я ведь по доброте душевной, можно сказать, как родному! Ты мне веришь?
– Спиридон с трудом проглотил возникший комок в горле и кивнул.
Он не знал, что Митроха даёт ему в семь раз меньше, чем на самом деле стоили царские рубли. Не знал – да и не хотел знать.
* * *
В новенькой спортивной сумке лежала грязная и прожженная толстовка. Выбросить её Спиридон не решился, всё-таки столько лет от холода спасала, а вот с замызганными фиолетовыми спортивными штанами расстался легко, швырнув их в мусорный контейнер сразу у выхода из магазина. Сейчас на нём был дорогой шёлковый костюм, модный плащ и шляпа. На ногах фирменные кроссовки «адидас». Обувка не слишком подходящая для деревенской хляби, но уж больно красивая.
Пентюхин не шёл, а плыл – настолько хорошо и привольно было на душе. Спиридон так размечтался, что не сразу обратил внимание на людей, толпящихся возле его дома. Вопли Лукерьи плетью хлестнули по ушам:
– Вот он, ворюга, товарищ милиционер! Держите его! Гляньте, как вырядился, не иначе, кого-то ограбил или даже убил! У него же сроду денег не было! А тут так приоделся! А может, он Жирную мою продал?! Точно, украл и продал! Да что же вы стоите, товарищ милиционер? Хватайте его!
Из шумной толпы навстречу Пентюхину шагнул Максим – тощий лопоухий парень, только недавно закончивший школу милиции.
– А ну, цыц! – устрашающе, как он думал, гаркнул участковый на Лукерью, но получилось это у него как-то жалко, пискляво и совершенно неубедительно. А затем, повернувшись к прибывшему, въедливо поинтересовался, словно пытаясь пробуравить взглядом дыру в костюме с иголочки. – Что скажешь, Спиридон? Будем сознаваться или будем запираться? Откуда деньжата? Может ты и вправду кого ограбил или может…
– Или может, – небрежно оборвал Максима Пентюхин и спросил строго, – у тебя, милок, заявление потерпевших, повестка или ордер какой на мой арест имеются?
– Никак нет! – отчеканил участковый, ошарашенный такой наглостью, и даже непроизвольно вытянулся по стойке смирно.
– То-то же! – улыбнулся Спиридон и хитро подмигнул. – Когда будет, тогда и приходи меня арестовывать и допрашивать, чай в правовом государстве живем и права свои знаем.
А затем, осмелев, гаркнул на соседей:
– Что собрались, бездельники? Чего рты пораззявили? Дел других нет?
Испуганные односельчане, недовольно ворча, стали нехотя расходиться и только Лукерья, подскочив к Спиридону завопила:
– Где же это видано, люди добрые, чтобы на бандита управы не нашлось.
– Цыц, Лукерья, не пыли. Сколько ты за свою свинку просила? Десять тыщ?
Та утвердительно закивала головой в ответ. Пантюхин небрежно расстегнул сумку, отсчитал ровно десять тысяч и ткнул хрустящие банкноты Лукерьи в руки. Старуха, выпучив глаза, ухватила деньги и с необычной для её лет сноровкой умчалась прочь, пока идиот-покупатель не передумал.
– Я извиняюсь, – кашлянул молодой блюститель порядка, – гражданин Пентюхин, я вижу у вас полную сумку денег. Мне бы хотелось…
– О, уже гражданин? Да угомонись ты, Максим, – успокоил его Спиридон, – всё по закону. Если бы бабло ворованным было – нешто я его прилюдно светить стал. Я тебе потом всё подробно объясню, только не сейчас, ладно?
Полицейский неуверенно переминался с ноги на ногу.
– Послушай, Максим, – доверительно заговорил Пентюхин, – мне твоя помощь нужна. У тебя же отец председатель правления. Мне бы капитальный ремонт дома сделать, подлатать, да перестроить. Загончик для живности соорудить. Поможешь? Деньгами не обижу.
Паренёк почесал длинный ноздреватый нос:
– Оно, конечно, можно. Кто платит – тот и музыку заказывает.
– Вот и отлично! – обрадовался Пентюхин, – вот и договорились! А теперь, извиняй, Максимка – устал я шибко, завтра поговорим. На вот тебе, на пивко! – Спиридон сунул в руку парня тысяча рублёвку. – А теперь ступай, родной.
Проводив удаляющийся силуэт полицейского насмешливым взглядом, Спиридон похлопал рукой по сумке и подумал: «Теперь всё будет по-другому. С такими деньжищами можно смело начинать новую жизнь. А всё Муська. Вот кто вытащил меня из беспросветного мрака и отворил ворота в светлое будущее. Это она ухватила удачу за призрачный хвост. Эта она – бессловесная животинка, поставила большой жирный крест на нелепой и мрачной прошлой жизни. Это не моя, это её свинская удача. Теперь-то мы заживём по-другому!».
Раздалось довольное хрюканье и хлипкая дверь сотряслась от ударов – Муська выражала бурное нетерпение и скорейшее желание порадоваться вместе с хозяином.
– Иду, милая! – заорал Спиридон и весело засмеялся.
Похожие статьи:
Рассказы → Мокрый ужос ( Внеконкурс)
Рассказы → Общество анонимных читоголиков ( Номинация №1 Работа №3)
Рассказы → Модный писатель ( Номинация №2 Работа № 8)
Рассказы → Везунчик (Внеконкурс)
Рассказы → Любовь зла (Номинация №2 Работа №6)
