Распродажа

Бывшие друзья, а ныне заимодавцы, владельцы лавочек, учителя церковных воскресных школ орали по-петушиному, трясли друг у друга перед носом грязными пальцами, совали в лицо векселя и счета. И только пристав стоял все так же, вытянувшись по струночке, терпеливо ожидая, когда все накричатся. Тогда он выходил вперед, клал на стол судебное постановление и загребал широкой короткопалой лапищей вырученные за старье гроши. Потом брал Киша за руку и уходил, не глядя ни на опешивших кредиторов, ни на стоящих возле дверей должников – лишившихся в один день и дома, и последнего имущества, и получивших взамен хорошо если комнаты в ночлежке, а то и завшивевшее одеяло и кусок картона под мостом, где обитали бродяги.
Отец же возвращался домой с чувством выполненного долга, снимал мундир, умывался на кухне, громко фыркая и покряхтывая, потом удалялся в спальню. Киш уходил в свою комнату, забирался под одеяло, но не спал, а думал о том, как несправедлив мир. Эти бедные люди, что не смогли вовремя расплатиться по счетам, - как-то они там, где они? И почему, почему эти мерзкие, позорные распродажи называют красивым словом «аукцион»? Это недостойно, гадко!
Когда Киш вырастет, он заработает много денег и будет помогать всем бедным и несчастным, будет выкупать их жалкие пожитки, спасать сирот и обездоленных. И еще он станет распорядителем настоящего аукциона, такого, где будут продавать не застиранные шторы, грязные матрасы, полные блох, обтрепанные школьные учебники и чашки с отколотыми ручками, а изящные фарфоровые сервисы, люстры с хрустальными подвесками и старинные украшения стоимостью в много-много тысяч монет.
На этих приятных мыслях Киш наконец засыпал и видел во сне обитые алым бархатом кресла для посетителей, изукрашенный бронзовый молоточек и сияющие в свете канделябров-лилий (непременно лилий, не роз и не пионов!) дорогие лоты.
Подрастая, Киш начал понимать несбыточность и – новое выученное в школе слово – утопичность своих мечтаний, но не перестал сопротивляться попыткам отца направить сына по юридической стезе. Нет, умненький наследник станет не жалким приставом и даже не секретарем, а уважаемым господином судьей или, чем черт не шутит, знаменитым адвокатом.
Трудно сказать, чем бы закончились ежевечерние споры отца и сына в маленькой кухне, пока мать – молчаливая женщина, выражавшая неодобрение Кишу движением тонких губ и покачиванием головы, - накрывала на стол, но судебный пристав очень вовремя – за месяц до выпускных экзаменов - скончался от апоплексического удара, а Киш, получив аттестат с отличием, поступил в медицинский колледж.
Поначалу Кишу пришлось нелегко: пенсии, которую получала мать, как вдова госслужащего, не хватало даже на самое необходимое. Из более-менее приличной квартиры пришлось переехать в жалкую комнатушку. Пару раз довелось Кишу побывать с матерью на ненавистном «аукционе», увидеть, как другой, похожий на отца как брат-близнец, судебный пристав загребает короткопалой лапой гроши, вырученные за вышитые скатерти, столовый сервиз и часы с кукушкой, сберегаемые еще со свадьбы отца и матери Киша.
До ночлежек и одеял под мостом дело, слава богу, не дошло. Студент-медик сделал все возможное и невозможное, чтобы избавить мать от нужды: работал ночами братом милосердия, а потом и помощником доктора в госпитале для бедных, занимался незаконной практикой среди соседей, иногда – в самые тяжелые времена – и мостовые чинил, но учебу не бросил.
Выйдя из колледжа, Киш получил место сельского врача в небольшой деревушке, недалеко от которой, к счастью, располагалось поместье богатой пожилой вдовы, страдавшей расстройством нервов и щедро платившей молодому, привлекательному доктору. Спустя год Киш насовсем переселился в поместье, сначала на правах домашнего врача, а затем и супруга, выписал из города матушку и, наряду с частной практикой (пациентами его теперь были не крестьяне с пробитыми в пьяных драках черепами и крестьянки с кровотечениями после родов на грядках, а боевые генералы в отставке, чахоточные девицы с немалым приданым и полнокровные помещики-охотники), занялся научными исследованиями.
Долгие годы шел Киш к своей мечте, и наконец наступил день, когда уважаемый профессор, ученый, прославленный филантроп и обаятельный вдовец вернулся в город и в первый же свободный вечер отправился на дешевую распродажу, неуместно именуемую аукционом.
Выкупив старые вещи по цене, значительно превышающей их реальную стоимость, доктор вышел на улицу, где, под моросящим дождем, прячась за колоннами от пронизывающего ветра, стояли те, кому – если бы не милосердие Киша – предстояло провести эту ночь под мостом или в ночлежке. Он вернул жалкие пожитки владельцам и собрался одарить бедняков несколькими монетами, как в голове у него мелькнула, подобно научному озарению, затем оформилась в четкую концепцию мысль.
Киш внезапно увидел стоящих перед ним и жадно смотрящих на полный кошелек людей такими, какими они были на самом деле. Все эти пьяницы, игроки, ленивые безработные, одинокие распутные женщины с детьми привыкли полагаться на помощь со стороны. Что они сами сделали для того, чтобы выбраться из нужды!
Бедность Киша в молодые годы была окрашена светом мечты, устремленностью к цели, желанием поддержать старушку-мать! Ученых степеней, денег, славы профессор Киш добился сам! Ему никто не помогал, даже отец – и тот ухитрился помереть в самый неподходящий момент.
Губы прославленного врача искривились в презрительной усмешке. Убрав кошелек, затянутой в кожаную перчатку рукой Киш отстранил стоящую на его пути молодую мать с замотанным в грязные тряпки ребенком у груди и проследовал к экипажу.
Никакие мечты больше не тревожили профессора.