Последнее сновидение

            Сырая земля, да белая одежда, да утренняя роса, блестящая на травинках, и полосы тумана протянувшиеся по степи. Но что же это за сны такие? Чем-то загробным веет от них. Но в то же время чем-то светлым и спокойным. Ты открываешь глаза, и первые несколько минут абсолютно не помнишь себя. Ведь ты все еще там рассудком. Ты все еще там…

            Жесткие улыбки, обманчиво блестящие глаза, новый день, новые заботы. Все это внезапно и быстро обрушивается на тебя, и ты вынужден снести эту ношу. Но в голове по-прежнему странными, манящими, обескураживающими образами стоят, эти чертовы полосы тумана, эти белые одежды, и пахнет, по-прежнему пахнет сырой землей.

            Поток времени  несет на своих волнах странное, непонятное существование. Вечное полузабытье. Вечное бессмысленное стремление к абсолютно бесполезным вещам. Все так стремятся блестеть снаружи, что попросту не замечают, как темнеют и загнивают изнутри. Но ведь все мы сияли когда-то, и к сиянию этому непременно вернемся. В итоге сновидения переплетаются с реальностью. Долгий утомительный день подходит к концу. Становится теплее. Ты, наконец, можешь смахнуть пыль с лица, и вдохнуть полной грудью. И разве это не прекрасно?

                                                                                    ***

            Солнце, неумолимо краснея, клонилось к горизонту. Трава дрожала на ветру. Ветви деревьев порывисто покачивались, будто бы приветствую Игоря на его пути. Облака, острые, вытянутые, странно ребристые, медленно плыли по постепенно, но неумолимо сменяющему свои тона небу. Какой теплый вечер! Даже, несмотря на ветер, вокруг так необычайно тепло. А утро было жутко туманным, холодным, промозглым. По небу стелились грязно-серые дырявые тучи. И никуда не хотелось этим утром идти, ничего не хотелось делать. Хотелось просто лечь обратно в постель, закутаться в одеяло, и лежать, смотря в потолок, покуда все это безобразие за окном не закончится. К тому же у Игоря с утра жутко болела голова. Тупая боль окольцовывала череп, кровь бешено билась о стенки сосудов.

            Но сейчас, когда длинный, напряженный день позади, природа радует замечательным вечером. Совсем скоро вспыхнет угрожающим кровавым костром запад. Уже удлинились тени, уже посерели лица. Но трава пляшет на ветру, ветер гоняет пыль по дороге, и от этого на душе легко и спокойно. Боль ушла, тревога ушла…

            Руки упрятаны глубоко в карманы. Душа упрятана глубоко в тело. Дивные кружева мыслей плетутся в сознании. Маленькие домики, приземистые, ободранные, давным-давно заброшенные, но почему-то кажущиеся необычайно уютными. Так и хочется войти в один из этих домиков, через покривленную дверь, да улечься на грязный, трухлявый деревянный пол, да так и пролежать до ночи. А потом выйти, вдохнуть вечернюю свежесть, и устремить безнадежный взгляд на звезды.

            Игорь вдруг вспомнил, что и сам, когда-то очень и очень давно жил в похожем домике. Это было во времена светлого детства, когда мир вокруг еще не был омрачен ничем. Когда можно было радоваться всему, что видишь, без всякой задней мысли. Игорь тогда был очень близок с природой, и неимоверно отдален от людей. Он знал только своего отца, свою мать, свою сестру, и больше никого. Все остальные казались ему страшными и неправильными. Родителей же Игорю, в детстве всегда было жалко. Он жалел их, причем часто по самым несущественным причинам, но всегда почти что до слез. Он жалел, и благодаря этому любил еще больше. Но чем более Игорь взрослел, тем более притуплялась эта жалость. Странная жалость, она возникала из ниоткуда, и могла акцентироваться на чем угодно. На руках, покрытых болезненно выпуклыми венами, на уставших лицах, на нахмуренных истощенных глазах. Но зато, какую же радость Игорю приносила улыбка каждого из родителей! Он помнил, как улыбалась мать, так тепло, и в то же время так волнующе и так живо. И ведь не было же ничего в мире дороже этой улыбки. А отец, его улыбка спокойная, придающая душевных сил, ободряющая. Где же теперь эти улыбки? И где тот маленький сад возле маленького домика? Как же было светло и спокойно в этом саду. Как весело трепетали листья на ветвях деревьев, и птичьи трели кружили голову. А аромат цветов окутывал свежим ненавязчивым саваном.  В дошкольные годы Игорь много времени проводил в саду. Особенно весной, когда сад расцветал чудным разнообразием цветов. Игорю нравилось это. Нравилось наблюдать за цветением деревьев, но с таким же интересом он наблюдал и за их умиранием каждую осень. Он любил наблюдать обе стороны бытия. Уже с самых ранних лет Игорь понял, что смерть является неотъемлемой и даже необходимой составляющей существования. Наверное, так случилось потому, что впервые с самим фактом смерти он столкнулся в пять лет. Тогда умерла его прабабка. Она умерла от старости так и не успев отметить свой сто первый день рождения. Она умерла в середине дня, и в это время Игорь спал. Он помнил, что заснул после обеда. Проспал примерно два часа, а когда проснулся, то у него немного болела голова. В доме было тихо. Именно эта тишина в первую очередь насторожила его.
            Когда Игорь спускался вниз по выкрашенной в шоколадный свет крутой и скользкой лестнице, внутри него словно рыба, выброшенная на берег, отчаянно трепыхалось беспокойство. Детское предчувствие сильно, сверхъестественно сильно. Детская интуиция порой может поражать. Как вы думаете, почему дети часто находят спрятанные от них вещи? Это далеко не всегда просто удачные совпадения. Дети чувствуют. Они могут чувствовать многое. И Игорь тогда чувствовал. Он ощущал смерть. С каждой пройденной ступенькой он ощущал смерть все острее и острее. Это было нечто тяжелое, нечто сладковато гнетущее.
            Стены отдавали холодом. Холод этот, казалось, пробирался под кожу и добирался до самых костей. Уже ступая на последнюю ступеньку, Игорь твердо уверился, что что-то случилось. Что-то очень и очень плохое.
            Наконец он сошел с последней ступеньки и круто завернул в комнату. Там он увидел ее – cвою мертвую прабабку. Сначала он не понял, что она мертва. Она лежала, раскинувшись средь пропахших потом и мочой желтоватых простыней. Ее сморщенная старческая рука безвольно свисала с края кровати. Тогда старуха показалась Игорю необычайно худой. Но в первые мгновения он подумал, что она спит, а потом пригляделся и в тусклом комнатном освещении увидел, что грудь ее не вздымается, совсем не вздымается. Никакого движения. А лицо необычайно спокойно. Настолько спокойно и безмятежно, что становилось дурно. Бледная кожа, покрытая красноватыми пятнами, белела в полумраке.
            Именно тогда Игорь понял, что старуха мертва. Понял, но верить не хотел, что-то внутри него отчаянно протестовало. Лишь когда он увидел свою мать, несущую ведро с водой по темному коридору соединявшему кухню и комнату , лишь когда он увидел ее застывшее и опустошенное лицо, увидел ее глаза до предела наполненные приглушенной болью, он осознал все до конца. Смерть, смерть ступила в дом, и оставила в нем свой страшный, непоправимый след. Вода в ведре тихо плескалась… 

Когда покойница лежала в гробу, уже вымытая и подготовленная в последний путь, Игорь, улучая момент, когда никого рядом не было, подходил к ней и из любопытства трогал холодную и рыхлую, мертвую кожу лица. Игорь помнил, как оттянул веко и на него уставился мутный остекленевший глаз. Именно этот глаз больше всего поразил мальчика. Игорю было очень странно наблюдать в таком состоянии человека, которого он еще совсем недавно видел живым. Странно и жутко.
            Потом Игорю долгое время снились кошмары. Ему виделся ночной сад, залитый серебряным лунным светом. Блестящий сад. Сад буквально блестел серебряными блестками. Все блестело, трава, деревья, земля и асфальт, блестела кожа на руках, и блестела старуха. Мертвая старуха медленно подходящая к Игорю. Она была словно залита расплавленным серебром. Но глаза ее темнели. Глаза были заполнены темнотой. Давно все это было.… Очень давно.

            А что же теперь? Теперь перед глазами опустошенный, безымянный поселок. Какие чудные края, хоть и безлюдные! Здесь птицы выводят дивные трели, скрываясь меж густо переплетенных ветвей. Темные дороги пахнут гарью, но скоро они зарастут травой. Коротенькие, узкие улицы пересекают друг друга. А за поселком, на севере, расположилось небольшое кладбище. Одинокие кресты каждое утро встречают молодое, бодрое солнце, и каждый вечер провожают его, утомленное, багровое, за черту горизонта. А за кладбищем поля, дороги переплетаются дивным узором. Неведомые дали манят любого, кто лишь только узреет всю эту уводящую в бесконечность ширь.

            Игорь улыбнулся обветрившимися губами. Потом эти же губы облизал, и ощутил вкус крови во рту, металлический, терпковатый, словно вино. Где-то вдалеке, на самой окраине поселка, вдруг протяжно и тоскливо завыл одинокий пес. Игорь напряженно прислушался к этому вою. Вой плыл над заброшенным поселком. Плыл над изломанными обветшалыми крышами. Плыл над перекошенными заборами, над поросшими бурьяном дворами. Внезапно, к первому вою прибавился еще один. Оно гармонично переплелись, смешались, превратившись в единую тоскливую песню. Вязкая, теплая слюна копилась в горле, но Игорь не смел сглатывать ее. Он весь замер, весь сжался под гнетом воя. Ведь было в нем что-то такое… Что-то… Что-то похожее на то, что было в тех снах. О, как бы гармонично сей вой вписался в эти проклятые сны. А не сон ли все вокруг?

            В это же мгновение стены домов выросли и изогнулись. Грязные стекла со звоном разлетелись вдребезги. Блестящие осколки канули во тьму. Черный дым потек из окон, а вой сделался многоголосым и яростным, темным, угрожающим. Игорь пришел в кошмарное исступление. Мысли настойчиво рвались прочь из головы, беспощадно вытесняемы ужасом. Внутренности в одно мгновение словно опалило огнем, а потом жутко жгучим холодом.  Птицы поют, в скрюченном переплетении ветвей птицы поют.  Какие пронзительные испуганные голоса. Вой глушит их.

            За спиной послышались тихие шаги. Кто-то осторожно ступает по сырой земле. Кто-то.… Но кто? Первым стремлением Игоря было бежать. Бежать, не помня себя, неважно куда, только бы подальше от всего этого ужаса, подальше от тихих шагов. Полосы тумана, сначала белые, потом грязно-серые, а после черные, ядовитые. Они уже стелились по полям. Они испоганили неведомые дали. Они стремились пожрать траву. Они прятали в себе нечто.

            Игорь никуда не побежал. Он просто обернулся. Это было какое-то судорожное, иступленное, не до конца осознанное движение. Ему вдруг просто захотелось закончить все быстро и резко, разрешить в один момент страшную неизвестность. И вот он обернулся, обернулся и увидел девушку, молодую, бледную, облаченную в тонкое белое платье девушку. Полы платья неистово терзал ветер. По открытым до колен, стройным ногам, уродливым узором ветвились темные взбухшие линии вен. Эти же линии поднимались по тонкой шее, и немного затрагивали лицо. За спиною девушки черный дым поглощал улицы и дома. И там, меж этого дыма, все ходили какие-то люди, донельзя похожие друг на друга. Неприметные, все маленького роста. Каждый из коротышек что-то тащил в руках. Но Игорь видел все это лишь пару секунд. Вскоре бледное лицо девушки привлекло его. Необычайно острые черты терзали разум, тонкие губы, глаза какого-то неопределенного пепельного цвета.

            – Ты хочешь молока? – Неожиданно спросила девушка. – Я могу дать. У меня есть.

            И верно. В правой руке она держала небольшой металлический бидончик.

            – Тебя нет. – Исступленно пробормотал Игорь. –  Ты же мне снишься. Ты лишь кошмар. И все вокруг – кошмар.

            – Ты так уверен в этом? – Девушка улыбнулась. – Не всегда сны – это просто сны. Даже не так. Вру. Сны никогда не бывают просто снами. Но сейчас.… Пойдем со мной. Я уведу тебя отсюда, из этого кошмара.

            Игорь вновь перевел взгляд на ее босые ноги, покрытые черным переплетением вен. Жуткие темные каналы ритмично пульсировали, кровь, или не кровь это была, билась под тонкой кожей. Бидончик в руке, бледная кожа, странная улыбка. Светлые, ровные волосы, мягко спадающие на плечи. Игорь улыбнулся. Потом издал тихий смешок.  Какой же контраст! Эта девушка являет собой сплошной контраст. А за спиной ее хаос. Поселок тонет в черном дыме, искаженные дома полыхают, а поля застилает темный ядовитый туман. Но трава по-прежнему дрожит на ветру. И в западной части неба по-прежнему разгорается закат. Дивный сон, страшный сон, странный сон. И почему-то так тяжело вспомнить, что принесет с собой реальность? Реальность сейчас немыслимо далеко, но в тоже время до нее рукой подать. Она за границей этого… этого всего. А что за границей реальности?

            – А у тебя вправду в бидончике молоко? – Спросил, наконец, девушку Игорь.

            – Конечно. – Вновь мягко улыбнулась та. – Я ведь говорила.

            – Ну, давай. Меня действительно жажда мучит.

            Девушка, молча, подала Игорю бидон. Игорь осторожно откинул крышку, крепко сжал бидон двумя руками, приподнял ко рту и неловко отпил. Девушка тихонько засмеялась. Но внезапно сделалась необычайно задумчивой, и мутным взглядом посмотрела Игорю за спину.

            – Так ты идешь со мной, или нет? – Спросила она. ­– Солнце садится. Нужно спешить.

            Совершенно внезапно еще одно воспоминание мятежной обреченной птицей вырвалось из глубин израненной памяти. Оно озарило неожиданным исцеляющим светом больное воспаленное сознание. Это воспоминание.… Но лучше не рассуждать о нем. Лучше пересказать его подробно. Вновь детство. Такое далекое детство последним отголоском вновь заявило о себе…

          Игорь очень хорошо помнил один зимний вечер. Было тогда очень темно, но зато на черном небе ярко сверкали звезды. Из-за мороза их было отлично видно. Игорь мог наблюдать их мигающее сияние сквозь прозрачные слои воздуха. Ему тогда было не полных семь лет, и воспринимал он мир цельно, живо и очень остро. Так как может воспринимать только ребенок. Это на самом деле по-настоящему чудесное восприятие, восприятие ребенка. Если бы только существовала такая возможность – вернутся к детскому восприятию мира, Игорь бы все отдал за эту возможность. Он с удовольствием  вернулся бы, если б только мог.
            Так вот. Тот зимний вечер был просто чудесен. И для Игоря в какой-то степени он был даже, наверное, волшебен. Игорь ощущал в нем волшебство. А где же волшебство сейчас? То волшебство, которое сквозило во всем, выглядывало из-за каждого угла. Что пришло на смену этому волшебству? Ему на смену пришло тягостное отупение, безотчетный страх перед всем, что выходит за привычные рамки. Но даже сейчас, иногда хочется верить…. Игорь помнил тот вечер до боли отчетливо. Они с матерью стояли во дворе, в окружении морозного воздуха, и смотрели на звезды. Над поселком плавал приглушенный лай собак. Собаки лаяли тоскливо, но звезды сверкали весело и празднично. По крайне мере Игорю тогда так казалось. Игорь с матерью пытались сосчитать эти маленькие, озорно подмигивающие огоньки. Но звезд было невероятно много, и эта затея, конечно же, не могла увенчаться успехом. Но тогда Игорю казалось, что он сможет. Он действительно верил в это. Он верил, что сможет сосчитать. И его вера была сильна. Такой сильной может быть только детская вера.
            Потом открылась дверь, и в светлом проеме появился улыбающийся, немного худощавый отец. Он был слегка не брит, но выглядел отлично. Волосы цвета вороного крыла и добрые глаза с легким прищуром.
            – Идите в дом, звездочеты! – Смеясь, прокричал он. Игорь видел, как изо рта его при каждом слове вырывается полупрозрачный пар. – А не то замерзнете.
            Мать улыбнулась ему. И Игорь улыбнулся. Это был один из счастливых вечеров. Звездный, морозный, счастливый вечер. Мать тогда была жива и молода. Ее щеки покрылись румянцем от мороза, и это делало ее невыразимо прекрасной. Отец не пил. Родители были вместе и любили друг друга. А Игорь любил их, и ему казалось, что так будет вечно. Такие вечера запоминаются надолго.… Но.… Но воспоминание, вспыхнувшее вдруг так ярко, начинает постепенно гаснуть. Оно становится зыбким, неясным. Лица оплывают, словно восковые маски.

            Игорь вдруг заметил, что черный воротник переплетающихся вен на шее светловолосой девушки поднялся чуть выше. Страшный узор уже захватывал щеки и подбородок. Игорь поставил бидон на землю, и утерся рукавом. Белые одежды. Теперь и он был одет во все белое. Просторная тонкая белая сорочка, легкие белые штаны из той же материи. Голые пятки ощущали теплую мягкую землю. Запах гари сгущался, а вкус молока во рту неожиданно сделался горьким. И ветер… Ветер усилился и переменился. Черный дым смешивался с ядовитым туманом. Провода электропередач дрожали. Душа дрожала внутри тела. Слюна высыхала во рту. Сердце неистово билось, разгоняя холодеющую кровь по организму.

            – Ну, пошли. Почему бы и нет? – Игорь протянул девушке руку.

            Девушка лишь улыбнулась стремительно темнеющими губами. Пространство же вокруг  вдруг стало неизъяснимо расширяться, оно все растягивалось подобно резине, все более искажалось, окончательно теряя первоначальный облик. Невероятное, болезненное расширение. Все походило на какой-то мягкий, бесшумный, но в то же время сметающий все на своем пути взрыв. Пространство вокруг Игоря расширялось, пока окончательно не исчезло, превратившись в белый свет. Как же это было странно. Но по-другому, наверное, и не могло быть.

                                                                                    ***

            Вихри догадок. Молочные реки, и кисельные берега. Тихие погосты, обвеянные ласковым ветром, купола церквей, черные монахи с добрыми, смиренными лицами. Безымянные книги, бесполезные мысли, необъятные поля. Все летело мимо. Лишь вездесущий ветер трепал белые одежды. Нет больше проводника, и нет ведомого. Женская и мужская ладони слились воедино. Теперь нечто новое расцветало.

            Высокие горы и бездонные моря, снежные вершины да зеркальная водная гладь. Нищие засыпали на обочинах дорог, не замечая проносящиеся мимо две переплетенные тени.

            Но вот, небольшие холмики, поросшие невысокой зеленой травой, потянулись цепочкой один за другим. Небольшие темные озера, маленькие мосты без перил. Игорь, наконец, ступил на землю. Но Игорь ли это был? Так и окончилось последнее сновидение, которое на самом деле длилось очень и очень долго.