По ту сторону шлагбаума

Прихожу в себя.

Как-то внезапно, ни с того ни с сего. Даже не прихожу в себя – появляюсь. Странное такое чувство, как будто только что меня не было, не было, и тут нате вам, я есть.

Темнота ночи.

Слепящие огни впереди, по ту сторону шлагбаума.

Спрашиваю себя, кто я.

Не нахожу ответа. Совсем. Хоть бы какая зацепочка, где родился, где учился, где женился, где развелся – ничего. чистый лист.

Оглядываю себя, спохватываюсь, что в таком виде ходить не велено, какая-то повязка из травы и листьев – и все.

— Документы ваши.

— А?

— Ваши документы.

Из памяти всплывает слово – таможня. Точно. Таможня. Сотрудник в форме строго смотрит на меня, еще бы он не смотрел, где это видано, приперся на таможню в костюме Адама…

— Э-э… я извините… не одет…

— Ничего, ничего… документы ваши.

С трудом преодолев отвращение, Сева ткнул пальцем в обвисший бурдюк. Прозрачная пленка вяло сморщилась, частично обнажив шею пурпурного. Из дряблой в красноватых узелках кожи тянулись сотни белесых отростков, связывающих шелезяканца с ужасным, испустившим дух, воротником.

— Вы последний?

— А?

— Вы… последний?

Никакой ошибки быть не может, матерая обезьяна говорит слова, спрашивает меня – я ли последний…

— Э-э-э… ну да.

Сначала говорю, только потом смотрю, что сзади меня никого нет.

— За вами буду.

Наконец, вытаскиваю паспорт, откуда он у меня взялся. Таможенник нехотя проверяет, нехотя ставит штампик, как будто в чем-то сомневается.

— Проходите.

Прохожу. Только потом думаю, куда я, собственно, прохожу. И кто я. И вообще.

Здоровенная обезьяна настигает меня, тихонько думаю, все, хана. Нет, не хана, идет за мной, за ней ковыляет что-то лазающее, за ним тигры, носороги, еще какая-то живность…

Идем вперед. Просто потому, что больше некуда.

Непроглядная ночь обступает со всех сторон.

Не выдерживаю, спрашиваю:

— Куда мы идем?

Здоровенная обезьяна пожимает плечами, я-то откуда знаю, мне вообще ничего знать не положено.

— А там что… впереди?

— Новый контроль.

— Новый?

— Ну а то, — хрипит обезьяна, — граница-то большая… пока всю перейдешь…

Идем вперед, выискиваем дорогу в неверном свете фонарей, висящих в пустоте. Черпаем воду из невидимой реки, срываем с деревьев каштаны. По пути делаю себе ткацкий станок, тку полотно, кое-как крою штаны.

Слепящие огни впереди.

Ночь, рассеченная напополам шлагбаумом.

Обезьяна, или кто она там, подталкивает меня, иди ты, ты же первый. Иду. Спрашиваю себя, зачем я это делаю.

— Документы ваши.

Протягиваю паспорт, таможенник нехотя ставит штампик. За шлагбаумом приостанавливаюсь, жду остальных, в одиночку идти в темноту ночи мне не хочется.

— Паспорт у вас просрочен.

— Что, простите?

Даже не сразу понимаю, кто кричит. Разглядываю темноту ночи, не сразу вижу шерстистого носорога, он кричит перед шлагбаумом, пытается что-то доказать, таможенник показывает на дату в паспорте.

— Просрочен.

— Но…

— Могу посочувствовать.

Таможенник рвет паспорт в клочки. Кто-то трогает меня за плечо, пойдем. Иду со всеми, сколько нас там, дорога уводит в никуда. Оглядываюсь вокруг, пытаюсь рассмотреть что-то под фонарями, по сторонам дороги мелькают какие-то очертания непонятно чего.

— А там… что?

— А черт его знает, — откликается обезьяна.

— Никогда… не смотрели?

— А… зачем?

Пожимаю плечами. Не знаю, зачем. Равно как и не знаю, зачем идем вперед. Обезьяна рассказывает, что нужно попасть, наконец, в страну, пройти все границы, а в стране вода мокрее, трава зеленее, вечное лето, и вообще все хорошо. Понимаю, что она сама ничего толком не знает, что там впереди.

Шлагбаум режет путь пополам, вынимаю паспорт. Таможенник ставит печать, коротко ругается, убегает куда-то в темноту ночи вместе с моим паспортом.

Холодеет спина.

— Это еще что такое?

— Краска, может, кончилась… в этой штуке у него, — бормочет обезьяна.

— Чернила?

— Чего чернила, они ж синие… синила значит…

Даже не улыбаюсь. Не до улыбок. И ни до кого, и ни до чего. таможенник возвращается, ставит штампик, говорит что-то на непонятном языке, смутно догадываюсь – проходите.

Жду остальных. Когда очередь доходит до мамонта, таможенник мотает головой, показывает на страницу паспорта.

— Просрочен? – догадываюсь.

— Ну а то, — рычит леопард, от которого стараюсь держаться подальше. Мамонт еще пытается что-то доказать, таможенник переговаривается с кем-то по радио, наконец, рвет паспорт в мелкие клочки.

— Нехило.

— А ты как хотел, всех так помаленьку…

— Это того гонят, кто последний идет?

— Не-е… могут и из середки прогнать. Вот ты первый, тебе не будет ничего.

Перевожу дух. И на том спасибо, что я первый, и мне не будет ничего. Первый раз на душе становится спокойно, что мне ничего не будет.

По обе стороны дороги мелькают какие-то тени, тут же исчезают, стоит к ним подойти. Пару раз кажется, что слышу какие-то крики о помощи, впрочем, может быть только кажется.

По пути изобретаю синтетический шелк и интернет, идти становится веселее. Спрашиваю своих попутчиков, как далеко до страны. Мои спутники разводят руками. Спрашиваю интернет, интернет тоже разводит руками, он знает только то, что я ему рассказал.

Останавливаемся перед шлагбаумом, почему таможенник стоит спиной к нам, почему он не оборачивается… смущенно кашляю, можно и бы и посмотреть на нас. Нет. Не смотрит.

Ах да, это не таможенник. Кто-то чужой, незнакомый, с неподвижным бескровным лицом, поправляет микрочипы, то ли приклеенные к вискам, то ли вживленные в кожу, а то и глубже.

Догадываюсь:

— Вы… последний?

— Да.

Еле выжимаю из себя.

— Я… за вами.

Он оборачивается, пожимает мне руку, тепло, сердечно, ну наконец-то, хоть кто-то, а то я уж думал, что я один, а вы давно здесь, а с вами кто. Любезно отвечаю, да недавно, десять тысяч лет, спохватываюсь, что мне про себя приличным людям и рассказать нечего, войны, войны, революции, варфоломеевские ночи и судные дни. А я вот в космос летал, а я еще интернет изобрел, да что я вам все это говорю, у вас и не такие диковинки есть…

Проходим таможню, непринужденно болтаем, как-то даже слишком непринужденно для таможни. Спохватываюсь только когда шлагбаум опускается за нами с легким стуком.

Вот черт.

Только теперь понимаю, что я уже не первый, что впереди меня идет этот, с неподвижным лицом, рассказывает что-то, как потерял пароль к аккаунту…

Потихоньку утешаю себя, что я в конце концов еще не последний, так что, может, обойдется. По крайней мере, пока.

Ждем по ту сторону шлагбаума. Таможенник берет паспорт обезьяны, долго сравнивает фотографию, ну что ты там высматриваешь, волоски, что ли, пересчитываешь…

— Просрочен.

— А?

— Просрочен.

— Да вы что, я…

— Могу посочувствовать.

Еще не верю себе, еще бросаюсь к шлагбауму, бормочу что-то про какие-то ошибки. Таможенник показывает мне срок действия, какой-то размытый срок, две тыщи четырехсотый – две тыщи пятисотый…

Здесь нужно что-то говорить, какие-то слова утешения, только никаких слов не осталось, ничего не осталось. Обезьяна хлопает меня по плечу, — тяжелая у неё лапа – уходит в темноту.

Понимаю, что не могу молчать. Здесь, на таможне, конечно не разговоришься, здесь за разговоры и срок получить можно, и немаленький. А вот когда отходим вдаль по трассе…

Когда отходим…

— Слушайте, с этим делать что-то надо…

— С чем? – спрашивает черный таракан.

— Да с этим… сегодня одного… завтра другого…

— Все там будем.

— Иду осторожно, чтобы не наступить на черного таракана.

— Да нет… так нельзя, понимаете? Нельзя так… Надо что-то придумать…

Серая крыса возле меня фыркает в усы, мол, ты человек, ты и думай. Спохватываюсь, что не к тем обратился, и правда что, это надо к впереди идущему. Впереди идущий вообще не оборачивается, выискал себе нового виртуального друга, оживленно болтает с ним. Осторожно вклиниваюсь между ними, все-таки дело серьезное…

— Слушай, делать надо что-то с этим…

— Да уйди ты… не хочу тебя видеть.

— Чего?

Не оборачивается. Выискал себе какого-то виртуала, уже шлет отзыв в агентство по подбору друзей, какого клеевого приятеля мне нашли…

Хочется дать ему в морду, ладно, не до того, всю историю только и знали, что морды били, а что с таможней сделать, так и не придумали. По пути из ниоткуда в никуда перебираю свой нехитрый арсенал, калаш, кольт, Тополь, старые добрые Катюши, электронные ловушки… все не то, все кажется таким смешным и жалким перед таможней, это только нашего брата напугать можно, а не таможню…

Ладно.

Вспоминаю какие-то поговорки про риск-благородное-дело, и про шампанское. Легче не становится, уже чувствую, как турнут меня с трассы ко всем чертям – за нападение на таможню. Но в то же время чувствую, что если таможенник еще хоть раз вякнет про чей-то просроченный паспорт, я не знаю, что я с этим таможенником сделаю.

Шлагбаум режет ночь пополам, первый идет к нему, по-прежнему оживленно болтает с виртуальным другом, кажется, уже с другим, или нет, это уже другой, только  что полученный по заказу. Вспоминаю, как я тоже когда-то шел вот так, выискиваю в телефоне какие-то игрушки, даже не задумывался, что иду через таможню…

Паспорт ваш просрочен.

Что?

Паспорт… просрочен.

Думаю, что ослышался. Нет, это не мне. Это ему, который там, впереди. Таможенник показывает на цифры на паспорте, заглядываю через плечо (нехорошо так делать), читаю срок действия, точно, трехтысячный год, и досвидос…

— Этого… этого не может быть… — шепчет тот, который впереди, кажется, он удивлен не меньше нас, а то и больше.

— Просрочен… могу посочувствовать.

Что-то прорывает внутри, выхожу вперед, вот так, без очереди, с ядерным зарядом, пограничник шипит что-то про безочереди и соружиемнельзя…

— Скажите… а где можно продлить срок действия?

— Что?

— Где можно продлить срок действия?

— Не знаю.

— Что ж вы на границе работаете и не знаете?

-  Нет… обратитесь… в высшие инстанции.

— И где же они?

— Не…

— Вы обязаны знать.

— Ничего я вам не обязан, идите уже, не мешайте работать, а то и вас тоже…

Расчехляю калаш, таможенник исчезает в будке, уже понимаю, он не откроет шлагбаум, хоть убей, не откроет, на всякий случай выпускаю ракету в будку пограничника, так я и думал, обугленная земля на километры вокруг, а будке хоть бы что…

— Бежим!

Бежим. Все. С дороги, в сторону, в темноту ночи, в никуда. Мы все, просроченные и непросроченные, еще живые и уже обреченные, прыгают легкие олени, скачут озорные зайцы, переваливаются медведи, летит что-то невиданное, пернатое, я и не знал, что тут такое на земле есть. Еле успеваю отскочить, чтобы не наступить на черного таракана. Первый, который уже не первый, валится в кусты, в грязь, с хрустом ломает свой планшет…

— Давайте… на привал.

Останавливаемся на привал. Здесь. В темноте. Новый человек терзает службу доставки, хочет заказать новый костюм взамен порванного, не может.

— Ни в какую? – спрашиваю.

— Не…

— А чинить?

— Чего?

— Починить не судьба?

— Это как?

— А так… дай я тебе… о-ой, горюшко, тридцать лет парню, штаны зашить не может…

На нас охотятся. Это я уже точно знаю, на нас охотятся. Уже разослали по всем постам особые приметы, за поимку награда, и все такое. Вдали мерцают огни прожекторов, нас ищут, так что долго приваливаться нам некогда, надо уходить.

Новый человек жмет на разбитый планшет, видно, хочет вызвать очередного дружка или подружку, не может. Оборачивается ко мне, как-то настороженно, неуверенно, ну что ты на меня смотришь, ты со мной еще когда поссорился…

Отбрасывает остатки планшетника, тычет в меня пальцем, будто пытается скрепить разорванную дружбу.

— Это тоже… чинить надо?

— Тоже.

— А… как?

— Давай вместе… помогу…

                                                                   2014 г.