Автобус, мягко урча, выехал на шоссе. Я посильнее надвинула кепку на глаза, пытаясь таким образом отстраниться от мира. Если бы такое только было возможно…я бы с радостью. Навсегда.
Мне предстояло ехать до города два часа с лишним. Этого времени было совсем недостаточно для обдумывания того, что я скажу матери. Хотя, ей уже все доложили за меня. Я в этом ничуть не сомневалась.
Не знаю, чего я боялась больше – реакции мамы или предстоящего обследования. Что страшнее – тайфун или цунами? Оба происшествия могут быть опасны, и у обоих есть последствия.
Я сжала руками голову, пытаясь унять пульсирующую боль в висках. Только лишь сейчас я поняла, что натворила. Не то, чтобы я раскаялась – нет, ни за что, я не считала себя виноватой. Но я могла бы применить хитрость и изворотливость. Не всегда прямота и честность – это правильный выбор. А в наше время, это, похоже, становилось симптомами болезни. Что же получается – если девушка слишком часто высказывает свое мнение, значит, она заражена? «Они не хотят хаоса, — горько подумалось мне, – Это всего лишь угроза. Обследование – это угроза. Она хочет, чтобы я извинилась, и тогда восстановит меня на занятиях»
Автобус остановился, и, подняв голову, я увидела серый пейзаж городского автовокзала. Схватив вещи, я пошла к выходу.
До дома матери от вокзала было минут десять ходьбы. Я разглядывала улицы города, удивляясь перемене за прошедший год. Город ускоренно строился, появлялись новые скверы, парки…везде чистота и порядок, вежливые полисменши на каждом углу. Везде чувствовалась твердая рука моей матери, сурово следившей за порядком.
Спустя десять минут я оказалась по нужному адресу. Дом темно-серой кладки, трехэтажный и большой. Темные комнаты, чистые и практически пустые, минимум мебели — лишь самая необходимая, никаких ковров и мягких покрытий. Жесткие стулья, пара деревянных резных скамеек на кухне, огромный обеденный стол, с отполированной поверхностью, гладкой и необыкновенно блестящей. Никаких люстр, лишь темно-коричневые бра на стенах, по паре на каждую, слабо мерцают и создают легкий полумрак. При их свете дом еще как-то выглядел уютно, но при дневном свете… мрачная картина. Однако именно этот дом всегда считался эталоном выдержанной красоты, порядка и сдержанности. Таким я его помнила всегда. И он ни капли не изменился.
Я знала, где хранится ключ от двери, и без труда его достала. Открыв дверь, я попала в полутемную прихожую, и вдохнула знакомый запах цитрусов. Это было одно из немногих воспоминаний из дома, по которому я скучала в колледже.
Пройдясь по первому этажу, я посмотрела на настенные часы в кухне. До прихода матери с работы оставалось три часа, значит, я могла немного отдохнуть. Поднявшись на второй этаж, я нашла свою комнату. Все та же обстановка, ничего не менялось с прошлого лета, лишь поддерживался порядок, и вытиралась пыль. Небольшая кровать у стены с аккуратной горкой белоснежных подушек…шкаф, коричневое и необыкновенно удобное кресло, и письменный стол у окна. Я провела рукой по его шершавой поверхности, и улыбнулась, вспомнив свои попытки выцарапать ручкой на столе маленького зайчика. Кривой и косой квадрат с ушами и одним глазом совсем на зайца не походил, но детское воображение есть детское воображение...
– Натали, проснись!
Мама тормошила меня за плечо. Я продрала глаза, и тут же прикрыла их ладонями, защищаясь от яркого света.
– Привет, — тихо сказала я, вставая с дивана в гостиной, на котором и заснула. В голове все перемешалось – я не успела продумать то, что скажу матери. Глядя на ее силуэт, перемещающийся по кухне, я чувствовала в груди все нарастающую тревогу – я предполагала, что не будет никаких объятий и поцелуев, но, тем не менее, такое холодное приветствие после того, как мы с ней год не виделись, и общались лишь по телефону…
На кухне она задержала взгляд на моей обритой голове, и махнула рукой.
– Садись за стол, сейчас я приготовлю ужин.
– Я не голодна, спасибо, мама, — пробормотала я, но все же села на указанное место.
– Необходимо соблюдать режим трехразового питания, Натали, и ты это знаешь. Это важно для здоровья, — мама холодно посмотрела на меня, и расставила блюда на столе.
Посмотрев на тарелку дымящегося супа, я нерешительно взяла в руки ложку. Аппетита у меня не было, но ужин – это отличная возможность отсрочить разговор. Тем не менее, я не могла есть вечно. Так же, как и мама. Когда с супом было покончено, и я получила большую чашку ароматного чая, в комнате явственно подуло холодом. Мама сделала большой глоток из своей чашки, и отставив ее от себя, устремила взгляд на меня.
– Тебе есть что сказать? – поинтересовалась она.
– Нет. Разве что…я скучала, мама.
– Ты скучала, — задумчиво произнесла она, и, сложив длинные пальцы в замок перед собой, спросила: — Когда в последний раз ты сдавала анализы на инфицирование?
Я вся сжалась на стуле.
– Как и прописано в правилах…полгода назад, — выдавила я из себя.
– И ты не замечала за собой ничего странного?
– Нет. Мама, я не больна!
– Натали, это решать врачам, — отрезала она.
– Мама…я знаю, что не больна, я не замечала за собой никаких изменений!
– Ты накричала при всей аудитории на главную смотрительницу, и очевидцы утверждают, что ты была, мягко говоря, очень не в себе.
– То, что я слегка импульсивна, не значит, что я заражена!
– Слегка импульсивна? Боже, Натали, ты психологически неуравновешенна! И не спорь со мной, мне известно обо всех твоих выходках! Стоит ли говорить о том, как ты меня разочаровала? Единственная дочь… я мечтала, я надеялась, что ты станешь лучше меня!– мать встала с места, и зависла надо мной, как скала, с ледяными глазами и громким, проникающим прямо в сердце голосом. – Но у тебя ветер в голове, тебе безразличен этот мир, тебе безразлично все, кроме желания выделиться среди сверстниц, твой эгоизм не знает границ…ты хоть раз задумывалась о том, какой вред ты приносишь другим людям своими поступками?
– Вред? Мама, о чем ты говоришь, — я сжала руки под столом, пытаясь отвечать спокойно и уверенно, – Я хочу, чтобы нас, девушек, услышали! Неужели это преступление – иметь собственное мнение, и мыслить иначе, чем другие?
-Ты сеешь хаос там, где с таким трудом был наведен порядок, — зашипела мама на меня, стукнув кулаком по столу. – Ты подаешь плохой пример сверстницам…ты дочь мэра этого города, твои поступки всегда были на виду!!! Ты обязана была вести себя примерно, быть лучшей среди группы. Я устала краснеть за тебя, устала оправдывать тебя в глазах общества!
– Так перестань оправдывать, позволь мне самой отвечать за свои поступки! – я вскочила с места, отшвырнув от себя стул, чувствуя, как ярость полностью завладевает мной. — Мне все равно, что думают твои благовоспитанные овцы, меня не волнует их мнение! И про какой порядок ты говоришь, скажи мне? Это не порядок, наша жизнь – тюрьма! Мы обязаны делать то, что велит нам наше всевидящее правительство, хотя оно и не думает о том, что на самом деле будет для нас лучше! Я устала от такой жизни, я задыхаюсь от дурацких правил, которые не нацелены сделать из нас достойных личностей – нет, напротив, они губят нас!!! А ты, кажется, этого не понимаешь, ты помешалась на этом порядке…ты чокнутая, слышишь!!
Тишина. Я тяжело дышала, и слегка покачивалась. Мама же стояла на месте как вкопанная, взгляд ее темно-карих глаз замер на моем лице. Я видела, как бледность заливает ее щеки, и в тот момент мне захотелось заплакать – по-настоящему, так, как никогда не было дозволено. Я не позволяла себе орать на маму, ни разу в жизни, это казалось невозможным. Ведь я ее так любила…я так скучала по ней. Что же я делаю…
– Мама… — умоляюще произнесла я, и она очнулась, перевела взгляд. Когда она вновь заговорила, голос звучал спокойно и твердо.
– Завтра утром мы поедем и запишем тебя на обследование. А после обследования тебе нужно будет собрать свои вещи и уехать.
– Что? – я сделала шаг назад, и замотала головой. – Мама, я не понимаю…куда уехать? Зачем?
– Я нашла для тебя подходящее место. Это приют Ларинцев, в России.
– При…приют?
Мама вновь посмотрела мне в глаза, и произнесла:
– Я отказываюсь от тебя.
Стул в кабинете врача был холодным. Мое настроение – тоже. Я поглядывала на докторшу искоса, и нехотя отвечала на длинный список вопросов.
– Болели ли в детстве чем-нибудь?
– Да.
– Чем?
– Ангиной.
– Еще были какие-либо заболевания?
– Может быть.
– А поточнее?
– У Вас перед носом моя история болезни, начиная с самого рождения. Потрудитесь прочитать, — раздраженно ответила я, и сложила руки на груди.
Доктор вздохнула.
Разговор с врачами у меня не ладился с самого утра. Я находилась в больнице уже около 7 часов, и за целый день неимоверно устала от всех этих приборов, анализов, вопросов и людей в белых халатах. Мне хотелось выйти на улицу и вдохнуть свежего воздуха, однако, меня не собирались выпускать отсюда до результатов обследования. Матери рядом не было. Мне не нравилось это ощущение потери и одиночества, я словно задыхалась в своей боли. Мне нужно было что-то делать, чем-то себя занять, чтобы совсем не пропасть в пучине депрессии.
– Вы останетесь здесь на ночь, — сообщила мне врач, просмотрев результаты моих анализов.
Я наградила ее тяжелым мрачным взглядом.
– Это обязательно?
– Да, нам необходимо все досконально проверить.
– Так проверяйте, в чем проблема? Я могу приехать завтра, и послезавтра, для чего же мне ночевать в больнице?
Врач разглядывала меня поверх очков, внимательно и настороженно.
– Скажи, Натали, не замечала ли ты в последнее время резких скачков настроения? Не мучали ли тебя сильные головные боли? – неожиданно перейдя на "ты", спросила меня врач.
-Нет,- чуть помедлив, ответила я, и это не ускользнуло от внимания врача.
-Будь со мной честна, это для твоего же блага.
Я встала со стула, и громко произнесла:
-Да, у меня болит голова. От всех вас! Этот ответ устроит? Он честный, как и хотели.
В этот момент в кабинет заглянула медсестра, держа в руках кучу бумаг.
-Вам следует на это взглянуть…здесь результаты УЗИ, и РЭГ головного мозга, — произнесла она, обращаясь к врачу, и кидая на меня настороженный взгляд. Я ощутила, как что-то изменилось. Воздух словно накалился, я явственно ощутила тревогу.
Буркнув что-то про туалет, я поскорее покинула кабинет, и, оглядываясь, бросилась к выходу. Мне нужно было уйти отсюда, убежать. Я хотела вновь увидеть маму, и поговорить с ней по душам. Я не верила, что она бросает меня. Какой бы суровой она не была, она меня любила. Я хотела верить только в это.
Подходя к прозрачным дверям с надписью «Выход», я увидела во дворе на парковке машину матери. Волна радости окутала меня, и я хотела было кинуться вперед, но тут две крупных женщины перегородили мне выход.
– Пропустите меня, — потребовала я, ощущая неимоверную дрожь в ногах.
– Натали Пирл, Вам необходимо вернуться в кабинет врача. Вам запрещено покидать территорию больницы, — донеслось до меня.
Я бросила беспомощный взгляд сквозь стекло двери на улицу, пытаясь увидеть маму.
– Я не пойду туда! Я хочу выйти на улицу! Там моя мать, — я почти кричала.
– Сожалею, но мы не выпустим Вас. А если будете сопротивляться – нам разрешено применить силу.
– Что? Да какое вы имеете право?!
Все было тщетно. Меня собирались запереть тут на неопределенное время! Они считали, что я больна, я видела это по их лицам. Если я больна — я не смогу увидеть маму больше никогда. Ей не разрешат увидеться с больной, этого никогда не разрешают…
– Нет!!! – я кинулась на женщин, расталкивая их локтями, кулаками, кусаясь и крича. Я всей душой стремилась на улицу, и не сразу ощутила укол в шею. Последнее, что я видела – это бежавшую к дверям маму.
Далее мои воспоминания были обрывочны. Я помнила, как меня заносили в микроавтобус, помнила даже, что рядом в тот момент стояла мама. Она что-то передала мне – книгу, как оказалось позже. Я помнила тяжесть этой книги, лежащей на моей коленке, помнила голоса медсестер, периодически измеряющих мой пульс. А затем перелет на самолете. В груди словно не хватало воздуха, и я периодически отключалась.
Единственный момент, который четко отпечатался в памяти – это голубая гладь океана. Именно его я увидела, когда меня под руки спускали по трапу на землю. Я прибыла на Остров проклятых Венер.
Мне снились чудесные сны. Волшебные, воздушные. Я видела, что жизнь на земле восстановилась, я видела тысячи мужчин, и тысячи счастливых женщин.
Я находилась в полудреме, когда услышала тихие голоса. Говорившие находились недалеко от меня, и я не раз услышала свое имя. Я не могла проснуться, и слышала лишь обрывки фраз:
–… Нельзя ей сразу рассказывать…
–… Натали все равно придется с этим столкнуться. Такова реальность…
–… Больно…психологически не выдержит…
–Кризисный момент – первые два месяца, я знаю...
–Мало кто выживал и в течение недели, а ты про 2 месяца…
Я заворочалась, застонала, пытаясь отогнать от себя эти голоса. Я хотела видеть и дальше счастливые сны, а эти голоса привносили в мое умиротворенное состояние много беспокойства.
– Натали? Натали, ты меня слышишь? Моргни, если да.
Не знаю, моргнула ли я, но я прекрасно слышала, и теперь уже понимала, что мне говорят.
– Натали, тебе нельзя двигаться. Попробуй открыть глаза.
Двигаться? Мне нельзя двигаться? Мне, мега активной и не способной долго устоять на одном месте? О чем это они…
– Пульс стабильный…дыхание ровное. Думаю, нужно ей поставить капельницу...
– Она полностью очнулась? – вклинился второй голос. Я попробовала открыть глаза, чтобы посмотреть на женщин, но ничего не получилось.
– Не думаю. Ей сложно отойти от наркоза, полностью очнется она только через часа два, — первый голос был задумчив, я представила себе его обладательницу – молодую светловолосую женщину с мягким овалом лица и либо голубыми, либо зелеными глазами.
– Хорошо, тогда я зайду через два часа, — решительно проговорил второй голос. Брюнетка, с темными глазами, определенно.
– Валери, ты решила все же поменять методику лечения, и сейчас сообщить ей о произошедшем? Ты хорошо подумала? – в голосе первой женщины звучали обеспокоенные нотки.
– Очень хорошо. Чем больше мы скрываем правду от них, тем хуже потом разъяснять истинную природу вещей. Я приду через два часа. Подготовь ее, чтобы она хотя бы открыла глаза и понимала, о чем я говорю. И не спорь со мной, Милена. Я имею право решать.
Второй голос замолчал, больше я его не слышала. Первый же периодически раздавался над ухом. Милена напевала про себя веселый мотив мелодии, ставя мне капельницу.
– Вот и все, готово. Теперь ты поспишь еще час-полтора, и придешь в себя – женщина помолчала, и я ощутила прикосновение ее руки к щеке. – Надеюсь, ты справишься.
Спустя два с лишним часа, очнувшись, я убедилась, что мои предположения относительно внешности врачей оказались верны. Передо мной сидела темноволосая девушка с печальными карими глазами. Я разглядывала ее высокий умный лоб — несколько глубоких морщин пересекали его, что значило лишь одно – работа врача давалась ей нелегко.
– Здравствуй, Натали, — мягко произнесла она, сопроводив приветствие улыбкой.
Я кашлянула и изобразила подобие улыбки.
– Как ты себя чувствуешь?
– Паршиво. Что со мной?- губы слушались с трудом. Наркоз еще действовал на меня – я периодически закрывала глаза, зевала, и чувствовала себя как в трансе.
– Я для того и пришла, чтобы поговорить и объяснить, что случилось, – глаза у доктора стали еще серьезнее, она не сводила с меня взгляда.
– И? – Господи, мой каркающий сухой голос будто бы царапал мне горло. Я вновь закашлялась.
– Натали, ты была больна «Проклятием Венеры», и мы тебя излечили.
Я вскинула удивленные глаза на врача, и осмыслила произнесенную ей фразу. Излечили? Её же невозможно излечить… Иначе бы мир знал об этом!
Именно это я и сказала врачу. Валери покачала головой.
— Я неправильно выразилась. Излечили – это совсем не то слово, которым можно описать эту ситуацию. Скорее, мы…помогли твоему организму сделать то, что ему нужно было сделать, потому, как он не мог совершить это самостоятельно.
— Я не понимаю. Про что вы говорите?- я заворочалась в кровати, пытаясь сесть, однако низ живота пронзила такая боль, что я заорала в голос.
-Лежи! В ближайшую неделю тебе нельзя вставать, – доктор кинулась ко мне, и насильно уложила, тогда, как я не переставала орать, чувствуя, что глаза становятся мокрыми. Нет, нет, нет! Я не понимала, отчего все еще ору, хотя боль и утихла, но в душе разрастался ужас. Мой организм был словно не совсем моим…и мне стало страшно.
– Что… что вы со мной…сделали? – я с трудом заставила себя перестать кричать.
– Натали, лежи спокойно, прошу, иначе швы могут разойтись…
– Швы? – я вытянула голову, пытаясь разглядеть свое тело, но доктор не позволила мне приподнять одеяло.
– Да, швы. Тебе сделали операцию, – Валери села на мою кровать, слегка придавив меня весом своего тела, и мне не оставалось ничего другого, как лежать спокойно — двинуться теперь я не могла.
– Да объясните же Вы, в конце концов, что со мной?! Зачем меня оперировали? – я опять орала, мне хотелось отшвырнуть от себя доктора, но сил не было.
– Хорошо. Это я и пытаюсь сделать, – она нервно оглянулась на дверь, и я сообразила, что за дверью кто-то стоит. Она чего-то боится? Или кого-то, а, конкретнее, меня? Я тоже посмотрела на дверь, и сглотнула. – Натали, ты была больна. «Проклятие Венеры» считается самым страшным заболеванием нашего времени. И мы долгое время не знали, как можно помочь больным, и можно ли вообще…мы изучали, пробовали, терпели неудачи… Пока не осознали, чем на самом деле является «Проклятие Венеры». То, что произошло с нашим миром – не случайно, я так думаю. За что нас наказали, за какие грехи – тут остается только гадать. Мы исчерпали лимит доверия высших сил? Мы перегнули палку? Никто и подумать не мог, что случится такое, так ведь? Это было как удар ниже пояса…у Судьбы своеобразное чувство юмора.
– Я прекрасно знаю историю, зачем Вы мне все это рассказываете? – не выдержала я, и перебила Валери.
Она грустно улыбнулась мне в ответ.
– Я хочу, чтобы ты поняла, почему мы так поступили с тобой и тебе подобными…это вынужденная мера. Видишь ли, «Проклятие Венеры» – это не то, что болезнь, это своего рода…мне сложно сделать выбор между двумя словами – «мутация» и «эволюция». Не знаю, какое больше подходит к нашей ситуации.
– Вы шутите?! Какая еще мутация?
– Природа возмещает то, что так быстротечно отняла. И возмещает утерянное совсем не тем способом, к которому мы так привыкли. Позволь, я объясню, что происходит с женщиной, которая больна «Проклятием Венеры». Начиная от нарушения менструального цикла, головных болей и обмороков болезнь плавно ведет человека к конечной стадии – перерождению. Но, к сожалению, организм не способен это сделать самостоятельно. И потому долгое время женщины погибали, а врачи были не в силах понять, как же этого избежать. А затем…мы заметили, что в больном женском организме слишком много мужских тестостеронов, что приводило к разнообразным изменениям в организме. Мы заметили, что у всех больных на последней стадии наблюдается сильнейшее нарушение работы матки и яичников…долгое время мы принимали это за рак женских половых органов. Эти органы словно…вымирали! Это было страшное зрелище при вскрытии.
– За… зачем Вы мне это рассказываете? – я вздрогнула, представив, что это могло ожидать и меня.
– Ты должна это знать. Несколько лет назад один ученый предложил совершить операцию…совершенно невероятную и, с точки зрения морали, ужасную. Пациентка была на грани смерти, и, услышав о том, что есть один шанс на миллиард, что это ей поможет выжить, согласилась. Операция состоялась, и каково же было наше удивление, когда организм начал восстанавливаться и развиваться с удвоенной силой! Сама девушка не знала, что конкретно с ней сделали вначале… но когда ее организм начал меняться, воссоздавая необходимые для жизнедеятельности органы, она поняла, что произошло, и, к сожалению, покончила с собой. Это был тяжелый психологический удар, как для нее, так и для нас. Многие из врачей не хотели признавать этот метод. Были громкие споры за плотно закрытыми дверьми Правительства, но, сколько не сотрясали воздух прочие ученые и врачи, сыпя религиозными угрозами и упреками, факт оставался фактом. Мы получили научное подтверждение – это не болезнь. И выжить можно. Но поначалу, кажется, что не каждая женщина может захотеть такого выздоровления. И процесс реабилитации…очень сложный, долгий и мучительный. Однако я вижу, как многие из тех, кто выжил, сумели принять себя такими, какими они стали. Я вижу, что это не было Проклятием, скорее, нечто большим…мне сложно это все назвать теми привычными словами, которыми мы пользуемся в жизни, а ты, я думаю, пока совсем ничего не понимаешь…я настаивала на том, чтобы рассказать тебе все, что произошло, сразу после твоего пробуждения. Потому как, чем раньше ты начнешь процесс реабилитации, тем быстрее сумеешь встать на ноги и начать жить новой жизнью. Тем быстрее, ты сможешь громко заявить, что ты справилась и присоединиться к тем, кто желает, чтобы Правительство открыто заявило всему миру о правде.
– О какой же правде, черт возьми, Вы говорите?! – меня трясло, я чувствовала, как тело охватывает жар, а в груди, наоборот, царил холод.
Врач схватила меня за плечи, и крепко держа, произнесла:
– Натали, ты становишься мужчиной. Такова правда.
Крики. Я кричу все то время, пока нахожусь в сознании, пока не прибегают доктора – 5 человек стояли за дверью моей палаты.
Успокоительное. Много уколов успокоительного.
Я вижу вполне четкие и ясные видения, другие миры, и мне хорошо. Вот только спустя несколько часов меня опять закручивает в водоворот реальности.
И вновь да здравствует боль! Я не знаю, что сильнее мучает меня – как разрывается сердце, или боль в низу живота, от того, как нечто страшное и пугающее меняется в моем чреве. Я не хочу признавать ничего из того, что произнесла врач. Я ору как можно громче, что не верю ни единому слову.
Отрицание реальности. В этом состоянии я провожу больше месяца, отказываясь есть, не желая никого видеть, не понимая ни слова из того, что мне говорят. Меня оставляют в одиночестве в белоснежной палате, включают тихую спокойную музыку. Ко мне приводят животных, но те сразу начинают громко скулить и рычать от моих криков, и их приходится уводить.
А затем отрицание резко сменяется ненавистью. Я понимаю, что это правда, но я не хочу, чтобы это было так. Дикая ненависть. Дикий страх. Я подобна животному, разъяренному, желающему причинить боль всему живому… никто не имел права так со мной поступать!!! Никто!!!
Я рычу и кричу. Я не хочу ни о чем думать, однако это представляется невозможным, и я думаю. О смерти. Я не понимаю ничего из того, что мне говорят. Голоса меняются, лица тоже. Но мне все равно. Если бы я могла все изменить…я бы убежала как можно дальше. Жила бы в лесу отшельником, и никогда не показывалась на глаза людям. Никогда. Пусть бы я умерла… Пусть! Но мне же не дали права выбора!
Господи, за что ты так со мной поступаешь?! Чем я это заслужила??
Меня кормят с ложки. Я открываю рот, лишь бы от меня отстали, и глотаю еду. Она безвкусная, я ничего не ощущаю.
Несколько раз в день медсестры открывают окно, чтобы свежий воздух прогнал затхлый запах отчаяния. В эти моменты я вновь громко кричу. Я не хочу ощущать, как пахнет мир! Я не хочу ничего теперь ощущать!!!
На моих коленях лежит книга. Ее передала мне мать, и я понятия не имею, как сейчас она оказалась в моей постели.
Я хочу выкинуть книгу на пол, но рука нащупывает за обложкой уплотнение, и спустя минуту мои пальцы вытягивают из-за обложки сложенный вчетверо лист бумаги. Я смотрю на него пару минут, не решаясь развернуть.
Я понимаю, что это от матери. Но я не хочу ничего узнавать.
Однако мои руки не слушают апатичных мыслей, и проворно разворачивают листок.
Надеюсь, я разучилась читать. Но взгляд уже скользит по строчкам…
«Моя девочка…Первое, что я хотела бы тебе сказать – что я люблю тебя. Всем сердцем. И я прошу прощения за то, что произошло. Если ты читаешь это письмо, значит, тебя забрали от меня, и я не успела ничего объяснить… Я бы отдала все на свете, лишь бы быть с тобой рядом!!! Прижать тебя к себе, и сказать, что все будет хорошо. Несмотря ни на что, я всегда буду тебя любить, ты всегда будешь мне дорога! Натали, прости меня! Когда тебе исполнилось 14 лет, я узнала, что на самом деле представляет собой «Проклятье Венеры». И я все это время была ослеплена одним желанием – суметь спрятать тебя от этого, не вызывая подозрений. Но потом я осознала, что без операции ты умрешь. Могла ли я обречь тебя на смерть, спрятав в России? Нет, я не смогла так поступить. В последний момент я отступила. Мне было страшно, но я понимала – ты должна жить. Я знаю тебя, знаю твой характер. Ты стойкий человек, самый крепкий и храбрый из всех, кого я знаю. И я горжусь, что ты моя малютка! Натали, ты справишься. Прими это как данное, прими и сделай усилие, чтобы жить дальше. Ты уже родилась, не похожей на других девушек, природа создала тебя такой. Это естественный процесс, пойми это, и прими. Ты нужна мне, очень сильно нужна! Я хочу увидеть тебя и попросить прощения за то, что причинила боль последними событиями, за то, что обманывала… Ты нужна этому миру, чтобы изменить его в лучшую сторону. Помоги мне пролить свет на эти тайные события, помоги тем, кому только предстоит то, что перенесла ты!! Мир не всегда такой, каким он кажется. Все, что происходит с нами в этой жизни – мы в силах перенести и выдержать, иначе этого бы не случалось. Прими себя такой, какой видишь сейчас. Познакомься со своими новыми ощущениями, познакомься с этим новым миром. Прими себя. Я люблю тебя…будь ты дочь или сын».
Темнота…
Я перечитываю письмо каждый день. Начинаю замечать, что мне дают на обед и ужин. Мне нравится ореховая паста и поджаренные тосты, и я с удовольствием уплетаю их вместе.
Я слушаю музыку, которую включают в моей палате. Я не плачу, но мне все так же страшно. Я не смотрюсь в зеркало, я швыряю его об стену.
Хожу по комнате, но стараюсь не смотреть на свое тело. Я знаю, что придет время, и с меня снимут все повязки. Надеюсь, что оно никогда не наступит.
Я просыпаюсь рано утром, и вновь обнаруживаю на столике зеркало. Мои руки дрожат, когда я беру его. Я заново знакомлюсь со своим лицом. Знакомлюсь с этим новым взглядом зеленых глаз, мрачным и недоверчивым. Я сильно похудела и осунулась. Я вижу на моих щеках густой пушок. Поднимаю ладонь, и касаюсь тыльной стороной руки своей щеки. Пушок хоть и густой, но мягкий и нежный, но я хочу его сбрить, чтобы ощущать гладкую кожу.
Я отшвыриваю от себя зеркало.
Я это не я. Я смотрю в свое отражение, и понимаю, что мой мир разрушен. То, что всегда должно было быть исключительно моим, неприкосновенным – моя собственная личность, мое видение себя – жестоко украдено.
Кто я?
Кто я?
Кто я?!!!
Ничего не болит. Тело заживает на редкость быстро. Я ощущаю небывалую силу в своих конечностях, и словно даже мысли уже другие.
Я открываю глаза, смотрю на привычные предметы, но вижу их под другим углом. Я ощущаю другие запахи, другой оттенок в словах. Я словно начинаю понимать мир с другой стороны.
Мне страшно. Больше всего на свете хочется забиться в самый дальний уголок, и никогда оттуда не выходить. Но эта мысль исчезает вслед за мыслью о самоубийстве. Та посещает меня уже реже, и думаю, все потому, что я вновь чувствую энергию жизни в моих венах.
Мне нравится гулять по утрам. Теперь я встаю в 5 утра, и гуляю по берегу, встречая солнце. Я гуляю в одиночестве, но знаю, что за мной следит не одна пара глаз. Они боятся, что я что-нибудь сделаю с собой. Глупые, если бы хотела – давно бы сделала. Человека, не желающего жить на этом свете, ничего не остановит.
А я хочу жить. Да, хочу. Пусть даже еще не знаю — как.
Так кто же я такая? Такая…или такой?
Я смотрю на свои ноги. Мне не страшно. Словно я всю жизнь этого ждала (ждал?). Словно так и должно было случиться. Этот мир создал меня именно такой (таким?).
Я чувствую силу в своих руках. Чувствую, как волны щекочут голые ступни. Ощущаю запах моря. Я хочу свободы, я хочу действовать. Я хочу раскрыть глаза всему миру о том, что на самом деле происходит. Я хочу показать людям, что бояться нечего. Что это нужно принимать таким, какое оно есть.
Люди должны знать правду. Я не сдамся, пока весь мир об этом не узнает!!
Так кто же я?
Мужчина. Человек. С женской душой. Невозможное сочетание, немыслимое, невероятное…да, я именно такой. Я откидываю голову вверх, и громко смеюсь в небо.
Похожие статьи:
Рассказы → По ту сторону двери
Рассказы → Проблема вселенского масштаба
Рассказы → Доктор Пауз
Рассказы → Пограничник
Рассказы → Властитель Ночи [18+]
