Мистер Эшвуд плыл по тротуару: ноги, укрытые лакированными туфлями, волочились вслед за ним, скорее вынужденные переставляться, чем движимые желанием идти вперед. Казалось, вот-вот они запутаются и он рухнет прямиком на грязную улицу, как срубленное у корня дерево. Вопреки ожиданиям, этого не случалось. Джеймс Эшвуд был невысок, красив лишь для того, кто страдал близорукостью, и суетлив в каждом своем движении, будь то приготовление завтрака или раскладка бумаг по папкам. Сейчас, будто усыпленный каким-то ядом, он двигался с трудом, будто в тумане. Глаза его волочились там же, где и ноги; он не смотрел на прохожих, то ли не боясь натолкнуться на них, то ли надеясь на их же внимательность. На деле скорее всего было так, что Джеймсу Эшвуду было все равно. Но, никто не может знать этого наверняка.
Как назло, задалась отличная погода: солнце с самого утра вышло на смену, и не обещало спускаться раньше срока; тепло разливалось всюду каким-то невидимым, но осязаемым шелком; при том город миновал невыносимую для себя жару, в какой невозможно думать, любить и жить. Город нежился, и если человек находил в себе желание и силы, мог приобщиться к этому томлению, к этому счастливому безделью, даже в жаровне трудовых будней. Мистер Эшвуд оставался чужд этому неизвестному, или же забытому языку счастья, бездумной веселости.
Мимо него промчалось множество желтых машин, похожих на лимоны. Махни рукой и любая из них остановится, отвезет туда, куда скажешь, или же до куда хватит денег. Но Джеймс брел до тех пор, пока у обочины, в неизменную картину тротуара, которую он видел идя по улице, не ворвался желтый ошметок такого вот лимона. Он подошел к открытому окну и назвал точное место, вплоть до квартиры и этажа.
Таксист усмехнулся на это, но не сказал более ни слова. Мистер Эшвуд залез, медлительно, даже безучастно ─ насколько это возможно, ─ и расположился у окна. Даже тогда, когда машина двинулась с места, загудела, заревела радиоприемником, Джеймс только и смотрел на черный асфальт дороги. И что он только нашел там? Таксист, удивительно похожий на Фрэнка Синатру, если бы тот был испанцем, несколько раз попытался завязать разговор, но не получив ответа сделал только радио погромче. Даже здесь мистер Эшвуд остался один.
Будто откликаясь на его безразличие, погода ухудшилась; солнце обиженно спряталось за тучами, а те, обнаглев, разбухли и затянули все небо. За какие-то двадцать минут, что мистер Джеймс Эшвуд ехал домой, мир переменился. Когда он вышел наружу, все стало другим: асфальт взрывался брызгами дождя; вокруг бегали люди, спасаясь, будто бы не от воды, а от серы; лужи на улицах превращались в реки, объединялись в потоки и уносили позавчерашние газеты, рекламные листовки и пакеты.
Мистер Эшвуд прошлепал по лужам, намочил штанины, утопил собственные туфли в грязной воде ─ все это он сделал также, не отрывая взгляда от земли. Так он промаршеравал своей вялой походкой к двери и зашел домой. Внутри было темно ─ это стало привычным за последнюю неделю. До того в доме всегда стоял запах чего-то горячего, даже если погода снаружи, как и сегодня проверяла людей на прочность. Сегодня дом был стерилен. Где-то вдалеке залаяли собаки, но это слышалось Джеймсу чем-то потусторонним, несуществующим. Он прошел внутрь, оставляя на ковре грязные следы. Ещё неделю назад он бы ни за что не посмел так сделать.
Джеймс не включал света. Ему хватало того блеклого напоминания о солнце, того разбадяженного света, какой лился сквозь задернутые занавески. Он уселся на свое кресло, достав, как обычно неуклюже, бутылку пива. Теперь оно всегда стояло рядом; две бутылки валялись рядом, все ещё закрытые, жертвы неаккуратности, безразличия.
Рядом, на столе, в тени лампы и мелких сувениров стояла единственная фотография. Джеймс отвернул её от себя, навстречу тухлому солнцу: на фотографии он все ещё был женат.
Похожие статьи:
Рассказы → Белочка в моей голове
Рассказы → Наследник
Рассказы → Опытным путём
Рассказы → Чужое добро
Рассказы → Выбор
