Отчаливали под вечер. С точки зрения мореплавания, это было не самое лучшее время – ночью по Эгейскому морю плавать весьма рискованно из-за обилия островков, рифов и отмелей. Но, когда в спину дышит погоня, выбирать не приходится. Потерявший ослепительную яркость диск солнца, висел над самым горизонтом, когда я, Полидевк и пятеро воинов, охранявших дворец, добрались до корабля. Еще с нами была Хриса – я, все-таки, решил взять ее с собой. Узнав об этом, девчонка расплакалась, стала умолять оставить ее с отцом. Но я своих решений не меняю – уступишь раз, другой, а потом это войдет в привычку и станешь безвольной тряпкой, посмешищем для своих же воинов.
Поплакав, Хриса, вроде бы, смирилась со своей участью и шла сама. Ее личные вещи несли в тюках двое плененных охранников дворца. Их я тоже собирался взять с собой для жертвы Отцу-Посейдону в благодарность за удачный набег. Но это я сделаю уже завтра на восходе солнца. И еще за нами увязался отец Хрисы. Мы пытались отогнать старикашку. Полидевк даже пару раз его ударил. Несильно, чтобы не прибить. Но тот поднимался на ноги и продолжал плестись за нами, умоляя не отнимать у него единственную дочь. Так и дошел до самого корабля. Даже пытался подняться следом за нами на борт, но уж тут у него ничего не получилось. Схлопотав два-три удара древком копья, он остался на пристани.
На какое-то время я забыл о нем, занятый подготовкой к отплытию. Но вот гребцы расселись на скамьях, причальные концы отдали, можно отталкиваться от пристани и пускаться в плавание. Я окинул взглядом корабль, проверяя, все ли в порядке. На носовой части Афобия стояла Хриса, протягивая руки к отцу, стоящему на пристани. Их разделяло расстояние в десяток локтей. Они молчали. Только слезы струились по щекам обоих. Я почувствовал спиной чей-то взгляд. Обернулся. На меня смотрел Полидевк. Смотрел с осуждением. Я перевел взгляд на Иренея. Тот, встретившись со мной взглядом, нахмурился и опустил глаза. Авгей, стоящий рядом со мной у кормового весла, вздохнул и сказал:
- Отпусти ее, сын Посейдона. Прояви милосердие.
И этот туда же! Да цербер с вами со всеми! Что я, монстр бесчувственный! А ко всему, как бы не начало опять терзать странное чувство, испытанное мной сегодня днем над трупом изнасилованной и убитой девчонки. Кстати, собирался спросить об этом чувстве у Авгея.
Быстро, перешагивая через скамьи гребцов, я прошел на нос корабля, подхватил девушку на руки. Та испуганно охнула и уставилась на меня снизу своими черными, полными слез, глазищами.
- Весло! – рявкнул я ближнему гребцу, сидящему у борта, обращенного к берегу.
Тот понял. Выдвинул весло, положил его лопасть на камень пристани. Получился узкий, ненадежный мостик. Я вспрыгнул на борт, прижал покрепче к груди свою ношу и быстро перебежал по веслу на берег. Опустил Хрису на землю, подтолкнул ее к отцу.
- Забери свою дочь, - старик, сказал ему.
У того задрожала челюсть. Он упал на колени и попытался облобызать мне руку. Я отстранился.
- Стыдись! Ты же ванакт! Помни о своем достоинстве!
Старик закрыл лицо ладонями и зарыдал. Я глянул на девушку. Та стояла, опустив руки, не веря своему счастью.
- Прощай красавица, - сказал ей. – Жалко больше не увидимся.
Знал бы я, как ошибался, говоря эти слова! Но только боги видят будущее. Простым смертным, даже сынам богов, это не дано. На прощание крепко обнял Хрису и поцеловал долгим поцелуем, так, что она затрепетала. По тому же веслу перебежал на корабль, крикнул:
- Отчаливаем!
И мы отчалили. Гребцы оттолкнулись концами весел. Полоса темной в спускающихся сумерках воды между кораблем и пристанью начала расти. А я стоял и смотрел на две обнявшиеся фигуры, остающиеся на берегу. Слегка сгорбленную – старика и стройную, изящную – девушки. Пришло сожаление о свершенном. А следом раздражение на друзей, подтолкнувшись к этому поступку. Но настоящий вождь должен скрывать свои чувства. Тем более, если они связаны с женщинами.
Я перешел на корму, встал рядом с Авгеем. Корабли ликийцев отваливали от причалов и, выстраиваясь в две колонны, направлялись к выходу из гавани. Мы пристроились в корму впереди идущего корабля. Скоро миновали мол с башенкой, от которой отходила цепь, перегораживающая вход. Сейчас она, само собой, была опущена. Еще несколько гребков веслами и мы в открытом море. Я еще раз оглянулся в сторону берега. Что происходит на пристани уже не видно – темно, да и далековато. Я вздохнул. Вроде бы, совсем незаметно. Но чуткий Авгей, держащий мускулистыми руками кормовое весло, заметил. Глянул на меня внимательно, сказал:
- Не жалей, Лаэрт. Таких девиц будет еще много в твоей жизни. Зато дочь с отцом остались вместе.
- И какая мне с этого радость? – с горечью в голосе спросил я.
- Иногда нужно доставлять радость людям. Даже если это не приносит тебе выгоды.
Я честно обдумал слова наставника. Потом ответил:
- Наверное, ты прав в отношении моих близких и друзей. Воинов, может быть. Но для таких вот, как эти двое. Они мне не друзья и не родственники.
- Но они люди. Такие же, как ты.
- И что? – вскинулся я. Не мы ли убивали этих людей совсем недавно? Только для того, чтобы отнять у них то, что позволит жить нам лучше и богаче?
- Это так, - кивнул Авгей и нахмурился.
Он долго молчал. Мы успели обогнуть остров и взять курс на запад, в сторону Лимиры. Я уже думал, что он закончил разговор, но наставник снова глянул на меня и произнес:
- Когда-то судьба забросила меня в Азию, в державу хеттов. Как я туда попал и что делал, это неважно, но прожил там довольно долго и многому научился у них. В чем-то они очень похожи на нас, в том числе и языком – говорят они не совсем, как мы, но понять их можно.
Авгей опять помолчал, нажал на весло, поправляя курс корабля. Продолжил.
- Но в чем-то они и сильно отличаются. Я не буду рассказывать обо всех этих отличиях, скажу только об одном. У них есть понятие, которое они называют словом совесть.
- Как? – переспросил я. – Совесть? И что это?
У меня почему-то чаще забилось сердце. Кажется, мой наставник говорил именно о том, о чем я хотел его спросить. Почему я так решил? Не знаю. Почувствовал, наверное. Авгей внимательно посмотрел мне в глаза. Ответил:
- Кому-то это чувство испытать не дано вообще. Просто они так устроены. А кто-то может его испытывать. Я, к примеру. Ты же знаешь, когда-то я тоже занимался пиратством.
Кивнул в ответ: сложно было об этом не догадаться, имея ввиду его обширные знакомства, обнаружившиеся среди ликийцев, когда мы с ними близко сошлись.
- Так вот, продолжить пиратствовать мне помешала эта самая совесть. Ну и умные люди, с которыми я познакомился в Хаттусе.
- Резонный вопрос, - усмехнулся я. – Как же эта твоя совесть позволила тебе возобновить это занятие и уже два года пиратствовать?
- Стало скучно, - криво улыбнулся Авгей в ответ. – Да и средства для безбедной жизни почти закончились. И я заключил сделку со своей совестью. Оказывается, такое возможно.
- И в чем она заключается? Да и что это такое – совесть? Объяснишь, наконец?
- Хорошо, попробую, хотя, это непросто, а человеку, которому она несвойственна, наверное, вообще невозможно. У тебя, кстати, - он скосил на меня глаза, - совесть имеется. Я это заметил сегодня. Да и только что, отпуская девчонку, ты это подтвердил.
- Ну, с девчонкой обычное милосердие. Ты же не скажешь, что оно тоже очень редко встречается среди ахеян и данаев? Среди ликийцев, согласен – реже, но тоже бывает. И как это ты сегодня понял, что я имею… совесть?
- Милосердие, это не совсем то… - Авгей в очередной раз подправил курс кормовым веслом. – Попробую пояснить, что такое совесть на примере. По-другому не получится. Сегодня, когда мы встретились с тобой у пристани, а потом все вместе пошли ко дворцу ванакта, ты подошел к трупу женщины, лежащему на улице и довольно долго над ним стоял, а потом еще и закрыл ей глаза? Ты как-то поспособствовал ее смерти?
Я сжал зубы – сердце опять сдавило при воспоминании, и кивнул.
- Я так и понял, - продолжил Авгей. – Так вот, то чувство, которое ты испытал тогда над телом и, похоже, испытываешь до сих пор при воспоминании, называется у хеттов совестью.
Наставник замолчал, сделав вид, что полностью занят управлением кораблем. Корабль с плеском разрезал мелкие волны. Я тоже молчал. Хотелось обдумать, сказанное Авгеем.
